Параллельный мир. Фентези. Роман ХХХ содержит сцены насилия и жестокости. Кому читать такое не интересно - нажмите на крестик в правом верхнем углу экрана.
Структура Роднеры социально и психологически
напоминает позднеримскую: с императором, сенаторами, легионерами, богатыми вольноотпущенниками, большим количеством угнетаемых ими рабынь и рабов. Время там течет по иному. В году 420 дней. По нашей возрастной классификации все герои старше 18 лет.
Глава 2 Новая игрушка
В первой главе рассказывалось, как опальный сенатор Тит Помпоний Флакк отправился со всей семьей в ссылку, а его управляющий купил для кухни молодую рабыню из вольного племени поедателей пауков.
Став в ссылке полным импотентом, бывший герой форума Тит Помпоний Флакк спился, и не принимал никакого участия ни в управлении имением, ни в обязанностях, которые были возложены на него императором.
Всем в имении заправлял Циннамус – вольноотпущенник. Время не пощадило и его. Черные волосы теперь напоминали густую свиную щетину, начавшую уже кое-где седеть. Стараниями Циннамуса имение обладало обширными угодьями: поливным огородом, ивняком для поставки корзин и розог, масличным садом, лугом, хлебной нивой, лесом, крепкими рабами и хорошенькими рабынями. Однако львиная доля доходов уходила на покрытие процентов с долгов господина и оседала в сундуке управляющего.
Делов том, что Циннамус вместе с другом компаньоном Тораксом сумел скупить большинство долгов сенатора.
Когда-то Торакс, бывший раб, выкупившийся на свободу, отправивился в орговую экспедицию, оставил на попечение Циннамуса свою беременную жену.
Роды двойни проходили тяжело, и на второй день в мучениях, вся в крови, жена Торакса умерла. Циннамус, услышав о смерти, деловито, как и подобало управляющему, организовал похороны и послал рабов зайти за новорожденными младенцами и нашел им кормилицу.
Торакс вернулся из путешествия через много месяцев и застал только могилу: теперь у него есть дети, но нет жены. Два дня Торакс был один в пустом доме, закрылся и никого не хотел видеть. На третий день вышел и приказал, чтобы его дом был сровнен с землею и ничем не напоминал о прошлом.
Убедившись, что его приказание выполнено, явился к Циннамусу.
Торакс преподнес полный отчет о путешествии и деньги, которые задолжал своему другу и компаньону.
– Спасибо, что не дал моим детям погибнуть, – сказал он. – Мне снова в путь. Нужна ли моим детям кормилица?
– Не волнуйся, – на глазах у Циннамуса навернусь слезы, – я позабочусь о них сколько надо! И возьми назад деньги, я хочу и дальше оставаться с тобой в доле!
– Спасибо за доверие. Тебе же, мой спаситель Циннамус, – Торакс был тоже растроган, – я хотел бы рассказать, то, что услышал из уст мудреца в далекой Финикии. Оказывается, Вселенная с нашей планетой Земля не единственная. Каждый миг Вселенная расщепляется на огромное количество себе подобных. Где-то далеко, а может, близко есть такая же Земля, на которой живут такие же, как мы – путешественники, вольноотпущенники, рабы…
– Не может быть! – Циннамус, дальше виллы сенатора нигде не бывавший, был удивлен не на шутку. – Что и я где-то есть, и ты?
– Вполне возможно. Может в том времени моя жена не умерла и я был бы с ней счастлив! Но там, как говорил финикийский мудрец, время другое. Оно либо отстает от нашего, либо обгоняет его. Впрочем, наши миры почти никогда не соприкасаются!
– Тогда нам надо жить здесь! – Торакс посмотрел Циннамусу в глаза, пожал ему руку:
– Я на пристань – и в путь!
Никогда после Торакс не благодарил Циннамуса за то, он взял на себя все заботы о его детях. Это как бы подразумевалось. Однако с этого дня Циннамус не мог не обратить внимания: он никогда не теряет в любой из деловых операций, которые проводил с вместе Тораксом.
Совместное предприятие росло и процветало, а дети подрастали.
– Рабы должны работать и в дождь, и по праздникам, – говорил Циннамус, подсчитывая доходы имения и доходы от предприятий.
Много лет назад вольноотпущенник Циннамус начинал карьеру с домоправителя, по существу надзирателя над рабами. Старшую дочь он устроил ключницей, а та ен только управлялась с замками и запасами, но и посвящала молодого господина, сына Тита Помпония Флакка в тайны Эрота.
Циннамус безропотно смотрел, как старшая дочь крутит шашни с молодым сыном господина, вел расчет «уроков», разбирал жалобы рабов и строго наказывал виновных.
«У хорошего домоправителя рабы всегда в работе, – справедливо считал Циннамус, первым вставая с постели и последним ложась, – а дочь… Пусть лучше с сыном господина, чем с грязным, вонючим рабом. Приданное у нее есть и немалое, и замуж возьмут хоть с ребенком!» Как и положено домоправителю, Циннамус постоянно отчитывался перед хозяином. Работая от зари до зари, он знал, что у рабов на уме, но их недовольство пресекалось в самом зародыше. Его стараниями рабы были не только сыты, но и покладисты в работе. А как заставить сытых рабов или рабынь работать? Только розгой! Вот сейчас Исанкло, недавно кухонная рабыня, в этом убедится! Надо же быть такой нахальной – участвовать в краже лакомств, приготовленных к обеду!»
Сегодня Циннамус ждал к обеду своего старого друга и компаньона Торакса.
Шембок и Исанкло
«Бедная моя попочка! – думала кухонная рабыня Исанкло, входя в кабинет Циннамуса, – чует мое сердце, парой оплеух сегодня явно не обойдется!»
– Лучше бы мне не рождаться на свет, – бормотала она, тихо закрывая за собой дверь, – ну да, я люблю сладкое, но это ведь не такой уж и большой грех!
Девушка беспокойно осмотрела большой зал. Вилла была построена по сложившимся за столетия в приграничье правилам. Здание, огороженное со всех сторон высокой стеной, размещалось на вершине холма. Открытый, вымощенный булыжником внутренний двор – правильный квадрат, по сторонам которого располагались многочисленные помещения под черепичной крышей. В середине двора стоял колодец, на случай осады и позорный столб – место расправы над нерадивыми взрослыми рабами. Вот и сейчас место не пустовало: по приказу управляющего на деревянном козле с утра растянули Кани, молодую рабыню с кухни.
Несчастная извивалась, как рыбка, вытянутая на берег, и судорожно хватала воздух открытым ртом, волосы растрепалась. Велокс, старший повар, решил первым воспользоваться провинившейся, выставленной на общее пользование. Неподвижность растянутой на бревне рабыни позволяли сделать это без большого труда. Рядом шумели рабы, разыгрывая на пальцах, кто войдет в приговоренную спереди, а кто сзади.
«Может, они несчастную и не порвут!» – вздохнула Исанкло, поправляя косу. Волосы рабыням стригли раз в два года, чтобы потом выгодно продать на изготовление канатов для катапульт и баллист. В знак того, что рабыня отращивает волосы для государственных нужд, к ошейнику была прикреплена медная медаль с государственным символом – орел с датой стрижки.
Однако девушке было не совсем не до косы и не до сочувствия кухонной рабыне, попавшейся, как и она, на поедании хозяйских пампушек. Исанкло знала, какая участь ожидает в самом скором времени. «Задержусь – Циннамус будет гневаться! Ну, пригорели эти пампушки, не ставить же их на стол! Вот я и Кани решили полакомиться!»
Впрочем, гнев был всегда имел причину и оправдание: если Циннамус выходит из себя – значит, относится к делу управления с рвением и добросовестно. «Чем лучше управляющий, – думал вольноотпущенник, тем более гнева и нетерпения выказывает, и тем чаще пускает в ход чудодейственную розгу!»
«Да, не позавидуешь окольцованной рабыне! Кани на козла положили! Может, управляющий мной соблазнится? – не решаясь медлить, девушка быстро сняла тунику из грубой ткани (единственную свою одежду), и аккуратно сложила на табурете. – Теперь я стану поводом для насмешек! – тяжело вздохнула она. – Хотя, Кани на козле гораздо хуже!»
Позорный столб, наряду с козлом, скамьей, с розгами и плетьми держали рабов в повиновении и вдохновляли на труд. Исанкло, как ценный товар, не была близко знакома с козлом: для расправы над окольцованными девственницами служила деревянная скамейка. Впрочем, получить свою порцию можно было и стоя, опершись руками в колени, чтобы удар был больнее. По правилам, царившим в имении, наказанная рабыня не имела право носить тунику, пока следы от порки не заживут. Исанкло предстояло ходить голой, если не считать рабского ошейника, и терпеть насмешки от молодых рабов.
«Держи меня, чтобы я не убежала!» – короткая надпись на ошейнике как нельзя лучше показывала все правила поведения. Обнаженная рабыня прошла в угол, и взяла флакончик с маслом, добываемым из плодов масличного дерева. Она знала, что сейчас надо делать: масло, ускоряя заживление, делало каждое свидание с прутьями более болезненным.
Никто, даже незаконнорожденные дети Циннамуса не могли избежать расправы. Ей оставалось рассчитывать только на милосердие управляющего.
«Детям господина тоже достается, сама слышала, как кричала Виния, воспитываемая учителем. Но мне от этого не легче!» Надо отдать должное Циннамусу, в отличие от девочек-рабынь в других имениях приграничья, тела Исанкло и подруг не были покрыты глубокими, труднозаживающими шрамами: о них хорошо заботились, чтобы выгоднее продать.
Вольноотпущенник видел, что с каждым годом цена на хорошеньких рабынь-девственниц возрастает, и ревниво оберегал свой товар. Не удивительно, поэтому, что даже во время серьезного наказания коже не наносилось непоправимого вреда.
Девственный вход, по обычаю, прикрывало массивное серебряное кольцо, проткнутое через половые губы, к которому девушка успела привыкнуть. Впрочем, Исанкло могла совершенно спокойно ходить по имению полностью обнаженной. Все рабы знали, что попытка совратить окольцованную девственницу может закончиться либо кастрацией, либо смертью на кресте.
Однако беззаботной жизнь девочек-рабынь назвать было нельзя! Конечно, главный вход закрыт, но два других открыты!
Вот и сейчас голая попка все еще отображала отпечатки от кожи змеи, которой безжалостно стегала кухарка, обнаружившая, что Исанкло слоняется на кухне без дела, в то время как овощи не почищены к ужину! История, возможно, и не получила бы продолжения, если бы сегодня Исанкло не съела несколько медовых пампушек, предназначенных для важных гостей. «Говорил мне старый раб садовник, воруй, но не попадайся! – думала девушка, глотая слезы, – а я попалась!»
Исанкло сразу догадалась, что Циннамус не собирается проявлять к ней ни жалости, ни снисхождения: гость, собиравшийся навестить его, был слишком важным. Конечно, на кухне угощение, и совсем не плохое, всегда найдется, а несколько пампушек не столь и великий убыток, но воровство есть воровство! Впрочем, несмотря на показной гнев, имея законное право вздернуть вороватую рабыню, или продать соседям, известным своей жестокостью, но, помня свое детство в рабстве, Циннамус понимал девчачьи проделки и наказывал всегда разумно, хотя и строго.
– Аттина, помоги мне, грешной! – молилась Исанкло скульптурному изображению богини, – я знаю, как он умеет спускать шкуру! Внуши в его сердце хотя бы капельку милосердия!
Сегодня ей не везло с утра во всем! Каждая неудача, любая – самая пустячная, каждый успех – самый ничтожный, были проявлением гнева или благосклонности многочисленных богов. И это правило распространялось на всех людей: и на сенатор ов и на бесправных рабынь! Впрочем, заступничества у богов Исанкло было искать бесполезно! Кротость не была главной добродетелью вольноотпущенника; он легко выходил из себя: малейшая ошибка – раздавались брань и крик. Иногда, бранью все и заканчивалось, но чаще всего провинившийся получал порцию розог.
Тут Исанкло услышала тяжелые шаги вольноотпущенника, дверь открылась, и Циннамус вошел в комнату.
– Ну что, воровка, скажешь в свое оправдание? Есть хоть какая-то причина, по которой я должен проявить снисхождение? – Вольноотпущенник колючим взглядом осмотрел свою рабыню с головы до ног. «Может, – думал он, – из этих девчонок когда-нибудь вырастут замечательные любовницы и матери новых рабов. В любом случае, глупо портить собственность господина. Но и прощать воровство нельзя! Рабам дай волю – все растащат» В случаях не очень серьезных для воспитания пускались в ход кожаные ножны от меча, но на этот раз проворовавшуюся рабыню ждало кое-что похуже.
– Нет, – ответила Исанкло, грохнулась на колени и облизнула губы. – Но я готова искупить свою вину!
«Понятливая растет девушка, – у Циннамуса имелось свое мнение о допустимости игр с хозяйскими рабынями, – но это всегда успеется! Да, нелегка участь управляющего!»
– Приятно видеть душу, готовую принять наказание и раскаяться в содеянном грехе! – строго сказал он. – Как раз на тебе и испытаем, насколько эффективен шембок! Посмотри на плеть, что я купил!
– Пощадите! – из глаз рабыни потекли слезы. – Я сама принесла самые лучшие розги! На кухне их неделю вымачивали в сливовом уксусе!
«Только не шембоком! – думала Исанкло. – Об этот страшном инструменте среди рабов ходили самые жуткие слухи! Если и порку переживу, то ходить голышом придется пару недель! Не меньше!»
– Нет, Исанкло, сегодня нам розги не нужны! Тебе предстоит оценить, как шембок хорошо кусает задницу! Потом расскажешь остальным, чтоб неповадно было! Вот, смотри сюда, – Циннамус показал на корзинку, – там тебя ждет подарок! Хорошая порка станет уроком для твоей ненасытной утробы. Мой приговор – две дюжины ударов! Вставай с колен и давай сюда шембок!
Исанкло покорно встала и пошла за «подарком». Опыт рабыни подсказывал, что сейчас споры неуместны. «О Боги, это смерть моя в корзинке!» – только и успела подумать испуганная рабыня.
Короткая плетеная кожаная ручка была искусно прикреплена к ременной полосе полуметровой длины, толщиной в мужской мизинец и шириной в половину ладони. «Моя грешная душа сегодня же отправится в царство мертвых!» – подумала она и прошла на середину комнаты. – А теперь ложись на скамью!
Девушка, хромая, пошла выполнять приказ.
Сгибая плеть в сильных руках, мужчина обошел вокруг рабыни и встал у нее за спиной.
Для юной воровки время, казалось, остановилось: Циннамус еще в должности домоправителя стал настоящим хозяином имения и, конечно, использовал свою должность к выгоде для себя. Рабыни, как окольцованные, так и без колец, пренебрегшие его волей, подвергались жесточайшему наказанию. В имении было много рабынь и рабов разного возраста, приходившихся Циннамусу незаконными детьми. Окольцованные хоть и не рожали, но приобретали опыт в доставлении удовольствия мужчинам.
– Благодари богов за мою доброту. Ты получишь две дюжины, если примешь наказание с положенным смирением. За плохое поведение в три раза больше!
Исанкло зажмурилась, готовясь к неизбежному. Инстинктивно она, как любая рабыня, привычная к регулярной порке, осознавала, что шембок – куда более жуткий инструмент, нежели ремень, плеть из шкуры змеи, или ивовый прут.
– Воруем? – Циннамус взметнул плеть вверх. «Хорошо, что боится!» – подумал он, опуская шембок на трепещущее тело рабыни.
Исанкло не могла поверить, что бывает такая боль. По сравнению с ней обычная порка показалась материнской лаской. Она не раз стояла раз голышом в этой позе, но ей доставалось десяток другой ударов прутом. Такой же боли испытывать не приходилось! «Не удержусь – запорет! – думала рабыня. – О боги, как больно!» После короткой паузы Циннамус снова хлестнул плетью так, чтобы новый удар пришелся чуть выше первого.
– Ой! – шембок добился первого стона от Исанкло.
Новая, невероятно сильная боль парализовала ее: она не могла ни звука издать, ни шевельнуться!
– Это – за постоянное невыполнение твоих повседневных обязанностей, – улыбнулся домоправитель. – Не сладко? – он третий раз щелкнул плетью по выставленному заду. – Это тебе не пампушка!
– Ой! Ой! – Исанкло вздрогнула и едва не подпрыгнула, когда четвертый удар ужалил нижнюю часть подрагивающих половинок. «Беги! Спасайся! – кричал ей мозг. – Будь благоразумна и покорна, – шептал ошейник».
– Хорошо пробирает? – Циннамус нанес следующий удар наискось.
– Рано завертелась.
Наказываемая рабыня приоткрыла глаза и увидела, как на каменные плиты пола капают слезы.
– Не могу больше! – она мотала головой, как лошадь, отгоняющая слепней.
«Опробую шембок на бедрах!»
Исанкло взвыла, подпрыгнула, но восстановила позу для наказания. Новый удар вызвал у нее жалобный вой. Она схватилась руками за пылающий зад. Теперь уже ни одна сила не могла удержать девушку в позе покорности.
«ей будет, что рассказать рабыням! » – думал Циннамус, любуясь действием шембока, –Зад Исанкло уже не напоминал персик. Шембок раскрасил его в сине-багровые цвета.
Началась самая долгая и самая мучительная часть наказания: плеть стегала по уже пораненным местам. Циннамус видел, что происходит с рабыней, и стал увеличивать паузы между ударами. Два удара он положил между лопатками, и Исанкло заорала во все горло от невыносимой боли, подпрыгнула на скамейке, и упала на прежнее место. Циннамус по молодости лет и сам был не раз и не два порот. Он знал, насколько трудно переносить удары, но также как эффективно это наказание для провинившихся рабынь.
– Воровать не хорошо! – он со вздохом хлестнул девушку снова поперек спины.
– Пожалуйста, пощадите, я буду хорошей! Я никогда больше не буду воровать! Пожалуйста, хватит!
– Тебя ждет еще два удара.
Исанкло насколько хватило сил, приподнялась навстречу шембоку.
– Двадцать три! Двадцать четыре! – Циннамус бросил плеть в корзину, и посмотрел на рабыню, корчившуюся на скамейке, как дождевой червяк на лопате садовника.
«Неужели – все» – Исанкло не верила.
– Наказание окончено! – Циннамус взял амфору с маслом, вылил немного пахнущей остро жидкости себе в ладонь и смазал Исанкло от плеч до колен.
– Теперь сюда – поблагодари меня за науку! – вольноотпущенник сел на табурет и задрал тунику.
«Мне все равно придется делать это! – думала Исанкло, покорно опускаясь на колени. – По вкусу это совсем не пампушка! А если укусить?» – эту мысль девушка отогнала, и выполнила все, что требовал вольноотпущенник.
Циннамус не находил в своих поступках греха и, получив удовольствие, спокойно пошел снимать пробу с молодого сыра.
После порки Исанкло пошла на кухню, чтобы упросить кухарку Лабуллу облегчить целебным бальзамом боль израненного зада.
– Не реви! – кухарка протянула Исанкло медовую пампушку. – На этот раз с тебя хватит! Встань и ступай в угол! Там стоит ведро с овощами!
Не решаясь дотронуться до набухших кровью рубцов, Исанкло встала и побежала в угол чиситить овощи.
Прекрасный пример рабам и рабыням – чем чреваты лень и воровство!