У меня герпес, ёпта. Я мазала мазью вчера раз пятьдесят или пятьдесят семь, холила и лелеяла, но ночью шлепнула себя рукой по губе, и все. Здравствуй, болячка! Мое почтение, мадам болячка. Мерзость.
Но и ничего, ничего. Я еду в метро и пишу этот текст у себя в голове. Мне лень писать в телефоне. Интереснее смотреть на людей. Чернявый парень, тощий, стоит сбоку от дверей, нос горбатый, как подрубленный в период роста и прямого стремления к красоте, под сильно выдающимися, как у лошади, губами чувствуются нехренового размера зубы или уж по крайней мере массивные корни зубов. Руки парня сцеплены в паховой области, как Гитлер любил. К парню привалена, на грудь ему головушкой и обеими лапками уложена миленькая, уютненькая, курносенькая рыжуня. Котик белоликий, а не девочка. Шерстяная вся, мягенькая, только личико как фарфоровое, но видно, что тепленькое и живое. Она такая хорошенькая с виду, но парень и не думает ее приобнять, напротив - он защищает от нее свой член. Бедные люди. Парень чувствует, что я смотрю, поворачивает ко мне уродское свое лицо и в глазах грустных написано «вот что приходится терпеть!»
Я чувствую, как подступающая болезнь натягивает веревку внутри моей головы от уха до уха и развешивает на ней носовые платки. Платки трепещут вялыми капустными листами на вялом ветру, я ничего не вижу за ними, кроме внутренней картины. Пасмурно, сыро, начинается мелкий косой дождик. Я встаю и несу его по улицам, я приношу его к людям, несу от людей, я таскаю эту внутреннюю картинку целый день. Я люблю влажные радостные огни, я люблю, как болезнь меняет сознание. Щекам жарко, ногам холодно.
Сажусь в первую приехавшую электричку и вспоминаю утреннюю свою думу про чепец. Почти отключаюсь от реальности, на первых порах еще возникает едва уловимое недоумение: «А почему это Театральная похожа на Маяковскую?», но я забиваю на него болт и еду дальше. Мужчина какой-то глядит на меня с первородным интересом. Я выгляжу красоткой, сама кудрявая, в черном вся, а ногти красные, потому и глядит. Он не знает про герпес, я его спрятала под слоем пыли и тонального крема. Теперь кажется, что в губу меня поцеловала муха цеце, но нежно, щадяще, без сильного желания, как поцеловала бы каждую из своих восьмидесяти жен, если бы была султаном. Муха цеце.
Я думаю про чепец, гляжу мужчине в глаза и думаю: чепец, ёпта, мне нужен чепец! И он глядит, а не знает, конечно, что я думаю про чепец.
Дело в том, что я видела видео, как женщина уложила волосы на голове колечками, обвязала башку старой футболкой и легла спать. Наутро проснулась кудрявая и красивая. Я последовала ее примеру ради эксперимента, и это работает. Вот и мужчина глядит с первородным интересом. Это потому, что я спала с головой, обвязанной большой ненужной тряпкой. Так, на мой взгляд, лучше, чем с футболкой на голове. Что это вообще такое – футболка на голове? Хаос какой-то. Ну давай теперь стрингами завязывать волосы, что ли, после футболки-то. Или трусы вместо шапки носить. Или что? Но и тряпка на голове не айс, это нищенством отдает и безынициативностью, посему мне нужен ночной чепец. С лентами, с завязками, с кружевами даже. Нормальный чепец!
И тут я смотрю люди, люди прут, и тетенька становится рядом: сама рыженькая, носик тонюсенький, что вообще непонятно, как таким дышать, а в глазах – это нечто просто, не глаза, а голубятня! И дядька с ней: гладенький такой, блестящий и весь похож на глиста. И тут бах – я читаю на стене – Сокол.
Сокол, ёпта! Где я и где Сокол? Мне надо в другую сторону. Отшвыриваю с дороги глиста и голубятню, распихиваю народ, вываливаюсь на платформу. Чепец, ёпта! Да-а, чепец.