«И темным путником ко мне стучалась ночь...»
Это имя до самого последнего момента широкому русскому читателю ничего не говорило. У поэта была единственная, достаточно тонкая книжка «Первая пристань», изданная в 1913 году. Она сразу же стала библиографической редкостью.
Однако ее не могли не заметить и не отметить Н. С. Гумилев, С. К. Маковский, Д. П. Святополк-Мирский и ряд других, столь же авторитетных знатоков поэзии. Издатель «Аполлона» С. К. Маковский, первооткрыватель О. Мандельштама, к Комаровскому отнесся восторженно. Высоко оценил его и Гумилев, обычно беспощадный к дебютантам. В его «Письмах о русской поэзии» встречаем такой отзыв о Комаровском: «Под многими стихотворениями стоит подпись «Царское село»; под другими она угадывается, и этим разгадывается многое. Маленький городок, затерянный среди огромных парков, с колоннами, дворцами, павильонами и лебедями на светлых озерах, городок, освященный памятью Пушкина, Жуковского и за последнее время Инн. Анненского, захватил поэта, и он нам дал не только специально царскосельский пейзаж, но и царскосельский круг идей.
Где лики медные Тиверия и Суллы
Напоминают мне угрюмые разгулы,
С последним запахом последней резеды
Осенний тяжкий дым вошел во все сады,
Повсюду замутил золоченные блики,
И черных лебедей испуганные клики
У серых берегов открыли тонкий лед
Над дрожью новою темно-лиловых вод.
Читая эти строки, – продолжает Гумилев, – вспоминаешь, и радостно вспоминаешь, Анри де Ренье и И. Анненского. Близость по духу еще не есть ученичество. И самая мысль, столь блестяще осуществленная, – слить эстетическую наблюдательность француза-поэта с нервным лиризмом русского, – указывает на творческую самостоятельность графа Комаровского».
Значительно позже кн. Д. Святополк-Мирский заметил, что, кажется, Н.Н. Пунин сказал, что Комаровскому современники не простят его оригинальности.
С. К. Маковский подчеркивает, что правильнее было бы сказать: «не заметят его за его оригинальность». Оказалось, – продолжает С.К. в той же статье, – что именно в них было обещание того неоклассицизма, которому, может быть, суждено возродить русскую поэзию, когда перестанет быть в СССР обязательным «социалистический реализм», превращающий даже стихотворную лирику в «ancillam civitatus».
Вот совсем ранний Комаровский, стихи, которые Гумилев счел еще ученическими:
О ночь – ты мантию несла.
Я видел: пьяными волнами
Все солнце потемнело вдруг.
Расплавленными ступенями
Упало солнце в мертвый круг.
В долине смутной и вечерней
Стонало что-то. Кто-то звал.
Она спускалась все безмерней
На выси огненные скал.
И с моря двинулась прохлада,
И скоро день совсем потух.
В пыли мелькающее стадо
Усталое загнал пастух.
Тверди случайную молитву
И вежды сонные смежай.
А завтра гаснущую битву,
Безумец, первый продолжай!
(Стихи 1906 г.)
Ничего ученического здесь я не вижу, разве только немыслимый стык согласных в 3-ей строке: (О призрак с взглядом серафима). Ведь здесь шесть согласных подряд, больше, чем в фамилии Мкртчян, которую, впрочем, армяне произносят с редуцированными гласными (Мыкыртычан). Зрелый Комаровский такого не допускал, а ведь, кроме отмеченного, у всех стихов легкое дыхание.
Но несколько слов о самом поэте. Он родился в Москве 21 марта 1881 года. Семья Комаровских польского происхождения. Титул графа прадед получил от Франца II (венгерский принципал. Заметим, что многие поляки присваивают себе этот титул (hrabia), хотя в самой Польше этого титула вообще не существовало.
К сожалению, В.А. унаследовал от матери, урожденной Безобразовой, тяжелую форму эпилепсии и, по-видимому, приступы паранойи, время от времени выводившей его из строя и, в конце концов, погубившей его. Рано умер и отец (1899).
Василий Алексеевич оканчивает Московский императорский лицей (1900 г.) приходящим воспитанником. Потом поступает на юридический факультет Санкт-петербургского университета, в 1901 г. переводится на историко-фило¬софский факультет, но больше живет то в Швейцарии, то в Германии. Видимо, университета он не кончил, уволился в 1906 г. След одного из припадков мы видим в четверостишии 1909 г.:
И горечи не превозмочь –
Ты по земле уже ходила –
И темным путником ко мне стучалась ночь,
Водою мертвою поила.
Возможно, он есть и одном из самых пленительных и непонятных стихотворений 1911 года. (Знатоки истолковывают эти стихи в эзотерическом ключе с помощью гностических символов, во что мы углубляться не будем. Ведь даже не все понимая, мы чувствуем мурашки по спине, а это признак настоящего искусства.)
Над городом гранитным и старинным
Сияла ночь – Первоначальный Дым.
Почила ночь над этим пиром винным,
Над этим пиром огненно-седым.
Почила Мать. Где перелетом жадным
Слетали сны на брачный кипарис –
Она струилась в Царстве Семиградном
В зияньи ледяных и темных риз.
И сын ее. Но мудрости могильной
Вкусивший тлен. И радость звонких жал?
Я трепетал, могущий и бессильный,
Я трепетал, и пел, и трепетал.
Но когда промежуток между приступами значителен, из-под пера поэта выходят кристально-ясные, светлые стихи.
СЕНТЯБРЬ
Внезапной бурею растрепана рябина,
И шорохом аллей,
Вчерашнего дождя осыпались рубины
На изморозь полей.
И снова солнечный, холодный и приятный
И день, и блеск садов,
И легкой зелени серебряные пятна
В прозрачности прудов.
Морского воздуха далекое дыханье,
Как ранняя весна.
Глав позолоченных веселое сверканье.
Безлюдье. Тишина.
Пусть это только день, и час, или мгновенье,
Пусть это день один.
И в тонком воздухе я чую дуновенье
И холод первых льдин.
Но солнце катится, и сердце благодарно
В короткие часы
За желтый мед листвы, и полдень светозарный,
И ясный звон косы.
Церера светлая сегодня отдала мне
И запахи смолы,
Все эти серые и розовые камни,
И мокрые стволы.
(1913)
В Италии, насколько мне известно, Василий Алексеевич Комаровский не бывал, но в Риме (Древнем) и в Византии он чувствует себя как дома.
ВЕЧЕР
За тридцать лет я плугом ветерана
Провел ряды неисчислимых гряд;
Но старых ран рубцы еще горят
И умирать еще как будто рано.
Вот почему в полях Медиолана
Люблю грозы таинственный раскат.
В тревоге облаков я слушать рад
Далекий гул небесного тарана.
Темнеет день. Слышнее птичий грай.
Со всех сторону шумит дремучий край,
Где залегли зловещие драконы.
В провалы туч, в зияющий излом,
За медленным и золотым орлом
Пылающие идут легионы.
(1910)
Отметим безукоризненность сонетной формы, которой Комаровский неоднократно и успешно пользовался, например, во вполне реалистическом описании Царскосельского рынка.
РЫНОК
Здесь груды валенок и кипы кошельков,
И золото зеленое копчушек.
Грибы сушеные, соленья, связки сушек
И постный запах теплых пирожков.
Я утром солнечным выслушивать готов
Торговый разговор внимательных старушек:
В расчеты тонкие копеек и осьмушек
Так много хитрости затрачено – и слов.
Случайно вызванный на странный поединок,
Я рифму праздную на Царскосельский рынок,
Проказницу, – недаром приволок.
Тут гомон целый день стоит, широк и гулок.
В однообразии тупом моих прогулок,
В пустынном городе – веселый уголок.
Комаровский дружил с художниками и сам неплохо рисовал, что чувствуется и в приведенном стихотворении, посвященному художнику Д. Н. Кардовскому.
В 1908 г. у Кардовских поэт знакомится с Гумилевым, позднее – с Ахматовой. В своих заметках Анна Андреевна пишет, что к ней все пристают с Комаровским (уже при советской власти), и восклицает после разговора с Р. Якобсоном: «И чего он им дался?»
Из «римских» стихотворений можно особо выделить сонет «Toga virilis» (1911). (Сразу можно пояснить, что это – одежда, которую надевали римские юноши, достигнув совершеннолетия. Даки – племена, жившие на месте теперешней Румынии, часто бунтовавшие против Рима. Император Домициан дважды совершал неудачные походы против даков.)
На площадях одно лишь слово – «Даки».
Сам Цезарь – вождь. Заброшены венки.
Среди дворов – военные рожки,
Сияет медь и ластятся собаки.
Я грежу наяву: идут рубаки
И по колено тина и пески;
Горят костры на берегу реки,
Мы переходим брод в вечернем мраке!
Но надо ждать. Еще Домициан
Вершит свой суд над горстью христиан,
Бунтующих народные кварталы.
Я никогда не пробовал меча,
Нетерпеливый, чуял зуд плеча,
И только вчуже сердце клокотало.
Сборник «Первая пристань» завершается двумя переводами: «Путешествие» Бодлера и «Ода к греческой вазе» Китса. В них тонко передается дух подлинников. Французским, да и английским Комаровский, по-видимому, владел.
Из прозы Комаровского сохранился только немного странный рассказ из древнеримской жизни «Sabinula». Он был опубликован впервые в альманахе «Аполлона» (1912 г.). Он напоминает пушкинские наброски вроде «Цезарь путешествовал». Рассказ подписан именем Incitatus. Комаровский утверждал, что так звали коня Калигулы, того, которого цезарь ввел в сенат.
Впрочем, там двойная мистификация: в предисловии к рассказу он приписан Эразму Роттердамскому.
Чтобы дать понятие об удивительности этого рассказа, приведу его первый абзац.
«Рабы в северных латифундиях наконец восстали. Из Каппадокии, с Понта, из Панаонии и Мизии скакали гонцы с тревожными слухами. Ночные заседания сената были бурны. На улицах сновали занавешенные носилки, окруженные факельщиками. Конница ковала коней. Император был спокоен и с обычной тщательностью принимал доклады, диктовал секретарю, совещался с легатами. Его видели почти каждый день, идущего через форум, и по-прежнему без свиты. В храме Весты огонь горел ясно и ровно – но зори были красны».
Поэт жил в Царском Селе у своей тетушки, фрейлины графини Любови Егоровны Комаровской. Квартира была достаточно скромной, и Г. Иванов, как всегда, фантазирует. Похоже, что он и не бывал у Комаровского.
Ряд современников поэта описывают его внешний вид: «Он был высокий, широкоплечий, ссутулившийся человек с коротко остриженной головой, бритое апоплексическое лицо, карие, добрые, живые, странного взгляда глаза» (Пунин).
Г. Иванов несколько снижает его образ: «Лицо круглое, обыкновенное – такие бывают немцы-коммерсанты средней руки. Во всю щеку румянец. И что-то деревянное в лице и улыбке».
Тот же Г. Иванов считает, что поэт умер, узнав о начале войны, на скамейке. Но это не так. Он умер в Москве в психиатрической больнице, где во время сильного сердечного припадка скончался в ночь с 7 на 8 сентября. Похоронен в Донском монастыре. Могила не сохранилась.
Недавно издательством Ивана Лимбаха в Санкт-Петербурге выпущен толстый том (535 страниц), включающий все найденные стихи Комаровского, его прозу и письма, а также воспоминания о нем и работы некоторых литературоведов.
Это – ценный подарок для любителей поэзии.