ЕСЛИ НЕТУ ВОКРУГ ОПОРЫ,
ТО ОПОРА У НАС ВНУТРИ
(Заметки о жизни и творчестве Юрия Казакова)
9.
Когда-то, в самый разгар несусветной ругани, то бишь критических апперкотов, за которыми последовало многолетнее замалчивание набравшего силу классика, Юрий Казаков сказал: «Не хочу быть вторым Буниным, хочу быть первым Казаковым». Слова, подобно многим высказыаниям великих литератров, оказались пророческими.
Запрещённая проза, как прибывающая в запруде вода, разрушила плотину и широко хлынула в очищающиеся от болотной тины просторы России. Но полтора десятка лет Юрий Павлович не только не мог издать хотя бы небольшую книжку, но и на серьёзную работу устроиться. Приютил детский журнал «Мурзилка» — ввели в редакционную коллегию. Не посмотрели на анкету, где значилось, что он сын репрессированного. Знали — пишет замечательные рассказы, которые и детям прочитать не грех. Так сбылся еще один промысел Божий. При полном запрете печататься, у Казакова появилась возможность пробиваться к читателю через «Мурзика» (как называли журнал маститые московские прозаики). А раз выходило пробиться, значит и сочинять следовало.
Теперь почти все книжки Юрия Павловича делятся на два раздела: «рассказы» и «детские рассказы», хотя некоторые рассказы настолько содержательны, что их надо бы называть повестями. В этой главе мы с вами некоторые из них и рассмотрим. Тем более, что с началом «Никишкиных тайн» (о сбежавшей с угора деревни) мы вас уже познакомили.
Итак, кто же о такой, Никишка? «Никишку в деревне любят. Какой-то он не такой как все, тихий, ласковый, а ребята в деревне все «зуйки», настырные, насмешники. Лет ему восемь, на голове вихор белый, лицо бледное в веснушках, уши большие, вялые, тонкие, а глаза разные: левый пожелтей, правый побирюзовей. Глянет — и вот младенец несмышлёный, а другой раз глянет — вроде старик мудрый».
От себя добавим, что Никишку ребятишки дразнят, и потому он с ними не разговаривает, а всё больше с отцом да матерью, обо всём распрашивает их. Одиночество любит, посидеть в затишке, подумать. И вот в один из северных дней поехал он на коне к отцу на рыбалку, на тоню, то есть на рыбацкое становье. Казаков любит подробно описывать путь своих героев. Это у него от Хемингуэя. Только всё по-русски, всё своё. И всё в высшей степени талантливо.
«Недалеко от берега — камни. Их много, обнажённые отливом, они черны, мокры. Там, возле камней, разбиваются в пену волны, вскипают белыми бурунами, глухо, бессильно рокочут. Здесь, возле берега совсем тихо, светлое дно видно, вспыхивают искры перламутровых раковин и пропадают, лижет песок прозрачная волна. Сидят на камне чайки, сонно смотрят в море. Потихоньку слетают, когда Никишка близко подъедет.
Смотрит Никишка вокруг, сияет разноглазьем, в улыбку губы распускает. Глядит на солнце, на выпуклое, огненное море, смеётся...»
Всё примечает юный герой рассказа, и это складывается в его тайны, ведомые только ему. Нескоро доехал до становья мальчишка, видит: на пороге отец, топором постукивает, весло кормовое ладит да песню поёт.
«Увидел Никишку, встал отец — огромный, бородатый, в высоких сапогах, с ножом на поясе, в брезентовой робе. Руки у него красные, лицо бурое, борода светлая, а глаза резкие, пристальные, под густыми бровями».
Потом они поплыли к ловушке, караулить сёмгу и увидели тюленя, подплывшего к ним. Никишка спросил, зачем люди убивают тюленей. Отец ответил: шкура у них хорошая и жиру много. И добавил: вот вырастешь, сам помором станешь. А потом в ловушку поймалась сёмга, и отец оглушил её тяжёлой колотушкой. Смотрит на неё мальчишка, а она еще жива, ещё жабры вздрагивают, чешуя еще сжимается...
«— Не, — говорит он, — я лучше капитаном буду. Не хочу тюленей бить, они смирные».
Герои наши вернулись к избушке. Рыбак сварил уху, накормил сына, сам поел. Никишка из-за стола встал. И вот что увидел.
«Выходит Никишка — темно, холодно, ветер сырой дует, жемчужно светится продолговатое пятнышко. Будто облачко плывёт на страшной высоте, озарено последним светом солнца. Но вот облачко медленно, неуверенно вытягивается в длину, пухнет в середине, выгибается мостом-радугой, между западом и востоком. Смотрит Никишка, закинув голову. Дверь хлопает, пёс к Никишке подбегает, за псом отец выходит, тоже голову поднимает...»
И заканчивается рассказ так: «Скоро Никишка спать ляжет, и приснятся ему необыкновенные сны. Обступит его деревня, избы с глазами-окошками, лес подойдёт, камни и горы, конь явится, пёс рыжий, чайки прилетят, кулики сбегутся на тонких ножках, сёмга из моря выйдет — все к Никишке сойдутся, смотреть на него станут и, бессловесные, будут ждать заветного слова Никишкиного, чтобы разом открыть ему все тайны немой души».
Удивительной силы этот поэтический рассказ! В Интернете читала отклик на него. Читатель, лет десяти, пишет: «Очень люблю Казакова. Он лучший писатель. Как напишет что — всё сразу встаёт перед глазами». И с мальчуганом нельзя не согласиться.
Но вот ещё один детский рассказ — «Зачем мыши хвост?»
Обычно, работая над произведением, Юрий Павлович применяет почти весь писательский арсенал, почти всё, чему он научился у классиков. Здесь и зарисовки природы, и места действия, и портреты героев, и духовное состояние их, и размышления, и развёрнутые диалоги, и описание дороги, если герой идёт куда-то. А в этом рассказе автор невероятно скуп, перед ним стоит совсем другая задача. Вот смотрите.
«Хотя Алёше было пять лет — он был такой умный, что я даже боялся его. Как увидит меня, так и спросит о чём-нибудь таком, чего я не знаю. «Угадай!..» — говорит. Я думаю, думаю и никак угадать не могу! Так и на этот раз».
С первых строчек улавливаешь юмористический тон рассказчика, тебе уже интересно, а что же произойдёт дальше.
«Сидел я как-то в один прекрасный летний день у раскрытого окна и читал книгу. Слышу — бежит кто-то по дорожке во весь дух. Потом слышу, лезет к подоконнику снаружи и пыхтит. Только я успел голову повернуть, как появился в окне Алёша и так хитро на меня посмотрел, что я вздрогнул и даже книгу закрыл. Ну, думаю, так и есть! Сейчас опять о чём-нибудь спросит, чего я не знаю».
Вот ведь, действительно, неугомонный какой мальчуган! Прямо-таки фантазёр. Быть ему писателем, наверно. Но читаем дальше:
«Вдруг Алёша как крикнет: «А вот скажи — знаешь?» «Что? — спросил я. — Что знаю?» «А вот скажи, зачем мыши хвост, знаешь?» А я растерялся и молчу. Подумал я, подумал и говорю: «Нет, — говорю, — не знаю. А ты знаешь? Скажи!» «Хитрый какой! — закричал Алёша. — Так я тебе сразу и сказал! Сам думай!»
Дал этот мальчишка-фантазёр срок своему собеседнику до завтрашнего дня. И убежал. А собеседник думать стал. Ну, зачем, например, хвост корове? Чтобы по бокам и по спине себя стегать, разных мух и слепней отгонять. И лошади — для того же самого. Разгадал — зачем и для обезьяны. Любопытно подумал, с юмором:
«Она хвостом за ветки дерева цепляется. Зацепится, висит вниз головой, а сама четырьмя руками бананы уплетает за обе щёки. А у мыши хвост как будто совсем даже лишний. Ничего я не придумал и пошёл на улицу. Только вышел, гляжу, идёт умный человек. Человек как человек, только по лицу сразу видно, что умный».
И новый герой рассказа сразу ум свой обнаружил.
«А затем, — говорит, — что у всех зверей есть хвост. Один только человек без хвоста, а у остальных — хвост!»
По ответу умного человека выходило, что человек тоже зверь, ну да ладно: не знал он стилистики, зато в самую десятку попал. И пошёл автор рассказа домой, донельзя радостный. Вот уж, подумал, сражу наповал маленького агрессора. Только сразить не получилось.
« — Эх ты! — закричал он и запрыгал на одной ножке. — И не знаешь! И не знаешь! И не знаешь! А хвост ей — для кота!.. «Как для кота?» — «А вот и так! Кот как на неё прыгнет! А она от него в норку — юрк! Что? Скажешь, не так?» — «Значит, она в норку спрячется...» — «Вот тебе и значит! Она сама уже в норке, а хвост у неё снаружи! Кот её за хвост — цап! Попа-а-лась! Вот зачем ей хвост. А ты думал?»
Пока «автор дымчатых рассказов» соображал, что к чему, а уж Алёшка к нему с новым вопросом: «— А ты знаешь, коту зачем хвост?» — «Ну? Зачем?» — «Не скажу! Сам догадайся!» — «Ну скажи! — стал просить я. — Пожалуйста!» — «Сказать? Ну ладно, так и быть... А коту хвост — для мыши! Догадался?»
Где уж тут догадаться бедному писателю! Таких мудрёных вопросов сроду ему не доводилось ни от кого слышать. Фантастика какая-то. А Алёшка тем временем говорит:
«Эх ты! Кот как мышь ловит? Ляжет, к земле прижмётся... Вот ни за что не заметишь! А хвост у него шевелится туда-сюда, туда-сюда, так и ходит! Это он для того шевелится, чобы мышь его заметила и скорей бежать! Ну? Понял теперь?»
«Здорово! — догадался, наконец, и я. — Значит, у мыши хвост для кота, а у кота — для мыши? Здорово!» «Еще бы! — Согласился Алёша». — «Ну, ты молодец! Сам придумал?» — «А кто же еще?» Алёша шмыгнул носом и убежал придумывать новые загадки».
Безупречно переданный язык мальчишки, знающего себе цену, поток искристого юмора, завидная динамика повествования не требуют комментариев.
(Продолжение следует)