«НА ВЫСОТЕ, НА СНЕГОВОЙ ВЕРШИНЕ»
В гелиотроповом свете молний летучих
На небесах раскрывались дымные тучи.
На косогоре далеком – призрак дубравы.
В мокром лугу перед домом – белые травы.
Молнии мраком топило, с грохотом грома
Ливень свергался на крышу полночного дома.
И металлически страшно, в дикой печали
Гуси из мрака кричали.
Это маленькое стихотворение достаточно наглядно показывает нам, что мы имеем дело с самобытным поэтом, обладающим собственным голосом, и, кроме того, с наблюдательным художником.
А между тем современники, даже восхищавшиеся его великолепной прозой, порой отказывали Бунину в праве считаться поэтом. Георгий Иванов не стеснялся говорить ему это в глаза. Конечно, Бунин был совершенно чужд «театру для себя», столь типичному для так называемого модернистского направления в поэзии. Ему приходилось так или иначе общаться и сотрудничать с литераторами, принадлежавшими к разным лагерям. Бунин из своих 83 лет почти 70 занимался литературной деятельностью, знал Л. Толстого и А. Чехова, был ровесником М. Горького и Леонида Андреева, современником К. Симонова и А. Твардовского. Но в конечном счете он прожил жизнь одиноким волком. Валентин Катаев, считавший себя его учеником, обращал внимание на его волчьи уши.
Внешне поэт был очень привлекателен и аристократичен. Его любили многие женщины, и он любил многих. «Темные аллеи» мог написать только человек с обширным душевным опытом. Характер у него смолоду был тяжелым и для самого себя, и для окружающих. Иные склонны были в этом видеть помещичье мировоззрение. Сейчас это смешно. Воистину, в конце XIX и начале XX века в России не было более неимущего класса, чем дворянство, стремительно разорявшееся после реформы 1861 года.
Никогда поэт не был богат, никогда не владел никакими «душами» – время было совсем не то.
Да, он гордился тем, что происходит из семьи, записанной в 6-ю «бархатную» книгу дворянских родов Воронежской губернии наряду со Столыпиными, Воейковыми и Арсеньевыми, – недаром своему alter ego в знаменитом романе он дал фамилию Арсеньев.
К роду Буниных принадлежала поэтесса начала XIX века Анна Бунина, незаконнорожденным сыном Афанасия Бунина от турчанки Сальхи был В. А. Жуковский.
Предки поэта действительно были помещиками. Отец его, Алексей Николаевич, пропил и проиграл в карты состояние свое и жены, пустил по миру детей, допился до белой горячки и стрелял в свою несчастную жену, от страха забравшуюся на дерево, и убил бы, если бы она не упала с дерева.
Несмотря на это, отца Иван Алексеевич обожал, любил и мать, что не мешало ему с юмором рассказывать вышеупомянутый жуткий эпизод, о чем свидетельствует Ирина Одоевцева.
В 1874 году Бунины переехали в свое последнее владение – хутор Бутырки Елецкого уезда Орловской губернии. Здесь «среди моря трав и цветов», «в глубочайшей полевой тишине» прошло детство поэта, благодаря чему он сохранил на всю жизнь точное и тонкое знание русской природы.
Братьев было трое. Юлий зачем-то стал народником, а Евгений женился на дочери крестьянина и занялся сельским хозяйством. Братья были старше Ивана соответственно на 13 и 12 лет.
Юлию Иван обязан очень многим. Старший брат был его строгим наставником. В семье постоянно звучали стихи А. Пушкина, М. Лермонтова, В. Жуковского. Первые стихи юного поэта вполне в духе XIX века. Печататься Бунин начал в журнале «Родина» (1887, № 8). Первое опубликованное стихотворение было, как это ни странно, «Над могилой Надсона».
В Крыму, где ярки неба своды,
Он молодые кончил годы,
И скрылись в урне гробовой
Его талант могучий, сильный
И жар души любвеобильной,
И сны поэзии святой.
Трудно поверить, что это Бунин. Тот самый, который позже в романе «Жизнь Арсеньева» скажет: «Пусть яд безжалостных сомнений в душе истерзанной замрет» – это казалось мне дурным пустословием».
Но это пишет уже зрелый мастер, беспощадный к дурному вкусу. В дальнейшем, отрекаясь от С. Надсона, Бунин указывает как первое свое стихотворение «Деревенский нищий», опубликованное в том же году и в той же «Родине», в № 20.
Учась в Елецкой гимназии, он живет в «нахлебниках» у мещанина Бякина, в доме которого больше ценили Кольцова да Никитина. Отсюда, наверно, и в «Деревенском нищем» прослушиваются никитинские интонации.
Видно, слишком нужда одолела,
Видно, негде приюта сыскать.
И судьба беспощадно велела
Со слезами по окнам стоять.
Сплошные глагольные рифмы! Но не забудем, что это 1887 год, а значит – поэту 17 лет.
Гимназия в Ельце была далеко не лицеем. Иван Алексеевич кончил четыре класса, и на том его образование завершилось. Еще долго Бунин будет освобождаться от мощного влияния поэтов XIX века, порой более крупных – Фета, Полонского.
Впереди большак, подвода,
Старый пес у колеса, –
Впереди опять свобода,
Степь, простор и небеса.
Но вот появляются и собственно бунинские стихи, на которые сразу обратил внимание Л. Н. Толстой.
Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной.
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.
Чтобы как-то прожить, Бунин сотрудничает в газетах, пишет передовицы для «Орловского вестника». Живет в страшной бедности, но неуклонно совершенствует свой талант, отражая в стихах русскую природу, ее аромат и краски, недоступные горожанину.
Ночь переполнила аллеи
Благоуханьем и теплом.
Пар, неподвижный и пахучий,
Стоял в хлебах. Спала земля.
Заря чуть теплилась под тучей
Полоской алого огня.
А из лощин, где распускались
Во тьме цветы, и из садов
Лились и в чащах отдавались
Все ярче песни соловьев.
Одно время Бунина одолевало стремление «опроститься», стать толстовцем. Он стал осваивать бондарное ремесло, ездил к Льву Толстому в Ясную Поляну, но Толстой ему решительно отсоветовал «опрощаться».
Иван Алексеевич переезжает вслед за старшим братом то в Харьков, то в Полтаву, работает библиотекарем земской управы, статистиком. Печатается в разных газетах и журналах.
В Петербурге впервые оказывается в 1895 году. Мы мало знаем о первой жене поэта, Анне Цакни. Они прожили вместе полтора года в Одессе, жизнь их, видимо, не удалась, но именно она вдохновила поэта на удивительные строки:
Я к ней вошел в полночный час.
Она спала, – луна сияла
В ее окно, – и одеяла
Светился спущенный атлас.
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди, –
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне.
Уже не к ней, а к дочери врача Варваре Пащенко относится знаменитое «Одиночество».
Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила – и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить...
Любовь к В. Пащенко, кончившаяся тем, что любимая вышла замуж за другого, нашла неоднократное отражение и в прозе Бунина: в «Жизни Арсеньева», в рассказах.
Поэт К. Р. (великий князь К. К. Романов) возмущался концовкой стихотворения: мол, ушла любимая женщина, а он про собаку. Что ж? Просто эти два поэта мыслили в разных художественных категориях.
В начале века в русской поэзии царили символисты, которых Бунин упорно игнорировал, хотя был знаком и с В. Брюсовым, и с А. Блоком, и с К. Бальмонтом. Стихи Брюсова он считал белибердой, о Блоке отзывался крайне неприязненно, про Бальмонта уж и говорить нечего.
Наибольшего успеха Бунин-поэт достиг в изображении русской природы. Нещадно ругаемый Буниным Блок тем не менее писал о нем: «Так знать и любить природу, как умеет Бунин, мало кто умеет. Благодаря этой любви, поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и звуковые его впечатления богаты».
Вот, например, отрывок из поэмы «Листопад»:
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной.
Березы желтою резьбой
Блестят в лазури голубой,
Как вышки, елочки темнеют,
А между кленами синеют
То там, то здесь в листве сквозной
Просветы в небо, что оконца.
Лес пахнет дубом и сосной,
За лето высох он от солнца,
И осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой.
Значительно позже В. Ходасевич заметит, что Бунин-поэт до конца остался верен своему контрсимволизму. Он упорно придерживался классического реализма и был одиноким путником в серебряном веке.
Глядело только солнце, как стилет
Чертил мой стих на изумрудной льдине,
И весело мне думать, что поэт
Меня поймет. Пусть никогда в долине
Его толпы не радует привет.
О двух писателях Бунин всегда говорил с неизменным уважением – о Толстом и Чехове. Достоевского он почему-то утробно ненавидел. Да и про Чехова-драматурга порой говорил неодобрительно: «Не надо ему писать о дворянах. Ничего он в этом не понимает. И где он в России нашел вишневые сады?»
Но стихи о Чехове назвал «Художник». Такое слово в его устах значило многое.
Он, улыбаясь, думает о том,
Как будут выносить его – как сизы
На жарком солнце траурные ризы,
Как желт огонь, как бел на синем дом.
< ... >
В груди першит. С шоссе несется пыль,
Горячая, особенно сухая.
Он снял пенсне и думает, перхая:
«Да-с, водевиль... все прочее есть гиль».
Это написано через четыре года после смерти Чехова. Имеется в виду дом Чехова под Ялтой, где Бунин часто бывал. Написаны были о Чехове и воспоминания.
В одной из автобиографий Иван Алексеевич написал: «С 1907 года жизнь со мной делит В. Н. Муромцева, с этих пор жажда странствовать и работать овладела мною».
Поэт много раз бывал в Турции, Греции, в Египте, изъездил всю Европу. Три зимы провел на Капри, общаясь с Горьким, однако к стихам последнего относился весьма иронически. Путешествия по Востоку оставили большой след в стихотворениях Бунина. А. А. Блок обратил сочувственное внимание на восточные стихи поэта, найдя, что его восприятие Востока «живо, индивидуально и пышно».
«Во имя Бога и пророка,
Прочти, слуга небес и рока,
Свой бранный клич: скажи, каким
Девизом твой клинок украшен?»
И он сказал: «Девиз мой страшен.
Он тайна тайн: Элиф. Лам. Мим».
«Элиф, Лам, Мим? Но эти знаки
Темны, как путь в загробном мраке:
Сокрыл их тайну Мохаммед...»
«Молчи, молчи! – сказал он строго, –
Нет в мире Бога, кроме Бога,
Сильнее тайны – силы нет».
Элиф, Лам, Мим – это буквы арабского алфавита, которыми обозначены некоторые главы Корана, их значение утеряно, поэтому их называют «тайными».
По многим стихам Бунина видно, что он внимательно изучал Коран и хорошо знал его.
В перерывах между путешествиями поэт иногда живет в деревне, где видит полное запустение бывших дворянских имений.
Кошка в крапиве за домом жила.
Дом обветшалый молчал, как могила.
Кошка в него по ночам приходила
И замирала напротив стола.
< ... >
Темен теперь этот дом по ночам.
Кошка приходит и светит глазами.
Угол мерцает во тьме образами.
Ветер шумит по печам.
В 1909 году Бунин избирается почетным академиком Российской Академии наук. От этого звания он никогда не отрекался и гордился им.
В стихах 10-х годов уже не отыщешь постороннего влияния. Голос поэта окреп окончательно. Несколькими штрихами Бунин рисует вполне реалистические картины, вроде:
Я – простая девка на баштане,
Он – рыбак, веселый человек.
Тонет белый парус на лимане,
Много видел он морей и рек.
Говорят, гречанки на Босфоре
Хороши... А я черна, худа.
Утопает белый парус в море –
Может, не вернется никогда!
Буду ждать в погоду, в непогоду...
Не дождусь – с баштана разочтусь,
Выйду к морю, брошу перстень в воду
И косою черной удавлюсь.
Валентин Катаев в «Траве забвения» вспоминает, какое впечатление произвели на него строки Бунина:
Вот чайка села в бухточке скалистой,
Как поплавок... Взлетает иногда –
И видно, как струею серебристой
Стекает с лапок розовых вода.
Катаев пишет: «Я был поражен. Передо мной вдруг открылась совсем простая тайна поэзии, которая до сих пор так упорно ускользала от меня, приводя в отчаяние».
При чтении некоторых стихов мурашки бегут по коже от ощущения какой-то леденящей тайны. Бунина напрасно называют холодным поэтом. Конечно, он изгоняет из своей поэзии излишнюю раскрытость, сентиментальность. Но это – пламя, заключенное в ледяной сосуд.
Это волчьи глаза или звезды –
в стволах на краю перелеска?
Полночь, поздняя осень, мороз.
Голый дуб надо мной весь трепещет
от звездного блеска,
Под ногою сухое хрустит серебро.
Затвердели, как камень, тропинки,
за лето набитые.
Ты одна, ты одна,
страшной сказки осенней Коза!
Расцветают, горят на железном
морозе несытые
Волчьи, Божьи глаза.
Революцию и гражданскую войну поэт отверг как братоубийство и дьявольщину. Об этом достаточно выразительно написано в «Окаянных днях», которые у нас долго были за семью печатями.
Стихи, написанные в январе 1916 года («Сон епископа Игнатия Ростовского»), звучат жутким пророчеством.
Сон лютый снился мне: в полночь, в соборном храме,
Из древней усыпальницы княжой,
Шли смерды – мертвецы с дымящими свечами.
Гранитный гроб несли, тяжелый и большой.
Я поднял жезл, я крикнул: «В доме Бога
Владыка – я! Презренный род, стоять!»
Они идут... Глаза горят... Их много...
И ни един не обратился вспять.
Бунин долго не решался на отъезд, надеялся на изменение ситуации, жил в Одессе. Если б не художник П. Нилус, звонивший и Луначарскому, и в местный ревком и добившийся «охранной грамоты» на жизнь, имущество и личную неприкосновенность академика Бунина, неизвестно, чем бы его одесская жизнь кончилась, потому что поэт был человеком независимым, ни перед кем не склонялся и был бельмом на глазу у многих.
Не откажу себе в удовольствии процитировать еще раз «Траву забвения» В. П. Катаева (лучшее, на мой взгляд, что написано о Бунине, тем более что при описанной сцене Катаев присутствовал): «К особняку подошел отряд вооруженных матросов и солдат особого отдела. Увидев в окно синие воротники и оранжевые распахнутые полушубки, (...) Бунин, резко стуча каблуками по натертому паркету, подошел к дверям, остановился как вкопанный, странно откинув назад вытянутые руки со сжатыми изо всех сил кулаками, и судорога пробежала по его побелевшему лицу с трясущейся бородкой и страшными глазами.
– Если хоть кто-нибудь осмелится перешагнуть порог моего дома... – не закричал, а как-то ужасно проскрежетал он, играя челюстями и обнажив желтоватые, крепкие, острые зубы, – то первому же человеку я собственными зубами перегрызу горло, и пусть меня потом убивают! Я не хочу больше жить!
Мне тут же вспомнились строки его стихов:
«...веди меня, вали под нож в единый мах –
не то держись, зубами всех заем – не оторвут!»
Но все обошлось. «Охранная грамота» спасла. Однако дальнейшие события его ожесточали все более, и наконец на палубе французского парохода поэт покидает родину.
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьется сердце горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!
Живя во Франции, Бунин писал в основном прозу, стихов очень мало. За роман «Жизнь Арсеньева» в 1933 году ему была присуждена Нобелевская премия. Он ее щедро раздавал, а в войну, не идя на сотрудничество с оккупантами, жил в бедности. Бунин дожил до весьма преклонного возраста, сохраняя до последних дней ясность ума. Перед смертью читал Толстого, и на глаза ему попались страницы «Воскресения», где иронически описывается церковная служба. Иван Алексеевич был этим крайне раздосадован и повторял все время: «Как он мог, как он мог…»
Как завещание поэта звучат его стихи:
Молчат гробницы, мумии и кости, –
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.
Бунин своими книгами вернулся к нам едва ли не первым из писателей, покинувших родину. Его стали издавать в 50-е и в 60-е годы. Сейчас ясно, что это классик русской литературы, взыскательный художник, для которого характерны благородная сжатость и ясность и совершенное неприятие всякой экспериментальной игры, всяких формальных поисков.
Все сказанное относится и к его поэзии.
Литература
1. Адамович Г. В. Бунин. Воспоминания // Знамя. 1988. № 4.
2. Бастанов А. Возвращение памятью (об Иване Бунине). – М.: Молодая гвардия, 1983.
3. Бахрах А. Бунин в халате // Слово. 1990. № 10.
4. Бунин И. А. Несрочная весна. – М.: Школа-пресс, 1994.
5. Зайцев Б. Бунин // Наше наследие. 1990. № 3.
6. Мальцев Ю. Бунин. – М.: Посев, 1994.
7. Михайлов О. И. А. Бунин. – М.: Наука, 1967.
8. Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. – М.: Сов. писатель, 1989.
9. Славецкий В. Мне кто-то должен сострадать. Зачет по Бунину // Литературная учеба. 1986. № 4.
10. Станюта А. Дни Бунина (страницы творческой биографии) // Дружба народов. 1991. № 11.
11. Ум-эль-Банин. В Париже после войны // Слово. 1990. № 10.
12. Ходасевич В. О поэзии Бунина // Литературная учеба. 1988. № 2.
13. Шаховская 3. Отражения (главы из книги) // Север. 1990. № 3.