В апреле 1947 года моей сестре Елизавете разрешили наконец вернуться к своим детям. Она не знала ни слова по-русски и боялась ехать в Аю одна. Я настаивала на том, чтобы она одна собиралась в дорогу и ехала без меня. На железнодорожном вокзале пока я стояла в очереди в кассу, у неё украли чемодан с деньгами и с продуктами. Билет уже не купить. Лиза плакала: «Если ты не поедешь со мной, то мне до моих детей в жизнь не добраться!» Она же знала, что я уже беременна на пятом месяце. Где достать деньги на билет? Мы пошли на картофельное поле и копали там прошлогоднюю вымороженную картошку. Из неё Лиза пекла пироги и продавала людям. Я пошла к врачу и взяла справку о беременности. Без этой справки меня из Челябинска к родителям не выпустили бы. Кроме этой справки и разрешения на проезд у нас никаких документов не было, ни свидетельств о рождении, ни паспортов, абсолютно ничего. Перед самым отъездом нам выдали паспорта без прописки и без комендатурской печати. До станции Алтайка мы ехали на товарняке. В Алтайке пересадка. Билеты надо компостировать до Бийска, а у нас нет денег. На этот раз пригодился нам опыт с картофельными пирогами, к счастью картофельное поле было рядом железнодорожной линией. Мы напросились хозяевам вскапывать огороды. За один огород - ведро картошки. Около путей мы соорудили из камней маленькую печку и сварили на ней картошку. Во время остановки поезда, Лиза продавала горячую картошку проезжающим через Алтайку пассажирам. На четвёртый день мы накопили необходимую сумму денег и смогли компостировать наши билеты.
Худо-бедно, со всякими трудностями мы добрались до айского парома. Паромщик узнал меня – дочка деда Егора! В родительский дом мы зашли поздно вечером. Нас встретила наша мать, сестра Мария и мои племянницы. Мальчишки с отцом ночевали за горой на стоянке в Черемшанке. В доме царила такая нищета, что мне трудно выразить словами моё первое впечатление. В двух углах по вороху соломы как в свинарнике. Можно подумать, что здесь выращивают поросят, но это была детская постель. Родители наши спали на нарах так же как и я в трудармейских бараках. Одеял не было, Любой лоскут, любая тряпка были заменителем постели. А вши! Мне казалось, что одеяло шевелится от целой тьмы этих кровососов. Девчонки стояли обмотанные какими-то тряпками вместо платья и трусов, их бельё после стирки ещё не просохло и одеть больше нечего было. Радость встречи, слёзы, мы ведь не виделись больше пяти лет, позади изгнание, война, гибель моих братьев на войне и в трудармии, лесоповал. Было уже поздно, я хотела увидеть отца и привести Лизиных сыночков. Пошла пешком на Черемшанку. Через Минееву гриву, потом вниз к ручью. Дорогу я помнила. Пришла ночью. Ошарашила отца. Как гром среди ясного неба свалилась к нему прямо в Черемшанку, на стоянку, на ту, где я раньше лежала на нарах после нашего выселения с Волги в 1941 году. Мальчишки спят. Как они выросли, боже мой, неужели они уже работники!? Никто из них не ходил в школу, только работа, работа и работа в колхозе рядом с моим отцом, их дедом. Теперь вот спят передо мной на нарах мои несовершеннолетние Лизины дети. Я знаю, что такое нары. Я знаю что такое усталость. Я знаю этот момент, когда пашешь целый день как угорелый и ждёшь того мига, когда можно упасть на нары и отключиться от того, что было, что было вчера, позавчера...
-Мальчишки, вставайте, скорее вставайте!!
-Отстаньте, ещё рано вставать, мы устали, спать хотим.
-Мальчишки, проснитесь! Мы идём в Аю!
-Никуда мы не пойдём, мы хотим спать!
-А если бы ваша мама пришла, вы бы пошли домой?
Мальчишки вскочили, продрали глаза. Меня они не узнают. И как им меня узнать. Я ушла в трудармию когда младшему из них, Фридьке, было четыре года. Было бы два, Лизу не забрали бы в трудармию. Марию не забрали, у неё был грудной ребёнок. Ночь Идём из Черешмшанки в Аю. Дорогой было о чём поговорить.
Не буду описывать радость встречи детей с матерью. На глазах и радость и слёзы.
У меня же была своя проблема. Я создала свою семью. Какова будет судьба моих детей? Такая же как у Лизиных? Совершенно неожиданно в Аю пришло от Бориса письмо из Челябинска: «Дорогая Анна! Если ты ещё не побывала у коменданта, то скажи ему, что ты в Ае всего лишь проездом. У тебя совершенно чистый паспорт! Мне уже выдали волчий билет, тебе его тоже выдадут, если ты явишься в комендатуру.»
Это письмо решило мою судьбу. Просто повезло, что оно дошло до моих родителей! Если бы я отметилась в комендатуре, мне бы не разрешили выезжать за пределы Алтайского района.
Лиза позже зарегистрировалась в комендатуре и ей поставили в паспорт эту волчью печать. Я гостила в Ае целый месяц и к коменданту на регистрацию не заявлялась. О моём заезде в Аю он тоже ничего не знал. Я помогла моим родителям вскопать огород, посадить картошку и хотела в мае отъехать в Челябинск к мужу. Родители копили сметану и масло, чтобы добыть деньги на билет.
Н обратной дороге мне не повезло. В начале всё было нормально. У меня не было багажа, всего лишь один билет до Новосибирска. Там пересадка. Следующего поезда ждала я четыре дня. Билетов на Челябинск нет и не будет. Горе горькое. Не я одна горевала. Рядом со мной сидела женщина с двумя детьми с той же самой проблемой. Она тоже ехала в Челябинск к своему мужу, но у ней не было проездных билетов для детей. Тут меня выручил из беды один мужчина. Он нашёл своего родного ребёнка в детдоме и вёз его домой в Челябинск. Он зашёл в вагон и протянул мне через окно свой пассажирский билет. Когда через вагон проходил контролёр я забирала ребёнка и уходила с ним в туалет. Всё прошло благополучно и я добралась до самого Челябинска. На вокзале мы очень тепло с моим спасителем распрощались. Я была рада за него и за его семью.