Летом 1947 года мы, три семьи: Тиссены, Мартенсы и Нойфельды переселились в двухкомнатную квартиру. До этого наши мужья очень хорошо постарались на ремонте нашего нового жилья. Мартенсы только что сошлись, а Нойфельды были ещё до войны женаты. Их, так же как и всех остальных советских немцев, выселили по Указу от 28 августа 1941 года. Таня Нойфельд была украинкой и у неё было право остаться в родном селе, если бы она отказалась от своего мужа, но она пошла за ним и перенесла все невзгоды изгнания. Избушка наша стояла в самом центре индустриальной окраины города. Вокруг нас кипела уральская индустрия: металлургический комбинат, ТЭЦ, машиностроительный завод, угольные склады, доменные печи... Три семьи в одной избушке, но, как говорит русская пословица, «в тесноте да не в обиде». Перед самым заселением пошли мы с Борисом в ЗАГС и получили там свидетельство о браке. Так стала я с 1947 года гражданкой Тиссен. После регистрации мы получили соответствующую бумажку, но проблем от того не убавилось. Когда узнали, что я беременна, то мне отказали в работе, кому нужна больная дама, я ж на бюллетене! Мне выделили паёк в 250 грамм хлеба и 0,4 литра молока в день. Продукты выдавались в то время лишь по особым «хлебным карточкам». Борис получал около 700 рублей и этого нам на жизнь едва хватало.
В сентябре родился у нас наш первенец – Федя. Его мы назвали в честь нашего общего друга, у него были длинные вьющиеся волосы, я хотела, чтобы у моего Феди такие же были. Для сына мне выделили дополнительно триста грамм хлеба. Прошло немного времени как нагрянула денежная реформа. Вместо 700 рублей Борис приносил домой всего лишь 70. Цены тоже изменились и мне пришлось всё пересчитать по-новому. Высчитала сколько нам денег нужно для пропитания, а остаток потратила на пелёнки, которых не было. Наши мужики разорвали свои майки в клочья – это были самые первые пелёнки наших детей.
Большая проблема была с детскими кроватками. Места в доме вообще не было, а тут ещё у каждой семье пошло прибавление. Когда Федя родился, военнопленные, которых Борис возил на работу, подарили нам детскую колыбель. Это была настоящая детская качалка. Ночью Таня отодвигала зажатую между кроватями качалку к двери и тогда Федю можно было перед сном укачивать. Я уж было пожалела, что Борис принял такой подарок. Не успею заснуть как сын уже требовал: «Мам качай!»
Детей своих мы на пол не отпускали, того и гляди, что в такой тесноте на них кто-нибудь не наступит. У Тани с её сыном Гришей, были те же самые проблемы. Однажды Федя утёк от меня. Это было летом. Сыну было уже десять месяцев, он ещё не ходил, но уже приноровился быстро ползать. Я дежурила по кухне, посадила Федю на пол и пошла за водой. Он дополз до двери, открыл её, она легко открывалась, и выполз на улицу. Двор наш был покрыт щебнем, а на Феде всего лишь одна рубашка. По соседству с нами жил начальник базы Чебурков Яков Трофимович, он как раз возвращался с обеда на работу в базу. Возвращаюсь с водой в дом и вижу, что ребёнка нигде нет. Я в панике бегу на работу к Борису. Когда неслась мимо конторы, меня остановил Яков Трофимович: «Заходи!» Захожу в контору и вижу моего Федю, голого, сидящим на столе с телефоном в руке: «Алло! Алло!» Маме звонит, хоть смейся, хоть плачь!
После этого случая сын сидел всё время в качалке и недовольно плакал. Тут приехала к Мартенсам сестра Кристины Мария Мартенс и научила наших детей бродить по полу. Федя уже умел скидывать одела с колыбели, а с матрасом не справлялся. Мария показала ему как надо преодолевать препятствия. Федя радовался тому, что теперь сам, без посторонней помощи, может выйти на свободу. Я управлялась по дому, а он всегда и всюду теперь путался под ногами: у плиты, у посудомойки, у двери, везде. Тогда я нашла ему место – посадила на стул с высокими подлокотниками. С него он не смог слезть. Ругаться с Марией было бесполезно. Она преподносила нашим детям всё новые идеи свободы. И тут она вразумила Федю как надо слазить со стула. Сын рад был вновь приобретённой свободе и лазил повсюду, где только ему захочется.
Наши семьи росли. У Нойфельдов родился второй ребёнок. Места катастрофически не хватало и летом 1949 года мы с Нойфельдами построили новый двухквартирный засыпной опилочный дом. На базе повсюду валялись обрезки плах и досок, опилок была целая гора. Дом мы оформили как государственный, за постройку получили зарплату, но после заселения пришлось платить квартплату в Челябинск-40.
У нас было по две комнаты, тут Феде было настоящее раздолье. Мы завели козу, зимой она принесла двух козлят. Первое время мы их держали в квартире, во дворе было ещё холодно. Они были для него самой лучшей забавой. Когда козлят продали, для сына это было настоящей бедой. На выручку пришёл «дядя Бубуй», Хайнрих Ульбрехт, друг всех детей на нашей улице. Он выворачивал свою шубу, заходил в дом и пыхтел: «Бу-бу, бу-бу!»! «Дядя Бубуй пришёл», - кричали дети. Бубуй скидывал свою шубу на пол и валялся на ней вместе с детьми как ребёнок. Когда у Нойфельдов появилась в доме Нэлличка, Федя тоже захотел сестрёнку Нэлли, но такой у нас не было. В феврале 1950 года у нас родился второй сын Виктор. Через месяц он умер. Мы продали детскую качалку, мне очень тяжело было смотреть на неё, она мне постоянно напоминала о Вите. Федя настаивал на сестрёнке и очень рад был, когда она через год появилась. Дочь мы назвали Еленой, в честь матери Бориса. Лена была грудничком, играть с ней Федя не мог и выходил во двор. Забор мы ещё не построили, рядом с нами была контора, там по утрам толпились рабочие, ждущие разнарядки. Федя прямо со двора пробирался к ним и заводил взрослый разговор. Рабочим это нравилось и часто случалось так, что он исчезал на время – рабочие забирали его с собой как говорящую куклу, а я носилась по двору и по всей улице в поисках исчезнувшего сына. Около конторы стояла какая-то хибара, в которой собирались одни мужики. Федя постоянно норовил туда зайти. Адам Клейн любил детей не меньше дяди Бубуя и часто приводил Федю домой со всякими подарками: то с конфетами, то с печеньем.
Федина свобода кончилась как только Леночка подросла и стала ходить. Тут у сына хлопот прибавилось – он очень ответственно присматривал за сестрёнкой. Леночка любила собирать на дороге камушки. Как только приближалась машина, он стаскивал её с дороги и вставал перед ней, чтоб снова не ушла на дорогу. Федя и Гриша любили бродить после дождя по лужам. По соседству жила одна одинокая женщина по фамилии Савельева. Она заманивала детей в лужи и показывала им как хорошо в луже купаться. В деле искушения она была просто мастером. Сама садилась в лужу рядом с детьми и вела себя с ними как ребёнок. Когда мы разбирали детей, грязных как чертенят, и ругали её, она ухохатывалась: «Ничего с вами не сделается, выстираете и отмоете!»
Мы с Таней давили на своих мужиков, чтоб те быстрей построили забор. В своём дворе наши дети были бы в безопасности. Когда забор построили, жить нам с Таней стало спокойней. Однажды мальчишки всё же сумели открыть засов и вышли на улицы. Там они попались на глаза милиционеру. Он спросил у них адрес. Они его не знали. Тогда он им заявил: «Попадётесь мне в следующий раз и не скажете своего адреса, я вас заберу в милицию и вы больше не увидите ни папу, ни маму!» Федя прибежал домой и взволнованно говорит: «Мама скажи мне наш адрес по-русски, не то меня милиционер заберёт!» Он выучил адрес и спокойно выходил на улицу. Гриша не смог запомнить и долгое время боялся выходить со двора.