Что было в видении о Ноане:
Очень хорошо структурированное сознание; те его забытые, вытесненные области, что не попадают в коллективное сознание советского человека, ориентированного на космичность Человечества. Это был средневековый Город Четырех Пантер и его привычные Персоны. Но город этот изначально оказался конфликтен, с двумя центрами – собором и ратушей.
Был епископ Сванг, прекрасно владеющий иерархией феноменов Самости и Духа, сам – их живое воплощение. Его перстень с истинно видящим изумрудом и собор – символы самости очень распространенные, но статичные. Он сам от них уже устал. Епископ Сванг выбрал ресурсное время – Высокое Средневековье, и сохраняет его, отсекая все лишнее. Должно быть, бессмертный епископ видит без ограничений и в прошлое, и в будущее, но тогда нет у времени ни конца, ни начала, а это ужасно, так как нет у человека ни предназначения, ни конечной цели. И он создает свою Вечность, выбирая для нее свой любимый временной отрезок. Это при многочисленных травмах хрупких шизоидов вполне возможно – создать себе тихи уголок, запас объектов, создавать, сохранять и лечить их.
Он совмещает функции Теневой и здоровой Самости. В шизоидной психике, где все попытки чувств кажутся опасными, такая Самость, живая, накапливающая нужное и защищающая – это норма. Но: он никогда не пытался сделать что-то монолитное из гинги, сделать их своими воинами – как то делают Консолидаторы Тени [46] типа Саурона. Но, случайно ли, или в силу усталости епископа, гинги сплотились сами и сняли маски – так что функция консолидации Тени сработала самостоятельно, и Тень оказалась не злой, но слишком мечтательной, поэтичной.
Есть убитый Вилард, воплощение вечного творчества, вечного роста. Его собор может разрушиться сам, и это значит, что постоянный прирост в духовности, творчестве, деятельности сожжет быть чрезмерным и опасным. С его гибелью можно сравнить периоды апатии т депрессии у шизоидов, которые до этого активно действовали, боясь просто быть.
Епископ Сванг и Вилард – парный феномен его Самости. В начале ему скучно и безнадежно, он хочет вырваться куда-то, потому что плохо понимает, как связать старое и новое, и поэтому он плохо понимает их отношения.
Феминность в этом городе или безумна и слаба, либо асексуальна. Старухи-смерти похожи на игрушки и метят убийц. Есть безумная Кло, которая знает и не знает, что перед нею ее сын, не защитившая его (потому что ей самой что-то угрожает), которая умудряется нагадать ему сразу и смерть, и бессмертие. Еще в современном городе есть искалеченная яблоня. В итоге есть Мать-Музыка, Мать-Смерть. Наиболее человечна и способна к контакту Тао, но герой сам выбирает иные отношения с иными персонажами.
Значит, развитие пойдет в пользу выбора не Анимы, а Анимуса. Когда епископ Сванг создал, а потом разорвал пару Ноан-Тао: как помним, она возникла из страха перед его действиями, а распалась потому, что Ноан пошел на жертвоприношение, - привычный сказочный путь отношений Герой-Анима сменился на отношения с Анимусом, по направлению Старец-Юноша. Уже изначально Ноану неважно, та ли это была девочка из его выдуманного детства, или не та. Они для него одинаковы, как приниципиально одинаковы для епископа Сванга созданные им гинги.
Может быть, дело в том, что у Ноана очень плохо с мужской Персjной – он не знает, кто он: ребенок, юноша, муж, и из какого он времени. Это очеловечило епископа Сванга, и Самость стала не такой монолитной и безнадежной. Получается, что, когда в мужской психике осмеливается выбраться на поверхность (при крайней необходимости) ее трамированная часть, то ее поддерживает-уничтожает, помогает при трансформации мужской Анимус. А влияния Самости отходят на задний план.
Отношения новой пары Епископ Сванг-Ноан окончились жертвоприношением юноши и некоторым очеловечиванием старика.
А феминность – вне основной канвы истории трансформировалась на мгновения так, что становилась гранидиозной: искалеченная яблоня была Древом Миров, а разбитая-уцелевшая ваза стала Матерью-Музыкой.
Трансформация, особенно феминного не была завершена. Записанное видение Мити задало загадку, и завершать кризис ему пришлось уже в реальности, в своем месте и данном ему городе.
Что происходило с Митей после:
Возможно, жертвоприношение Ноана не должно было предшествовать его воскрешению. Этот хрупкий дитя-юноша уже был воскрешен, когда с таким трудом пришел в город. В повести этой подтекстом является ужас смерти. Ноан двигается к смерти, как и каждый из нас. Так этот ужас смог принять – хотя и не полностью, исказив его до своей противоположности – Митя Пенкин.
От феминного осталась музыка – но он и ей в конце концов привязал маскулинное воплощение (того, кто играл на контрабасе). Что ж, если Микрокосм не равен Макрокосму, то Вселенная нам не мать. И по современной психологической литературе мы можем увидеть, как идеализируют «хороших матерей» и сколько всего написано о матерях неумелых.
Самость, как он видел в Городе Четырех Пантер, заставляет оцепеневать, любое развитие сводит к разрушению, а это ему сейчас нельзя – у него нормативный кризис, и он должен преобразовывать Таллинн. Поэтому Митя идентифицируется с Вилардом, но и Сванг выживает – его влияния не так заметны, но сильны.
Так на что же способна пара Вилард-епископ Сванг или персонаж, который из них со временем может получиться?
Думается, что это Эон, воплощение созидающего и разрушающего Времени [эон]. Время больше не феминно, потому что Вселенная нам не мать – особенно если мы верим, что никогда не происходили от животных. Но Вселенная все равно не похожа на нас, ее закономерности иные, чем в человеческой психике.
Трансформация современной Евгю Богату коллективной психики далеко не завершена – а сейчас она вынуждена, как та яблоня, резко изогнуться. Но у него есть повесть «Музыканты» 1971 [5] года, и в ней – отголоски «Четвертого листа пергамента»; его продолжение. Люди улетели с Земли жить в Космосе. Остались и дружат одиннадцатилетняя девочка Лавиния и два старика – Тревизан и Браманте. Эти старики очень похожи на епископа Сванга – сохраняют былое, делают его незыблемым, безопасным и как бы игрушечным. Браманте, хромой, делает трости и вырезает лица носителей зла – безумного инквизитора Ремигия, например. Он шутит, что делает их для дьявола. А рожи не живы и не мертвы, они в плену трости. Тревизан сам называет себя стариком-юношей. Он заключает образы доброго в прозрачном янтаре. Но как-то раз он подарил ей иную игрушку: видимый в янтаре, дирижер морского оркестра – он хотел быть капитаном, но был хром – увел, подобно Крысолову, своих музыкантов в море, и они скрылись в нем. Чтобы девочка не оплакивала смерть, не было утрат и мимолетности, Тревизан хочет сделать что-то, чтобы детей не вынуждали жить в таком мире.
Тут есть и феминность, как музыка и как девочка. Для старческой психики Анима-девочка, наверное, норма. Есть старик-юноша и просто старик – некая аналогия Сванга и Виларда, но они согласно своим вкусам слишком уж резко поделили добро и зло… Но это уже иная история.
Для Мити возможна идентификация и с епископом, и с архитектором, но он выходит из-под влияния архетипа Самости. Очень уж значительным и бессмертным становится он на время. Где же теперь его опора?
Такой символ интеграции человека с миром пока не имел названия. Я использовала довольно неуклюжее наименование «Я-процесс». Если этот символ важен, то и термин для него в конце концов появится. Что в него входит?
1. Творческая деятельность, что превыше самого человека, лучше всего профессиональная. Многие сейчас могут найти эту сопричастность в новых технологиях.
2. Чувство исторического времени, связей с прежним человечеством.
3. Сопричастность биологической эволюции – но это возможно далеко не у всех; многие выберут сопричастность только человечеству Людей Разумных.
Этот «Я-процесс» хорош тем, что не требует хорошей психической интеграции, здоровья. Он не требует и связей с феминным (даже если ты – женщина). Вспомним, что рыцарские романы строились на конфликте религиозной задачи и любви, а для мира короля Артура любовь Ланселота и королева оказалась разрушительной. Но эта опасная феминность всегда есть, он выживает, провоцирует кризис и ведет к оригинальным решениям. Не требуется и всех тех ужасов, что связаны с формирование жесткого Эго-комплекса и с последующей индивидуацией. Интеграция на основе отношений с Анимой может показаться слишком пугающей, а на основе отношений с Самостью или Анимусом – слишком сковывающим. Или Самость-протей, меняющая свои феномены (собор – епископ – перстень – древо) может испугать. Самость тут, меняя свои обличия, как бы разрушает себя и позволяет человеку почувствовать свободу и могущество.
Мы не знаем, как разрешится кризис Мити Пенкина. Он в таком напряжении, что инфляция грозит ему все-таки. Но ему важны и отношения с людьми, любовь к женщине. Может быть, когда кризис ослабеет, он выберет не гордое «Я не умру, я был Вилардом, я стану Ноаном», а нечто более скромное – сопричастность сонму Бессмертных, как об этом мечтал Гарри Геллер по прозвищу Степной Волк [11]:
«…Ну, а мы в эфире обитаем,
Мы во льду астральной вышины
Юности и старости не знаем,
Возраста и пола лишены.
Мы на ваши страхи, дрязги, толки,
На земное ваше копошенье
Как на звезд глядим коловращенье,
Дни у нас неизмеримо долги.
Только тихо головой качая
Да светил дороги озирая,
Стужею космической зимы
В поднебесье дышим бесконечно.
Холодом сплошным объяты мы,
Холоден и звонок смех наш вечный».
Зависть к ним губительна, но иногда мы можем быть им причастны.