Когда человека отжали, как лимон, хотя сок из него ещё капает, и он не может выполнять то, что делал с утроенной силой, его отправляют на пенсию, давая гроши за многолетний труд, чтобы только поддержать на плаву. Государству он уже не нужен, и оно вспоминает о нём всё реже и реже.
Чтобы окончательно не зачахнуть на «вольных» хлебах, организуются различные советы и общества ветеранов. Их тысячи. В городе с этим делом намного проще.
К ним относятся cоветы воинов-интернационалистов, подводников и надводников, танкистов, лётчиков, артиллеристов, связистов… И так по всем родам войск.
У военных, например, это повод встретиться на праздник, выпить как следует и между делом обсудить международную обстановку, повспоминав, как было раньше и как они хорошо служили.
Есть cоветы чернобыльцев, шахтёров и даже домохозяек.
Организуются общества и по интересам: охотников, рыболовов, туристов, защиты окружающей среды…
И везде люди хоть как-то самореализуются.
Но всех перечислить просто невозможно, так их много.
Существуют советы не сами по себе. Над ними довлеет областное начальство, перед которым худо-бедно надо отчитываться.
Вдалеке от шума городского всё то же самое, только здесь нет разницы, кем ты был в прошлой жизни: врачом или шофёром, военкомом или бухгалтером. Тут они все равны и все в одном cовете. Их главная задача – не одичать и не разучиться говорить. А сидеть целый день у телевизора – одуреешь раньше времени.
Работа здесь у ветеранов в основном сезонная, с весны по осень их деятельность немного затихает – трудятся на огороде: надо овощи и фрукты на зиму заготовить.
На одну пенсию рассчитывать не приходится, а вот зимой - закрыл до тепла курочек – и гуляй не хочу! С птицей хлопот мало – зерна бросить да воду поменять. А если весной берут свиней, то перед Новым годом обязательно колют. Вот и весь быт.
Что в советах решают? Да, собственно говоря, ничего. Главное, чтоб голова была чем-то посторонним занята. По очереди проводят политинформацию, рассказывают биографию писателя, делятся прочитанной книгой, выезжают за грибами или ягодами, отдохнуть на речку и по разным интересным местам, особенно по церквам и храмам. Ведь праздников религиозных ой как много: там крестный ход, здесь мощи привезли, а тут молебен правят по случаю Пасхи,в другой же церкви от молитв батюшки хворь их организма сама собой уходит. Только успевай везде. Иногда выбираются даже на спектакли и концерты в областной центр. Да и просто посидеть, чаю попить, а то и что-то другое тоже нужно – сплетни местные послушать, разве плохо? Это неотъемлемый атрибут нашей жизни: всегда быть в курсе всех событий. Знать надо всё: и кто к кому ходит, и где развелись, и кто с кем сошёлся. Либерзонов давно никто не видел. Не умотали ли за кордон? Цвилий из Германии открытку прислал, пишет, что живёт хорошо. Врёт поди. Хотя… Это у нас надо пахать от зари до зари. Да и там бездельников не уважают.
В рабочем посёлке Сосновое, Совет ветеранов работал как заводной. В него приняты были все: и военные, и милиционеры, и прочий рабоче-крестьянский люд с прослойкой интеллигенции. Был даже моряк, кок, с эскадренного эсминца «Благородный».
Народу состояло много, но костяк – один. Он-то и пользовался всеми благами, которые перепадали далеко не всем.
Что ни праздник, то встреча, что ни приезд великого гостя – опять встреча.
От разумной инициативы их всех распирало, только исполняй.
Руководил всем этим советом бывший военком Рябинин Юрий Сергеевич, человек инициативный, с большими связями и возможностями, хотя и выглядел очень неказисто: большая голова с красными лицом и шеей, невысокого роста, с квадратным туловищем и короткими ногами.
Его заместителем был бывший начальник милиции, подобного склада мужчина, только с огромным животом.
В понедельник Рябинину позвонили из области, – Юрий Сергеевич, Волков беспокоит.
– Узнал, Пётр Матвеевич. Здравия желаю.
– Юра, запиши. На четверг мы выделяем вам двадцать билетов в драмтеатр. Хороший спектакль. Сам видел. Только название забыл.
– А что я им скажу, если спрашивать будут?
– До чего ты суетной! Будут спрашивать, соври что-нибудь. Впервой что ли? Им-то какая разница. Кажется, «Поздняя любовь»… Короче, любовь какая-то. Тебе это о чём-то говорит?
– Мне нет.
– Вот и им нет. Поднапрягись, чтоб ни один билет не пропал. Действуй! Объясни, что бесплатно. Сколько вы за транспорт платите?
– Пятьсот рублей.
– Дороговато… Но ничего. За искусство надо платить хоть в транспорте, – и он рассмеялся своей шутке.
– Пётр Матвеевич…
– Понимаю, что эпидемия гриппа. Возьмите с собой что-нибудь. Маски там или… Не заставляй меня нервничать. У меня сегодня супруга уехала, и я собираюсь заняться психоэмоциональной разгрузкой. Всё! – в трубке послышались гудки.
Такую суматоху Юрий Сергеевич не любил. Спешка нужна в двух случаях: при ловле блох и когда муж ушёл на работу. Двадцать человек! Их надо найти. Какой дурак в эпидемию поедет в театр за две сотни километров холодной зимой по скользкой дороге.
– Туда три часа, оттуда столько же… – и он грязно выругался.
Как ни странно, восемнадцать человек он нашёл быстро. А вот ещё двух где взять? Одни не могут, другие не хотят. Ещё этот грипп, будь он неладен. Боятся люди. И телевизор осложнениями каждый день пугает…
И начал он перебирать в уме, кто бы мог поехать. Сначала позвонил Раскову, бывшему главному инженеру. Но тот уехал по путёвке (в такую погоду!) в санаторий. Дальше шёл по списку бывший агроном Попов Владимир Александрович, человек сложный, неординарный, с чудинкой в голове. Тот долго думал, что-то гнусавил под нос, но согласился. Значит, и девятнадцатая цифра была закрыта. Не зря говорят, что самое трудное – в конце.
С последним было сложнее. Не найдёшь – и остальные не поедут. Кому хочется лишний рубль за машину платить. Чай не богачи…
Наступил четверг, а человек так и не был найден. Рябинин не знал, какими ещё словами нужно ругаться. И наконец в десять утра его осенило. На память пришла их стоматолог, женщина тихая, красивая и элегантная. Она хоть и работала, но тоже была на пенсии. Так что её смело можно было причислять к ветеранам. Тем более она уже два раза была на встрече с земляком-писателем.
Он пододвинул к себе телефон.
– Лидия Тихомировна, здравствуйте, Рябинин вас беспокоит, председатель совета ветеранов.
– Здравствуйте, Юрий Сергеевич, узнала. Слушаю вас.
– Хорошо, когда страна знает своих героев, – засмеялся он. – Лидия Тихомировна, мы сегодня едем в областной драмтеатр на спектакль «Поздняя любовь». Выезд в пятнадцать часов от Дома культуры. Специально для вас держу одно место. За билет платить не надо, только за проезд пятьсот рублей.
– Спасибо, Юрий Сергеевич, у меня на сегодня другие планы.
– Спектакль изумительный. В двадцать три, максимум в ноль часов, будем дома. А так вечер у телевизора просидите. Извините, если говорю что-то не так. А планы всегда можно поменять. Подумайте. Время ещё есть. Жду вашего решения до двенадцати. В противном случае пеняйте на себя. И позвоните обязательно.
Лидия Тихомировна продолжала лечить зубы, а состоявшийся разговор всё никак не выходил у неё из головы.
«И правда, – думала она, – просижу целый вечер у телевизора, а люди спектакль посмотрят, пообщаются. От гриппа у меня маска есть. Поеду, – твёрдо решила она. – Дела подождут. Жизнь у телевизора не так уж и привлекательна, – убеждала она себя, – Сидим все по пещерам и света Божьего не видим, а говорим, что хорошо живем».
Отпустив больного, она пошла в ординаторскую и набрала номер телефона, – Юрий Сергеевич, Александрова. Я согласна.
– Молодец, Лидия Тихомировна! Одобряю ваше мудрое решение. Подходите в половине третьего к Дому культуры. Там будет стоять бежевое маршрутное такси. Отъезжаем в пятнадцать часов. До встречи! – и в телефоне раздались короткие гудки.
Александрова, придя домой, быстро помыла голову. Слегка перекусив, украсила шею бусами из мелкого белого жемчуга, в уши вставила золотые, с таким же жемчугом, серёжки. Потом она подкрасила глаза, надела облегающие чёрные колготки, новое, с рукавами до локтя, серое в блёстках платье, недавно купленные коричневые итальянские сапоги, на пальцы рук водрузила по перстеньку, а на запястье левой кисти – золотой браслетик. Слегка сбрызнув шею, за ушами, грудь и запястья дорогими французскими духами и наложив на губы несколько штрихов перламутровой помады, она надела белое кожаное пальто. Взяв сумочку с хаотично нарисованными на ней серо-чёрными квадратиками, положила в неё всё, что носят женщины, добавив пару медицинских масок.
На улице было слегка морозно. Лидия даже поёжилась. Но красота требовала жертв.
– Лидия Тихомировна, здравствуйте, – её догнал бывший начальник милиции, заместитель председателя совета ветеранов Шашкин Геннадий Николаевич. – Куда это вы такая красивая идёте? – от него пахнуло алкоголем.
– Пригласили в театр съездить.
– Так, значит, мы с вами движемся в одном направлении, – сказал и, как бы оправдываясь, пояснил: – Как доктор вы меня поймёте: в целях, так сказать, профилактики гриппа, будь он неладен, принял сто пятьдесят перцовочки. Пока доедем, всё и выветрится. А хотите анекдот? Мирошник только что рассказал. Муж утром подходит к окну и говорит жене: «Тебе не кажется, дорогая, что сегодня будет прекрасная погода?» – «И что ты этим хочешь мне сказать?» – «Просто напоминаю, как ты говорила, что одним прекрасным днём ты уйдёшь от меня!» И он раскатисто рассмеялся. Лидия тоже улыбнулась.
Когда они подошли к указанному месту, маршрутное такси уже стояло. Войдя в салон, Лидия Тихомировна поздоровалась со всеми, аккуратно, чтобы не запачкаться, обошла мешок с картошкой и, отдав председателю деньги за проезд, села на свободное место. Все сидевшие знали её, а она, естественно, знала всех.
– А кто это с собой картошку взял? – спросила она у сидевшей рядом Тамары.
– Это Нина Сафронова захватила для дочери. Та заберёт её возле театра.
– Разумно! Совместила приятное с полезным.
Ехали не быстро. Дорога хоть и была чистой, но местами на ней лежал лёд и было скользко.
В салоне было тихо. Все разговаривали между собой полушёпотом.
Лида заметила, что у каждого на коленях стоял увесистый полиэтиленовый пакет, но не придала этому особого значения.
Ближе к середине пути в салоне стало невыносимо жарко и все начали сбрасывать верхнюю одежду.
– Да выключите, наконец, эту печку! Дышать нечем, – раздались голоса. – Вы хоть как-то уважайте пассажиров.
– Ничего не могу сделать. Что-то в машине поломалось, и у меня печка не выключается. Потерпите. Через пару километров будет стоянка, немного проветрим салон. Можно будет и в туалет сходить, и воздухом подышать. Только не забудьте одеться перед этим. Не хватало мне вас простудить.
На стоянке вышли все. Было холодно и сумеречно. Мужчины сразу сунули в рот сигареты и устремились по узкой дорожке в снегу к недалеко стоящему деревянному туалету. Женщины, запахнув пальто, монументально стояли возле машины.
Лида тоже вышла со всеми. Хотелось вдохнуть свежего прохладного воздуха, а то от массовых испарений её стало даже подташнивать.
От горизонта оторвалась огромная луна и медленно поползла по небу. От её света снег искрился и приобретал синий оттенок. Обратив на это внимание, Лида сентиментально улыбнулась.
«Как странно, – подумала она, – никогда не обращала на это внимания».
– Ну что, готовы ехать?
От громкого голоса шофёра она даже вздрогнула.
– Тогда по машинам! – скомандовал весело водитель.
Когда въехали в город, за окном была настоящая ночь, хотя часы показывали начало седьмого. Большая, ярко освещённая театральная площадь с огромными сугробами снега по бокам в ярком свете неоновых фонарей выглядела сказочно. Театр был ещё закрыт.
Как только остановилась маршрутка, к ней быстрым шагом подошли мужчина и женщина – зять и дочь Нины Сафроновой.
– Мам, привезла? – спросила дочь не здороваясь.
– Привезла, доченька, привезла. Вон мешок, забирайте. А ты чего такая сердитая?
– Как тут не быть сердитой, если муженёк на бровях явился. Еле растолкала. А капуста где?
– Капусту, Ленуся, забыла. С маршруткой передам. Позвоню тогда.
– Только в выходные передавай, чтобы наш папа мог встретить.
– Хорошо, дочка.
– Что стоишь истуканом?! – заорала Лена. – Бери мешок, и пойдём уже. Спасибо, мам. Вот возьми узелок. Я туда сложила кое-какие вещички и ещё кое-что.
– Товарищи, товарищи, – скомандовал бывший начальник почты Селивёрстов Фёдор Кузьмич, – предлагаю сгруппироваться и сделать общий снимок для отчётности, так сказать.
Он всегда и везде ходил с фотоаппаратом, но его фотографии редко кто видел. Он носился от одного к другому, одних меняя местами, других заставляя присесть, а третьим поправлял съехавшую шапку или застёгивал пальто.
– Фёдор Кузьмич, темно уже, какая фотография? – пытались остановить его. Но это было бессмысленно.
– Без паники! – кричал он. – Встаньте кучнее и не волнуйтесь. Для этих целей вспышка имеется. С ней хоть в погребе снимай, хоть под одеялом, – и он заливисто засмеялся от произнесённой шутки.
Было заметно, что и он тоже принял свои законные «наркомовские».
– А вы что тут встали? – обращался он к остановившимся людям. – Либо вливайтесь, как положено, в наш коллектив, либо идите куда шли. Мы люди простые, деревенские… Окультуриваться сюда приехали, нам цацкаться с вами времени нету. Ну а если невмоготу – присоединяйтесь. Мы никого от себя не гоним. И вас щёлкну. Это мы умеем. Это быстро. Чего тогда ждём?
Люди как ошпаренные быстро и молча отходили в сторону.
– Эх, жаль, гармони у нас нет. Снимок был бы просто потрясающий!
– Федя, хватит балаболить. Ты либо снимай быстрее, либо мы расходимся, чай не лето. Ноги начинают мёрзнуть.
– Да подождите вы, крышка с объектива не снимается. Примёрзла, что ли?
– С ним свяжешься, себе рад не будешь, – прогнусавил Владимир Попов. – Вечно у него если не зима, то лето.
– Всё-всё. Кто там волнуется? Мы об этом не договаривались. Помним, что нервные клетки не восстанавливаются. Глубоко вздохнули и улыбнулись. Снимаю!
Было слышно, как что-то зажужжало, щёлкнуло, и яркая вспышка ослепила всех.
– Ну вот и замечательно! Есть свидетельство нашего окультуривания в городе. Может, кто-то маленькими группами хочет себя увековечить?
– Мы лучше в театр пойдём, – сказала Раиса Павловна, жена председателя совета ветеранов. – Все уже заходят, и нам пора. Лучше там пофотографируемся.
В театр зашли толпой. Председатель подал контролёрше список, заверенный печатью. Она посчитала людей и объявила, что их места во втором ряду с первого по двадцатое. Все отметили, что это очень здорово: и видно хорошо, и слышно отлично.
– Гардероб внизу, – сказала она и показала рукой.
Войдя в театр, все сразу онемели от увиденного. Тот после пожара был отреставрирован так профессионально, что такой красоты никто и никогда не видел.
Приехавшие люди почувствовали себя жалкими перед этим великолепием. Они по широкой лестнице робко спустились вниз в гардероб. И здесь всё поражало величием. Зеркальные стены и трёхгранные колонны делали помещение просто бескрайним. Кафель отражал свет хрустальных люстр. Никто не проронил ни одного словечка, находясь в шоке. «Театралы» просто оцепенели от увиденного.
Раздевшись и сдав пакеты, все оглядели друг друга.
Как оказалось, кроме трёх женщин, все остальные выглядели далеко не торжественно: свитера, потёртые брюки и стоптанные ботинки.
Мужчины тихо что-то клали себе в карманы.
Затем все гуськом двинулись в туалет: мужчины – поправить настроение, другие – справить нужду, а остальные – просто посмотреть или помыть руки. Там от блеска и чистоты тоже рты не закрывались. Но здесь у многих сразу возникли серьёзные проблемы. Во-первых, не знали, как смывается вода в унитазе. На кнопку в стене даже не обратили внимания. Во-вторых, возникли вопросы с водой. Никто не подозревал, что надо просто подставить руки под кран – и водичка потечёт сама по себе. Краны крутили, тянули вверх и вниз и даже рвали на себя. А вот о работе сушилки все имели понятие – цивилизация простёрла свои руки далеко в глубинку.
Налюбовавшись красотами туалета, все поднялись в фойе. Оно состояло из двух ярусов. И здесь было на что посмотреть: выложенные под мрамор полы, высокие расписные потолки, картины, зеркала и мозаика на стенах, мягкие цвета какао, кресла, причудливые люстры…
Всё дышало атмосферой покоя и торжества, в которой хотелось быть благороднее и чище.
Мужчины, поправив в туалете настроение, выглядели раскованными и слегка шумными.
Селивёрстов фотографировал беспрестанно. Он метался по театру как заводной. А за ним, как пчёлы за маткой, следовали наши «театралы».
Прозвучал звонок. Народ двинулся в зал. Он тоже вызвал ликование. Высокие, расписанные под дерево потолки, хрустальные люстры и красные бархатные кресла создавали атмосферу таинственности и ожидания сказочного чуда.
– Я так боюсь гриппа, – сказала Лидия Тихомировна Попову, который не отходил от неё ни на шаг. – Маску, что ли, надеть, но в них никто не ходит.
– Да где её здесь возьмёшь, эту маску?
– А я с собой взяла две штучки. Тебе дать?
– Давай.
Она порылась в сумочке и протянула ему маску – она тут же оказалась у Попова на лице. Так он в ней и просидел до конца спектакля.
Когда они сели в кресло, Лида шепнула, – А я вначале отказалась от поездки. А сейчас понимаю, какое наслаждение пропустила бы.
– Ты думаешь, нас сюда три часа пёрли, чтобы красоту эту показать? Фигушки. В стране эпидемия объявлена, народ никуда не ходит, боится. Вот нами и заполнили зал. Артисты же не будут в пустом зале играть. Они тоже жрать хотят.
Вскоре все расселись по своим местам. Основная масса мужчин села с краю, галантно пропустив женщин в середину. И только Владимир Иванович сидел в маске в середине ряда вместе с Лидией Тихомировной. Она маску надеть постеснялась. «Грипп гриппом, а красоту маской скрывать не буду. Это недопустимо», – подумала она.
Наконец занавес открылся. И как только начался спектакль, сразу же раздались телефонные звонки. Сначала все делали сброс, но они повторялись и повторялись. Тут уже было не до спектакля. Требовалось отвечать. Из-за разговоров монологи актёров не были слышны. Более продвинутые писали SMSки. Да и спектакль, если честно, дух захватывал не у всех.
Наконец закончилось первое действие и толпа ринулась в буфет. Но он был настолько мал, что в нём тут же создалась давка, подойти к прилавку нечего было и пытаться. Лидия Тихомировна в тайне мечтала съесть пирожное, потому что жутко хотелось есть, но друг и сосед по креслу, Владимир Иванович, большими глазами телка смотрел на неё из-под маски и не принимал никаких мер по спасению дамы от мук голода.
И вновь «театралы» большим стадом ходили по залу, наслаждаясь красотой, хотя, если честно, они с большим удовольствием насладились бы куском мяса с хлебом и луком. Как вдруг мысли о еде ушли сами собой – на их пути встретились живые негры. Наши так были поражены, что, побросав всё, стали с ними фотографироваться, что привело представителей знойной Африки в неописуемый восторг. Африканцы весело смеялись от произведённого ими эффекта и позировали каждому, даже позволяли себя обнять. Попов ради этого даже снял маску. Сафронова фотографировалась с узелком. И только трое: военком, милиционер и Лида – не принимали участия в этом братании.
Второе действие не смотрели, а досматривали. Хотелось уже быстрее домой. Наконец и оно закончилось. Хлопали больше от радости, чем от наслаждения великой силой искусства.
Быстро одевшись, все резво ринулись к маршрутке и тронулись в обратный путь.
– У родника останавливаться будем? – повернувшись, спросил шофёр.
– Непременно, – ответил председатель. – Обязательно надо перекусить и поправить нервную систему, а то слышно, как у многих в животах кишки разговаривают.
– Ну и как вам спектакль? Мне не понравился. Артисты какие-то неживые, хоть бы походили по сцене. И слышно плохо было, видно, микрофоны у них не работали, – сказала бывшая заведующая детским садом.
– В театре микрофонов нет. Просто мы сидели близко, и звук пролетал над нами, – категорично заявил бывший начальник милиции.
– Больно ты грамотный! А я говорю: микрофоны не работали! Это у вас в милиции без микрофонов орут и в основном матом. По мужу знаю.
– Не работали только для тебя. Вы мне лучше скажите, на каком языке вы изъяснялись с неграми?
– На русском.
– Да? А вы не задумывались, что они шпионы, что засланы к нам в страну, чтобы завербовать вас, дураков.
– А может, у них мать русской была? – возразила Тамара.
– У всех сразу? Вот привлекут вас, дикарей, чекисты и шёпотом, без микрофонов будут разговаривать с вами, но вы их услышите. Может, кто-то и целовался с ними, – захохотал он. – Тайга большая. Будете носиться по ней с двуручной пилой «Дружба», – и он снова засмеялся. – А может, и расстреляют, смотря как дело повернут. Я с удовольствием приму в этом участие.
– Дурак какой, – прошептала Нина. – Чай нынче не тридцать седьмой год, а двадцать первый век. И расстрельная статья отменена.
– Отменена для бандитов, а вы государственные преступники. Мне дед рассказывал, как на партийном собрании один коммунист, извиняюсь перед дамами, пукнул. Случайно, конечно. И что? Впаяли ему идеологическую статью и отправили на двадцать пять лет в солнечный Магадан. Враг народа! Правда, оттрубил он двенадцать лет. Хрущёв его реабилитировал.
– Что мы незаконного совершили – сфотографировались и всё. Мы и фотографии все уберём, можно же, Фёдор Кузьмич?
– Если надо, то уберём.
– Тогда уберите, пожалуйста.
– Геннадий Николаевич, вы так народ до инфаркта доведёте! – возмущённо сказала Лидия Тихомировна. – Скажите им, что неудачно пошутили.
– Лидия Тихомировна, пусть испугаются. Как дикари, честное слово. Негров увидели… Чисто по-человечески стыдно за всех нас.
– Приготовились, господа, – прокричал шофёр, – подъезжаю. Выходить будете?
– Нет! Нам и здесь хорошо.
И праздник начался. В салоне сразу сделалось шумно, зашелестели пакеты, между сиденьями устанавливали заранее приготовленные доски, на которые ставилась выпивка и закуска. У ветеранов было всё предусмотрено до мелочей. Участвовали все. И очень активно.
– Ну что, – встал председатель совета ветеранов со стаканом самогона, – у всех налито? Для женщин имеется хорошее сухое вино. Давайте отметим нашу поездку, а заодно и перекусим.
Все дружно выпили и с аппетитом, жадно стали поглощать пищу. Голод и правда оказался не тёткой. Вот теперь Лидия поняла, зачем у каждого были эти пакеты, но её никто об этом не предупреждал. Опыт приходит постепенно.
– Нинон, скажи всем нам, зачем ты по театру ходила с узелком и странно улыбалась, как бедная Лиза. На тебя стыдно было смотреть. Даже негры показывали пальцем, – прогнусавил полным ртом Попов.
– Правда, что ль? Лида, я походила на Лизу? Я честное слово не знаю, какой она была, – глупо посмотрела она на Александрову.
– Я тоже не знаю, как выглядела эта Лиза, но с этим узелком ты больше походила на дурочку. Чего его не сдать было в гардероб?
– А ты не могла подсказать? А ещё подруга!
– При чём здесь подруга? Может, у тебя в нём что-то ценное лежало. Откуда я знаю. Могла бы и сама догадаться.
– А вот не догадалась!
– Плохо.
– Меня фотографировал кто-нибудь? Хочется посмотреть на себя.
– Тебя все, кто был в театре, фотографировали, – засмеялся Юрий Сергеевич.
– Ну и пусть смотрят. Умный не засмеётся, – и она залпом выпила стакан самогона.
– Это по-нашему! – похвалил её бывший начальник милиции. – Не собачьтесь! Всё закончилось замечательно. Надо и нам повторить благородный поступок Нины Сафроновой.
И все опять выпили. Лидия Тихомировна пила вино и ела ножку курицы, положенную ей Тамарой.
Когда организм почувствовал насыщение, движения стали замедленными и полились песни: «Расцвела под окошком белоснежная вишня…», «В жизни раз бывает восемнадцать лет…», «Огней так много золотых на улицах Саратова…». Сначала пели все вместе. С каждой новой рюмкой дружный хор терял ритм и такт. И наконец хор совсем расстроился: в корме пели одну песню, в носу – другую.
Нина встала и начала приплясывать, перекрикивая всех, что надо уже перейти на частушки.
– Ты узелок в руку возьми. Так веселее будет! – прокричал Попов.
– Дурак какой, – обиделась Сафронова. – Я тогда вообще петь не буду.
Время приближалось к полуночи. Но закуски и спиртного было больше чем достаточно. Фёдор Кузьмич, откинувшись в кресле, крепко спал.
Снова заговорили об искусстве. В пьяных головах появилась трезвая мысль: посетить филармонию и органный зал. Председателю совета ветеранов постановили решить этот вопрос незамедлительно.
– Товарищи, товарищи! – закричала Лидия Тихомировна. – Не пора ли заканчивать? Надо ехать. Между прочим, мне завтра, точнее, уже сегодня, на работу.
– Ничего страшного, отгул возьмёте.
– Какой отгул? У меня больные на сегодня назначены. Не будут же они по вашей милости ко мне месяц ходить! Хватит гулять! Сегодня всю культур-ную программу выполнили. Пора и честь знать!
– Ну что, друзья, надо уважить требования нашего любимого доктора. Без неё мы как без рук, точнее, без зубов. Вася, заводи свою шарманку! – крикнул шофёру Попов. – Поедем в родные пенаты. А это мероприятие, – он щёлкнул себя по горлу, – можем продолжить и дома. Не будет других предложений? Вот и славно! А к этому времени Нина созреет и станцует нам молдавский танец с узелком, – и он заржал как сивый мерин на весь салон.
Во втором часу ночи маршрутное такси остановилось напротив дома Александровой. Она вышла, пожелав всем спокойной ночи.
– Когда будете ехать в филармонию, не забудьте и меня взять! – прокричала она в темноту открытой двери.
Слышали там её или нет, она не знала. Лида улыбнулась и побежала кормить собаку и котов. Настроение было приподнятое: воодушевлённая увиденным в театре и в ночном небе, она, счастливо улыбаясь, думала: «Как здорово, что я согласилась поехать! Можно всю жизнь ходить по земле и не видеть блеска звёзд. А от такой красоты недолго и с ума сойти».
И она шагнула в привычную жизнь с радостным ожиданием следующего праздника. «А в пакет непременно положу свои фирменные огурцы», – мелькнуло в её красивой голове.