«Есть только два способа прожить свою жизнь.
Первый – так, будто никаких чудес не бывает.
Второй – так, будто все на свете является чудом»
Альберт Эйнштейн
* * *
Командировка в Китай подходила к концу. Контракт на мега-проект
наконец-то, был подписан, обеспечив меня и моих разработчиков
достойным заработком на ближайшие год-два. Работая проджект
менеджером крупной IT компании, я научилась балансировать между
руководством, заказчиком и исполнителем с максимальной пользой для
всех. Вот и на этот раз, польза есть, а сил уже нет - ни душевных, ни
физических, ни чисто гипотетических. И если бы мне предложили пройти
тест «каким фруктом вы себя ощущаете в данный момент?» я бы сказала,
что хотелось бы - изумительной фэйхоа, хотя по сути - унылый урюк.
Согревала меня лишь мысль о заслуженном небольшом отпуске, для
которого наш дом в деревне был идеальным местом.
До рейса оставалось более трёх часов, и я отправилась на сувенирный
рынок в Гуанчжоу. В бесконечных шоу-румах пятиэтажного центра взгляд
притягивали свитки с иероглифами и денежные деревья, монеты Фэн-Шуй
и нефритовые статуэтки драконов. Восхищали этнические платья ципао и
палантины, достойные королей, изысканное постельное бельё из
натурального шёлка и тончайший фарфор для чайных церемоний.
Я купила маме китайский зонт от солнца, дочкам – бижутерию, мужу –
бриаровую трубку и ещё много всякой всячины про запас: чётки,
акварельные краски, ножи для сигар, мягкие игрушки. Уже на выходе,
сквозь непрерывный людской гомон, я вдруг услышала изумительный по
красоте и протяжённости звон. Это было глубокое, пронзительно-нежное
дрожание одной единственной ноты, но мне казалось, что звучит симфония
– неземная, заоблачная, восхитительная.
Витрина, освещённая множеством лампочек, внезапно потемнела, и из-за
бамбуковой ширмы вышел старый тибетский монах в халате
приглушённого бурого цвета и длинной красной накидке, закреплённой на
левом плече. Он слегка поклонился, развёл руками, и в воздухе
засветились удивительные бронзовые пиалы – маленькие и большие,
наполненные огненным свечением и изрезанные золотыми орнаментами.
Старик провёл деревянным пестиком по краю одной из них, коснулся
второй, третьей… и волшебное звучание, словно нарастающий
колокольный звон, заполнило собой всё вокруг. Казалось, будто
невидимый чудесный ластик в одно мгновение стёр мирскую суету, оставив
в чудесном ореоле лишь меня, монаха и его дивные поющие чаши.
Я протянула кошелёк и он, взяв из него лишь юань, поднёс мне одну из
них – красно-рыжую с серебристым расписным дном.
- Спасибо, - пролепетала я на трёх языках и, внезапно ощутив
невероятный прилив энергии, сбежала по неспешному эскалатору, поймала
такси до аэропорта и в считанные минуты оказалась у трапа самолёта.
Усевшись и пристегнув ремень, я настроилась на сон – долгий и
окрашенный последними впечатлениями. Придерживая на коленях пакет с
чашей, я прильнула к иллюминатору и залюбовалась тем, как
стремительно уменьшаются пагоды и небоскрёбы, как вечернее солнце
оседает в ватный ворох облаков и как ему на смену неспешно плывут
сумерки.
Под их тёмной пеленой я разглядела горную гряду, разделённую змейками
рек на восемь частей. Она напоминала цветок лотоса, в центре которого
сверкал воистину царский дворец, к востоку и западу искрились два озера
в форме полумесяцев, к югу простирался парк сандаловых деревьев, а на
севере толпились алтари и священные идолы. Мне казалось, что бронзовая
чаша излучает пульсирующее тепло и еле слышно баюкает меня
видениями о бездонной вазе с драгоценностями, о корове и дереве,
исполняющих желания, об урожае, который не сеяли и каменных лошадях,
обладающих силой ветра.
Перед моим взором проходили люди с просветлёнными лицами,
облачённые в белые одежды. Ощущая их лёгкое дыхание, я была уверена,
что они умеют читать мысли и предсказывать будущее, что им под силу
становиться невидимыми и перемещаться со скоростью света. Среди них я
узнала и тибетского монаха из Гуанчжоу. Он кивнул мне и тихо сказал:
- Это была Шамбала. Она восхитительна, но всего лишь - промежуточный
этап между сансарой и нирваной. Она – лишь путь к высшей цели за
пределами добра и зла…
- Спасибо… thank you… се се (кит.) – пролепетала я и с блаженством
окунулась в тёплый, обволакивающий, долгожданный сон.
* * *
Будничные хлопоты я до поры оставила в городе, взяв в трёхдневный
отпуск лишь хорошее настроение и сувениры для соседей. Близкие с
пониманием отпустили меня на дачу и долго махали с балкона вслед: мама
- под зонтиком, муж - с трубкой во рту, а дочки-первоклашки - с
диадемами в длинных светлых кудряшках.
Домик в деревне встретил меня лазоревой поляной барвинка у крыльца и
восторженным «ой!» покосившейся двери. Здесь витала весна! Звенели
синицы, в яблоневых цветках купались шмели, сверкали ослепительные
блики на стёклах солнечной веранды, а на розовато-зелёных головках
тюльпанов уже проступала тонкая алая жилка.
Пробежав по скрипучим половицам, я распахнула окна и вдохнула сочный
аромат трав, а потом, наскоро разобрав вещи и облачившись в «местный»
ситцевый балахон, с гамаком на плече, вышла во двор.
Утро было раннее, но я была уверена, что соседи уже разъехались по
делам. Валюха, толстушка средних лет - с прищуренным взглядом и вечной
сигаретой в углу рта, несомненно, отправилась на мопеде в сторону рынка
- торговать петрушкой, базиликом и клубнями георгинов. Ей я подарю
саженец Годжи, пусть радуется диковинке с Тибета. Восьмидесятилетняя
бабушка Тася, конечно, уже пасёт своих коз на лугу, ей в подарок -
ночнушка с вышитой канвой. А наши друзья Аня и Гриша, с которыми мы
знакомы больше двадцати лет, наверняка, поехали в город на работу.
Тихая и мечтательная Анечка работает дизайнером, а Гришка - балагур и
весельчак, спорщик и любитель коньяка, преподаёт историю в школе. Для
них я привезла коллекцию зелёного чая и прелестный заварочный
чайничек.
Качаясь в гамаке, я представила себе эти встречи. Валя смутится и в знак
благодарности одарит меня скирдой укропа, ведром навоза и рассадой
капусты, я буду отказываться, а она, прокуренным баском скажет: «Тогда
курицу тебе подарю — несушку. Ох, она и умная у меня, Дашкой зовут!»
Эта история повторяется из года в год, только имена куриные меняются. Я
положила за щёку кусочек шоколада и улыбнулась от счастья.
А баба Тася обновку тотчас примерит и, цокая языком, предложит козьего
молока и козьей шерсти — сколько угодно! Ну, а Аня с Гришей устроят
чаепитие до полуночи, с задушевными беседами о сокровищах скифов,
творчестве Сальвадора Дали, о живописи и археологии, о достоинствах
текстильных обоев и новых версиях гибели Атлантиды.
Прошлый летний сезон мы с ними закрыли в конце октября. Мужчины
удили рыбу на, заросшем водяной мятой, берегу, Аня у мольберта
рисовала золотую осень, осыпающуюся в речное зазеркалье, а я с дочками
жарила колбаски на костре и резала салат из гигантских помидоров,
овечьего сыра и кинзы.
Я прикрыла глаза и, продолжая раскачивать гамак, стала отрешённо
вслушиваться в доносившийся издалека деревенский гул - рычали
мотоциклы и ревели бензопилы, перестукивались молотки, лаяли дворовые
псы, визжали дети и журчали поливочные вертушки. Деревенскую
«рапсодию» нарушил телефонный звонок. Увидев высветившийся номер
Григория, я первая воскликнула:
- Приве-еет! А я на даче, жду вас!
- Привет... у нас тут такое дело... Аня в реанимации, врачи сказали, что
счёт идёт на часы.
Я не находила слов, и Гриша, почувствовав это, добавил:
- Почки. Два дня назад скорая забрала.
- Но ведь она никогда, ни на что не жаловалась. А если даже и так,
миллионы людей живут с больными почками, и даже с одной почкой!
- Аннушка в критическом состоянии, жидкость из лёгких не смогли
откачать - сердце слабое, диализ по той же причине невозможен, отёки страшные.
Она никого не узнаёт. Больше говорить не могу, ночь проведу в городской
неотложке, завтра позвоню.
Я смотрела в одну точку и не могла собраться с мыслями. В моей голове не
укладывалось такое стремительное развитие болезни у сорокалетней
женщины, ведущей здоровый образ жизни. Я гнала дурные предчувствия,
мысленно твердя о том, что в реанимации её спасут, она обязательно
выздоровеет, и будет жить долго, хотя бы потому, что строила грандиозные
планы и не все из них успела осуществить. Она мечтала объездить с
кинокамерой весь мир – Индию, Зеландию, Японию, освоить гончарный
круг, полетать на дирижабле, научиться вязать ирландские кружева и
когда-нибудь, если на голову свалятся шальные деньги, приобрести
картинную галерею. Я вспомнила её серо зелёный, глубокий взгляд и
утешительную фразу на все случаи жизни – «будет, что вспомнить»
Чтобы укротить эмоции, остаток дня я провела с граблями и лопатой в
руках. К вечеру поднялся ветер, небо затянули тучи и я, завернувшись в
меховой плед, прилегла на веранде. Всю ночь жестяной жёлоб гудел и
скрипел от проливного дождя, и я не могла сомкнуть глаз. Я вспоминала
молодых Анечку и Гришу, вручающих мне приглашение на свою свадьбу.
Это была не привычная открытка с розами и обручальными кольцами, а
чёрно-белая фотография: на фоне деревянной калитки старого
загородного дома они стояли, обнявшись и придерживая велосипеды,
уткнувшиеся друг в друга передними колёсами. Возможно, они до сих пор
бы ехали параллельными дорогами, если бы влюблённые велосипеды не
свели их тогда, преднамеренно сбившись с пути. Анюта в тот день впервые
села за руль старого «Орлёнка», годами валявшегося в сарае, а Гришка –
тогда ещё кудрявый и без малейшего намёка на лысину, впервые свернул с
окружной трассы в нашу деревеньку под названием Барвенково.
А в семь утра я узнала, что Аня умерла.
* * *
После похорон мы с Гришей остались в садовой беседке вдвоём. К тому
времени все уже разъехались, перемыв посуду и наведя относительный
порядок. На столе остались лишь коньяк, поминальные пироги и конфеты.
Чёрно-белый кот Шеридан, названный так в честь известного ликёра,
пристально, с немым укором смотрел на хозяина из-под стола.
- Скучает, она его баловала, мон-Шером называла. Да, Шер, осиротели мы
с тобой, - он вновь наполнил рюмки и добавил: - Куда только за последние
два месяца нас не направляли, какие только обследования не назначали, а
диагноз так и не смогли поставить. Пиелонефрит лечили,
гепатит, аритмию, да только после очередного курса что-то новое
появлялось – то головокружения, то одышка, то блуждающие боли. Таяла
Аня на глазах, хоть подозрение на онкологию и не подтвердилось. Неделю
назад мы отправили все исследования знакомому доктору в столицу и
получили запоздалый вердикт: системная красная волчанка без кожных
проявлений. Эта коварная гадина годами не даёт о себе знать, а от
банального сезонного вируса может активизироваться. Представь,
иммунитет убивает организм изнутри, борясь с собственными клетками -
поэтому так много симптомов.
Слёзы лились по моим щекам непрерывным потоком, я даже не пыталась
сдерживать их, а Григорий сгрёб в охапку свои квадратные плечи и курил,
курил, курил.
- Гриш, - я обняла его, - прости, что без твоего ведома положила Ане
акварельные краски. Я их привезла из поднебесной и подумала, что на
небесах ей без акварели – никак. У твоей жены был дар превращать в чудо
даже обыденные вещи, а уж ТАМ перед ней откроются новые горизонты.
ТАМ всё лучше, ярче, чище! Я так говорю, потому что видела Шамбалу,
чувствовала её пульс, её звучание, её народ.
- Э-ээ, дорогая, тебе наливать больше нельзя…
- Брось, я серьёзно! Вот ты веришь в Атлантиду?
- Это другое дело. Легенда о ней живёт больше двух тысяч лет, рождая всё
новые и новые гипотезы. Например, вулкан Ампер и подводная скала
Жозефин когда-то были островами и именно в том районе Атлантики были
обнаружены подводные развалины древнего города с улицами и
площадями. А то, о чём ты говоришь, весьма спорно, это не научная теория
и зависит от личностных предпочтений. Хотя, легенда о Чаше Грааля,
пришедшая с Востока, является одной из многочисленных версий о
Шамбале.
- Вот видишь! На самом деле есть множество убедительных теорий о том,
что наша жизнь – лишь отрезок пути. С теми, кого мы теряем здесь, нам
ещё предстоят встречи. Кстати, а где Анин велик? Ну, тот, у которого
переднее колесо взбрыкнуло, и она понеслась с косогора прямо тебе
навстречу.
- Да, - сосед расплылся в улыбке, - то был судьбоносный «велопробег». А
велосипед на днях украли. Залезли в сарай и, что странно, кроме него, ни
на что больше не позарились.
- Пусть этот вид транспорта останется для тебя в прошлом, избавься и от
своего и подумай о дирижабле! А сейчас я хочу подарить тебе необычную
вещь. Она сумеет донести слова, которые ты не успел сказать в те края,
где никто из нас ещё не был, и эхом вернёт то, что ты хочешь услышать в
ответ, - я вынула из пакета бронзовую чашу, поставила на стол и
осторожно провела деревянным стиком по её краю.
Раздалось продолжительное мелодичное звучание, от которого мурашки
пробежали по телу, а к горлу подступил ком. Красно-рыжая чаша
засветилась, словно раскалённый на огне чан и столб мерцающих искр из
неё взмыл ввысь, до самого неба. Казалось, что они коснулись звёзд и те,
подхватив мелодию, усилили её множеством чудных, и в то же время
земных, знакомых каждому, оттенков - металлическое позвякивание
связок ключей и праздничный звон хрусталя, пение кенара в золотой
клетке и стон вольной гитарной струны, музыка страданий, рождений,
восторгов, смирения и разлук. Это была вечная мелодия жизни – та,
которую мы часто не слышим или не хотим слышать, отдавая предпочтение
чему-то мимолётному, поверхностному, не стоящему даже сотой доли
одного юаня.
* * *
На следующий год, как раз на Пасху, я с семьёй приехала на дачу. Был
месяц май, и цветущие сады стояли, словно после обрушившихся
аномальных снегопадов. Девчонки мои тут же полезли в сказочный домик
на грецком орехе, муж стал открывать ставни и растягивать шланги, а я
подошла к забору и, раздвинув гибкие ветви шелковицы, заглянула в
соседний двор.
То, что я увидела, заставило меня улыбнуться: Григорий, в трусах и
фартуке
стоял у мольберта и, макая кисть в трёхлитровую банку со строительными
белилами, рисовал на холсте нечто абстрактное. Я долго всматривалась и,
наконец, разглядела белые облака, белые лилейные тюльпаны, и белые
участки тела кота Шеридана – задние лапы с задранным вверх хвостом.
Для человека, раньше умеющего изображать лишь шариковой ручкой
«точку, точку, огуречик…» это был художественный прорыв!
- Гриша, привет! – крикнула я. – Шедевр под названием «Белая весна»?
- О, с приездом! Да-да, весна! Поскольку я начинающий живописец,
обхожусь одной краской. Я пишу, а мон-Шер поёт серенады! – он
развернулся ко мне, и я расхохоталась над его тараканьими усиками а-ля
Сальвадор Дали.
- Это не всерьёз, не подумай, - он вытер руки о фартук. – Вдали от
учеников позволительны эксперименты. Приглашаю вечером на огонёк –
пообщаемся. Я тут присмотрел недорого торговый павильон - разваленный,
но зато место бойкое. Хочу отремонтировать к осени, и открыть в нём
Галерею, первая выставка будет для детей. В школе объявил даже, чтоб
каждый за лето по одной картине нарисовал.
- Мы в доле! У меня как раз непредвиденная премия намечается! Как
стемнеет, разжигай мангал - придём колбаски жарить.
Ещё я хотела сказать о том, что мои двойняшки тоже с удовольствием
нарисуют лето, и о том, что мы приобрели гончарный круг, и что если
первые картины и первый глиняный горшочек выйдут у нас комом или
боком, то – «будет, что вспомнить»!!!
Григорий победно поднял над головой поющую тибетскую чашу и, помахав
мне стиком, легонько стукнул о её край. Раздался изумительный по красоте
и протяжённости звук, напоминающий пронзительно-нежное дрожание
колокольчика. Он становился всё тише и тише, пока полностью не
растворился в нарастающем колокольном звоне нашей деревенской
церквушки.
Поставив на стол блюдо с пасхальными куличиками, украшенными
глазурью и разноцветной присыпкой, я подумала о том, что Шамбала,
несомненно, существует. Только у каждого она своя и беречь её нужно
здесь и сейчас, потому что на следующих этапах вечного пути нас ждут
совершенно другие чудеса.
* * *