Витек был из той породы людей, которых в народе насмешливо величают шнырями или хануриками — невысокий, тощий, неопределенно возраста «за тридцать», с мутными бесцветными глазами, со следами вырождения и трудного детства на плоском загорелом лице, с характерной походочкой и не менее характерной речью, выдававшей обладателя с головой. Сидел Витек по мелочи, но не единожды. Начал он свой блатной роман с зоной, как водится, еще по малолетке. Судьба его не то, чтобы не задалась, а изначально не могла сложиться никак иначе, поскольку Витек не совершил в этой жизни ничего экстраординарного, лишь повторяя путь своего шалопутного папаши: хулиганка — драка — кража — тюрьма. Отец в итоге так и сгинул где-то по лагерям. Мать давно смирилась и махнула рукой на обоих — проклятые гены! — потихоньку залечивая свое разочарование водочкой, пока очередной сожитель в пьяном угаре не прибил. Покосившиеся семейные пенаты живо прибрала к рукам старшая сеструха, устроившаяся в жизни лучше прочих — ее муж хоть и был алкаш, но из тихих и даже работящих. Нет-нет, а и приносил копеечку в дом, не все пропивал.
В общем, в очередной раз откинувшись с зоны, оказался Витек, как оторванное от корня перекати-поле — ни кола, ни двора, ни работы, ни бабы какой жалостливой. Сунулся было к сеструхе, но та брату не обрадовалась — мол, собьешь с пути мужика мово, еще вместе присядете. Иди-ка ты отседова по добру, по здорову. Пригрозила ментами. Витек обложил стерву матом, но снова возвращаться за решетку не хотелось. Пришлось идти куда глаза глядят. Из всей собственности были у него четкие зоновские четки, немного денег, да кое-какие шмотки — все на нем.
Как-то так, пытаясь устроить вольную жизнь, перебиваясь мелкими кражами, ночуя по знакомым и затрюханным «малинам», Витек и прибился к цыганскому табору. Цыгане жили весело и шумно в старом съемном домишке на окраине города — гуляли на широкую ногу, песни орали, матом ругались от мала до велика и работу, как и он сам, не уважали. А еще у них всегда было, чем раскумариться. Не то, чтобы Витек был конченным нарколыгой, за дозу способным родную мать прирезать, но разве в его жизни было так много удовольствий, чтобы еще от такого кайфа отказываться? Цыгане его не прогоняли — пусть живет, раз хочет, однако и за своего не считали. Женщины — черноглазые, бойкие, над ним посмеивались, дразнили, однако руки распускать не позволяли. Мужчины смотрели свысока, помыкали. Витек матерился, выпендривался, а потом делал, что было велено. Деваться ему все равно было некуда.
Как-то раз в один из погожих осенних деньков в съемном домишке сорвало кран, гусаком торчавший во дворе. Вода хлынула, заливая все на своем пути. Вооружившись тем, что оказалось под рукой — длинными отвертками, Витек с еще одним молодым парнем решительно взялись за устранение течи. Никакого вентиля, однако, обнаружить не удалось, и Витек решил было перекрыть таковой прямо в распределительном колодце. Однако оказалось, что сметливый сосед, устав покупать новые люки, исчезавшие по ночам в неизвестном направлении, накрыл колодец листом железа и все это тщательно закопал. Вымахавшая за долгое лето трава отлично скрыла его от любопытных глаз. Самого новатора не оказалось дома, а копошившиеся по хозяйству вместе с нанятыми работягами другие соседи сами не помнили, где тот люк, сухо бросив Витьку: «Ищи, он где-то там», и отказавшись угостить трудягу сигаретой или хотя бы насваем.
— Во шнырь, — гыгыкнули они между собой, когда он отошел.
— Угашенный по-моему, ты глаза его видел? Ща он навертит в том люке…
Витек на них даже не обиделся. Он презирал этих чернорабочих тем самым, кипучим классовым презрением. Кто они такие?! Мужики, работяги — тьфу! Грязь под ногтями. А он — блатной! А то, что им цыги помыкают, так это кому видно-то? Живут одной семьей, вот он для этой семьи все делает, понятно?
Матеря на чем свет стоит и проклятый кран, и проклятый колодец, и чертова соседа, Витек с цыганенком излазили все кусты под забором. Отбросив отвертку, для углубленного поиска он вооружился добротными советскими вилами на крепкой ручке. Впрочем, тыканье зубьями в твердый сухой суглинок не принесло желаемых плодов — колодец словно провалился, а хозяева наседали, требуя немедленного прекращения потопа.
— Я ща главный вентиль перекрою, на всю улицу! — пригрозил Витек тем самым соседям с их работягами.
— А у тебя разрешение на то, чтобы в тот колодец лазить, есть? — поинтересовался один из рабочих насмешливо, оперевшись о лопату, которой копал траншею под опалубку. — Ты кто такой? В Горводоканале работаешь?
— Я — сантехник! — с вызовом соврал шнырь.
— Ну-ну, — иронично отозвался тот и вернулся к своему занятию. Витек озлобился еще больше. Ему сделалось тоскливо. Полезет в этот долбаный колодец, а жильцы потом ему пилюлей вломят. А может, даже ментов вызовут. Ему сделалось совсем грустно. Да черт бы с этой протечкой, чего он носится тут, икру мечет? Его это хата что ли? Помыкают как собакой за паршивый кусок хлеба и дозу! Кому надо — тот нехай и затыкает. Руслан вот, боров какой — сядет и жопой колодец закроет.
Размышляя так, перебирая и растравливая свои обиды, Витек устремился вниз по улице, прочь от дома, где никто не любил и не ценил его, где никому он не был нужен. Да ну все это к чертовой бабушке! Не вернется он туда больше. Все барахло его нехитрое при нем. И только тут Витек заметил, что руки его все еще сжимают добротные хозяйские вилы.
«Ваще ништяк, не совсем пустой ушел», — подумал он: «Вон какие — сто лет им сносу не будет. Продам. Хватит на пожрать, может, даже на чекушку. А там… эх, трава не расти!».
Задумываться над долгосрочными перспективами Витек не умел — семья не научила, а в тюряге это вовсе не требовалось — там хозяин с государством за него наперед думали.
Через какое-то время ноги вынесли ханурика на широкую оживленную улицу, на которой полным ходом шел субботник — жильцы сгребали опавшую листву, бумажки, пустые бутылки, сухие сорняки граблями, а работники коммунальной службы собирали все это добро в старые покрывала, мешки, и таскали к тракторенку с прицепом. Витьку ужасно хотелось курить, и он притормозил возле одной группы трудящихся с целью стрельнуть сигаретку, но едва успел раскрыть рот, как на него едва не с кулаками налетел мужик с мятой папкой подмышкой. Начальник какой, бригадир что ли?
— Че ты встал? Нет, че ты встал, время идет, обед скоро! — он ткнул наручные часы немного обалдевшему Витьку прямо в нос и прикрикнул на остальных. — Пошевеливаемся, мать вашу растак, у нас по плану еще соседние улицы!
И унесся подгонять и понукать дальше.
— В самом деле, не стой столбом! — бросил Витьку один из рабочих в оранжевой замызганной жилетке. — Быстрее сделаем — быстрее пожрем да перекурим.
Обед… это слово подействовало на бывшего зэка как заклинание. В пустом с утра желудке предательски заурчало. А, хрен с ним… Кто узнает-то, если он разок и поработает? Не зашквар, поди, все равно не то, что с петушней из одной посуды похавать. И, решившись, он с размаху воткнул вилы в сноп сухой травы и метнул ее в кузов тракторенка.
Обед подвезли и впрямь скоро. Не лососина с трюфелями, конечно, но и куда как получше тюремной баланды. Намахавшийся вилами Витек с аппетитом смел свою порцию, с кайфом затянулся выпрошенной сигаретой, но тут на него снова налетел бригадир.
— Куда жилет уже дел?! Почему без жилета?!
— Так эта… не выдавали мне, — прохрипел Витек возмущенно.
— Почему не выдавали?! Бардак! Без жилета не положено! Как фамилия?
Записав ФИО, темпераментный начальник куда-то снова умчался, а мужики понимающе похлопали Витька по плечу — мол, ну вот такой он у нас, шибанутый слегка. Но по деньгам не обижает, зарплату не задерживает.
После обеда Витек по инерции вернулся к нехитрой работе, начисто позабыв и о цыганах, и о прорыве их водопровода. Чокнутый бригадир снова принесся, отругал его за то, что тот до сих пор не оформлен как положено, велел занести документы в отдел кадров завтра же, сунул ему оранжевый жилет и побежал дальше. Пожамканный паспорт вместе со справкой об освобождении лежал у Витька в кармане рубашки. А трудовую можно в ближайшем переходе купить. Старую скажет, потерял… Или на прежней работе не отдали. Что самое странное, его эта перспектива даже не ужаснула. А че? Кормят, зарплату платят, жилетку вон выдали. Может, и комбез дадут… Потом, как схолодает. Работа — дурак справится, университетов для нее кончать не надо.
На закате рабочего дня Витек метнул вилы в кузов тракторенка, к остальным инструментам, выяснил у мужиков, куда завтра подъехать, и отправился ночевать к одному приятелю. Тот рожу скорчил, конечно, но на пару ночей пустил. Утром Витек пробудился ни свет ни заря, тщательно умылся, причесался, и отправился на работу, как нормальный человек. Перед отделом кадров замялся было, опасаясь, что из-за отметок о судимостях его принимать на работу передумают. Но кадровичке на это было плевать.
— Что ты у нас тут попереть-то можешь, вилы или грабли что ли? — хохотнула она и окинула Витька томным изучающим взором. Так начался его трудовой путь в честную жизнь. А там и женщина хорошая сыскалась, через месяцок-другой где-то. Не кадровичка, конечно, но тоже баба справная, а главное, смирная и молчаливая. Жалела его — кормила вкусно, любила сладко. Витек переехал в ее маленький домишко и истово взялся приводить его в порядок. Соседки, не скрываясь, в голос завидовали такому счастью, зазывали к себе, но он если и ходил — так только по делу, потом сразу домой. Витьком, кличками тюремными, шнырем и хануриком его более не величали. Жена звала Витенькой, ее сынишка — папкою, сослуживцы — Иванычем. Дела на работе шли в гору, с наркотой он завязал, водочку употреблял только по праздникам. В перспективе светило даже повышение по службе.
А вилы те Витек потом отыскал среди прочих, по добротной ручке с приметной щербинкой, и домой принес. Начистил до блеска, ручку отполировал и в сарае в уголок поставил. Вилы судьбы, мать их растак…