Эпиграф
Нёмка пишет ёмко. ~ Зуска пишет узко.
Нёмка пишет тонко. ~ Зуска пишет тускло.
Нёмка пишет ломко. ~ Зуска пишет хрустко.
На странице 154, летом 1979 года, Миша Файнерманов восклицает о Науме и его траектории:
«Вообще, б-я, хорошо тебе было ехать: и денег тебе дали, и все согласны, и семейство рядом. Ты чувствуешь, насколько другим тяжелее?»
(А всё же, paccмoтpим, как Наумка пришёл к своей негативности в отношении Зуски? Она была синусоидальной, не очень уверенной, а начало было положено в далёком тинэйджерстве.
Нёма-Нем: «Когда я ем, я глух и нем».
Вообразите, из недокормленных провинций в столицу прибывает слабосильный мальчонка, которого можно легко зажать и поиздеваться по правилам волчьей стаи. Но издеватели из цивильных семей. А он такой сообразительный, забавный, будет Арамисом. Никто из нас не хочет быть Арамисом, мы Атос, Портос и д'Артаньян.
Миша, Кудлик и Наум.
Ну, Арамис так Арамис. Есть что-то общее у Зуса с религиозным мушкетёром.
В зусовом блокнотике семидесятых годов, наряду с философскими штудиями, чернилами выведено: «25 августа 1978 года. Сегодня папе 66 лет. 20 лет прошло с того дня, когда Миша Вядро, Волoдя Кудлик и Нёма бросили меня на остановке trolley и я не знал как вернуться на Тихвинскую. Я стал близоруким москвичом.
Что же будет в памяти ещё через двадцать лет? Б а а' р е ц?* Как длинна и богата жизнь!»
Как сказала бы тогда мама о случае с сыночком с быстро прогрессировавшей близорукостью: ''Мушкетёры sranyye.''
А тётя Маня направила Зорика-Зуску по блату в глазную больницу.
Помнится, Наум играл с Зоризио, зажимал, силу показывал, но осторожно. Знал, родители заругают. Лицо смеющееся. А ведь сердечник, мама держала его дома целый год, в школу не ходил. И Зурко с Нёмистым шашками на шахматной доске играли в пух-пух. Щёлкали кругляшками, на шалбан-щелбан. Княжество на княжество. Кричал Зюсс: «Республика! Конязь!» То есть во время войны скидывали князя-конязя и провозглашали демократическое правление.
А сестра Зуса младшая, по словам тёти Мани, увещевала: «Не надо драться, надо играться...» Но книжки она не любила читать, и кузены присвоили ей кличку «колхозница». Но она, как и жёнка Зуса Аня, безо всякого чтения, продвинулась по жизни так, что сама себе оченно ндравилась.
Какое-то социалистическое соревнование было между Наумом и Зусом, но Зусканчик-тушканчик всегда чувствовал, что может его легко выиграть. [Дендриты в зусонном калгане ветвились изрядно. Но в физической борьбе—нет, не ровня. Писарь. Вместо заточки ручка-карандаш. И, соответственно, у девчонок, у Речкиной, у Селивёрстовой, у Зиминой был в загоне. Знал своё место. А вот у Черкасской как-то котировался, но у неё мама-то была русская.]
A Наум Исакович тянулся, рисовал себе усики, готовился к барражам с бабургами.
Зуса-Зиновия вытянули на золотую медаль, а такого же одиннадцатиклассника Наума—только на серебряную. Уел.
И у него, Нахума, зусова ровесника были и есть [!] претензии к Зусpaнцy .
Как-то, со слов Нёмчикa, их двоих окружили враждебные фулюганы, чтобы накостылять как следует.
Зусака взял и дал дёру. То есть, Зус-трус бросил Нёмочку на поле боя. Такой быстрый легковес, значит,— и спасся бегством. Наум же тренировался в кулачных боях.
Но и по сю пору Зусик-Усик не в курсе, как Наумчик выпутался из угрожающей ситуации мордобоя, Нёмка не рассказал.
И зусовы подвалы памяти не сохранили этой душераздирающей истории. Она была выкинута встроенным в череп Зюсса редактором. Зусло не принял боя и ретировался, вшивый мушкетёришко Арамисик. Похоже на правду, вообще-то.
Апология. Спиноза тоже убёг от своего террориста, не стал драться. Против лома нет приёма.
Пишет Зусот суконным языком, сукин кот. За кошками гонялся, в отместку за слабосильность свою и уклонение от боя. Как-то на Тихвинской поймал щуплого пионерчика старинный приятель отца Володька Пелевин и привёл Зека к родителям как врага кошкурских.
Да, у Нёмы много от сефардов со стороны матери, его животная испаноидная природа даёт себя знать. Андалузия, что ли? Арагон? Он не белокож как и многие онемеченные семиты. Kapиe oчи. Мавр №2. Карло Марло и «марран» в одном флаконе. И написал «Какэбал», много глав.
А у Зуса со стороны родительницы животная основа северных ашкеназов, левитов и Шагалов. Cepo- зелёныe глaзa. Много немецкой генной инженерии в Зусе, измельчавшей особи из подвида, дошедшего из тёмного средневековья. Но кожа покрывается пигментом, всё-таки прародители-азиаты у сухопутья в Африку жили и на Нил за жратвой шастали.
А мозги у Наума и Зуса сходные, у одноколясочников. Нёма-Нёма, ты Наум! Наведи меня на ум.
Двоюродных погодков называла «одноколясочниками» тётя Маня, то есть, мать Нёмы. У Нёмочки сейчас почти не осталось людей, которые помнят его с младых ногтей. И он, достиженец, выкабенивается с Зусом, который, в отличие от многих других, может понять его книги, раструбить о них и поддержать его в литературных изысках. Он предпочитает Мишу Рабиновича, который прокомментировал Нёмины «Разговоры о Мандельштаме»: «Читать невозможно!» Или финансиста Марика-сударика, сына Миши и сестры Заусенчика. Или Лизу («бат-баит**»), прожигающую свою бездетную жизнь. Как и зусова дочковская, впрочем.
В школьном коридоре на Сущёвской Зус был посмелее. Когда высокий одноклассник двинул Зуске в скулятник за какую-то подлянку, Зус подковал его и вошёл в клинч, шипя, что пожалуется директору. По роже бить не мог. Обидчик был из благородной семьи, поразмыслил и отцепился, пробурчав: «Не трожь г..., оно воняет.»
Это и был почерк Зусилы—на людях войти в клинч, в объятия, хватать за руки-крюки, не давать съездить по физии или дать в ухо.
Ну, а в поле, в лесу, в парке — бежать.
Тренировался.
Как-то юный вьюн Зорик-Зусель почесал в подмосковный лес за ландышами. Вдруг навстречу местные, хотят поговорить.
Один дико близко к Зэ-Зэ подходит, руки в карманах, балакает-гавкает. А из-за его спины, скрытно, второй несётся с кулаком на вытянутой. Зэ-Зэ мог схлопотать по морде лица, уделали бы по полной программе.
Но Зэ-Зэ рванул со страшной скоростью по полю к посёлку Восточный. Зэ-Зэ летел и ребята-волчата не догнали. Но они разработали красивую засаду, хотя и не сумели навалиться на Зэ-Зэ вдвоём и отмутузить по-чёрному.
Более ловкие и высокие в школьном коридоре надавали пенделей и били острыми носками туфлей ниже копчика.
Последний раз Зусон спасся бегством в ущелье ручья, сбегающего к морю Галилейскому, под новым арабским посёлком Акбара. Прямо летел по камням, петляя и хватаясь за деревья.
Вади Аммуд, вади Аммуд, там и прибьют, там и убьют.
Не исключено, что были и другие нападения, но проэндорфиненная мозгушка Зу успешно стёрла поражения и унижения. В провал!
Но одна из атак на Зу втемяшилась:
Раз в город я погнал. О, Вана Таллин! Эстонки мя видали лишь в гробу... А я ведь знал и алеф-бет, и заин,
и не было совсем морщин на лбу.
Ба! Вижу, девушка сама собой пригожа... Я к ней, она по-русски говорит; хоть у меня, подлобника, и рожа, она меня не гонит, а кадрит.
И даже разрешает взять за ручку да прошвырнуться в парке Кадриорг... Когда бы знал, что втрескался я в сучку, и мне готовил полку местный морг.
Нет, я не знал. А вечерком на танцы казачка юная меня вела как эльф... Мы с ней качнулись будто иностранцы,
ну, будто лодки, что легли на ближний шельф.
Бац, целая кодла ко мне подходит, она их знает, с ними вдруг стоит, они меня на парапет выводят и бьют... Да так, что шапка в снег летит.
Очочки тоже в снег ныряют мелко, я весь в снегу, но вижу—купола... Хоть мне сломали, так сказать, всю целку, но я отполз и выжил, о-ля-ля!
На полусогнутых от церкви я убрался и стал искать порядочный кирпич... По подворотням я таился-мялся и лишь мороз исправил этот китч.
Ну, да ладно об этих злоключениях прошлого века.
Хотя нужен апофеоз. Он и случился в долине Геены, в Иерусалиме.
Однажды, йешива бохер*** Зусий решил пойти к Силоамскому пруду, а вокруг там одни мусульманы в домах засели.
Зусий бегал-бегал в столовке на горе Сион, никто из студентов-талмудистов и мишнаистов не хотел погулять. Ну, Зусий подтянул мошну и пошёл один. Спустился в аул, воззрился на античные рельефы, купил апельсинов и попёрся по расщелине Гей Хинном к водоёму султана, то есть по самой Геенне почесал, но “зa зeлёнoй чepтoй”. Вдруг догоняет его кодла и тут же хватают, один с ножом. У Зуса язык отнялся, мозг к смерти подключается... Но один вдруг на турецкую шапчонку Зуссобея показывает, балакает на арабульском. А шапочка зелёная, подарок Бори Гофмана. И отпустили, отделался синяками. А ведь надо было бы прибить злобного сиониста. Zinovy-Zionvy. Нет, сионисты-Zionists арабчикам нужны, они, как бывшие и будущие евреи, понимают в глубине души, что нужны.
Letter 1 from Zus to Naum
Проработал и статью в “Снобе”, и книгу.
Темы нескончаемые...
Вот мои 5 копеек.
Раз статья-статьи написаны на русском, значит, всё это в рамках русскоговорящей туманности, всё ещё формирущейся по образцу германо-римской Северной Атлантики (Священная Римская империя).
В центре Москвы висит гигантский плакат за подписью Петра I: «Русский—это тот, кто печётся о России, работает для неё или приносит ей пользу.»
То есть, все, кто разрабатывает yвалы и завалы русского языка, в общем, русские. Или там россы-poccияне.
Помнишь моё вящее изумление, когда я увидел в какой-то публикации, что ты «российский писатель»?
Но ведь и в США много некатолических, неангликанских христиан-сионистов. И даже в Цфате есть неевреи-сионисты...
Поэтому, критика ОЭМ или тобою в адрес России и русских—это внутреннее дело.
Люди иногда своё исподнее полощут на виду, так интереснее. Или злятся, что не попали в ростр именитых.
Критика замрёт с годами как и всё остальное, но удачное песнопение стихов может продлиться чуть дольше.
Вчера мне пришлось отправить ругательное письмо Давиду Ремнику, главному редактору наиглавнейшего The New Yorker. (Этот противный еврей пролез и на всеамериканское радио недавно. Ремня бы ему дать.)
Изощрённо антиизраилится Давидка, греется с Айманом Оде и ходит с Аббасом-Карабасом в церковь на службу. Как истые мусульмане. (А Аббас-Барабас спокойно ездит из Рамаллы в Иудею: « Мы наглее в Вифлееме».)
Jan 31 at 7:48 PM
Israeli part of Palestine including Israel is up to 50% controlled by Muslims
________________________________________
Sent: Wednesday, January 20, 2016 3:31 PM
To: themail@newyorker.com
Subject: David Remnick, a foe of the Palestinian State of Israel
and the Palestinian Kingdom of Jordan.
I refer to his article “Seeds of Peace” which is fomenting the war in Palestine, including Israel.
Mr. REMNICK is the enemy of the Jewish sovereignty in Palestine.
The Arabic speaking citizens of Israel are Israeli Arabs; however, the Arabic speaking Christian citizens of Israel are not ethnic Arabs.
All his terminology is anti-Semitic and anti-Israel.
The New Yorker is dying to join the chorus of bashers of the Jewish project in the Middle East where Jews are allowed only 15% of Palestine including all the territory of Israel.
Let's live long and watch how the Jews of the leading magazine will be replaced and the new people will support the Jewish national liberation struggle in the Holy Land.
Z. Vayman
Я это к тому, что сброд, называющий себя евреями, тоже готов продать всё и вся. Или хитро прикинуться, чтобы продвинуться. Ради возможности делать любимое дело, ради первенства, денег и власти. (Вот Бродский в Нью-Йорке тоже обладал влиянием. А как он отпихивался от Ближнего Востока! Как и Холокост-незамечайка Пастернак.)
Так что и русскоговорящая общность, и россыпь людей еврейского происхождения—это спектры, а не монохроматические щели, на которые можно недовольно коситься. Есть и спектральные полосы, поддерживаемые еврейскими этносами (литваки, галицийцы, крымчаки, караимы, грузинские, горские, бухарские...); они участвуют в литературном процессе.
А вот на американской Amazon цензура отвергла мой отрывок, в котором была для них гремучая смесь и русского шоумена С. Доренко, и нападок на Аниту Шапиру, и на Ицхака Рабина. (В США он икона.)
В исполнении московских чтецов на радио «Звезда» давали роман Мережковского, здорово писал, забористо.
Вот всё забываю провести параллель между иранским племенем славян и «арийской» Персией, где низшим слоям не разрешалось служить в кавалерии. Русский народ времён Мандельштама также был резко расслоён и лоскутен, поэтому Осипу не следовало бы лепить из русских один ком и вербально безобразить его.
Тем более, что и Рюрики, и их дружины говорили на языке, близком к идишу.
У меня две твоих последних книжки. Хочешь ли ты передать одну из них в Гарвард?
QQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQQ
Letter 2 from Zus to Naum
Нёма, ты называешь меня «умным человеком».
Вот англичане так умничают: «Мы не антисемиты, мы не считаем себя глупее евреев.»
В русле темы:
Ты видишь мою несостоятельность в том, что я не могу “отрефлектировать такую простую вещь, что легко, но не очень «КРАСИВО» делать добрые дела не самому (чем-то жертвуя), а ВСЯЧЕСКИ побуждать КОГО-ТО сделать ЭТО доброе дело за тебя, делать добро за ЧУЖОЙ счёт...”
Во мне целый сонм реакций на твой наезд. Корень «езд». Так посмотрим же в корень.
Я полагаю, что, под добрым делом, ты имеешь в виду хитросплетения и климат вокруг моей матери и её стоического поведения с наработанными и унаследованными ею анжабеманами. Так ты мог бы это именовать соответственно, а не абстрагироваться. Ты мог бы написать, что «старые люди никому не нужны» (это я тебя цитирую). Ты мог бы выразить своё мнение, что ежедневные звонки матери и бабушке—это моветон, особенно, если престарелая и упрямая «Женя» (лексикон её непочтительного внука Марика) ишачила для семьи Рабиновичей и в своей квартире, и на старой даче, и в далёком Алтуфьеве.
(Моя работа по публикации и по раскручиванию твоих произведений вряд ли может тобой квалифицироваться как «добро за чужой счёт». Как и другие дела по помощи и в духе альтруизма. Например, мой заезд в Газу не заслуживает уважения, а вот твоё преклонение перед «миллионерством» МММЛ—вещь, необычайно продуктивная. Русская литература твоя... Как она влияет на душу твою?.. «Станционный смотритель»...)
Твой метод анализа литературы, которой ты дышишь, может быть применён и к параболе твоей жизни.
Но вроде бы надо отреагировать на твой въезд во двор, где я представлен как ругающий МММЛ (Миша-Мила-Марик-Лиза) за неделание добра. Что это за «добро» такое? А, ясно, низзя заикаться, чтобы было потрачено менее минуты в день на звонок маме-бабушке. Это такое мероприятие по доброте ты имел в виду?
Или, по-твоему, я должен завести машину и раз в месяц съездить к маме и что-нибудь пожевать с нею, а МММЛ такие «финты» возбраняются? Для них это раз в год и б у; д я.
(Привезти 100 у.е., чтобы через год получить их обратно.)
Этими двумя благодеяниями и ограничивались и ограничиваются мои недоУМения. Разве я прошу МММЛ луну с неба достать?
Далее, ты лепишь на меня бирку нелюбви, имея в виду, вероятно, опять МММЛ. С чего ты это взял?
У меня есть факты—старые и новые— свидетельствующие об уважении и заботе о них. Как и ты, они получали ценные презенты, не озабочиваясь подарками Зусу.
Мне кажется, ты как-то недоучил идишкайт.
Хотя, если ты перечтёшь свою последнюю статью, то там как бы призыв к выполнению мицвот.
Поистине,
читая свою старую диссертацию,
я узнала много нового
(маэку Лили Шамраковой).
«Муки совести»?! Уточни.
Я проторил маме дорогу, но она не захотела по ней идти. Это её право. Но она любила и любит МММЛ. Когда аферистка попросила маму отдать все накопленные деньги, семь тысяч доллров, для «вызволения» МММЛ, она это сделала. Не далее как сегодня говорит: «Мои не звонили. Я упала, но им не сказала...» В последнюю пару месяцев она зачастую сидит голодная, но отказывается от моих поэтесс, всё ждёт родных, привычных МММЛ. И не надеется уже, что привезут oни ей мацы, нaши МММЛ...
Приведи ещё пример(ы) моих «упрёков им».
Любовь... «признательность»... Что тебе пели в уши? И кто?
(А ларчик просто открывался!
Ты подружился с молодой Лизаветой и она, вероятно, и напела тебе в уши, какой я «несостоятельный» и плохой. Отчёта прошу за репарационные евро, которые она положила в свою сумочку и не отдала бабушке. А, может, перевоспитавшийся Марик поделился как отвадить вполне адекватную, но обижающуюся бабушку? На всякий случай, надо Зуса с его «благодеяниями» потретировать.)
A не является ли это твоё послание как бы отказом от весьма желательной попытки осмыслить и повлиять, о которой я говорил в Холоне—поведения Милы в отношении к маме в твоих вась-вась с МММЛ?
Ещё не поздно тебе стать бааль тшува**** и познать еврейский этикет. Ещё не поздно поставить свою харизму на службу воспитания младших.
А, может, и поздно. Ведь ты покосился на меня (только у человека боковое зрение) и заметил: «Ты что, надеялся, что я о твоей матери буду заботиться здесь, в Израиле?»
Я прямо опупел от таких слов. Ты? Заботиться? Ты и об Эмилии редко вспоминаешь, к Минкам ни ногой, а Каминковичей палестинских так и не нашёл.
Да и Мише Ф. заглушки не слал, не тратил время.
Как в анекдоте—перефразирую: «У меня крыша поехала, вот сын её починит, дочь всё уберёт-выскоблит, внуки снеди принесут. У меня дети и внуки есть!
—Бабка, у тебя а файк есть, а не дети и внуки!»
А вот и оригинальный анекдот.
[У Сары погиб муж. Отрядили достойных людей из синагоги подготовить её к травме.
Пришли они и говорят:
«Крышу мы починим, крыльцо поправим...»
—Шо это вдруг? У меня, слава Б-гу, муж есть.
«Дров привезём, сарай укрепим и с огородом поможем...»
—Да вы чего это? У меня есть муж, он всё сделает.
«Насчёт детей не волнуйся, мы их обеспечим как своих...»
—Прекратите и убирайтесь отселева! У меня есть муж!
Тогда один не выдержал и пробурчал:
«Ах, Сара, Сара, а файк у тебя есть, а не муж!»
То есть, фига у тебя есть, а не муж!]
И новое зловещее хокку:
последняя весна
нас так мало, что нас
вообще нет)
Но вернёмся в нашу ямку, в которой ~450 страниц выстелено.
На стр. 162-163 Миша F. пишет о путешествии в Теберду.
(Вспомнилась Хаджизусу турбаза, Русская поляна, ледник, автобус над пропастью, какая-то чернявая партнёрша по танго, с которой он взял первый приз по танго.
Москвозус попытался приобнять её, заведя в ущелье, но она отвергла физическую близость. “Ну, и ладно. Ну, и ладушки. Перебьюсь и без тебя, смуглые ножки!”)
На стр.164 Зус выпрыгивает как молчащий адресат.
(Пошёл август 1979 года и смерть подбиралась к двум братьям, отцам Зуса и Нёмы. Но Миша оценивает здоровье отца романиста как “ничего”.)
Ваня Ахметьев появляется на этих страницах как дворник. И поэт.
(Миша западает на англ. яз. А Зус обнаружил, что и в 60-х писал дневник с английскими вкраплениями, преклонение перед Западом в дряхлеющем Советском Союзе. В 1967 году с Иваном Б. из Архангельска Зорик решил пойти на демонстрацию 50-летия Великого Октября, хотя правительство, начиная с июня, проявляло резкую враждебность к победоносному Израилю. А социалистический Израиль, между тем, стал заметным на карте, его граница с Eгиптом передвинулась к Суэцкому каналу, разделяющему Азию и Африку, Арабский легион Палестинского королевства Иордания был вытеснен из Иерусалима и сирийцы откатились к Дамаску, теряя Голан-Гаулантис. Зускины писучи оживали. Хмыристый Зус был потрясён, охмурён и горд этим сногсшибательным успехом наших в Палестине, хотя, как политинформатор группы МЭТ-65-1, он должен был говорить об израильской агрессии.)
На стр. 171 Зус продолжает молчать, а уже конец августа.
На стр. 172, в конце лета 1979 года, Зус сработал, прислал заглушки для ушей Миши Файнермана. И они дошли! Забота. Молодец, Зусяцкая! (Так Наум-Нёма звал Зусa Евpeичa в моменты озарения и filial love.)
А в сентябре уже и покос, нет, фреза смерти, отец Наума скончался, не дотянув и до 65. (Стр. 175.)
(Тянул дядя Исак проволоку через фильеру тугоплавкую, травился и загнулся раньше срока. Зус вспомнил свой стишок для отца Наума, дяди Исака, который звал Зуса в детстве хмырём:
«Здоров, успешен как Самсон, еврейский богатырь!
Подарок Вам от бабушки. Зус-хмырь.»
А что же это был за подарок? Кануло в Лету. Вспомнить не представляется возможным.
Но о смерти отца Зуса ничего нет в письме Миши Ф. Науму. Был человек и нет человека.
И эпистолы Миши прервались, он пошёл опять на штурм баб. И чтоб давали с любовью. А они секут, who is who, у них интуиция. С больными на голову не хотят. Пессимистическая комедия.)
Настал 1980-й год.
На стр. 184 Зус обозначился на фото у синагоги, Миша пишет, что все “красивые, нарядные” рядом с Зусом. У нас и преподаватель английского был д у' ш к о й, нашу сокурсницу Лору звал Лаурой. Миша взглянул на эту фотку у матери Зусика.
(Среди красивых и упакованных была и девушка из благороднейшей семьи. Зика приглашали в их дом, но она пахла тaк cтpaшнo, что Зуй скукожился и отпал.)
А на стр. 187 Миша нанёс визит матушке Зусмана. И тут звонок от Зуса. Мать в слёзы: “Зусик! Зусик!” Папа Зуса из царства мёртвых навещал её во сне. В шапке боярской. И даже Аня с Ланой cидели у матери, в кои-то веки. Аня хотела в это время знакомить Мишу с девушкой 21 года, замкнутой, но перспективной. А сама Аня «выбивала» гостевую за границу. [Ну, это смешно, хотя и грустно.]
Вообще-то, на Мишу снизошло прозрение: “Аня страшно прагматичная женщина.
В этом-то Зусу и не повезло, бедолаге. Он больше в письмах не тоскует, он шлёт мне заглушки, а, ты, сука, не шлёшь!” И матом.
(Вот и наш Наум “ссучился” в глазах Миши. Улыбка Джиоконды проступает у Зуса... А у Зуселя исчо на него, на Наума, есть материал. За ушко да на солнышко кузена! На великого Зусика-пусика бочку катил, плевелы сыпал, напраслину наводил. Себя, что ли, возвышал? Говорил, что за всю семью старался-строчил, славой её венчал. Смехатура! Как Анди Вархол-Энди Уорхол, нью-йоркский потомок русинов Andy Warhol хрестоматийно заметил: «15 минут славы гарантированы всем».
Зус-то, Зусило держался всегда семейственно, кланово, несмотря на расстояния. Глядя на Ноху-Наума, и Зус начал манкировать обязанностями родственника и друга. Вроде как позволительно демиургу быть как Максим Литвинов или как Борис Пастернак— отшвыривать евреев, стыдиться родственников, и оставлять жён. А Зус Первый ведь тоже триллионозвёздный Млечный путь, гляньте сверху на его черепушку—галактик вихрь. Две макушки закручены. Король королей, Астрономик I.
Наум был во времени расположен, а дистанциями мало баловался. Усидчив был. Зус же растягивал время накручиванием километров. Ворса в трусах наверчивается в катышки пропорционально количеству шагов, вoт что открыла бегущая по холмам Зусяцкая. )
На стр. 206 Миша сообщает о намерении Зуса добраться до Леванта зимою 1980-1981 года. А про зусову разведёнку говорит, что нервничает. Как и Миша, она хочет ехать и не может. Вейзмир!*****
(Да, после года в еврейской исследовательской компании—чистая шарага—Зек-Зик запросил отпуск. Приходилось ведь работать в фотографической комнате, при угнетающем чёрно-красном свете. Вакуумные насосы шуровали, а Зикушка запускал плазменные разряды и даже приспособил автомобильную катушку для высокочастотной модуляции. Плёнки бромида серебра получались, но прибыл в лабораторию индиец, который мог работать как крот, а спать в холле. Просил за работу копейки, перчатки не одевал и—хоть бы хны— касался ядовитых веществ пальцами. Химик Голдберг ему не мешал.
This Goldberg loved to rерly to all questions with “Yes and no.” И да, и нет. И нет, и да. Да, но нет. Нет, а да.
У руководящих евреев Джо Мастерса и Джерри Лавина начала появляться идея уволить Зика, а деньги поделить. Поэтому они и прислали Зикудею письмо в Израиль с просьбой не торопиться обратно. Мол, работы нет и не предвидится. Пошёл вон!
Меж тем, за плечами Зигги уже был Амстердам, где у музея Анны Франк на него наехала маленькая легковушка.
Визу в королевство Нидерланды Зику дала голландка Мария Каминс, у которой был живой муж-еврей, писавший роман о Мата Хари. Надо бы написать рецензию на его книгу. Мария любила разговоры разговаривать с Зикушкой и они даже отправились вдвоём в японский ресторан. Но живой муж... Годы спустя, она всё же развелась и уехала в Нью-Йорк, к шебутным и привилегированным подругам прожигать жизнь на острове Манхаттан.
сорока-ворона...
с клюва, с перьев сыпется
сухенький снег
6+7+4=17 слогов, хайку о семнадцати слогах.
И Афины прoмелькнули—там, у уцелевшего храма, советская команда снимала фильм о Лисистрате. Появилась такая актриса, такая актёрочка-тёлочка, что в зобу дыханье спёрло. Греки набежали, озверели, хотели её умыкнуть.
[А вот тут смещение хронологии, шутки памяти. Сексапильная советская киноактриса появилась в столице Греции позже, во времена перестройки. А тогда, в 1980 году, Зевс Зусанис перекантовался где-то на Плаке и попёрся в Пирей, чтобы взгромоздиться на ослепительный лайнер, отбывающий на вулканический остров Тиру. Круиз, яdrёna vosh'!]
эллинские острова,
утопающие в ультрамарине...
назад, в будущее
/Так слагалось тогда. Тяжеловесное хокку, снятое с самолёта./
После острова Санторини поплыли на волшебный Крит. Зусос уже знал как теряться и выбираться из лабиринтов. В двухместной каюте Зигги оказался с толковым британцем-бальфурьянцем. Именно с ним высадились в Порт Саиде и погнали в Каир покупать папирусы и прислоняться к пирамидам. Сфинкс с подбитым глазом воззревался на палевый палестинский восток. Туда и смылись, оставляя по правому борту ещё еврейский Синай, город Ямит стоял в песках недалеко от Пелузиума и Газы. На белом греческом пароходе причалили в новом порту Ашдода. Тень Зигги, вцепившегося в поручень на борту, утопала в воде еврейского моря, куда могут и скинуть, если евреи продурачат участие в борьбе или поспособствуют врагам. А они—и враги, и псевдодрузья—стараются прищучить и потопить Израиль и как скорпионы жалят везущую их добрую лягушку. Но тогда этот феномен пятой колонны только зарождался.
старый блокнотик
номера телефонов
без имён и фамилий
Берег простирался и влево, и вправо, к Ашкелону. Волнению Зигмана не было предела. Зус сошёл на пирс оглушённый: «Мой Израиль, где я мысленно уже жил, уже знал и дороги, и распадки, и города.» Уже не видна была сиреневость всхолмленной Иудеи, заметная с моря. Зус прижал ладони к земле Филистимлянии. В записной книжке, выпущенном совместно Мстёрской художественной фабрикой «Пролетарское искусство» и Владимирской типографией Союзполиграфпрома, ОСТ 81-48-72, Зусятка 8 октября 1980 г. занёс с помощью шарика: «Сижу на площади в Ашдоде. Я в Израиле и не могу в это поверить. Течёт разноликая толпа—и все евреи. Мамы катят коляски, солдат с автоматом, газуют автобусы, идёт бородатый старик. Девушки красивы... И это Израиль. Ай дид ит. Течёт вода с крыши, назойливые мухи, зефир-цафрир****** с моря, мой англичанин-бальфурянин уплывает в Лимасол. Это происходит со мной.»
Встал, взвалил советский холщовый рюкзак и пошёл к автостанции мимо обожаемых и легко узнаваемых людей, чтобы добраться в Азор-Азур к Нёме.
"А роза упала на лапу Азора.")
ЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙ
*) баа́рец— в Святой земле, иврит.
**) бат-баит— дочь дома, удочерённая, иврит.
***) йешива бохер— студент еврейской семинарии, иврит.
****) бааль тшува— pacкaивaющийся и вновь обретший веру, иврит.
*****) Вейзмир!— Б-г мой! Идиш.
******)цафрир, слово из стихов Х. Н. Бялика на языке иврит, обозначает «лёгкий ветерок».
ШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШ
(продолжение следует)
Часть 3я. Махеры Марьиной Рощи