Сон в руку

Тот Еще Брут
Нет на свете ничего страшнее, чем не вовремя сказанные особые слова. Даже случайно. Даже в шутку. Даже просто так.

Казалось бы, ну что такого — засыпая, шепнуть, как когда-то в детстве учила бабушка: «Сплю на новом месте — явись жених невесте». Мелочи, шалости, прикол… Но что сделано, то сделано.

Узкая, старая кровать под тяжестью веса стонет и поскрипывает. Простынь собралась комом у изножья кровати. Одеяло сбилось. Подушка медленно ползет на пол.
 
Но Ане не до этих мелочей. Она дрожит, стонет, дергается, мечется, вертится то в одну сторону, то в другую. Ее глаза под закрытыми веками бегают, а руки дрожат. На самом деле Аня сейчас не здесь.
 
Она бежит по темному, мертвому лесу. Хриплое дыхание вырывается длинными, рваными руладами. Тонкая тропинка то появляется, то исчезает. Под ногами то и дело попадаются колючие ветки, полусгнившие стволы деревьев, ямы. А еще несколько раз Аня натыкается на трупы давно мертвых животных. Их полуразложившиеся тушки уже опали, покрылись зеленым мхом и только щерятся обломанными клыками белых костей. И только один раз Аня видит совсем недавно убитого оленя. Как и остальные собратья по несчастью, он лежит чуть в отдалении от тропинки. Его глаза широко распахнуты, а из обметанной пеной пасти вывалился сине-фиолетовый язык. Из распоротого брюха выкатился клубок сизо-коричневых внутренностей, от которых струится легкий пар, а задние ноги все еще дрыгаются, не то танцуя в агонии, не то убегая, разбрызгивая вокруг алую кровь. 

Голова болит, ноги ноют, не хватает дыхания, перед глазами плывут черные круги. Но останавливаться нельзя никак. Потому что за Аней гонятся. Не очень понятно, кто это и насколько они далеко, — но ощущение чужого, враждебного присутствия и страх не оставляют ни на минуту, то накатывая тяжелыми волнами, то накрывая, словно плотный туман.

В один момент лес заканчивается, сменяясь болотом. Аня не успевает сориентироваться — и с головой уходит во тьму, в мерзкую, вонючую жижу. Ей даже кажется, что она чувствует движение и видит чьи-то глаза — точнее, пару десятков глаз. На несколько секунд Аню парализует, а потом она справляется с собой. Отплевываясь, всхлипывая, почти воя, с трудом управляясь с непослушными конечностями, Аня выбирается на сушу. Страх погони, отчаянно гнавший ее по лесу, пропадает. Но вот надолго ли? Отстали ли преследователи или только сбились с пути, временно упустив след?
 
Ане стоит сделать несколько нетвердых, неуверенных шагов, как показывается дом. Он огромный, старый, темный и явно нежилой. Но особого выбора у нее нет.

Дверь кажется даже не закрытой, а навеки заколоченной — уж очень долго никто ею не пользовался. Несколько отчаянных, но безуспешных рывков спустя Аня решает идти дальше — но вдруг ощущение чужого, враждебного присутствия возвращается.
 
Аня понимает, что убежать у нее не получится: дыхание сбито, ноги не слушаются, а потому надо прятаться. И с удвоенной силой обрушивается на дверь. Бьет руками, ногами, бедром, плечом, сдирает ногти и сбивает костяшки… Дверь стоит мертво. Ощущение погони и слежки достигает пика. От страха и отчаяния сбивается дыхание и темнеет в глазах. И когда кажется, что все пропало, и преследователи вот-вот накинутся на нее прямо у спасительного пристанища, дверь поддается.
 
Аня вваливается внутрь, спотыкается обо что-то твердое и падает — на этот раз, разнообразия ради, во что-то мягкое. Мягкое подхватывает Аню — и растекается, погребая под собой, засасывая в себя. Миллиарды мелких черных паучков путаются в волосах, бегут по лицу, затылку, спине, животу, проникают под одежду — и, кажется, даже под кожу, все глубже пролазят внутрь, шевелятся под веками, в глазных яблоках, венах, легких, желудке…

Когда страх начинает зашкаливать, срабатывают охранные датчики. И где-то на окраинах памяти Аня вспоминает, что надо проснуться — чтобы спастись.
 
Но стоит ей открыть глаза, как закончится сон — но не кошмар. Потому что, ожидая пробуждения, у Аниной постели стоит не то мертвец, не то призрак. От него пахнет гнилью и чистой, неприкрытой, концентрированной смертью. По его ритуальной рубахе с остатками сакральной вышивки ползают мухи и черви. У него руки-плети, тонкие и кривые; а ноги — словно корни старого дерева, короткие и толстые, вывернуты коленями назад. Его непропорциональное тело покрыто опухолями, жировиками, гноящимися наростами и пятнами разложения.
 
Это тот самый жених, который явился на неосторожный призыв.