На тридцатилетнюю годовщину окончания школы из класса собралось пятнадцать человек – пять местных и приезжие: одна из Петербурга, двое из Москвы, один из Самары, четверо из Украины (Киева, Днепропетровска, Николаева и Харькова), а двое Бог весть откуда – из областного центра, что в ста километрах от посёлка. Но всё равно… Как-никак, а первая после выпуска встреча.
Если ты себя видишь каждый день, то с тобой вроде бы ничего и не происходит, ты как бы стоишь на месте и не стареешь вовсе. А вот остальные… Остальные, оказывается, так стареют, что даже узнать трудно.
Но проходят первые шокирующие полчаса, и все вновь превращаются в тогдашних Витек, Людок, Мишек и Тамарок… И вновь перед тобой вчерашние бесшабашные школьники, безудержные хулиганы, а не солидные дяди и тёти с животами и умело заретушированными морщинками. И сердце бьётся в том же ритме, и так же хочется подставить старинному товарищу подножку, и дёрнуть женщину, в которую был тогда тайно влюблён, за воображаемую косу… И кажется, что ничего не изменилось, не было этой долгой разлуки, а просто все расставались на каникулах.
Договорились встретиться в шестнадцать часов на центральной площади у памятника.
Женщины выглядели потрясающе. Любую выбирай в королевы, примадонны, царицы – не ошибёшься. «Гусары» не блистали красотой и изысканностью, но каждый был с букетом цветов и дорогой сигаретой в зубах. Чтобы встреча не носила протокольный характер, условились своих половин не брать, а то всё будет напоминать семейную встречу Нового года, где за столом каждый чего-то ждёт и хочет, изображает деловое веселье, но в мыслях мечтает быстрее лечь спать, устав от постоянных понуканий. И только Валерка Тюмин, прокурор из столицы, приехал со своей молодой любовницей. Она театрально жалась к его плечу, изображая страстную любовь, беспрестанно улыбалась и целовала «милого» в щёку, а он держал её за талию, как бы показывая всем, что именно так и живут лучшие представители столичного бомонда. Но одноклассники не обращали на это никакого внимания и были возбуждены только встречей. Все обнимались и целовались так страстно и искренне, как будто всё это делали впервые. Потные руки мужчин с волнением и трепетом ощущали за-стёжку бюстгальтера и резинку трусов одноклассниц, а те как бы этого и не замечали. Говорили все сразу, стараясь перекричать друг друга, вспоминая свои давние шалости.
– Надо было учителей пригласить, – вдруг деловито изрекла Маша Чернова.
– Зачем они нужны? Им всем за семьдесят… Что мы с ними делать будем? За ручку водить? И без них обойдёмся! – заводила класса Мишка Истомин и сейчас был на месте и поставил здесь жирную точку. – Между прочим, через полтора часа в ресторане праздничный ужин. Разрешается всё, кроме ссор и драк. Надеюсь, все это понимают. А пока есть время и все трезвые, предлагаю пройти к школе и возложить у её порога цветы. Именно оттуда начался наш долгий путь по дороге жизни.
Всем пришлась по нраву идея пойти к школе.
– Миша, – сказал деловито Тюмин, – я с тобой в некоторой степени согласен про дорогу жизни, идущую от школьного порога. Все мы в самом начале шли по ней, по этой самой дороге, но у каждого она была своя. Так или на так?
– Валера, не надо умничать! Сейчас ты своей философией только тоску на нас нагонишь, – Люся Онищенко в школе вечно спорила с ним, не давая развернуться его пустой идее.
– Люська, отцепись. Я мудрую вещь хочу сказать.
– Вот приедешь в свою Москву и будешь в ней умничать, а сейчас – анекдот. В поезде парень рассказал. Я смеялась, аж тушь из глаз потекла. Между прочим, про школу, слушайте, а то не буду рассказывать.
– А ну тише все! – провизжала Света. – рассказывай, Люся.
– Прямо как у нас. Через 30 лет после окончания школы Иван пришёл на встречу с одноклассниками. Все рассказывают о своей семье, работе.
– Иван, – спрашивают его, – а кем ты работаешь?
– Я – генерал.
– Не может быть! Ты же в школе ничего не знал.
– А я и сейчас ничего не знаю. Но к утру подчинённые всё сделают!
Все дружно засмеялись.
– А в нашем классе военным кто-то стал? – поинтересовалась Екатерина.
– Да. Три человека. Витя Спирин. Лётчиком был. Разбился молодым. Царствие ему небесное. Потом Слава Теплов. Он танковое училище закончил. Служил где-то на востоке. О нём больше ничего не знаю. И Сашка Федченко. Я его в Киеве встречал. Полковник. Причём каждый из нас спешил и договорились вечером встретиться, но и встреча сорвалась. Больше мы не виделись. Я даже не спросил, где и кем он служит.
– А ты, Валя, кто?
– Э-э-э, стоп! О себе и о жизни будем говорить в ресторане. А сейчас только воспоминания и общий восторг, – Миша Истомин уже начинал руководить коллективом.
– А помните, в девятом классе стул кто-то прибил у доски. Утром приходит историчка, а стул оторвать от пола не может. Учителя труда вызывали, он гвозди выдёргивал. Потом разбирались долго, но виновного так и не нашли. Никто не знает, кто это сделал?
– Желающих признаться не нашлось. Но мне кажется, Витька Акимов. Он после этого долгое время очень тихий был. Прямо пай-мальчик.
– Катя, а помнишь, как вы с Геной Сидоркиным ушли вместе после первого урока? Ушли и пропали. Куда вы ходили тогда? Главное, скромная была – и на тебе!
– Цветы нюхать! А чего это тебя так заинтересовало?
– Девчонки все тебе завидовали. Но вы как-то быстро расстались. Даже не интересно.
– А пацаны Генке завидовали. Катя была самой красивой девочкой в классе. Да ты и сейчас осталась такой. И ещё была самой тихой. И вдруг… Я тебе каждый день записки писал и в парту подкладывал
.
– А мы что, для тебя некрасивые, Федотов? Ведёшь себя перед дамами, как босяк! – зло фыркнула Люба. – Никакого такта, никакой культуры. Одну выделил, а всех в грязь швырнул. Аж настроение испортилось.
– Извините, девочки, вы у нас самые-самые… – смущённо произнёс Леонид. – Любовь, дай я тебя поцелую.
– Да иди ты, Лёнька. Катьку свою целуй…
– И до Екатерины время дойдёт, а сейчас подставь мне свою щёчку и извини.
– Подхалим! Целуй быстрее, а то уже к школе подошли.
Сзади раздался истерический смех. Смеялись Лёва и Зина. Они от хохота даже согнулись пополам.
– Ребята, что произошло?
Но те смеялись как умалишённые.
– Да остановитесь вы, в конце концов. Расскажите, и мы посмеёмся.
– Ой, не могу! – стонала Зина. – Девочки, у кого зеркальце есть? Вся тушь смылась.
– Мы тогда учились то ли в первом, то ли во втором классе, – снова прыснул Лев. – Помните, ребятам из восьмого класса, а их там было человек пять или шесть, на двадцать третье февраля в парты положили по бутылке водки. Я это хорошо знаю, потому что в этом классе мой брат учился. Это учудили они сами, а на девчонок свалили. Короче, утром учительница входит в класс на первый урок, а пацаны все пьяные. Никто лыка не вяжет. По углам уже наблёвано. Один даже посреди класса спит.
Все тоже начали смеяться, схватившись за животы. Прохожие подозрительно оглядывались на взрослых и солидных людей, не понимая причины их веселья.
– А как они по коридору бродили и постоянно падали, скользя по вылившейся из них пище! – визжала Люся.
– А мой Колька свалился на техничку и с головы до ног украсил её. А она его кулаком в глаз. Так он потом целый месяц с огромным синяком ходил, – стонал Лев.
– Главное, что их никто не мог вывести из школы, до того они были грязные и пьяные. Вызывали милицию и «скорую помощь». Всем в больнице капельницы делали. Это мне мама рассказывала, – уточнила Галя Смирнова.
– А мой брат, – Лев от смеха уже икал, – до сих пор запах водки не переносит. Его сразу начинает выворачивать наизнанку. Даже когда уколы делает, заставляет кожу протирать одеколоном.
– Вот, оказывается, какой есть простой способ борьбы с алкоголизмом.
Запатентовать его надо. В детстве один раз напоил – и как бабка пошептала. А мой как запьёт… Трагедия одна, – скорбно проговорила Люба. – И чего только не делали – всё впустую.
– Успокоились все. Вот и наша школа. Всё бы отдал, чтобы снова вернуться в то далёкое время. И учиться бы стал по-другому. Что ни говорите, а школьные годы действительно чудесные, – сказал молчавший до сих пор Петя Климов, местный шофёр.
– Правда, Николай? – обратился он к своему другу и напарнику Коле Любимову.
– Что правда то правда, – ответил тот закуривая.
– Не вздумайте только расплакаться. Это на всех вас не похоже. А мне нисколько не жалко тех лет, – твёрдо заявила Чернова. – Прошли и прошли.
– Боже, какая ты чёрствая!
– Ты у нас мягкий.
– А ну перестаньте! Не хватало ещё здесь поругаться. Жалко, что двери закрыты… – Михаил горестно вздохнул. – Давайте положим цветочки и помолчим немного.
Все стояли, опустив голову, как стоят перед чем-то святым. И каждому было грустно, что бы он до этого ни говорил. Школа знаний, школа жизни, школа, которая каждому дала так много всего… И теперь этот каждый идёт по жизни, пользуясь её запасами, даже не замечая этого.
– Ребята, а вы помните нашего физика? Василий Михайлович, кажется. Он говорил с нами обо всём. И анекдот расскажет, и пикантную историю, и ещё чёрт-те что, кроме самой физики. Помню, поведал он как-то очередную ересь, класс смеётся покатом… А Лидка Конопацкая, на последней парте сидела, смеялась всегда с закрытым ртом и тряслась всем телом. Кстати, кто не знает: умерла она два года назад – отравление грибами. Так вот, Василий Михайлович поглядел на неё и говорит: «Лида, ты сейчас похожа на монгольскую наездницу». Какой уже тут был урок.
– А многих наших уже нет в живых? – тихо спросила Зина.
– По моим сведениям, восемь человек. Считай, четверть класса. Но это те, кто хоть изредка мелькал перед глазами. А о скольких мы вообще ничего не знаем… – ответил Борис, местный милиционер.
– Да, жизнь летит как птица. Вроде бы недавно институт закончил, а уже надо к пенсии готовиться – философия жизни.
– Миша, ты ещё слезу пусти.
– Разве я не прав?
– Давайте хоть сегодня не будем говорить о годах и проблемах, – грустно улыбнулась Катя. – А нашу математичку помните, Валентину Сергеевну? Когда начинался её урок, класс становился просто неуправляемым. К доске ходила только Лена Попович. Вызывает она как-то Машу Чернову, я с ней сидела за одной партой, а Мария ей говорит: «Валентина Сергеевна, у меня колено болит. Я не дойду до доски».
И вновь хохот накрывает улицу.
– Катя, вы в школе с Машей были такие подруги, просто не разлей вода, а потом стали чужие, будто между вами кошка чёрная пробежала. Женщины так повздорить могут только из-за мужчины. Я права? – заметила Галина.
– А вот это тебя не касается, – отрезала Мария. – И вообще, не пора ли двигаться к ресторану. Уже и выпить хочется, и покушать. Боря, что там по твоим часам?
– Через двадцать минут должно начаться вбрасывание. Поэтому предлагаю не торопясь двигаться в сторону ресторана. Всё равно он от нас никуда не денется.
– Валера, а как зовут твою боевую подругу? – зло спросила Любовь, семейная жизнь которой всегда быстро прерывалась из-за склочности её характера. – Мы уже почти два часа гуляем, а она как чужая в нашей дружной компании. Представь её нам! Ты же ведь её сюда продемонстрировать привёз? Так демонстрируй! Кто она, чем занимается, и вообще…
– А ты что, ещё не познакомилась, Люба? Не похоже на тебя. Тайн за семью замками для тебя никогда не существовало. Явно затянула с этим делом. Это моя Стелла!
– Ого! Прямо как в оперетте! – ахнула Любовь. – Это мы тут все не звучащие «Стелла! Ты недаром зовёшься звездой», – пропела она и закружилась, поднимая оборки платья и обнажая ноги с варикозным расширением вен. – И что дальше?
– Она литературный критик.
– О как! Не кайлом, значит, махает. Современный Белинский… – и она зло засмеялась.
– Люба, – Валерий покраснел, – до чего ты гнусная баба. Я тебя сейчас побью! При чём здесь Белинский? Он критик, Стелла критик… Делают одно дело, но в разное время. А-а-а… – он горестно махнул рукой, – разве ты поймёшь. У тебя одно целый день у флюорографического аппарата: «Вдохнули – задержали дыхание – выдохнули». Мозг и атрофировался.
– Теперь ясно, доступно объяснил, кто есть кто. А что, прокурорам дано право избивать непокорных? Скажи, а твоя жена сейчас с внуками забавляется?
– Любовь, ты невыносима, я бы тоже тебя побил. Что ты лезешь к людям. Мы радоваться собрались на этой встрече, а ты дёготь вёдрами в мёд льёшь, – Истомин зло закурил. – Ты лучше нам расскажи, как гуляла налево и направо от своих многочисленных мужей.
– А тебе какое дело? Да. Гуляла. А они водку жрали и пьяные потом измывались надо мной. Места живого на теле не было! – всхлипнула она. – А этому кобелю я после ресторана всё между ног вырву, так и знай, – повернулась она к Тюмину.
– Мы тогда с вами никуда не пойдём.
– Не бойся, Валера, она пошутила. Только скажи нам всем, много у тебя в жизни таких красавиц было? – поинтересовалась Света.
– Она у меня единственная, – Тюмин наклонился и поцеловал Стеллу.
– Не лги! Я знаю только четырёх.
– Откуда ты можешь знать, если мы живём в разных городах.
– Оттуда, дорогой мой. Моя подруга вместе с тобой работает. Так что ваши похождения нам известны.
Стелла стояла в стороне и плакала.
– До чего вы все вредные. Довели человека до слёз, – он подошёл к Стелле и притянул к себе. – Не слушай ты их, милая. Лепечут языком не знамо что. Ты у меня одна-единственная и лучше всех!
– Ребята, не отставайте, – Катя взяла обеих под руки и ускорила шаг. – Стелла, не слушай никого, Валера классный мужик. У женщин зависть стоит на втором месте после жадности.
И только Светлана шла поодаль и недовольно бурчала себе под нос, – Прокурор выискался… Небось взятки берёт… А кому он был бы нужен без взяток. Сморчок!..
– Света, успокоишься ты, наконец, или нет? – не выдержала Зина. – Чем тебе мужик не угодил? Что он тебе плохого сделал? Надо было в школе не юбкой трясти, а учиться хорошо. Небось, в магазине тоже обсчитываешь покупателей. Машину, чай не в лотерею выиграла?..
– Да, не в лотерею…
– Может, уже отменим встречу?! Вижу, все достаточно надоели друг другу. Ведёте себя как на базаре. За каких-то полчаса умудрились переругаться. Для этого тридцать лет копили свою злость? Хватит! – прокричал Истомин Миша. – Давайте уважать друг друга. Не пойму, что мы делим? Кто кому дорогу перешёл?
– Действительно. Мы что, за сотни километров приехали сюда отношения выяснять? Если так, то давайте здесь, не сходя с места, перегрызёмся друг с другом и разъедемся по домам, – не выдержала Мария. – Ехали на праздник, а попали на базар. И правда, хватит уже. Иди к нам, Стелла. Мы тебя в обиду не дадим.
– Вот и пришли, – остановил всех главный организатор банкета Борис. – Наш стол я распорядился поставить у стенки слева. И мешать никому не будем, и полумрак интима придаст нашей долгожданной встрече атмосферу любви и дружбы. Рассаживаемся так: мальчик – девочка, мальчик – девочка… На роль тамады предлагаю Мишу Истомина. Другие предложения будут?
– Боря, тебе бы в жизни не милиционером быть, а поэтом, – засмеялась Люся. – Такого раньше в тебе не замечалось. А то выбрал: «Руки на капот, ноги шире плеч», – снова залилась она задорным смехом.
– Он последние годы в начальниках ходил, – уточнил Пётр, местный шофёр. – Здесь доброта у него и появилась. А до этого был лют!
– Петька, не выдавай чужих тайн, – Борис улыбнулся и погрозил ему пальцем.
Все шумно вошли и стали рассаживаться.
Когда гул утих, поднялся Миша Истомин.
– Дорогие мои и любимые одноклассники и одноклассницы! Сегодня мы собрались здесь спустя тридцать лет, чтобы вновь вспомнить и пережить те далёкие годы. Об одном прошу: без оскорблений и обид. Вслушайтесь только в эту цифру. Тридцать лет!!! За это время все мы стали взрослыми, у каждого есть дети, внуки, которым мы с вами дали жизнь! Но когда-то… Когда-то и мы были молодыми и беспечными. Всё казалось в розовом свете. Боже, как же хочется снова вернуться туда, в то счастливое время! – он помолчал. – Предлагаю следующий сценарий нашей встречи: каждый встанет и расскажет о себе, своём жизненном пути. И обязательно смешную историю, что-то весёлое из нашей вчерашней жизни. Но не анкетные данные, а с задором, юмором… И чтоб улыбка не сходила с наших лиц.
– При этом не обязательно рассказывать свои семейные тайны, – уточнил Валентин Громов. – Они у каждого есть и для многих могут быть неприятными.
– Справедливое предложение. Ну, коль я уже стою, предлагаю первый тост выпить за наш дружный, весёлый десятый «В» класс. За ту огромную стаю, которая, оперившись, в один миг разлетелась в разные стороны, чтобы стать отцами, матерями и просто людьми. За всех нас и за тех, которых с нами нет по тем или иным причинам! – он поднял фужер с шампанским. – Будьте здоровы и счастливы!
Все выпили.
– Одно ценное пожелание, мальчики: не забываем закусывать, чтоб к концу вечера за столом не было пьяных! – прокричала Катя Тимофеева.
– Очень дельное предложение, – заметила Галина Смирнова.
– Итак, – снова поднялся Михаил, – начинаем нашу встречу. Кто подзабыл, напоминаю: фамилия моя Истомин, заместитель начальника кафедры травматологии и ортопедии Киевской медицинской академии, доктор наук, профессор.
– Ого! С тобой и сидеть рядом страшно. Высоко взлетел, Миша, – засмеялся Коля Любимов, – Хотя ты и в школе был головастый.
– Сиди, я не кусаюсь, – улыбнулся он. – После окончания Одесского медицинского института трудился хирургом в Виннице. Два года отработал в госпитале в Эфиопии, где стал кандидатом наук. Потом… Это уже неинтересно, но один случай из своей практики расскажу. Думаю, он вам понравится. Я тогда уже работал в Полтаве. «Скорая помощь» нам доставила женщину лет шестидесяти с тяжёлыми травмами головы и рук – муж побил. Определили её в палату как лежачую больную. Санитарочка принесла и поставила под кровать ей «судно», пояснив, чтобы та в туалет в него ходила. В полночь в отделении раздался жуткий грохот. Как оказалось, больную, видно, сильно перемкнуло, и она,«надев» два судна на ноги (второе у соседки позаимствовала), пошла в них в туалет. А дежурная медсестра, услышав среди ночи такой грохот, так испугалась, что её потом сердечными каплями отпаивали. За вас, друзья! – Михаил выпил рюмку и сел.
Рассказ вызвал всеобщее оживление.
– Стоп-стоп-стоп! – закричала Люся Онищенко. – Можно, я тоже расскажу один интересный случай про больницу, а то забуду, – затараторила она. – А уж потом о себе.
– Давайте выпьем, что ли, а то с этими рассказами будем сидеть до утра, – предложил Николай Любимов.
– И всё на столе останется, – подвёл итог его друг и сосед Петя Климов.
– Люсьен, говори уже, – подал голос Леонид Федотов, – а то если не скажешь, тебя разорвёт от напряжения.
– И разорвёт, представь себе. Так вот, слушайте. Лежала я как-то в своей больнице с воспалением лёгких. И в нашу палату поступила женщина, тоже с пневмонией. Доктор её осмотрел и назначения в лист написал – лекарства всякие и банки на левый бок. А почерки у врачей, сами знаете: левой ногой пишут– прочитать невозможно. Вечером в палату входит сестра, практикантка из училища, с листами назначения: ставит градусники, раздаёт таблетки на утро, кому-то уколы делает… В самом конце подходит к этой женщине, протягивает ей бритву и говорит, чтобы та шла в ванную комнату брить лобок.
– Зачем? – недоумённо спрашивает женщина. – У меня же лёгкие больные.
– Ничего не знаю. Доктор чёрным по белому написал: «Банки на лобок». Что не ясно? Много вопросов задаёте, больная.
Делать нечего, она пошла брить лобок.
После трёх банок в том месте у неё всё было синее.
На следующий день обход врача. Та и спрашивает, зачем ей поставили банки на лобок, если у неё воспаление лёгких. Доктор аж дар речи потерял. «Покажите», – говорит. А когда увидел, чуть со смеху не упал, а та плачет и причитает, мол, что она теперь мужу скажет.
От смеха в ресторане задрожали стёкла.
– О себе что сказать? – продолжала Люся. – После школы сразу вышла замуж за племянника соседки, тёти Маруси Онищенко. Он из Харькова к ней в гости приезжал. В Харькове теперь и живу. Работаю в сберегательной кассе. Муж машинист. Двое детей. Очень рада всех видеть. За это и выпьем.
Долго сидели молча. Было слышно, как все с аппетитом поглощали пищу.
– Между прочим, если в компании наступает тишина, значит, в это время рождается полицейский, – произнесла Екатерина.
– Почему? – не поняла Зина.
– Не знаю почему, но так говорят в народе. Боря, выходит теперь твоя очередь слово молвить, коль ты у нас представляешь органы правопорядка.
– Если честно, и рассказать нечего. Армия, потом школа милиции… А теперь пенсионер… Вот кратенько и всё. Как пишут классики, «его путь не был усыпан лепестками роз». Истории смешные могу рассказывать до утра. Вот одна из многих.
Проходил я медкомиссию в военкомате перед призывом в армию. Ходишь из одного кабинета в другой… Все, естественно, в семейных трусах. Захожу к хирургу. Сидит за столом в резиновых перчатках молодая докторица лет двадцати пяти. Посмотрела она мои ладони, стопы, провела рукой по позвоночнику – всё в порядке. «Спустите до колен трусы, нагнитесь и раздвиньте ягодицы». Я, хоть и стыдно, делаю, как она сказала. «Повернитесь», – вновь командует она, – и одной нежной ручкой, хоть и в перчатках, отодвигает мошонку, а другой пальцем тычет мне в пах.
И какая реакция у восемнадцатилетнего юноши?.. Всё взметнулось вверх и упёрлось ей в грудь. Она аж отшатнулась. В это время в кабинет входит мужчина в халате, тоже врач. «Ого! – воскликнул он. – У вас золотые ручки, Елена Сергеевна. С ними мы можем резко повысить рождаемость в стране», – и смеётся. Она сидит красная как рак, я стою со спущенными трусами тоже красный. Сцена, наверное, была потрясающая. «Иди, сынок, – говорит врач, – и зови следующего. Посмотрим на его стойкость и самообладание. Сможет ли он противостоять женскому теплу? – и опять засмеялся. – А ты готов служить на Военно-морском флоте». Я вылетел из военкомата и бегом домой. Две недели не выходил на улицу – стыдно было. А через месяц повезли меня, родимого, правда, не на флот, а на китайскую границу.
И снова ресторан огласил истерический смех.
– Боря, – Маша Чернова выпила рюмку, ни с кем не чокаясь, – не строй из себя полового гиганта, – фыркнула она.
– Молчи. Не тебе об этом судить.
Пир шёл горой. Уже на еду никто не обращал внимания, до того все были сыты. А на столе появилась, испуская клубы пара, жареная морская рыба и картофельное пюре с аппетитно поджаренной куриной ножкой, темнел остывший пережаренный шашлык. К фруктам никто не притронулся, зато под закуску хорошо шли овощные салаты и вода с соками. Почти все курили безостановочно.
– Катя…
– Что «Катя»? Окончила медицинский колледж. Стоматолог. Лечу и рву зубы. И так каждый день. Что рассказать интересного, даже не знаю. Мы учились уже в десятом классе, когда мама мне на день рождения подарила золотые серёжки. А носить в то время на себе всякие украшения нам запрещали. Форма – и всё. А я, дурочка, взяла их с собой в школу. Закончились уроки, вышли мы с Машей из школы, и я их вставила в уши. Иду, а сердце так и выпрыгивает наружу от счастья. А тут дождь, откуда он только взялся, просто хлынул как из ведра. Мы портфелями накрылись и побежали. Впереди лужа. Чтобы её не обегать, всё равно уже все мокрые, решили перепрыгнуть. Я скорее сердцем почувствовала, что в неё что-то упало. Рукой за уши – серёжки одной нет. У меня от страха всё в пятки ушло. Мы с Машей на коленях каждый сантиметр грязи в этой луже через свои руки пропустили. А дождь хлещет… Люди идут – удивляются, спрашивают, что потеряли… А сказать боязно. Мать за такое сразу прибьёт. Минут сорок, наверное, так ползали, но всё же нашли. Радости не было предела. Пошли домой к Маше Черновой, там помылись, я переоделась в её одежду, чаю попили и бегом домой, пока мама не пришла с работы. После этого я почти две недели пролежала в больнице с ангиной. А серёжки надела уже после школы. И то, наверное, целый год ходила и постоянно проверяла, на месте ли они.
Заиграла быстрая музыка, и всех из-за стола как ветром сдуло. Начались танцы, быстрые и медленные, вновь сближая одноклассников, превращая их из взрослых людей в позавчерашних школьников.
И только холодная минеральная вода, которая теперь полилась мощным потоком, гасила пожар пробудившейся юности. Для официанток наступило золотое время прибыли.
Из открытой пасти двери на одноклассников глядела непроглядная ночь.
Миша Истомин поднял вверх руку, – Мальчики, девочки, прошу всех к столу. Давайте присядем. Танцы подождут. Есть объявление, похожее на предложение.
Все, тяжело дыша, стали рассаживаться.
– Мои хорошие, – продолжал он, – уже без нескольких минут двадцать два часа. Мы покушали, выпили… К великому сожалению, из-за нехватки времени всех послушать не удастся, а точнее, их весёлые истории. Но чтобы не обидеть остальных, если позволите, я оставшихся кратенько представлю, а потом, несмотря на наступившую ночь, предлагаю сходить на нашу гору детства Шихан, а рассвет встретить на берегу реки Хопёр. Не будет других предложений?
– Принимается! – пьяно прокричал Лёва. – За данный регламент работы предлагаю выпить.
Все дружно опять выпили и, попив воды, закурили.
– Если я ошибусь или скажу неправильно, без стеснения меня поправляйте. Итак, Маша Чернова – работник архива в Питере, хранительница нашего прошлого. Света Терехова торгует здесь в магазине. Валеру Тюмина представлять не буду, все уже знают, кто он. Коля Любимов и Петя Климов, друзья с детства – водители местной автобазы. Без их колёс горизонт для пассажиров никогда не станет ближе. Галя Смирнова работает учителем в школе, к порогу которой мы положили цветы, преподаёт математику. Считаю, что учитель – самая нужная на земле профессия. Лёва Соломатин – главный архитектор города Днепропетровска. Валя Громов в Николаеве работает мастером на судостроительном заводе. Люба рентгенотехник в поликлинике Пензы. Зина Герасименко тоже с Пензы. Трудится на часовом заводе. Кроме того, что Лёня Федотов из Самары, больше о нём ничего не знаю. Он после школы куда-то исчез, и я увидел его только сегодня, хотя сюда, домой, приезжаю каждые два-три года.
– Если обо мне никто ничего не знает, пусть я для всех так и останусь загадкой.
– Возражений ни у кого нет?
– Нет! – закричали пьяные голоса.
– Ну и хорошо! А теперь давайте снова наполним рюмки, выпьем за наш дружный десятый «В» класс. Пусть у всех всегда будет всё хорошо! Здоровья всем!
Все опять шумно выпили.
– Теперь давайте заберём, что осталось выпить-закусить и рыбу. Очень вкусная!..
– Воду не забыть взять, – тихо сказала Маша Кате. – Всё время хочется пить.
– И воду, конечно, – подтвердил Михаил.
Все дружно высыпали на улицу. Прохладный ночной воздух прояснял мозги.
– Хорошо как! Жаль, гитару никто не взял, – полной грудью вздохнул Петя.
– Делов-то! Сейчас зайдём к тебе и возьмём, –по-хозяйски распорядилась Зина.
– Я же не играю. Просто так сказал.
– Жаль, а то бы попели.
И толпа праздно двинулась вверх по улице, громко разговаривая и смеясь. Говорили сразу все, никто никого не слушал.
– Товарищи дорогие, – догнала их официантка, – вы никого у нас не забыли? Это не ваша подруга спит в туалете?
– Наши все на месте, – твёрдо заявил Борис, посчитав всех пальцем. – Это, скорее всего, кто-то из ваших гостей.
– Да нет. Наши гости, кроме вас, давно все разошлись. Девушка в белом платье в чёрный горошек не ваша разве?
– Так это Стелла! Мы про неё и забыли.
– Иди, Тюмин, забирай своё счастье, снимай любовь с горшка, – зло за-смеялась Люба.
– Люба, ты как была змеёй, так ею и осталась, – Валерий развернулся и пошёл в ресторан.
– Тюмин, – вдогонку крикнула Мария, – на следующую встречу тоже с ней приезжай!
– Вы нас не ждите. Мы с ней дальше не пойдём.
– Зачем вы его всё время обижаете? – горестно проговорила Катя.
– А пусть не выпендривается! Удивить всех захотел?.. Не выйдет! Мы тоже не пальцем деланные.
– Пойдёмте уже. А то рассвет встретим здесь, а не на речке.
На улице стояла кромешная тьма – протянутой руки не было видно.
Шли долго, часто останавливаясь, допивая остатки нескончаемой водки. Но проливали гораздо больше, чем наливали.
Николай и Пётр уже не могли сами идти. Их, крепко взяв под руки, вели опытные в этом деле друзья-одноклассники.
Кто-то сзади пару раз упал, из кого-то выходила недавно съеденная пища, но на такие мелочи никто даже не обращал внимания.
Девочки пытались петь, но их порыв не был поддержан. Все превратились в бесчувственных, равнодушных и абсолютно инертных существ, которые реагировали только на команду: «А давайте выпьем за…»
В тишине прозвучал гнусавый и тягучий голос Гали Смирновой, – Ребята, а пить у нас больше нечего. Всё… Fenite… Alles…
– Галька, что ты там лопочешь? У нас было с собой четыре с половиной бутылки. Куда они делись?
– А я откуда знаю, – она громко всхлипнула. – Честно… Я не брала.
– Такого быть не должно! – прокричал Борис. – Пошли все ко мне! У меня дома самогон есть. Закусить что-нибудь осталось?
Были помидоры, котлеты, рыба, но на мешок кто-то рухнул – и в нём кисель… Яблоки с виноградом тоже подавились.
– Ничего, будем запивать, – засмеялся он. – Мешочек хоть цел?
– Мешочек цел, но вот моё платье вымазалось чем-то липким, – расстроенно вымолвила Света.
– В десяти метрах колонка должна быть, там и смоем твою грязь, – брал на себя управление толпой Борис. Он был трезвее всех.
Сзади что-то шумно упало.
– Помогите кто-нибудь встать, – послышался голос Екатерины.
– Всем стоять! Кто-то из наших просит помощи. Мы не имеем права ему не помочь. Он наш товарищ, – произнёс, шатаясь, Миша Истомин.
– Да подойдёт ко мне кто-нибудь или нет?
– Слышали? Я никогда не ошибаюсь.
Борис пошёл назад и, споткнувшись, тоже упал, страшно матерясь.
– Ты мне руку чуть не сломал, бугай, – захныкала Екатерина.
Её подняли. Она ощупала себя.
– Рука болит, коленку содрала... Я пошла домой. С меня достаточно…
– Я провожу тебя, – Леонид взял Катю под руку.
– Не надо меня никому провожать, я сама прекрасно знаю, где живу, – её нетвёрдые шаги стали быстро удаляться.
– Пусть идёт, скатертью дорога! – прокричала ей вслед Зинаида
.
– Мы идём или стоять будем? Свете надо платье застирать.
Все долго и дружно застирывали Светино платье ледяной водой. Кто-то сзади гладил её по трусам и ногам, но ей это было абсолютно безразлично.
Начали появляться первые потери. За Екатериной ушла Галина. Петю и Колю тащить за собой уже никто не мог, поэтому их завели домой и передали с рук на руки «счастливым» жёнам. Куда-то незаметно исчезли Зина и Лёва. Но это уже никого не волновало.
Наконец дошли до дома Бориса. Сколько сидели там, что пили и что делали, никто сказать ничего не может. Но сидели долго. Небо на востоке начало сереть. О том, что хотели идти на Шихан, встречать рассвет на Хопре, все давно забыли.
Пошатываясь, поднялась Маша Чернова.
– Ребята, – сказала она голосом, не требующим никаких возражений, – ночь скоро заканчивается. Надо бы поспать немного. Пошли все ко мне. Родительский дом пустой. Правда, в девять должен брат с семьёй приехать в отпуск, но к этому времени мы встанем и разойдёмся.
Все тупо встали и пошли за Черновой. Уже к этому времени сознание каждого было выключено и всё происходило на уровне безусловных рефлексов.
***
В начале десятого Серёжа, брат Черновой Маши, подошёл к родному дому. За ним шли жена и дочка. Выглядело всё очень странно. Первое, что бросилось в глаза, – вырванная «с мясом» калитка. У завалинки спал скрючившись мужчина с татуировкой на левой кисти «Лёня», на пальцах были выколоты перстни.
Сергей, остановив жестом жену и дочь, крадучись двинулся к дому. Двери в дом были распахнуты настежь. На крыльце сидела незнакомая рыжая собака, возле которой лежала обглоданная палка сырокопчёной колбасы. В косяке двери торчал топор. На появление Сергея собака никак не среагировала. Холодок пробежал по его спине, а лоб предательски покрыла испарина.
Выдернув топор, он тихо, на цыпочках вошёл в дом. Картина, представшая перед его глазами, напоминала поле брани после сражения. С леденящим душу храпом повсюду валялись тела. В комнатах резко пахло перегаром и желудочным содержимым.
Переступая через спящих, он прошёл на кухню. Под обеденным столом лежала сестра, голова которой покоилась на грязном половике. Попытка разбудить не увенчалась успехом. Тогда он взял ведро воды и со всего маху вылил на неё. Мария подскочила как ошпаренная, сильно ударившись головой о крышку стола.
– Маша, что здесь происходит? – поинтересовался Сергей.
– Ты уже приехал? А который час? У нас вчера была встреча выпускников, тридцать лет окончания школы отмечали. Всё прошло тихо и очень здорово.
– То, что тихо и здорово, я вижу. Вставай, буди своих друзей, и надо делать уборку в доме. Я не собираюсь целый день торчать из-за них на пороге. Предлагаю в том же духе отметить следующую годовщину окончания школы – тоже тихо и очень здорово...
– Рот закрой и не изображай из себя святого. Надо будет – соберёмся.
Но, как оказалось, следующего юбилея так больше и не было. Что-то всем постоянно мешало. Одним – расстояния, другим – семейные дела, а третьим… Третьим было лень куда-то ехать. И ещё многих после прошлой встречи точила необузданная человеческая зависть к успехам других. Да и здоровье у отдельных стало пошаливать. Уж лучше дома полежать на диване, чем ехать непонятно куда и зачем.
Увиделись один раз – и достаточно.