Рембрандт.Портрет Яна Сикса.1654. Собрание Сикс, Амстердам.
Тяжелые 1650-е и 1660-е годы — время полного разорения и обнищания художника — оказались самым плодотворным и зрелым периодом его творчества. В эти годы Рембрандт создал галерею непревзойденных по мастерству исполнения, полноте психологических характеристик портретов людей различного возраста, звания, интеллекта.
Ян Сикс, на 12 лет моложе Рембрандта, фабрикант (во время написания портрета уже отошедший от дел), собиратель произведений искусства и поэт, в старости (после смерти Рембрандта) - бургомистр Амстердама, был с начала 40-х годов другом художника, хотя и не продолжительно. «Сикс одолжил Рембрандту сумму денег и не получил её назад. Он передал вексель кому-то другому. В последующие годы вкус его всё больше склонялся к классике...
Сын зажиточной купеческой семьи Сиксов, Ян изучал гуманитарные науки и право в Лейдене в 1634 году. Он стал зятем мэра Амстердама Николаса Тульпа в 1655 году, когда он женился на его дочери Маргарете. Благодаря своему тестю он стал мировым судьёй семейного права и других назначений в городском совете, в конечном итоге став мэром самого Амстердама в 1691 году в зрелом возрасте 73 лет.
Сикс имел тёплые дружеские связи с поэтом Йостом ван ден Вонделом и художником Рембрандтом ван Рейном в течение сороковых годов. Сикс оставался всю свою жизнь ценителем искусств и сам сочинял пьесы, самые известные из которых были «Медея», опубликованная в 1648 году (с офортом Рембрандта) и «Невинность» в 1662.
В этом позднем портрете мастер все внимание сосредоточил уже непосредственно на самом человеке. Он дает поколенное изображение, приближая фигуру к зрителю. Бесцветная атмосфера окружает фигуру этого человека, которого художник наблюдал в домашней обстановке, в привычных позах и в будничной одежде. Он не вполне дворянин, но и не буржуа. Это человек воспитанный, хорошо одетый, с непринужденными движениями, с твердым, но не слишком пристальным взглядом, со спокойным, несколько рассеянным выражением лица.
Он собирается выйти из дому, уже надел шляпу и надевает серые перчатки: левая рука в перчатке, правая еще нет. Ни та, ни другая художником не окончены и не могли быть окончены, настолько набросок их в своей небрежности завершен. Спокойное, замедленное и почти автоматически выполняемое движение подчеркивает состояние глубокого раздумья, внутреннюю сосредоточенность человека, «ушедшего в себя», перед неподвижным взором которого, быть может, возникают далекие образы.
Верность тона, правдивость жеста, безупречная строгость формы здесь таковы, что лучшего желать не приходится. Рыжие волосы, черная фетровая шляпа, цвет лица, такой же характерный, как и его выражение, столь же индивидуальное, сколь и живое; нежно-серый камзол; на плечи накинут короткий плащ, красный с золотыми позументами.
И плащ, и камзол имеют свой собственный цвет, причем выбор обеих красок столь же тонок, как верно соотношение обоих цветов. По духовному выражению этот портрет очарователен; с точки зрения правдивости он абсолютно искренен; как произведение искусства он самого высокого качества.
Макс Эйслер писал: «Своей богатой, поражающей разнообразием нюансов красочностью этот портрет представляет исключение. Пламенеюще-красный плащ, серый камзол, песочно-жёлтые перчатки вплоть до пышных рыжих волос - всё представляет собой скользящую игру красок, с блеском золота бортовки и пуговиц, завершающуюся успокаивающим тоном тёмной шляпы, которая как бы переносит красочную живость к спокойному заднему фону. Внимательная осторожность художника, а затем - внезапный бросок, основополагающая композиция, а затем - легчайшая инструментовка - они создают радостное чудо живописи».