Ведёт Судьба человека своей дорогой, и кажется ему, что эта дорога прямая-прямая и уходит прямо за горизонт. И шагает он по ней, теряя бдительность и внимание.
Часто случается, что эта самая дорога делает резкий, крутой поворот, а человек, увлечённый своими радужными мыслями, и не замечает этого, продолжая идти прямо, со всего маху летя в кювет.
И всё у него рушится, жизнь становится адом, а радость – горем. И солнце уже не светит, и небо сплошь покрыто тучами, и в глазах не видно огня…
Через много-много лет я встретил своего старого сослуживица по бригаде, Олега Тамолина*, явно замученного этой самой судьбой и жизнью. В его глазах не было блеска, который присутствует у всех, чья жизнь сложилась благополучно, радость на лице не отражалась, а о душевном настроении и говорить не было смысла. Глаза излучали скорбь человеческой души. Передо мной стоял молодой старичок, побитый со всех сторон и судьбой, и жизнью, и людьми.
Каждый знает, что у тельняшки две полосы – чёрная и белая. Точно так же и в жизни. И ширина одной из полос может быть безмерно большой. В конкретном случае эта тёмная полоса у него затянулась на многие годы.
Мы сидели за столиком небольшого кафе, пили коньяк, а я, включив диктофон, слушал его исповедь. И казалось, этой печальной истории не будет
конца.
– Всё возникло прозаично! – он закурил. – Начало нового тысячелетия принесло в нашу 181-ю бригаду строящихся и ремонтирующихся кораблей сумятицу и брожение. Положение в государстве зеркально отражалось и на военной службе. Всё рушилось, нищало, начались сокращения. В конце января 1999-го сократили и меня, флагманского штурмана бригады. А это означало одно – возвращаться в Севастополь и всеми силами попытаться найти себе достойную должность, что было чрезвычайно трудно. С учётом того, что в «академиях» я не учился, Главным штурманом Черноморского флота мне была предложена должность дивизионного штурмана тральщиков Охраны водного района (ОВРа). Эта должность была, естественно, ниже по штату, чем та, на которой я служил в Николаеве. Перебирать «харчами» было не с руки, и я согласился.
По ходу дела выяснилось, что особо там меня никто и не ждал, а на случай если вдруг не буду справляться, прикрепили ко мне ещё и приемника. Когда я представлялся о назначении всем начальникам в бригаде, наконец дошла очередь визита к начальнику политического отдела бригады, капитану первого ранга Верникову Ю. В., являющемуся «серым кардиналом» в этой части и, по слухам, владельцем автобизнеса нескольких городских маршрутов Севастополя. Первое, о чём он заявил, даже не поинтересовавшись, кто я и что я, чтоб у меня не возникало никогда никакой мысли о постановке на очередь по распределению жилья. Именно это и было первым серьёзным ударом по мне, ведь я же сюда был назначен без согласования с ним! А без его ведома ничего в жизни бригады, военнослужащих и гражданского персонала не решалось, будь то назначение, присвоение воинского звания, ну и само собой разумеется – распределение материальных благ. Денежное довольствие тогда задерживали на два, а то и более месяцев, нерегулярно выдавался продовольственный паёк. И только «с санкции» главного идеолога бригады, и не так часто, эти блага были доступны. Особыми заслугами, естественно, пользовались его любимчики – осведомители, а попросту стукачи. Зачастую даже в отпуск уйти можно было лишь с «добра» Верникова.
Командование дивизиона тральщиков и сослуживцы оказались либо моими однокашниками по училищу, либо отнеслись к моему появлению благосклонно – лишь бы не доставлял хлопот и справлялся с обязанностями.
Начальником штаба дивизиона был капитан третьего ранга Чижик Д.И. Он тоже был моим однолеткой по выпуску, с одной лишь разницей, что заканчивал Бакинское военно-морское училище. Одним словом, коллектив оказался сплочённым, но по-своему «закрытым».
И вдруг в бригаде происходит ЧП! Чижик к этому времени уже был командиром дивизиона.
Перед самым Новым годом в бригаде произошёл вопиющий случай с утратой Журнала боевой подготовки начальника штаба дивизиона, капитана третьего ранга Сланова Д. И., бывшего до этого политработником. И до сих пор никто не знает правды о том, как он его проворонил. Что тут началось! Во-первых, дивизиону ввели усиленный режим службы без схода на берег. Искали или изображали поиск по всему причалу и на всех тральщиках, стоящих у стенки. Под Новый год заместитель командира бригады капитан первого ранга Палек всё же разрешил сходной смене съездить по домам к семьям. Но до этого со всеми «ненадёжными» элементами, в число которых попал, оказывается, и я, проводил беседы начальник политического отдела бригады, капитан первого ранга Верников. Меня он вызвал как бы по случаю, и сразу, как только я зашёл в его кабинет, начал меня стращать. Я о себе столько узнал: и что я украл журнал, и что я непорядочный и распущенный офицер, и многое-многое другое. Он уже и милиционеров с военной прокуратурой хотел подключать, чтоб меня определили в камеру только с одной целью – чтобы я раскололся и дал показания, куда дел злополучный журнал. Вытерпеть подобное обвинение было невозможно. Его необоснованные упрёки я слушать не стал, а хлопнул дверью и убыл в расположение части. Но через пару дней этот злополучный журнал вы-гребли из мусорного бака на улице Советской без двух или трёх листов (видно, кто-то использовал их по назначению, не зная, а может быть, и зная о том, что они все грифованные). Порядочные дворники отнести его в гарнизонную комендатуру. Это произошло уже второго января. И всё равно я остался врагом для этого человека. А горький осадок в душе живёт до сих пор.
Олег постоянно курил и пил, практически не закусывая. Было видно, как он вновь переживал всё то, что с ним произошло более десяти лет назад.
– Олег, – предложил я, – думаю, нам пора на свежий воздух. Пойдём на Приморский бульвар, вдохнём запах моря.
– Может…
– Нет. На сегодня достаточно. Мы будем сидеть, дышать, а ты ещё и рассказывать. Возражения не принимаются.
– Согласен, – махнул он головой.
Мы вышли из кафе и медленно побрели к морю. Лёгкий ветерок нёс прохладу. Мы сели на скамеечку под платаном, и я включил диктофон.
– Давай, Олег, продолжай. Я слушаю тебя.
– Прошёл год моей службы в ОВРе. Семья проживала на птичьих правах в общежитии. И тут я чисто случайно узнаю, что бригадная жилищная комиссия, председателем которой является всё тот же Верников, утвердила распределение жилья офицерам с ТАКИМ малым сроком службы, что сразу стало понятно – не видать мне хаты, если сидеть ровно! И написал я рапорт на имя командира бригады, капитана первого ранга Глицая С. П., с просьбой поставить меня на жилищный учёт. Переписка с комбригом оказалась очень неблагодарным делом, учитывая то, что она шла вразрез с мнением начальника политотдела. Эта переписка была крайне утомительной и бюрократичной. Чем бы она закончилась, не знаю, но в апреле 2000 года пришло время весеннего сбор-похода кораблей и судов Черноморского флота. Для экипажей тральщиков это период круглосуточной и рутинной работы.
Штаб нашей бригады был размещён на флагманском тральщике МТЩ «Наводчик». Основная задача у нас на сбор-походе – организовать и провести ряд учебно-боевых упражнений, свойственных данному типу кораблей, а впоследствии грамотно обработать эти данные и составить отчёт по призовому тралению на приз Главкома ВМФ.
Корабли отработаны, и всё обычно проходит без сучка и задоринки, так как из года в год это проводится одними и теми же людьми. Апогеем каждого сбор-похода является боевое упражнение с ракетными стрельбами. Для непосвящённого человека поясняю, что в определённом месте открытой акватории Чёрного моря установлены стационарные бочки. Их местоположение выверено до миллиметра, и они отмечены на всех навигационных картах. Стрельба происходит с берега береговыми ракетными комплексами и с ракетных кораблей, находящихся в море. Этот район всеми имеющимися средствами связи заблаговременно объявляется закрытым для судоходства и при помощи «тружеников» моря – буксиров – оборудуется специальными судами-мишенями.
Но это ещё не всё! Около двух десятков кораблей и судов флота при этом привлекается к закрытию указанного района с определением им линии дозора с одной лишь целью – не допустить в район постороннего судна или летательного аппарата, потому как если таковые обнаружатся, они будут классифицированы как потенциальная цель для ракеты. Её выпустили, головка самонаведения сработала – и поминай как звали!
Для МТЩ «Наводчик» была определена линия дозора на одном из самых интенсивных в судоходном отношении участков Чёрного моря – от пролива Босфор в Крым. Но в этом деле оказалась маленькая неувязка – командира штурманской боевой части корабля не оказалось на борту при выходе его в море. Он незадолго до этого уволился из вооружённых сил. Для меня всё шло одно к одному!
Командир дивизиона Чижик даёт мне, дивизионному штурману, приказание выйти в море для исполнения всех обязанностей штурмана этого корабля. Я что – звякнул «шпорами», дело-то знакомое, сказал «есть» и вышел в море. Времени на то, чтобы подготовиться или что-то проверить, наладить технические средства, не было вообще. Выйдя в море и покинув прибрежную зону, я выяснил, что основной прибор для координирования места корабля в море по спутникам находится в нерабочем состоянии.
В период перестройки флот массово страдал от охотников за техническими драгметаллами. А исполнительный мичман, находящийся в подчинении командира штурманской боевой части (БЧ-1), во избежание разграбления вверенной ему техники взял да и повынимал все блоки из стойки прибора и аккуратненько сложил их у себя в каюте в рундук. Согласно закону парных случаев, мичмана на борту корабля тоже не было, он находился в госпитале. Кто же мог знать, кто же мог знать, куда дел он эти субблоки!
Проявил я тогда смекалку и сделал в навигационный журнал запись (если кто не знает: все записи делаются исключительно простым карандашом – таковы правила ведения), что начал проведение учения при плавании корабля по счислению. Другими словами – без определения точного места корабля, а лишь учитывая текущее место подручными средствами с учётом сноса течением и дрейфа от ветра. А как по-другому, корабль-то не развернёшь в базу – боевое распоряжение следовало выполнять. Вот таким образом, ближе к шести утра, по моим расчётам, корабль прибыл на заданную линию дозора. А далее, согласно боевому распоряжению, кораблю следовало по этой линии непрерывно ходить обратными курсами с заданной скоростью, чтобы максимально увеличить вероятность обнаружения попытки проникновения в закрытый район ракетных стрельб каких-нибудь объектов.
Комдив Чижик, страстный любитель сэкономить на дизельном топливе, дал команду командиру корабля застопорить ход и лечь в дрейф, что мной как вахтенным штурманом было тоже зафиксировано в навигационном журнале. Сам же Чижик до расчётного времени начала стрельбы отправился в каюту поспать.
Корабль дрейфует, а вахта несётся по ходовому и, естественно, документация тоже ведётся вся ходовая: вахтенный и навигационный журнал, журнал контроля за надводной и подводной обстановкой, а самое главное для Чижика – журнал в Посту энергетики и живучести с работающими судовыми механизмами, включая, конечно, и главные двигатели. Доклады о чистоте района производились с маниакальной скрупулёзностью.
Но в ту ночь и всё утро над морем был жутчайший по свой плотности туман – прямо сплошное молоко, что буквально делало напрасным всё визуальное наблюдение. Но стрельбу почему-то никто переносить не собирался.
Подошло время «Ч», и от берега стартовала первая ракета на гиперзвуковой скорости, устремившись к установленным в открытом море мишеням. И в тот же миг в эфире на всё море прозвучал истошный крик: «В нас прямое ракетное попадание выше ватерлинии!!!»
Что в этом случае сразу делается? Правильно – заметаются следы. И по флоту вводится режим полного радиомолчания.
Наконец выясняется, что ракета, выпущенная по одной из мишеней, по-пала в теплоход «Верещагино», следовавший из Стамбула в Скадовск с партией кожаных изделий. То есть пострадали современные капиталисты.
По первой информации с пострадавшего судна получалось, что они должны были пройти как раз через линию дозора МТЩ «Наводчик». Вот с этого момента на ГКП «Наводчика» началась истерия! От Чижика не запахло – засмердело животным страхом быть уличённым в злоупотреблении служебным положением. Причин – предостаточно! Ведь вся документация велась исправно, и она явно свидетельствовала о том, что корабль не выполнил своего предназначения на линии дозора. Но… голь на выдумки хитра! Начал меня Чижик уговаривать стереть из навигационного журнала все или хотя бы часть записей о дрейфовании корабля. Он сам как бывший штурман понимал, что такого делать нельзя, и получил от меня отказ. Тогда он приказывает переписать навигационный журнал и, соответственно, вписать в него фиктивные записи с передвижениями и местонахождениями корабля. Короче, надавив морально, он пообещал, что вся ответственность полностью ляжет на него. В итоге несколько человек, включая и меня (чтоб почерки были разными), весь путь до базы переписывали этот злополучный журнал.
Чтоб я был в тонусе и расчёты правильные делал, мне фельдшер всю ночь таблетки кофеина таскал из амбулатории. Другими словами, чтобы записи в навигационном журнале стали фактическими и к ним никто не смог придраться, их непременно нужно рассчитывать на навигационных картах и планшетах и эти расчётные данные сохранить для предстоящей прокурорской проверки.
Когда корабль с унынием возвращался в базу, мы понятия не имели о последствиях «ракетного удара». Готовились к самому худшему. А худшее на причале было представлено рядом должностных лиц из штабов бригады и флота, выстроившихся на причальной стенке, как на строевом смотре. Вид у них не предвещал ничего успокаивающего и обнадёживающего. Они, как цепные собаки, с готовностью ждали, чтоб побыстрее добраться до корабельной документации и до нас, вымотанных таким походом.
Флот – это театр не только боевых действий, но и театр выживания. Овровцы в этом отношении ребята тёртые. Они и тут нашли выход. Когда корабль кормой подходил к стенке на швартовку, его правый борт умышленно коснулся рядом стоящего тральщика. Этого касания было вполне достаточно, чтобы подготовленный мичман с несколькими переписанными, но не зарегистрированными журналами, включая, естественно, и мой, как кошка, скрытно перебрался на соседний корабль, а оттуда бегом в секретную часть штаба, чтоб проштамповать всю документацию, а когда сходня была спущена на причал, как ни в чём не бывало пронести журналы за пазухой вновь на корабль.
Комиссия заработала с волчьей страстью, все документы были изъяты для проверки. Подвоха уловить никто не рассчитывал. Но он всё-таки нашёлся.
Проверкой штурманских расчётов занимался заместитель главного штурмана ЧФ, капитан первого ранга Кузнец Г.И. Он тупо проанализировал расчёты на навигационных картах и в журнале, найдя в них механические описки, что в итоге вылилось в виде акта о том, что штурманская прокладка полностью не соответствует установленным требованиям, и нарушения в расчетах привели к ошибочному местоположению корабля с невязкой в 5,2 мили. Не мог же я тогда заявить ему, что всю ночь под кофеином пересчитывал эту прокладку и журнал по «просьбе» своего непосредственного начальника.
Итог проверки был плачевен. У Министерства обороны в лице Черноморского флота была своя задача в решении вопроса этого инцидента. Чтобы замять это грязное дело, надо наказать всех, пусть даже невиновных. От командира бригады всем было вынесено «неполное служебное соответствие», и это с учётом того, что на теплоходе «Верещагино» был лишь один пострадавший – раненный в ноги 3-й механик. Даже трудно себе представить, что могло бы быть в случае наличия на судне хотя бы одного погибшего члена экипажа или вообще его затопления.
Пройдёт время, и мы узнаем вопиющий факт: оказывается, теплоход «Верещагино» немногим ранее того, как МТЩ «Наводчик» занял свою линию дозора, в нарушение запрета вошёл в район ракетных стрельб и на момент старта первой ракеты был ошвартован у одной из мишеней! Воистину, нет границ человеческой тупости и глупости. И не только теплоход «Верещагино», но и многие другие последователи контрабандного промысла частенько стояли на этих самых бочках. Какое им дело до каких-то ракетных стрельб, у них, видите ли, бизнес! А из-за этого разгильдяйства пострадали невинные люди.
В отношении меня дело не обошлось без командования бригады ОВРа, и Верникова в первую очередь. Уж как-то слишком ретиво стали меня «мочить», причём, как водится в таких случаях, – чужими руками. Почти сразу же после окончания сбор-похода и «награждения» НССом мне предложили пойти в отпуск, даже не задействовав в оформлении отчётности по призовому тралению, что уже само по себе должно было насторожить. За время отпуска «отцы командиры» отменили мне НСС от командира бригады и перед выходом на службу из отпуска, приказом уже командующего ЧФ, я был отстранён от занимаемой должности и назначен на нижестоящую должность – штурманом на тральщик. Вот тогда я и понял, кто есть кто.
Комдив Чижик первый повернулся ко мне тем местом, которое так у себя оберегал. Но самое активное участие в этом приняла «правая рука» замполита Верникова – помполит дивизиона капитан третьего ранга Виноградский. Какие он только не изобретал извращённые методы по превращению меня в «козла отпущения». По всему стало ясно, что командиры ОВРа так и жаждут отторгнуть меня от себя подальше. Здесь метод «Нет человека – нет проблем» сработал чётко! Особенно это проявилось после моей долговременной переписки с гарнизонной и флотской прокуратурами, в которых я пытался найти правду и хоть какую-то управу над начальствующим беспределом. Активизировались и кадровые работники ОВРа. Кадровик Феленко заявил, что сделает на меня представление с назначением на должность заместителя коменданта города Моздок. А что, прекрасная перспектива в одночасье лишиться и проблемы, и свидетеля! И здесь тоже чувствовалась направляющая рука вездесущего Верникова. Не знаю, правильно ли я сделал, но пришлось кадровика во всеуслышание послать на три буквы! И тогда, уже в качестве командира боевой части на тральщике, те же Чижик, Виноградский и иже с ними начали готовить меня к увольнению. Тянулось это больше года. За этот период времени я был обеспечен исключительно «голым» окладом денежного довольствия, а о каких-либо премиях и помышлять не мог – начальники неумолимо всё резали под ноль.
В итоге командир бригады руками моих начальников заполнил мою служебную карточку очень нелицеприятными взысканиями (четыре только за пьянство) и подписал представление о моём досрочном увольнении за несоблюдение условий контракта. Приказ о моём увольнении командующий Черноморским флотом подписал. Иными словами, вышвырнули меня без жилья и права на что-либо, с выслугой семнадцать с небольшим лет.
Так человек оказался на распутье. И сзади мосты сожжены, и впереди пропасть. В этот критический для меня момент я встретился в пивном баре со своим давним сослуживцем по Николаеву, Сашей Щадило. Теперь он в Севастополе служит в отделе воспитательной работы всё той же ОВРы.
Скажу честно, многие глобальные проблемы решаются в простой и непринуждённой обстановке.
Как вариант, Саша, будучи проинформированным о скором визите в Севастополь начальника Главного управления кадров ВМФ, вице-адмирала Ярыгина В. П., предложил записаться к нему на приём для разрешения моего вопроса.
Как это полагается, через приёмную начальника отдела кадров флота мной был подан рапорт. Но… военная бюрократическая машина снова творит чудеса, и мой рапорт просто бесследно растворился в кабинетах отдела кадров. Нельзя же им было допускать меня до высокого начальства, ну не с руки!
И что тогда делает загнанный в угол офицер? Идёт ва-банк! Осведомлённый о времени и дате визита главного кадровика ВМФ, я, с иголочки одетый, прихожу в штаб бригады ОВРа. Увидев меня, комбриг Глицай приказывает мне немедленно покинуть территорию бригады. Не переча, я выполнил его требование и занял позицию у ворот части. Когда показалась ведомственная «Волга» отдела кадров Черноморского флота, я встал на середине дороги, вытянувшись по стойке смирно, отдавая воинскую честь, и так стоял, пока из машины не вышел адмирал. На вопрос, к чему этот спектакль, – был дан исчерпывающий ответ, что мне необходимо по личному вопросу обратиться к вице-адмиралу Ярыгину. Далее машина проследовала на территорию бригады, и пока проходила церемония приветствия комбригом, подоспел и я со своими выкладками на пяти листах. Их я и вручил лично Ярыгину, при этом лицо комбрига Глицая стало сразу землистого цвета, а сам он стал походить на побитого пса.
Процесс был запущен. Адмирал оказался человеком с большой буквы. Через пару дней ко мне домой явился оповеститель с приказанием прибыть в отдел кадров Черноморского флота, где и состоялся приём у Ярыгина в присутствии начальника отдела кадров ЧФ, контр-адмирала Погорелова. Мои письменные соображения относительно предшествующего увольнению с военной службы и самого увольнения Ярыгиным были подробнейшим образом проработаны, а документы испещрены красной ручкой. Беседа была недолгой, но в своём деловом журнале у него моё дело было взято на контроль, а начальнику отдела кадров были даны указания приостановить моё увольнение и повторно пересмотреть вопрос о моей службе с последующим докладом ему лично. На этом Ярыгин отбыл в Москву, а я снова вышел на службу.
Спустя три недели я был вызван на флотскую аттестационную комиссию под председательством вице-адмирала Сучикова, где после выступления комбрига Глицая С. П.мне даже не дали возможности открыть рта. Все дружно проголосовали за увольнение меня из рядов ВМФ. Со слов комбрига и, по его мнению, перед комиссией стоял не капитан третьего ранга с выслугой семнадцать лет, а некий упырь, отморозок, пропойца, неизвестно как появившийся в рядах ВМФ. Теперь стало ясно, что пора сушить вёсла! Начался процесс сдачи мной дел и обязанностей и последующая канитель по оформлению документов на увольнение. Я даже ходил к своему Главному штурману Граматенко Сергею Ивановичу, нет, не за защитой, – искал понимания. Так вот, он мне прямо заявил, что нужно было своевременно пробиваться учиться в академии, а так он на меня как на человека и смотреть не желает. Мелок я был для него теперь.
Получив расчётные документы, я был отправлен в отпуск с последующим увольнением и постановкой на воинский учёт в городе Новороссийске.
Как и что меня натолкнуло на мысль обратиться в администрацию Президента, уже и не вспомню. Порядка двух недель я писал письмо, излагая в нём абсолютно всё, что только могло бы мне помочь. Верховный Главнокомандующий был теперь моим последним шансом, так как обращение в военный суд ни к чему бы не привело, это я уже уяснил после неоднократного общения с военными прокуратурами.
Написав письмо, я отправил его по электронной почте в администрацию Президента. Ответ получил на удивление быстро. В нём мне предлагалось прибыть в Москву на приём в администрацию, имея при себе подтверждающие свою правоту документы.
Уезжая в столицу, я в трёх экземплярах заверил копии всех 72 документов, включая переписки с командованием и прокуратурами.
Администрацию я нашёл довольно быстро, прошёл контроль, отстоял длинную очередь в окошко за получением номерка и, наконец, был принят одним из многочисленных юристов, скучного вида, который до беседы со мной даже не потрудился ознакомиться с моим обращением. Он безразлично посоветовал мне обратиться в военный суд, где и попытаться отстаивать свои права.
Пришлось ему немного жёстко напомнить, с какой целью я обращаюсь сюда. Причём не забыл указать, что в случае такого вялого рассмотрения моего письма я оставляю за собой право переправить все имеющиеся у меня материалы здравствующему на то время, правда, в изгнании, оппозиционеру Березовскому Б. А. К слову сказать, Борис Абрамович к тому времени был учредителем особого фонда помощи военнослужащим и членов их семей. Сказать, что клерк преобразился, – это значит ничего не сказать. От такого заявления он просто подпрыгнул в своём кресле, после чего внимательно прочёл письмо и аккуратно, с соблюдением всех законов, принял полный пакет моих документов.
Выйдя из администрации, я как в прострации побрёл по столице и оказался на Лубянке, перед зданием ФСБ. Что-то подсказало, что нужно посетить и это заведение, так как вопрос касался и махинаций с секретными документами. Там меня приняли «как родного», не знали где усадить. После повествования всей подноготной от начала и до конца ФСБэшники также получили от меня комплект документов и радостно проводили меня к выходу, снабдив на прощание справочным пособием с адресами, телефонами и данными всех военных чиновников Министерства обороны и Военно-морского флота.
Найдя в справочнике телефон начальника Главного управления кадров ВМФ вице-адмирала Ярыгина В. П., я позвонил ему и сообщил о цели своего приезда в Москву. Он немедленно потребовал приехать к нему. Выйдя всего лишь спустя два дня после отпуска, он даже не успел ничего узнать насчёт моего увольнения.
Адмирал принял меня и внимательно выслушал. После этого он прошёл в кабинку ЗАСовской связи в своём кабинете. Я никогда в жизни не слышал таких витиеватых матов, с которыми он обращался к кадровику Черноморского флота. Далее мой вопрос был перепоручен направленцу по ЧФ. И тогда я понял, что Ярыгин мою судьбу на самотёк не пустит.
После Москвы я решил съездить на недельку в Санкт-Петербург, побродить по местам былой юности. Но на четвёртый день моего пребывания в северной столице позвонила жена и сказала, что её разыскали из Управления воспитательной работы штаба ЧФ, а меня вызывают подписать какие-то документы, связанные с получением распределённой нам квартиры в г. Севастополе. Оказалось, вероятнее всего, что после того как я задействовал некие невидимые рычаги, у всех военных чиновников сработал инстинкт самосохранения и командующий ЧФ распорядился выдать моей семье квартиру из своего фонда!
Позже на мой адрес стали приходить письма из Москвы за подписью адмирала Ярыгина по вопросам поэтапного рассмотрения моего восстановления на службе. И как итог – я был вызван новым начальником отдела кадров ЧФ с предложением быть вновь призванным на военную службу, но продолжить её уже в Новороссийске, ввиду того, что в Севастополе, по известным причинам, служба у меня не заладится.
Адмиральский эффект сработал! А может быть, и результат того, что мои документы (как хлеб насущный) попали в разные ведомства.
Да, я как был капитаном 3 ранга, так им и умру. Было бы нелепо полагать, что после ТАКОГО я пошёл бы вверх по карьерной лестнице. И всё же правда и справедливость порой выше карьеры!
Вот и вся моя обратная сторона службы. Как тебе эта история?
– Потрясающе! Ты прошёл через весь этот ад и остался жив. Ты не сунул голову в петлю, не вскрыл вены, не ударился в беспробудное пьянство… Ты победил непобедимую систему! Один против закостенелой бюрократии и чинопочитания. Невероятно! Не расстраивайся, что на погонах не было много больших звёзд, не в этом счастье. Ты – герой! Ты – Самсон, разорвавший пасть льву! Твоя жизнь – пример для тех, кто пасует перед трудностями. Хочу выпить за тебя и твоё огромное желание выжить. За то, что у тебя всё получилось! Веди, я угощаю, – я обнял его и крепко пожал ему руку.
На его глазах я заметил слёзы. У настоящих мужчин такое бывает. Только не нужно им в этом мешать.
– Саша, скажи, а ты сможешь эту историю написать в своей новой книге?
– Олег, я обязательно постараюсь. Только бы получилось передать все твои переживания и бездушие хозяев жизни. И слава Богу, что он почти всех их наказал.
Тамолин легко вздохнул и улыбнулся.
Теперь, когда он высказался, ему стало легче. Душа как бы очистилась, а в глазах появились искорки.
Здоровья тебе, ЧЕЛОВЕК, и долгой-долгой жизни! И пусть на твоём дальнейшем жизненном пути у тебя никогда больше не будет чёрной полосы! Будь счастлив!
*Некоторые фамилии изменены по этическим причинам.