Помню его сидящим по торцу нашего небольшого четырёхэтажного дома на холмике. Куда смотрит трудно понять. Скорее внутрь себя. Туда, где хранятся самые давние воспоминания. Не сказать, чтобы тёплые и светлые. А, впрочем, кто знает какие. Он, пожалуй, единственный коренной житель нашего посёлка на тот день. Да, по иронии судьбы наш тридцатипятилетний гость из далёкой Латвии – коренной мгинчанин. Вокруг полно стариков, считающих себя старожилами, но всё это не так. Наш посёлок заново был отстроен после войны. На местах боёв, нескончаемых кладбищ и минных полей теперь жили люди, строились дома. От войны остались обелиски на братских захоронениях, и «подарки» для особо любопытных пацанов в виде оружия и боеприпасов в изобилии разбросанных по лесам и полям.
Наш гость был из той Мги, довоенной. Он в ней родился и вырос до восьми лет. Играл с друзьями, ходил в школу. А затем детство закончилось, потому что пришли они. Носители «мира и цивилизации». Те, кто решил научить жить весь мир по их порядку, а несогласных или просто не подходящих к их меркам просто уничтожить. И тогда его, его родных и жителей посёлка погнали согласно новым законам миропорядка пешком в Германию. Под дулами автоматов. Он повредил ногу, и никто не оказал помощи. С пор хромал. Нога с трудом зажила, но стала короче. Тонкости никто не спрашивал, да и в тонкостях ли дело.
Сам он редко рассказывал о своём детстве, о юности. Годы, проведённые в Латвии, не были радужными. Работал он с измальства. Батрачил за кусок хлеба на хуторе у хозяина. Мне сейчас трудно вспомнить, потому что плохо слушал. Да и никак не мог понять, как это в наше время батрачить. Ладно там, в книгах про дореволюционное время, но при советской власти… Осознание реальности пришло намного позже, вовремя развала Союза. А тогда нас в школе учили другому. Не то чтобы я не верил, а просто мой мозг отказывался допустить иную реальность, кроме той, которой нас учили. Ничем не оправданная зашоренность, что зачастую мешала видеть и понимать реальность.
Впрочем, иногда я доставал его расспросами о том, что и где во Мге находилось раньше. Мне трудно было представить, что всё изменилось настолько, что он сам, при всём желании не мог найти какой-либо малый уголок, что напомнил бы ему о детстве. Посёлок отстроили заново и зачастую даже дороги проложили по-новому.
А он ходил тихий и одинокий, пытаясь уловить дыхание ветра своего детства. Ходил и не находил ничего. Что могли ему рассказать «старожилы»? Расположение тропинок среди минных полей? Расположение первых землянок и бараков?
Война безжалостно уничтожила не только его детство, но даже память о нём. Не оставила даже холмика, чтобы преклонить колено.
Но на улице было лето. Пели птицы, играли дети, донимало комарьё. Бабульки сидели у подъезда. Возродившийся после войны посёлок, словно птица Феникс из пепла жил, но уже новой жизнью.