Я еду домой из города. 1966 год. Я жду своего поезда, время от времени выглядываю в дверь. Еще полчаса до прихода. Своим младшим сестрам я купила удивительную игрушку: курицу, которая сама двигается и клюет землю. Провернув несколько раз ключик на спинке, я снова и снова пускаю ее на землю. Сижу, наслаждаясь удивительным изобретением человека, предвкушая будущий восторг сестер. Курица деловито переваливается лапками вперед и назад и клюет, клюет, клюет! – А где вы купили ее? – спрашивают любопытные, собравшиеся вокруг меня. Я с готовностью объясняю. Показываю – и опять завожу курочку, и восторженно наблюдаю, как она, словно живая, клюет, поднимая и опуская головку... Завороженные, мы не спускаем глаз. Так я сижу в кругу наблюдавших. Когда я встала узнать, когда же мой поезд, то мне сказали: «Ваш поезд уже десять минут, как в пути!» Так мне обошлось мое восхищение курочкой-игрушкой.
Мама чао...
Бывает в жизни так, что обида захлестнет вас до слез, а по прошествии времени этот же случай вызывает безудержный смех.
Как-то по радио я услышала «комбинированную» иностранную песню, переведенную на русский язык. И в середине каждого куплета иностранное таинственное слово «чао». На русском я запомнила только две строчки: «Я проснулся сегодня рано в тихом лагере в лесу». И затем завораживающее сочетание:«Мама чао, мама чао! Мама чао,чао чао!». Эти строки меня просто покорили, и само незнакомое «чао» притягивало магнитом.
Целыми днями с утра, что бы не делала, я напевала это любимое мною «чао». Натаскав из колодца воды под «мама чао», я стала помогать матери белить комнаты. Взяв щетку я лихо выбеливаю стену. В пустой комнате это иностранное «чао» вместе с эхом звучит еще умопомрачительнее. Оно глушит все ненужные звуки. – Лена, – просит мать, – пожалуйста, перестань! Как тебе не надоело эти дурацкое чао? Всю неделю с самого утра одно только чао и слышу! – ругает меня она. Я на время замолчала, но через несколько минут опять из меня непроизвольно еще с большим пафосом понеслось «Мама чао! Мама чао, мама чао, чао, чао!»
– Да замолчишь ты наконец! – закричала мать так, что я вздрогнула от неожиданности. И мать, которая никогда не поднимала на меня руку, взъярилась: – Сейчас как «чавкну», так сразу в стенку влепишься!
Я заморгала виновато и обиженно. Сейчас, через много лет, когда я вспоминаю об этом «чао», я не могу сдержать улыбки, представляя тогдашнюю сцену.
Медвежья услуга...
Жизнь – это билет в один конец. И философия старости печальна, каким бы именем ее не называли. Особенно одиночество. Нашим детям в этом загнанном мире не до нас, и страшно без общения одному в квартире: а ну как лопнет какая-нибудь пружинка внутри и ага... Пока люди кинутся... Статистика таких случаев потрясает. И я с моими друзьями Софией и Яном заключили устный договор: каждый день перезваниваться. Если София перед сном не звонит по какой-то причине, я беру ее ключ, спускаюсь на первый этаж и проверяю ее. От моей квартиры у нее тоже есть ключ. С Яном - он живет через несколько блоков выше – мы тоже перезваниваемся. Он человек застенчивый и, как все чрезвычайно интеллигентные люди, не всегда может оказать себе помощь, и мы с Софией взяли над ним шефство. Правда, как правило, мы с ним, на ночь глядя, начинаем философствовать о смысле жизни – самая болезненная в нашем возрасте тема. Потом незаметно переходим на дискуссию о загробной жизни и, начиная с теории Яна о сохранении энергии мозга после смерти и, (ближе к ночи) заканчиваем новой дискуссией. После часового накала на грани «инфарктов», мы, побросав красные от напряжения трубки и не придя к единому мнению, разъединяемся. Я еще минуту продолжаю дискуссию в пустой комнате и, стараясь успокоить себя, принимаю два миллиграмма успокоительного и через пять минут проваливаюсь в нейтральное пространство. Но чувство вины меня не покидает. У Яна ведь был инсульт, надо как-то себя сдерживать, уже казню я себя, проклиная свой вспыльчивый характер. «Надо бы дать и ему успокоительное» – жалею я его. И при случае я щедро отсыпаю свои успокоительные три таблетки.. Конечно, я не имею права, я ведь не врач и понимаю – это преступление, но когда у нас всех возникает горячее желание помочь, все мы в один миг становимся и ясновидящими, и врачами. – Принимай только пятую часть таблетки, учу я его. – . И однажды, после очередной жаркой полемики о загробном мире мы положили трубки не прощаясь.... Утром звонка нет, и я беспокоюсь, ближе к обеду – больше.
В моем воображении Ян, схватившись за сердце и скорчившись, лежит на полу не в состоянии подняться. С надеждой прислушивается он к звукам за дверью. Может быть, к его счастью из плохо закрученного крана в туалете бежит вода и уже сбегает с ее потолка что было не раз. И тетя Зина, живущая под ним, с перекошенным от злости лицом и нецензурными оборотами в сопровождении менеджера и пламбера затарабанит в дверь и, не получив ответа, они откроют дверь сами и окажут помощь Яну. Но за дверью тишина. Ян обводит комнату взглядом. Многочисленные разнокалиберные картины, глядя на него сверху, напряженно замерли. Ленин схватился было за рамку, чтобы выпрыгнуть и броситься на помощь Яну, но вовремя спохватился, припомнив ему злостное действо – голую пионерку, отдающую ручкой салют Ленину, и стоящую на картинке спиной к нему. И, сделав вид, что занят будущими пятилетками, Ленин устремил взгляд вдаль, как бы не замечая распростертого под ним Яна. Глиняные еврейские пророки, уткнувшись в книги, тоже медлят и, многозначительно переглянувшись, усиленно прорабатывают страницы Торы. О барельефе «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи на стене и вовсе нечего говорить. Иисус Христос краешком глаза следит за действиями Иуды, сейчас ему не до спасения ближнего... В моем представлении Ян отчаянно пытается дотянутся до телефона, но сердце... увы...
Я встряхиваю головой. Господи, ведь это только мое паническое воображение! И ближе к обеду набираю номер и жду. Трубку после долгих звонков Ян поднимает. Слава богу, живой, успокаиваюсь я.
– Ну как ты? – спрашиваю я как ни в чем не бывало. К моему ужасу в трубке нечленораздельное хриплое бормотание. Сердце мое останавливается. «Ну так и есть -инсульт!» – мелькает мысль. По моей вине.
– Ян, ты в порядке? – переспрашиваю.
– Ддаа, я в порядке – как бы вынужденный, неуверенный ответ.
– В порядке, но ты как-то странно разговариваешь....– пытаюсь я выудить хоть что-то. В трубке какое-то кастрюльное звяканье, какие-то «стуки-грюки». Я напряженно жду, прислушиваюсь. Что-то странное происходит там, на той стороне провода, такого раньше я не слышала. И через несколько минут совсем неожиданное удивленно-восторженное: – Ой, столько крови!
Я оторопела. «Что это, неудачное самоубийство?». И уже изменившемся заискивающим голосом я пытаю его: – А что за кровь?
– Ой, и на холодильнике кровь! – продолжает удивляться вслух Ян.
– Боже, да откуда кровь? –пытаюсь я выяснить хоть что-то на расстоянии: – Ты можешь нормально объяснить?
– Да кровь из моей распоротой ноги,– поясняет Ян. – Ну, это уже полегче, – успокаиваюсь я и удивляюсь вслух: – Но как кровь может попасть аж на холодильник? Она что, из тебя как из нефтепровода, что ли, струей? А чем ты распорол ногу?
– Да я ходил на улицу, а там штырь...
– Господи, Ян, я живу тринадцать лет здесь, но чтобы штырь на улице?
- Нет, я пошел на стройку.
Господи, час от часу не легче: – А зачем тебя на стройку понесло?
– Да я и сам не знаю, зачем я пошел туда.
– А кровь еще течет?— допытываюсь я.
– Теч-е-ет! – радостно сообщает Ян.
– Господи, Ян, а что ты сейчас делаешь? – прикидываюсь я наивной.
- Кровь фотографирую! – отвечает он.
– Ужас! Зачем ты ее фотографируешь?
– Ты знаешь, столько много крови, и на полу, и на холодильнике, я должен ее сфотографировать, – поясняет Ян, – редко такое бывает...
Ну все, конец, надо что-то предпринимать. Я изображаю командный голос: – Ян, умоляю, сейчас же бросай свой идиотский фотоаппарат и срочно звони в службу 911. Ты хоть понимаешь, что ты можешь истечь кровью? Это ведь так легко, ты быстро потеряешь сознание и можешь умереть, и никто не узнает! Сколько таких случайностей!
В трубке тишина, вероятно, идет процесс осмысления и через время неуверенное: – А что им сказать?
«Ой, слава богу, вопрос осмысленный, – радуюсь я. – Ты им скажи только три слова, запомни, три слова. «Блад, со мач блад!» «Кровь, так много крови» – перевожу корявым английским. – А адрес свой хоть помнишь?
– Адрес помню.
– Ну, не теряй времени, быстрей звони, а я через минуту проверю тебя, – угрожаю я, не веря, что он действительно позвонит. Через минуту звоню: – Позвонил?
– Да, позвонил, и уже едут...
– Ну хорошо!
И я кладу трубку. Через минут десять снова звоню. На этот раз тишина. «Ну слава богу, забрали», – надеюсь я и бегу, сломя голову, в колледж, на математический тест. Поздно вечером звоню. Тишина. В полночь я звоню еще раз, на всякий случай... И точно трубку подняли.
– Ну как? – спрашиваю я.
– Ой, вот только что пришел минут десять назад . Пешком шел. Перевязку сделали и укол –наверное, от столбняка. Повязка правда еще кровит...
– Почему они тебя отпустили, ведь далеко идти да еще и в полночь? Они бы довезли тебя, надо было попросить.
– Не знаю, я сам взял и пошел...
– Ой, ну хорошо, ладно уже, дошел. – успокаиваю я. Но чувствую на той стороне вроде как бы не рады, какая-то недосказанность, и через минуту слегка виновато-сконфуженный голос: - А ты знаешь, – поясняет несмело Ян, – пока меня не было, кто-то побывал дома у меня. –Да что ты?! – ужасаюсь я. Вот уж поистине, как говорит наша казахская пословица, «Когда человеку не везет, его и на верблюде собака укусит!», и с тревогой спрашиваю: – А почему ты так думаешь? Что нибудь взяли?
– Сахар взяли....
– А компъютер цел? – спрашиваю.
– Э-э, компъютер да, цел, стоит, а сахара нет... И зачем ему так много сахару? Я так ложку к чаю и все, я ведь сахара много не ем, – продолжает раздумывать с обидой Ян
– Кому ему? – спрашиваю я, уже и мне интересно.
– Да соседу моему. У него ключ от моей квартиры. Вроде порядочный человек и как-то неудобно на него так думать...
Я тоже в недоумении.
– И соли нет...– продолжает ревизию Ян.
– И соли? – поражаюсь и я. – Может, ты ее пересыпал сам куда-нибудь?
– Нет, – злится Ян, – что я не помню, что ли, вчера я сам насыпал полную банку соли. Я всегда держу соль в стеклянной банке, а сейчас она совершенно пустая!
Я, слушая все это, не знаю, что и предположить.
– А деньги ты проверил? – спохватываюсь я.
– Нет...
– Так иди проверь!
– Сейчас посмотрю... Через несколько минут: - Нет, деньги не взяли, четыреста долларов лежат в книжке Высоцкого.
Я тоже в замешательстве. – Ну ладно бог с ней, с солью, главное, деньги целы и компъютор. Ты закройся на два замка, попей горячего чаю с саха...--- но вовремя осеклась при слове сахар, чтобы не бередить больную рану. Попей горячий чай и ложись спать, а то ты, чувствую, ослаб от потери крови и, наверное, от укола, обязательно горячего чая попей!
–Ладно, – пообещал Ян. Утром радостный звонок: – Ты знаешь, сахар и соль нашлись!
– Где?! – Да я их сам в электрический чайник вчера засыпал. А сегодня хотел чай попить, а оттуда такая мешанина! Вместо воды сыплется сахар вместе с солью. Я понял, это я вчера хотел взбодриться и нечаянно выпил вместо двух своих таблеток твои успокоительные – две таблетки. –Да ты что, двадцать миллиграммов! Это же доза зомби, ты должен был замертво впасть в сон через десять минут! Как же ты пошел в таком состоянии на улицу ? – поражаюсь я.
– Хотел взбодриться! – был ответ. Я с ужасом подумала: «Хорошо, что обошлось без драмы» А ведь по моей вине могла произойти трагедия...