Маша была из тех людей, которым нужно было нравиться абсолютно всем. Не то чтобы это тешило её самолюбие, это была её жизненная необходимость, поэтому она изо всех сил старалась стать для всех хорошей. Иные люди выбирают это как путь или в качестве развития души, но нет, здесь был совсем другой случай. Если этого не происходило, Маша так разочаровывалась, что не могла ни о чём другом думать. Даже работа её гидом-переводчиком завязывалась на Машино обаяние и желание помочь всем и каждому. Она была красивым и добрым человеком, но почему-то ей непременно необходимо было чужое одобрение.
Мария Фёдоровна знала Машеньку уже семь лет, срок долгий, правда, живя в разных городах виделись они нечасто. Вот и теперь, спустя пару месяцев, сидели они за большим круглым столом и разговаривали, чай уже был выпит, вокруг возились Машины дети. О чём говорили они в этот раз, даже и не скажешь, так просто – беседовали. Обычно Мария Фёдоровна рассказывала Маше обо всём, что её раздражало или огорчало. Раньше Маша слушала, кивая и поддерживая, но в последнее время, когда темы эти стали приобретать всё больший масштаб, позволяла себе в чём-то не соглашаться, чтобы успокоить Марию Фёдоровну, мол, все и всё не так плохи, мы видим мир таким, каким умеем его увидеть.
Вдруг, к ним подсела младшая девочка Ляля. Она ёрзала на стуле и наклонив голову на бок, сообщила:
- Бабушка! Я тебя люблю!
- И я люблю тебя, внученька, - медленно, почти по буквам произнесла Мария Фёдоровна.
- А кто любит маму больше всех? - кокетливо пропела Ляля.
- Ты! - ответила Маша, смеясь над дочкиной непосредственностью.
- Нет! - сказала Ляля, - Маму больше всех любит бабушка!
- Что-что она сказала? – еле слышно спросила Мария Фёдоровна. Лицо её стало встревоженным и бледным. Она давно и тяжело болела, Маша носилась иногда с Лялей за редкими лекарствами для неё на другой конец Питера.
- Она сказала, что вы любите меня больше всех! – весело поспешила ответить Маша, – ну что такого мог сказать трёхлетний ребёнок…
Мария Фёдоровна отвела и опустила глаза, лицо её поникло к столу, голова повисла. Она не произнесла ни слова.
Так вдруг и совершенно нелепым образом Машенька впервые за свою жизнь явно и утвердительно поняла, что нелюбима. Но почему-то не почувствовала от этого ни боли, ни огорчения, она только очень удивилась.
Лишь спустя месяцы, когда стаял первый ноябрьский снег, произошедшее показалось Маше очевидным, ей припомнился и первый, давно позабытый, холодный разговор с Марией Фёдоровной, и то, что … – ещё многое-многое со временем убеждало её в этой странной, внезапно упавшей в её сознание, нелюбви. Но Маша себя ни в чём не винила. Она быть может благодарна была этой случайности, которая заставила осознать – не всем можно полюбиться. Вот только одно стало беспокоить ее - что нынче, все ли нравятся ей самой.