17. Друг с сюрпризом или Яблоко с червоточиной

Незабудка07
            
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2017/10/25/1643




            Как-то, к исходу зимы, я заболела, сильно простыв, и лежала в постели несколько дней. За это время отец навестил нас и пришёл он не один, а со своим товарищем и другом Борисом Николаевичем, мы его звали просто дядя Боря. За эти несколько лет нашей жизни в Салавате дядя Боря стал другом не только отцу, но и всей нашей семье. Он часто приходил к нам в гости, приносил какие-то гостинцы, рассказывал интересные истории из своего военно-морского прошлого, которые мы с Верой слушали, раскрыв рот. Даже когда родители разошлись, дядя Боря по-прежнему оставался со всеми нами в дружеских отношениях.
 
             Пока отец разговаривал с мамой и Верой, дядя Боря подсел ко мне на краешек постели и, слегка склонившись надо мной, участливо расспрашивал меня о чём-то, тем временем, незаметно для окружающих, стал поглаживать моё бедро ближе к низу живота. Я стеснялась убрать его руку, но меня вдруг захлестнула волна какого-то гадкого чувства, какого-то омерзительного ощущения, как если бы я вдруг вдохнула ненароком  резкий дурно пахнущий воздух или хлебанула что-то совсем уж непотребное. Я была в полном недоумении: что он делает, зачем ему это? По-видимому, почувствовав моё смятение и явное неприятие происходящего, дядя Боря прекратил свои поползновения и как ни в чём ни бывало продолжил общение с остальными.

             Понятное дело, я никому ничего не рассказала. Я старалась забыть об этом странном происшествии, забыть это гадкое противное чувство, возникшее в моей душе. Поскольку в последующие встречи со стороны дяди Бори ничего подобного не предпринималось, то я потихоньку успокоилась, утраченное доверие восстановилось, и я постепенно стала думать, что мне всё это просто причудилось.

             Тем временем, выяснилось, что отец через родственников познакомился с одной вдовушкой из села Фёдоровка недалеко от Троицка, которая совершенно очаровала его своей хозяйственностью, полнотелостью, прямотой суждений и мыслей. Вдовушка взяла быка за рога, и вскоре отец, который ещё совсем недавно торжествовал победу и наслаждался свободой от брачных уз, снова подставил шею под семейный хомут.

              Приехав оттуда воодушевлённым, полным радужных надежд на счастливую жизнь, он великодушно отдал нам свою комнату, позволив обменять две жилплощади на двухкомнатную квартиру. Вещей с собой он брал по минимуму, так что почти все его книги и прочие мебеля отошли маме, а он в один из майских дней налегке отбыл в село под тёплое крыло своей новой возлюбленной. В одном из разговоров с мамой он проговорился, назвав свою жёнушку "моей Пипидой". С тех пор мама всячески упражнялась в остроумии в адрес молодожёнов, язвительно называла его новую жену Антонину Пипидой и Синтетюрихой, распевала  о ней частушку:

                Синтетюриха высОка на ногах,
                Накопила много сала на боках,
                А я сало-то повырежу
                Да сапожки-то повымажу.

             Кроме того, к ней прилипло и прозвище Тонна, поскольку звалась она Тоней, была коренастой кубышечкой и гордилась своим "справным" телом и крепкими, толстенькими ножками. Эта самая Антонина жила в своём сельском доме с престарелой матерью и дочкой-старшеклассницей, вела большое хозяйство, была трудяга и на все руки мастерица, очень чистоплотная, неугомонная по части что-то помыть, постирать, приготовить. Муж Василий, которого она, видать, любила, был решительным, хозяйственным  мужиком, и жить бы им вместе и не тужить долгие годы до самой старости, но он разбился на мотоцикле, а вдова, пережив горе, решила не упускать счастливый случай и снова устроить свою семейную жизнь.

             И вот, взяв самое ценное на его взгляд - некоторые книги, свои дневники, разного рода записи его опытов и исследований, литературные пробы пера, инструментарий для гипноза, опять же, его любимую радиолу, а также немногочисленную одежду - отец или папаша, как теперь мама называла его, торопливо попрощавшись с нами, уехал.

            Мама не могла простить ему этой спешки, так как наклёвывался вариант хорошей просторной квартиры с телефоном в старой части города, но отец не захотел задерживаться из-за обмена, поэтому нам пришлось переехать в двухкомнатную квартиру, расположенную на первом этаже длинного шестиподъездного пятиэтажного дома на улице Октябрьской.

              Маме новое жильё не нравилось, она говорила, что квартира тёмная и "длинная, как чулок", всячески попрекала отца за его неудержимое стремление поскорее воссоединиться с новой половинкой и за упущенный прекрасный вариант обмена. Окна кухни и зала в новой квартире выходили во двор, а в окно спальни открывался вид на парковую зону позади дома, довольно широкую, с молодыми тоненькими деревцами, высаженными в шахматном порядке. Многочисленные наши вещи как-то рассосались по всей квартире, и хотя позже прибавились вещи отца, было  сравнительно просторно.

               Когда отец уехал, дяде Боре стало ещё более одиноко в его холостяцкой жизни, и он зачастил в гости к нам в новую квартиру. Мы с Верой допускали возможность, что ему нравится наша мама, что, может быть, он хочет жениться на ней. Выглядел он очень солидно, был хорошо обеспеченным, работал секретарём партийной организации на каком-то предприятии, вся его зарплата шла только на него, так как он никогда не был женат. Одевался он красиво и дорого, даже мы, не имея особого жизненного опыта, понимали это. А жил он в другой части города в общежитии, занимая там отдельную комнату на первом этаже.

            Как-то он пригласил нас с Верой к нему в гости. Уже с полгода прошло, как мы переехали на новое место, но дядя Боря только сам приходил к нам, а тут впервые пригласил навестить его, и в один из воскресных зимних дней мама отпустила нас к нему.

              Мы весело отправились в гости к хорошо знакомому другу, было очень интересно посмотреть, как он живёт, пообщаться с ним, угоститься чем-нибудь. И, действительно, дядя Боря угостил нас чем-то вкусным, напоил чаем, мы болтали с ним оживлённо обо всём, но зимний день очень короткий, и вскоре мы засобирались домой, чтобы дойти засветло, чтобы мама не волновалась за нас. Вдруг дядя Боря отошёл в сторонку  к стене и попросил:"Вы только посмотрите..." Мы ещё ничего не поняли - что смотреть-то? - как он спустил брюки и открыл своё "хозяйство" нашему взору. Ошеломлённые, мы потеряли дар речи, тут же отвели взгляд в крайнем смущении. Он надел снова брюки и потом проводил нас, растерянно молчащих, не глядящих ему в глаза, до выхода.

             Мы с Верой не собирались хранить этот грязный секрет в себе, а потому, вернувшись домой, тут же всё рассказали маме. Маму эта потрясающая новость задела за живое, она была ужасно возмущена его поступком, хотела сообщить об этом по его месту работы, чтобы сломать ему всю жизнь, ведь в советское время с этим было строго, тем более, что он был коммунистом, руководителем партийной организации, но потом сказала, что она его проучит по-другому.

             Когда в следующий раз дядя Боря нарисовался в гости к нам, мама не подала виду, что знает о его поведении, а, улучив минутку, пока гость был занят разговорами с нами, выскользнула юркой ящеркой в коридор и проворно окропила его дорогое пальто из тёмно-синего красивого драпа серной кислотой, а также шарф и перчатки. Работая лаборантом в школе, мама успела запастись разными реактивами (серная и соляная кислота, эфир и пр.), которые могли пригодиться в домашнем хозяйстве, и я хорошо помню эти подписанные бутылочки, стоящие в ванной комнате на отдельной полочке за занавеской - нам запрещалось их трогать.

            Когда дядя Боря ушёл, мама рассказала нам, что она ему сделала, и какой сюрприз ждёт его. Я спросила её:"А тебе не жалко было портить такое пальто?" "Жалко, конечно", - вздохнула мама. - "По-хорошему, надо было ему окропить совсем другое место, чтобы, впредь,  неповадно было такое вытворять!"

            Позже при встрече дядя Боря пожаловался маме, что что-то случилось с его пальто, оно вдруг стало всё в мелкую дырочку, и шарф тоже, и вся ткань теперь расползается в разные стороны. "Да?", - искренне  удивилась мама. И озадаченно предположила:"Может, ты под кислотный дождь попал?"
 
            Но, по-видимому, Борис Николаевич догадался, что это ему отмщение за его грязную проделку, поэтому намёк понял и прекратил свои визиты к нам, возможно, радуясь, что ещё легко отделался. А у нас гадкий осадок остался на всю жизнь. Яблоко оказалось с червоточиной!


Продолжение: http://www.proza.ru/2017/11/12/42