На юге Финляндии, в черте города Хямеэнлинна простирается обширная долина Ауланко. Здесь, среди густых изумрудных лесов отражается в кристальных водах огромного озера старинная крепость, с которой можно наблюдать проплывающий мимо туман, заботливо укрывающий землю от утренней прохлады. Неподалеку от крепости не так давно была проложена лыжная тропа, на которой в зимние месяцы, кроме лыжников, часто можно повстречать лосей и медведей, все еще являющихся хозяевами этих древних скандинавских лесов.
Поднимаясь по крутым ступенькам сторожевой башни, прикасаясь к толстым средневековым стенам из серого камня, можно ненадолго окунуться в историю этих мест, начиная с тринадцатого века, когда была построена крепость, и вплоть до того, как в семнадцатом столетии окружающая деревушка была официально объявлена городом в специальном указе Шведского короля.
Наконец, ухватившись за прочные железные прутья на крыше башни, можно бесконечно созерцать простирающиеся вдаль пейзажи, полной грудью вдыхая чистый воздух. Можно закрыть глаза и почувствовать легкое прикосновение тумана, который, как защитный щит, постоянно нависает над озером. Если прийти сюда рано утром, то можно даже услышать, как звенит, переливаясь в утренней тишине, пропитанный хвоей воздух.
Глядя на озеро и обрамляющий его изумрудный лес, иногда может показаться, будто время застыло на месте - нет, не там, внизу, а здесь, на холодной и влажной крыше средневековой сторожевой башни, возвышающейся над долиной Ауланко. Это чувство сродни божественному откровению, поскольку позволяет освободиться от постоянного гнета времени и найти себя в плоскости объединенных измерений прошлого, настоящего и будущего. Это самое, что ни на есть подходящее место для медитации. И если бы не заманчивый запах свежего кофе, сваренного хозяйкой в небольшом гостевом домике там, внизу, прямо у подножия башни, обещающий такое приятное тепло, то можно было бы, пожалуй, присоединиться к старику, неподвижно восседающему прямо на мокрых от густого тумана каменных плитах.
На старике был темно-синий спортивный костюм, от утренней влаги его седые волосы прилипли ко лбу. Он неподвижно смотрел вдаль, за металлическую ограду, туда, где озеро сливалось с туманом, постепенно расплываясь в размытых очертаниях леса. Был ли это какой-то шаманский ритуал, связанный с религией неизвестного мне старика, или же своего рода спорт, об этом оставалось только догадываться. Несомненным оставалось одно - у него было достаточно выдержки, чтобы сидеть неподвижно, несмотря на фотокамеры и голоса туристов. У него было достаточно самоотдачи, чтобы довериться этой средневековой машине времени и, как знать, быть может, в то самое время, как другие крутили объективы своих камер, чтобы запечатлеть момент настоящего, он созерцал наше будущее.
Неподвижный, как гранитные скалы Скандинавии, древний, как эта сторожевая башня, он, казалось, стал частью окружающего пейзажа, кусочком этой средневековой достопримечательности. И в этом единении, пожалуй, заключался весь смысл его странной медитации.
Спустившись вниз, к гостевому домику, мы растирали озябшие руки, отогреваясь у камина. Ароматный кофе на традиционно покрытых белой вышитой скатертью столиках вносил особый контраст в эти холодные пейзажи. Из маленького окошка можно было любоваться простой и строгой архитектурой сторожевой башни. А там, наверху, все так же сидел старик в синем спортивном костюме, с прилипшими ко лбу волосами и взглядом, пронизывающим туман.
Допив свой кофе и закутавшись поплотнее в куртки и шарфы, мы вышли на узкую тропу изумрудного леса. Где-то здесь, совсем рядом, бродили лоси, и сухие ветки хрустели под их копытами. В невидимых нашему глазу пещерах сочиняли свою музыку фавны, прятались в расщелинах гранитных скал гномы. А там, наверху сторожевой башни по-прежнему сидел старик, безмолвный и неподвижный.
Мы все дальше отдалялись от средневековой башни Ауланко, а мне казалось, будто я все еще вижу неподвижную фигуру старика в синем спортивном костюме. И в тот момент я пожалела о том, что, рабы времени, мы не нашли в себе силы остановиться, опуститься на каменные плиты башни и присоединиться к нему в этом немом созерцании, в этой безмолвной молитве, обращенной куда-то вглубь тумана.