Поездка

Ольга Савва
Ночью Фёдор несколько раз просыпался и пил воду. Пил жадно, захлёбываясь, но так и не утолил жажду: то ли жара сказывалась, то ли волнение перед дальней дорогой. Да ещё застарелая боль в ногах открылась.
— Фу ты! К непогоде… — чертыхнулся Фёдор.
Он собирается к родной сестре в Заполярье. Собирается долго, старательно: и то прихватить, и это не забыть. А как иначе?!  Младшую, любимую племянницу Алю замуж выдают. У сестры Евдокии пятеро детей, и все — девки! Как она с такой оравой справляется, удивляется Фёдор. Сам-то он не сподобился семью завести — не случилось. Живет бобылем. Но одиночество его не тяготит, скорее, наоборот — наполняет. Если на досуге любишь покумекать, тишина – самое то. Но досуга как такового нет, и мужчина размышляет, когда столярничает или чинит «ненужный хлам»: часы, замки, разную технику. Мастерить-то он умеет! Перебравшись в Псковскую область, в небольшой городок Невель, всегда чувствовал себя обычным деревенским — детство и юность прошли в маленькой бедной деревеньке на Тамбовщине. Так что грустить ему некогда, да и три сестры с брательником не дают скучать. А тут ещё расщедрились родственнички-то, собрали деньги и справили ему автомобиль. Шутка ли, Опель Астра! А что? Он тоже не остался в стороне, вложил свои пол-лимона косарей. Да ещё зять Петька подсуетился — самородок, етить его! Нет, он, конечно, в механике «шарит» — парень рукастый. Но если бы Фёдор вовремя не остановил самородка этого, то неизвестно, что осталось бы от «обновы», ставшей настоящей отдушиной. Правда, кое-что Петюня всё-таки придумал — приспособу, которая облегчила управление машиной, отчего Фёдор молодым орлом «летает» вот уже который месяц.   

***
Мужчина ехал не спеша и думал о том, что жизнь катится ни шатко ни валко, а вместе с нею бегут люди, причём не успевают, торопятся. А чего жизнь понукать-то, она ж не лошадь! Суета — гиблое дело. Как только поддался ей — пиши пропало: силы вымотает и проглотит, не поперхнувшись. Вот и судьба Фёдора, сколько он помнит, постоянно проверяет его на «вшивость», принюхивается, примеряется, взвешивает каждое мгновение: а вот это вынесешь ли, а это пройдёшь? Хочешь не хочешь, а будешь настороже!
Остановился он в Старой Ладоге — не раз уже так бывало, — в знакомой гостинице. Нравился старый городишко, от которого сквозило тишиной и умиротворением. Но спроси, чего он в сумеречный вечер намерился гнать машину-то, не ответит. Торопился, боялся опоздать к свадьбе. Да и жажда, будь она неладна, разбудила.
Выехав на трассу, Фёдор успокоился: не впервой за руль садиться. Задумавшись, он чуть не проскочил сигналившего на повороте мужика. Тот отчаянно махал руками и что-то кричал. Фёдор резко затормозил.
— Слышь, мужик, траблы у меня с мотором! — обратился он и махнул в сторону стоявшего на обочине джипа с затемнёнными стёклами и поднятым капотом. — Помоги, а?!
— Ну чего у вас там, братцы? — Фёдор сдал назад и опустил стекло. Внезапный удар на миг отключил сознание. Очнулся от резкой брани. С рассечённой брови стекала кровь.
— Говорю, вылазь, с…ка! Чо, оглох? — рявкнул открывший дверь авто лысый детина.
Фёдор вздрогнул, но испуга не почувствовал, лишь виновато улыбнулся:
— Мужики, а поможете? Трудновато самому…
— Ах ты, б…дь, он ещё издевается! Ща я те помогу! — бросился к нему кучерявый, поменьше и похудее напарника. Схватив Фёдора за грудки, он сразу и не понял, почему не смог выдернуть водителя, оказавшегося неподъёмным. С трудом, но все-таки выволок мужика из машины, и беззащитное тело с раскинувшимися руками шлёпнулось на обочину.
— Ох, ты, мать твою! — удивленно присвистнул кучерявый, когда взгляд упал на неподвижные ноги водителя. — Да это ж калека!
— Сам ты… хрен моржовый! — оборвал его лысый и то ли от удивления, то ли от волнения вытер лоб, покрывшийся испариной. Он рванул беспомощного мужика на себя, но не смог удержаться на ногах, и если бы не отпустил инвалида, то завалился бы рядом. Поняв, что не справится, глухо приказал кучерявому помочь. Вместе они втащили мужика обратно в машину и даже с какой-то злостью кинули его в кресло. Стремглав бросились к своему автомобилю — только их и видели.

***
Фёдор пришёл в себя лишь через полчаса. Пальцы в треморе, где-то внизу глухо стучало сердце. Бил озноб, и он никак не мог сосредоточиться…
Каким беззаботным и весёлым казалось то время, когда он вернулся из армии: вся жизнь впереди! На стройке, где с удовольствием работал сварщиком, нравились и масштаб, и шумная бригада. Но всё исчезло в одночасье, когда случилась беда. Последнее, что он помнит: на него несётся что-то тёмное, громоздкое; паники нет; мелькнуло: «Конец!» Всплывают и запечатленные сознанием кадры: падающая на него бетонная плита, скорбное лицо матери, шепчущей молитву «живые помощи», с которой когда-то отправляла сына в армию.
Очнулся в больнице. Медики диагностировали компрессионный перелом поясничного отдела позвоночника и тупую травму живота. Состояние парня оценили как тяжёлое и «определили» в инвалидную коляску пожизненно.
Постепенно мужчина смирился с потерей. Так ему казалось. Да и окружающие считали его жизнерадостным и оптимистичным. Сестра даже ставила в пример, мол, чо стонете да жалуетесь, вон ить инвалид, а как любит жизнь. Фёдор улыбался, но где-то в глубине сидело: за такую жизнь и понюшки табака не дам! Так он думал до этого странного и непонятного случая. Ведь был уверен, что смерть примет, как облегчение.
— Вот тебе и не боюсь умереть! — стучало в виске... — Вот тебе...
Откровение вызвало шок. И неожиданно он расплакался, как обиженный мальчишка. Будто его обманули, незаслуженно обидели, узнали о нём страшную тайну. Он не смирился с потерей ног, но он хочет быть, любить, наблюдать и радоваться этой «никчемной» и «пустой» жизни. Тридцать натужных лет вырвались наружу, перевернув представление о них с головы на ноги. Слёзы текли по щекам, и им, казалось, уже не остановиться.