Сложное время (печатается в сокращении)
…30-е годы были сложным, неоднозначным периодом в истории города и страны. Мне они запомнились больше светлыми своими сторонами, хотя многие, не до конца понятные мне тогда явления омрачали, казалось бы, безоблачное наше существование.
В 1936 году осуществилась наконец мечта моего дедушки Ефима Ивановича Решеткина о собственном доме. Дедушка работал старшим бухгалтером в сплавной конторе и вместе с тремя своими сослуживцами, взяв в банке ссуду, сумел построить на пустыре возле Соляного парка большой двухэтажный дом с четырьмя огромными трехкомнатными квартирами. В 1936 году мы переехали в только что отстроенный дом и справили новоселье.
Кстати, дом наш, располагавшийся на углу улиц Максима Горького и Карла Либкнехта (№ 8 по улице Горького), сохранялся до самого последнего времени…
Тридцатые годы вообще отличались внешней приподнятостью, праздничностью, торжественной помпезностью. Это было поистине время праздников и широкого веселья. В декабре 1936 года, после принятия первой («Сталинской») конституции, состоялись выборы в Верховный Совет СССР, внешне вылившиеся во всенародное праздненство. В Череповце эти первые выборы были встречены довольно доброжелательно, с энтузиазмом. Город выглядел празднично. Массовых репрессий еще не было (все аресты шли в верхах), и нарядно одетые люди бодро и осознанно (как представлялось тогда) шли голосовать за Сталина и советскую власть.
Появилось много стихов в честь выборов. Мы их заучивали наизусть, а потом с выражением декламировали в школах на торжественных линейках и уроках (я училась тогда в 1-м классе школы № 4). В памяти случайно сохранились строки одного из таких стихотворных «шедевров»:
Это будет очень скоро, это будет в декабре.
Крыши, парки и заборы будут в снежном серебре.
Ветер в городе и селах будет флаги развевать,
Встану рано в день веселый, разбужу отца и мать.
Разбужу пораньше брата, восемнадцать лет ему.
И в Совет он депутата выбирает потому.
Я бы Сталина родного тоже выбрала в Совет,
Только мне до дня такого ждать осталось восемь лет.
С малышами посижу я, приготовлю им обед;
Старой бабушке скажу я: «Все на выборы в Совет!»
К этому же времени относится и еще одно, по-настоящему праздничное и радостное событие: Новый (1937!) год впервые после некоторого перерыва встречали с елкой. После снятия запрета откуда-то (не из старых ли нэповско-революционных запасов?), как по мановению волшебной палочки, возникли блестящие шарики, украсившие елку ярким сиянием…
Но признаки больших потрясений явственно ощущались уже и в Череповце. Как-то вечером, после ужина, дедушка читал вслух газету, в которой была напечатана стенограмма процесса над «врагами народа». Из всех «врагов» запомнились только фамилии Ягоды и Левина. Врач Левин, судя по стенограмме, подробно рассказывал, как он отравил Горького во время его болезни. Ягода тоже «откровенно» признавался во всех преступлениях. Слушать их откровения было страшновато. В то время мы еще не знали, что процесс фальсифицирован…
Вскоре беда постучалась и в наш дом.
После комнаты-клетушки в коммуналке новая трехкомнатная квартира казалась нам необыкновенно просторной для троих. А тут еще нашлось немало желающих стать нашими квартирантами. В конце концов бабушку уговорили сдать внаем одну из наших комнат. Из многих претендентов она выбрала двух девушек-сестер. Это были административно высланные из Ленинграда русские немки – сестры Магда и Марта Кондратьевны Фрейфельд. Несколько ранее в Череповец были высланы и их сестры – Мария и Эльза с мужем и маленьким ребенком.
Сестры Магда и Марта Фрейфельд вели в нашей 4-й школе уроки немецкого языка (это был единственный иностранный язык, преподававшийся в то время у нас в школе).
Это были миловидные, вежливые, аккуратные девушки. Они были очень приветливы и старались между делами говорить со мной только на немецком языке, что мне очень нравилось.
Жизнь нашей квартиры как-то оживилась, посветлела с появлением сестер. Да и у девушек все, кажется, складывалось благополучно. Работа им нравилась, к новому быту Магда и Марта приспособились быстро. А однажды зимой (по-видимому, это уже шел зловещий 1937 год) к Марте вдруг приехал красивый, черноволосый, энергичный молодой мужчина – жених (к сожалению, не помню, как его звали). Все от него были в восторге: бабушку он покорил тем, что не курил; меня – тем, что со мной и моей подружкой Инной играл в снежки и катал нас на санках; дедушку – возможностью говорить с ним о чем угодно. Сам же он, без сомнения, был без ума от Марты, на которую поглядывал нежно и с любовью. По профессии он был врач и приехал, чтобы увезти свою невесту на Украину, где жил и работал. Но Марта отложила отъезд до лета, так как хотела доучить своих детей до конца учебного года. Увы, планам ее не суждено было осуществиться.
Недели через три после отъезда гостя среди ночи к нашему дому подъехал черный воронок и увез обеих сестер. Предварительно перетряхнули все их вещи, а комнату опечатали. Забрали и мужа Эльзы. Она осталась одна с маленьким ребенком, которому не было еще и года. Одна – на частной квартире и без средств к существованию. Когда с дверей комнаты сестер Фрейфельд сняли печати и разрешили взять вещи, мы с бабушкой носили что-то Эльзе. Сейчас даже вспомнить страшно: заплаканная молодая женщина, одна с маленьким ребенком – в холодной, неуютной комнате. Потом, кажется, ее выслали куда-то еще…
Марте и Магде дали по 10 лет. Кто и за что? – не знаю. Все это было тогда тайной, и бабушке кто-то сказал об этом под большим секретом.
Сестры выжили в сталинских лагерях. Марта встретилась с женихом, они поженились. Муж ее после 1956 года преподавал в Ленинградской военно-медицинской академии, там же работала и Марта – преподавателем немецкого языка. Обо всем этом поведала сама Марта, приезжавшая в Череповец около 1969 года…
После ареста сестер Фрейфельд комната некоторое время пустовала. Потом в ней поселилась Лидия Александровна Аман (тоже из административно высланных немцев) вместе с тремя детьми – Сашей, Мишей и Шарлоттой. Это были выселенные из Стрельни (Ленинградская область) родственники «врага народа». Вообще бабушка всегда была против семейных соседей, но на этот раз уступила. Да и не могла не уступить, не пожалеть гонимых, несчастных людей. К тому же слишком жива еще в памяти была трагедия, произошедшая с Магдой и Мартой… У Л.А. Аман в Череповце жила сестра – Анна Александровна Эйдемюллер, работавшая директором средней школы № 1. По этой причине Лидия Александровна с детьми и оказалась в Череповце. Правда, пробыли они у нас недолго. Через некоторое время их снова выслали – куда-то дальше, на восток…
В конце 1937 года нашу семью посетило еще одно горе: был арестован мой отчим – Дмитрий Логинович Кулаков, работавший учителем биологии в селе Яргомж около Череповца. Там они жили вместе с моей матерью – Александрой Ефимовной, учительницей начальных классов, - и четырьмя детьми (младшему, Борису, было полгода). Дмитрий Логинович не был ни революционером, ни контрреволюционером. Он просто жил и честно, с увлечением работал. Неудачное высказывание о Сталине, услышанное коллегой-сексотом, стоило ему жизни. Д.Л. Кулаков был обвинен в попытке организовать восстание против советской власти в Абаканове. В истинность такого обвинения не верили, наверно, и сами судьи. Тем не менее Дмитрий Логинович получил «десятку», да и сгинул где-то в сталинских лагерях. Он был реабилитирован лишь посмертно.
Шли аресты, гибли люди, а жизнь продолжалась своим чередом. Внешне все выглядело вполне благопристойно и благополучно. И даже праздничная атмосфера не утрачивалась: произносились здравицы в честь Вождя и Отца, звучали патриотические стихи и песни, слышался топоток отплясывающих каблуков под наигрыши гармони…
В школах того времени много внимания уделялось художественной самодеятельности, и мы с удовольствием принимали в ней самое активное участие. Однажды, перед каким-то праздником, в нашем классе распределялись стихи для чтения наизусть во время торжественного собрания. Я должна была тоже участвовать в концерте, и учительница вручила мне текст стихотворения. Содержание его показалось мне несколько странным, но, придя домой, я принялась добросовестно заучивать стихотворение, читая его вслух. В нем, в частности, имелись следующие строки:
Ко всем врагам, что пакостят народу,
Неумолим и грозен наш народный суд.
Бандитов вывели на чистую мы воду.
Их никакие силы не спасут.
Заканчивалось же стихотворение такими словами:
А ну-ка становитесь к стенке
За ваши злодеянья, господа!
Название этого поэтического «шедевра» было достаточно красноречивым: «К стенке».
Все свои уроки я готовила обычно в присутствии бабушки, которая сидела рядом и что-нибудь вязала или шила. Услышав такое, бабушка пришла в ужас. Замечу, кстати, что моя бабушка – Фавста Ивановна Решеткина (в девичестве – Верескова) – была человеком очень религиозным. Каждый вечер я засыпала под шепот бабушкиных молитв. Утром же бабушка вставала раньше всех и тоже молилась.
Она строго соблюдала все посты и регулярно ходила в церковь, хотя храмы в городе закрывались один за другим. Дольше всех продержался Воскресенский собор, но и его душили непомерными налогами. Один раз бабушка рассказывала, как батюшка сам ходил по храму с блюдом для пожертвований собирать милостыню, а по лицу его текли невольные слезы и падали, падали на собранные им жалкие гроши… Потом бабушке пришлось ходить на службу в деревню Солманское, что неподалеку от города… Бабушка была малограмотна, но жуткий смысл прочитанных мною стихов она понимала слишком хорошо. Бабушка стала объяснять мне, что значит «поставить к стенке»; какой это великий грех – погубить живую душу, убить человека; что нельзя быть жестоким…
Мне стало страшно и стыдно. Я не могла рассказывать такого стихотворения. Но как быть? Отказываться от поручений в те времена было не принято, ничего хорошего это не сулило…
На следующий день состоялась репетиция концерта. Я вышла на сцену и стала читать стихотворение тихим, дрожащим, невнятным голосом, внутренне замирая от страха. Учительница посмотрела на меня понимающе и исключили мой номер из программы вечера. Наверно, ей тоже стало не по себе от таких стихов…
Источник: Н.И. Новикова. Записки череповецкого старожила (Избранные главы) / Непростые пути к знаниям/автор-составитель А.В. Белуничев, - ГОУ ВПО ЧГУ. – Череповец, 2010, - Стр. 136-143.