Камчатская командировка

КОМАНДИРОВКА КАМЧАТСКАЯ
(записки прокурора)


     Рейс Москва---Петропавловск-Камчатский длится девять часов. Измученные от ожидания в аэропорту пассажиры спешили поудобней устроиться в креслах и задремать. Некоторые умудряются в полете  спать,  их храп  заставляет нервничать остальных пассажиров.
Мне никогда не удавалось заснуть в полете и в этот ночной рейс, когда за бортом была сплошная темнота, я закрыл глаза и приготовился к длительному бездействию. Однако мозг не мог смириться с такой пассивностью и продолжал «гнать» мысли. Побывав в командировках во многих республиках Союза, я никогда не был на Камчатке. Однако меня давно, по натуре романтика, тянул к себе этот удивительный край. Поэтому когда несколько месяцев назад в Москву   прибыл прокурор Камчатской области Живин* я  узнал, что у него в ближайшее время освободиться должность начальника следственного отдела. Я подал рапорт на имя заместителя Генерального Прокурора СССР с просьбой направить меня на Камчатку. Вопрос долгое время  не решался, но я был настойчив. Как потом мне по секрету сообщили знакомые из управления кадров, состоялся разговор между двумя  руководителями, курирующими следствие и кадры, которые сошлись на том, что, мол, Генеральная Прокуратура не только забирает лучших работников к себе, но и укрепляет  кадрами нижестоящие прокуратуры. Вопрос был решен, мне выписали командировку и вот я в дороге, точнее, в полете.
По мере того, как полет приближался к концу, небо за иллюминаторами светлело, стали проглядываться внизу облака, а когда самолет достиг полуострова и стал описывать круг,  внизу открылась изумительная панорама. Обширную поверхность Авачинского залива окружали сопки. На некоторых белыми шапками уже лежал снег, а ниже яркими желтыми, бордовыми красками буйствовала  тайга. Белыми пятнами на поверхности залива смотрелись суда. Бегущие катера оставляли за собой белые нитки бурунов.  Почти все пассажиры прильнули к иллюминаторам стараясь запомнить эту редкую красоту.
Сделав круг, самолет  стал снижаться, исчез залив, внизу промелькнули  какие-то поселки и вскоре мы покатились по аэродрому, расположенному в городе Елизово. Пограничники быстро проверили документы и пассажиры высыпали из самолета. Меня должны были встретить, поэтому я не спеша двинулся к выходу с аэродрома , но среди толпы встречающих я не заметил кого-либо, кто походил бы на моих коллег. Пока ждали и получали багаж  я ожидал услышать из динамика зала ожидания свою фамилию. Однако, что-то не сложилось и пришлось с чемоданом сесть в рейсовый автобус, идущий в Петропавловск-Камчатский. По дороге у кондуктора выяснил, где мне нужно сходить.

 Это был центр  города. Главная улица –здесь она называлась Ленинской как во многих городах страны- повторяла береговые очертания бухты и тянулась на многие километры. Здание областной прокуратуры находилось рядом с автобусной остановкой.. Поставив чемодан в приемной я попросил секретаря доложить обо мне и тот час же мне разрешили войти в кабинет прокурора
____________
* -здесь и далее фамилии изменены



области. Живина я узнал сразу. Он сидел за большим столом в огромном кабинете. Невысокого роста плотного телосложения слегка одутловатый здесь в своих стенах он казался внушительней, чем в Москве. Но так часто и бывает. Там он был одним из многих командировочных, которые ходят по кабинетам что- то прося, что-то выясняя и объясняя. Здесь же над ним никого не было. Только обком партии.
После приветствий он спросил , как меня встретили. Я пояснил, что добрался автобусом. Живин ругнулся, сказал, что послал за мной своего заместителя и еще одного работника, а эти обормоты, как он выразился,  ничего путем выполнить не могут. Меня смутила и удивила такая характеристика своих подчиненных , тем более высказанная новому человеку. В Генеральной прокуратуре такие взаимоотношения были исключены. Может быть,  подумал я, он хочет сразу поставить меня на место и дать  понять , какой он крутой  и церемоний не любит. К сожалению, в  дальнейшем мои предположения подтвердились.
 Во время нашего разговора в кабинет вошел одетый в плащ и шляпу как-то мужчина. Живин грубо крикнул ему, ты что, мол,
раздеться в приемной не мог. Тот молча повернулся и вышел.
• Мы продолжили беседу. Выяснилось, что завтра нужно будет явиться в обком партии, который дает добро на назначение на эту должность. Всем давно было известно, что назначение на так называемые номенклатурные должности дают партийные комитеты. Прокуроров городов и районов утверждают районные и городские комитеты КПСС, областных соответственно областные комитеты. А генерального прокурора. его заместителей, прокуроров союзных республик утверждает административный отдел ЦК КПСС. Он же и принимает решение об отстранении от должности.  Такой процедуры конституция не предусматривала.
• Но руководящая  партия строго следила за подбором и расстановкой кадров. Много лет назад, когда я еще работал следователем Раменской городской прокуратуры Московской области , мне сделали предложение перейти на работу в Министерство юстиции. Я поинтересовался, помогут ли мне с переводом. В управлении кадров министерства ответили, что этот вопрос надо решать самостоятельно. Как я понял тогда, видимо, существовала инструкция не переманивать кадры  из смежных ведомств. Я подал рапорт о переводе, мотивируя тем, что уже много лет работаю следователем на одном месте. К моей затее отнеслись неодобрительно. И однажды в Раменскую прокуратуру прибыл прокурор области, собрались члены парткома суда и прокуратуры, куда входили председатель суда и прокурор города, пригласили и меня. И присутствующие старшие товарищи по- дружески  (мы же были члены одной партии) объяснили, что я поступаю нехорошо ,бросая свой коллектив и игнорируя мнение товарищей. К тому же здесь  я получил квартиру и обязан  ее отработать. Я, конечно, мог бы ответить, что за 15 лет работы следователем с зарплатой в 120 рублей,  наверняка  рассчитался за государственную квартиру, но промолчал. Чтобы окончательно привести  в чувство мне показали партийную инструкцию, в одном из пунктов которой говорилось, что коммунист не имеет право менять место работы без согласия парткома. Я внимательно рассмотрел инструкцию. Она была отпечатана типографским шрифтом, сброшюрована и не показалась мне подделкой. Я человек не скандальный, пришлось подчиниться. Я понимал, что эту ситуацию инициировал прокурор города, который не желал со мной расставаться. Он делал это не со зла , для общего дела, человек он был порядочный и  обида на него держалась недолго.

.
• Камчатский полуостров территория обособленная от материка. Поэтому тут особенно   сильно влияние обкома партии. Назначение  даже на незначительный руководящий пост не обходится без его согласия. Особенно пристальное внимание всегда привлекали  перестановки в административных органах - судах, прокуратуре, милиции. Поэтому я нисколько не удивился тому, что мне придется  исповедоваться в этом партийном органе.
• В гостинице мне был забронирован одноместный номер. На следующий день  утром я сделал зарядку и несколько кругов по стадиону, расположенному рядом, перекусил и отправился в прокуратуру. Затем мы с Живиным поехали в обком. Он  располагался в двухэтажном здании готического стиля, с колоннами и своей помпезностью напоминал резиденцию колонизаторов в покоренной стране.

Административный отдел  находился на первом этаж этого здания. В небольшом кабинете  за столом сидел заведующий отделом  Косачев, за другим столом инструктор-женщина. Кстати,  через несколько лет в эпоху перестройки они удобно устрояться  - он  начальником отдела юстиции облисполкома, она в областном суде судьей. Начались обычные в таких случаях расспросы –где родился,  где учился, с кем женился, что привело меня в этот край. Мне дали понять, что край суровый,  не  все приезжие здесь долго  выдерживают. Я пояснил, что после окончания техникума жил и работал  в городе Свободный Амурской области,   там же служил в армии, так что условия жизни на Дальнем Востоке мне знакомы. . В командировках поездил по стране, теперь вот  потянуло на Камчатку. Это признание повысило мои шансы и разговор стал более дружелюбным. Формальных запретов для занятия должности не были  найдены и обком дал добро.
На следующий день я перебрался в квартиру, которую оставил выехавший на материк, так здесь называют материковую часть страны,  мой предшественник. Квартира состояла из трех комнат, одна из которых была проходной. По московским меркам качество жилья  было ниже среднего. Было заметно, что придется делать  ремонт,  поклеить новые обои, положить плитку в ванной и туалете, кое-где покрасить. Но все это после переезда семьи и прихода контейнера с мебелью и вещами. Одному  с таким объемом работы пришлось бы заниматься долго.
Расчищая  от мусора балкон я под кучей бумаг нашел пол-литровую банку с кусочками красной рыбы в масле. Банка была плотно закрыта крышкой как это делают, когда консервируют овощи.  Забыли что ли, подумал я. Полагаясь на свое чутье я открыл крышку и принюхался, никакого специфического запаха не было, рыба не пахла. Я колебался, выбросить или нет. Но желание попробовать соленого лосося пересилило. Такого деликатеса я не пробовал много лет. На прилавках магазинов Москвы  его не было. Приходилось иногда видеть, как в преддверии праздников начальники отделов и управлений в Прокуратуре СССР получали заказы с такими деликатесами и, проходя по коридору, стыдливо опускали глаза. . Какое же  удовольствие я получил  в этот вечер, поедая картошку с этой рыбой,  и мысленно благодарил предыдущих жильцов.

 На следующий день предстояло знакомство с коллегами. Выяснилось, что в отделе, которым предстояло мне руководить , 
семь следователей  и восемь прокуроров, надзирающих за следствием и дознанием. Таким коллективом я еще не командовал. Предстояло разобраться в организации его работы, в правах и обязанностях каждого,  понять их характер, привычки, особенности поведения и уровень профессиональной подготовки..

Знакомство прошло  с участием первого заместителя прокурора Анатолия 
Кругляка, того самого, который должен был встретить меня в аэропорту. Он оказался человеком сдержанным. редко повышал голос, с подчиненными вел себя  тактично. За это его уважали все  работники. Он был примерно моего возраста, курировал следствие  и у меня никогда не возникали с ним какие-либо разногласия. в работе . На Камчатке он работал давно, но я не знал и никогда не интересовался, где и кем он работал ранее. Мне казалось, что здоровье у него не очень крепкое, иногда приходилось замечать, как он глотал сердечные таблетки после выхода из кабинета прокурора области. Через несколько лет нашей совместной работы он был назначен председателем областного суда и однажды скончался от сердечного приступа прямо за рабочим столом.
Несколько дней у меня ушло на ознакомление с документацией, справками, распоряжениями и приказами. Выяснилось, что не существует положения о следственном отделе прокуратуры области, где были бы закреплены  основные права и обязанности работников. Взяв за образец Положение о Главном следственном управлении Прокуратуры Союза ССР, я подготовил такой документ,  который был утвержден заместителем прокурора.области.
 Одновременно я начал   изучать приостановленные и прекращенные дела следователями областной прокуратуры. Это был верный способ  узнать способности, наклонности, если хотите характер работника, не напрягая и не смущая его самого. Для профессии следователя требуется  аналитическое мышление, способность в каждом вопросе доходить до последней незначительной мелочи и осмысливать ее, объективность в оценке фактов.Не последнюю роль играет способность устанавливать психологический контакт с людьми. Некоторые из этих качеств приходят с опытом, но не все. Без  прирожденных   способностей, уверен,   в следствии  невозможно  создать качественный продукт, то бишь, быстро и качественно расследовать преступление и выдать дело для суда. Конечно, не все обладают такими способностями,  отсюда и многочисленные ошибки и грубые просчеты в расследовании ,жалобы граждан на необъективность
Одно из дел, прекращенное молодым следователем, меня заинтересовало. На стройке рабочий с помощью так называемой болгарки резал  арматуру. Неожиданно диск болгарки, вращающийся с огромной скоростью, развалился и его осколки разрезали шею рабочему. До приезда скорой помощи он скончался. Следователь не нашел ничьей вины в этом происшествии. Однако, один из допрошенных рабочих показал, что перед получением задания их не проинструктировали по техники безопасности. Кроме того, у «болгарки» отсутствовал кожух, который обычно закрывает часть диска. По этим основаниям пришлось отменить незаконное решение следователя и дать указание направить дело в суд. Недостатки были устранены и мастер строителей, виновный в этом,   понес наказание. Таким образом, не только восторжествовала справедливость, но и родственники погибшего могли получить материальную компенсацию.
Одной из форм надзора является изучение дел при продлении сроков следствия. Технически это делается так: следователи   прокуратуры и милиции, при невозможности закончить дело в установленный законом двухмесячный срок выносят мотивированное постановление с указанием причин задержки и объема работы, необходимой для окончания. Прокуроры следственного отдела изучают материалы, оценивают качество следствия и соблюдение процессуальных норм, затем докладывают мне. Я  вникаю в нюансы дела по устному докладу. Если фабула простая, нарушений нет, ставлю свою резолюцию и прокурор области продлевает сроки.  По сложным, например, так называемым хозяйственным делам,  необходимо не только выслушать доводы следователя и прокурора отдела, но и изучить материалы, прежде чем  принять решение.
В один из таких дней пришел с докладом следователь Елизовского ГОВД с постановлением о продлении срока следствия по делу о причинении менее тяжкого телесного повреждения. По фабуле выходило, что трое парней в вечернее время находились на мосту через речку Авача и заметили двух девушек, с которыми решили познакомиться. Но когда они подошли к ним и  пытались завязать разговор, одна из них пырнула парня ножом. Следователь планировал продлить срок следствия, предъявить обвинение девушке и направить дело в суд. Я решил детально ознакомиться с материалами. Не был ясен мотив преступления, а зональный прокурор отдела не имел полного представления по этим обстоятельствам. Понадобилось два часа для изучения показаний всех участников и свидетелей  происшествия и все стало ясно. Когда девушки отказались знакомиться с ребятами и хотели уйти, последние схватили одну из них, повалили на периллы моста и, держа за одежду, стали перегибать ее тело вниз головой,  пугая сбросить вниз в быстрину реки. Вторая девушка, реагируя на крик подруги, вынула карманный ножик и нанесла лезвием удар в бок  самому агрессивному из парней. После чего   они  убежали, а пострадавшего доставили в больницу.
.  .После изучения всех материалов этого дела я почувствовал тихий ужас: невиновного человека чуть было не обвинили в совершении преступления. Девчонка спасала подругу, а ее под суд? Для юриста  даже среднего уровня сразу было понятно, что ее действия подпадают под признаки необходимой обороны. Я вынес постановление о прекращении уголовного дела и дал указание следователю рассмотреть вопрос об ответственности  парней за хулиганство.
     По мере накопления данных о качестве предварительного следствия на полуострове я все больше убеждался в том, что профессиональная подготовка следователей здесь значительно хуже, чем на материке. и многие их ошибки придется исправлять мне.
Прошло около месяца. Я задерживался на работе до позднего вечера, спешить домой было незачем. И в один из дней несколько человек –помощников прокурора из других отделов предложили съездить покупаться в теплом источнике, расположенном где-то на территории воинской части. Я  уже был наслышан о таких источниках, разбросанных по всему полуострову. После работы нас собралось человек  пять, мы сели в служебный Уазик, закрепленный за мной, и двинулись в сторону сопок. Уже стемнело, я перестал ориентироваться в пространстве, поэтому ни на следующий день ни позднее я не мог сказать, где мы были.. Судя по форме офицеров это оказалась территория военных моряков, кто-то из наших имел связь с этой частью. Как полагается в таких случаях распили бутылку водки , пили все, кроме водителя, а затем с удовольствием  поплавали в бассейне. Это было мое первое купание в термальных водах. Позднее выезды на термальные источники и с коллективом работников и с семьей  станут правилом, это укрепляло организм, лечило простудные заболевания.
Возвращались часов в одиннадцать вечера. Всех развезли по домам, а так как я жил в дальней части города – на улице Океанской, то наш водитель Иван Иванович ( ему было за шесть десятков лет)  отвозил меня последним.
Проезжая мимо городского стадиона я заметил  на краю дороги  с десяток легковых автомобилей и.оживленную толпу, в центре которой вертелся какой-то невысокий  человек и которого, как мне показалось,  били. Я велел водителю остановиться,. а сам подошел к  гражданам. Надо сказать, что на бортах нашего уазика имелся логотип прокуратуры и это было заметно при свете дорожных фонарей. Поэтому мое вмешательство не вызвало настороженности. Было заметно, что гражданин, которого окружила взвинченная толпа, был здорово помят,  его толкали и пихали со всех сторон , слышались крики оскорблений и угроз.На мой вопрос, что здесь происходит, толпа, а это оказались  водители такси, пояснили, что   шофер, которого они трепали и который был в дугу пьян, на скорости мчался через весь город, виляя по всей ширине дороги и создавая серьезные аварийные ситуации.  Другие водители еле успевали уклоняться от столкновений и стали преследовать его, чтобы остановить, И только через несколько километров на повороте у стадиона они сумели заблокировать его автомобиль и вытащить из машины. Выходит, что граждане выполнили работу Госавтоинспекции. Понимая, что пьяного водителя изобьют, если он останется здесь, я сказал, что отвезу его в отдел милиции.
Я взял этого шофера за руку и повел к служебному автомобилю. Вначале он шел со мной спокойно, но как только рассмотрел надпись на автомобиле, стал резко вырываться. Я еще удивился прыти и силе, с которой он пытался оторваться от меня. С очередным рывком он повалил и меня.  Я лежал на нем, вцепившись в рукав его куртки, посреди дороги в свете ярких фар автомобилей, которым мы мешали проехать. На несколько мгновений я представил себя со стороны в этом положении, как в роли какого-то актера в феерическом шоу , освещенного  софитами, на глазах многочисленных зрителей. Но как ни было стыдно видеть себя в таком виде, я уже не мог отпустить нарушителя, не потеряв, как говорится лица. С усилием я посадил  его в машину и мы поехали в отдел милиции. В дороге нарушитель вел себя спокойно. Я сдал его дежурному, объяснил ситуацию и велел  пригнать его машину  к отделу, чтобы ее не раскурочили. С чистой  совестью  выполненного долга я поехал домой, не подозревая последствий такого альтруизма.
На следующий день утром меня вызвал прокурор области и потребовал рассказать о случившемся . На мой недоуменный вопрос он дал мне прочесть рапорт  дежурного по отделу милиции, в котором говорилось, что начальник следственного отдела прокуратуры доставил вечером гражданина, который стал жаловаться на боль в руке. Врачи скорой помощи диагностировали у него вывих плечевого сустава. Встал вопрос, кто в этом виноват. Требовалась проверка. От меня, водителя и других лиц были взяты объяснения. Но основную информацию должен был дать пострадавший. Мне дали почитать его объяснения и я понял, что он в тот вечер находился в сильнейшей стадии опьянения и помнил лишь отдельные моменты тех событий. Так, он сообщил, что его поймали какие-то люди, хотели избить, но тут   мужчина в шляпе   спас его и отвез в милицию. Мою шляпу он слава богу запомнил. При таких обстоятельствах.,  когда не было ясно, где и когда он получил травму, проверка была прекращена. Но уроком эта история мне послужила. Правда, что ни одно благое дело не остается без последствий. И понятно, почему большинство граждан при подобных обстоятельствах остаются безучастными. Спокойствие себе дороже. Для меня  эта история тем более  оказалась  неприятной. Как ни погляди, а некоторые, наверное, рассуждали так: вот приехал новый работник   и  уже попал в  историю. А что от него ждать дальше?
Однажды засидевшись в кабинете до вечера я почувствовал какую-то неловкость в теле, попытался расправить плечи, покрутить плечами и вдруг обнаружил, что не могу поворачивать голову. Вот уже два месяца я сидел спиною к окну и, видимо, застудил шею Разомнусь и пройдет. подумал я. Тем более, что нечто подобное со мною случилось несколько лет назад в командировке в Молдавии. Тогда в выходной день утром  я пошел позагорать на берегу Днестра, Подстелив под спину полотенце, я распластался на песке. А где- то через час решил поиграть в волейбол. Но когда встал в круг играющих, то вдруг обнаружил, что тело стало  деревянным и я не могу сгибаться. Радикулит- мелькнуло в голове. Но после того, как солнце поднялось выше, спина прогрелась эта напасть прошла и больше о себе не напоминала.
Но тут в кабинете голова казалось замурована в бетоне и поворачивалась только вместе с плечами  как у волка. Это меня встревожило, так как появились неудобства при движении и со стороны я, наверное, выглядел комично. В поликлинике, куда я приехал, дежурный врач еще был на месте. Выслушав меня, он вколол мне укол в ягодицу и через несколько минут  моя голова завертелась на плечах как на шарнирах. и я подумал, до чего же прекрасно устроено человеческое тело- поворачивай голову куда хочешь и никаких проблем. Видимо уловив мое состояние врач поздравил меня с приобретением и заявил, что это разлитый радикулит и он останется со мною навсегда. Известие не порадовало, но пришлось смириться, переставить мебель в кабинете и сесть подальше от окна.
Приближался конец года и от меня требовалось составить справку о результатах работы отдела за год. Я  поднял предыдущие отчеты, составленные моим предшественником, уловил форму и стиль , порядок изложения. Затем проанализировал поступившие статистические сводные данные о преступности в области в разрезе по районам,  работу следственных органов прокуратуры и внутренних дел, вывел некоторые закономерности. Этот многостраничный отчет я передал первому заместителю прокурора, который включил его в годовую справку о работе областной прокуратуры. Однако на годовой коллегии прокурор области   о моей справки  отозвался  несколько пренебрежительно , заявив, что составлена она поверхностно. Похвалы я не ждал, но и такого публичного пренебрежения не заслужил. Три месяца освоения  новой для меня должности  прошли без ошибок,  я полностью вошел в ритм работы отдела, ну  и в конце концов мои документы  без бахвальства  были подготовлены лучше предыдущих, Все таки школа Прокуратуры Союза ССР оставляет  свой след.
В последующие месяцы я полностью влился в коллектив. познакомился с работниками районных и городской прокуратур, несколько раз съездил в командировки в отдаленные районы области. Прокурором города Петропавловск-Камчатский был Слевцов, тот самый, которого Живин так грубо выгнал из своего кабинета в первый день моего приезда. Беседуя с ним, я поинтересовался, как он терпит такое хамство. «Ты еще не такое от него увидишь»- услышал я в ответ..
Проверяя работу подчиненных прокуратур я все более убеждался, что в целом уровень следствия и дознания на полуострове очень низок и что сравнивать следователя на Камчатке с его коллегой на материке нет смысла. То есть, сравнивать,  конечно,  можно. Я много лет сам работал следователем,  затем выезжал с проверками в республики,. области и представлял себе средний уровень этой работы по стране. Но тут я столкнулся с повальной посредственностью. Ярких даровитых следователей было, как говориться, раз-два и обчелся . Это объяснялось невысокой профессиональной подготовкой , которую они получили на
полуострове. Некоторые из них окончили местное отделение ВЮЗИ (Всесоюзный юридический заочный институт) уже в возрасте.  Кадры преподавателей в институте, мягко говоря, подбирались с миру по нитке. Нередко преподавали там ушедшие на пенсию работники прокуратуры, суда, милиции.
Правда,  следователей иногда вызывали на учебу  в Москву или Ленинград для повышения квалификации, но это случалось редко и на общий уровень качества работы влияло мало. Не очень помогали и методические указания по расследованию конкретных составов преступлений. Сказывалась слабая базовая подготовка.
В это время в следственный отдел прокуратуры области был назначен старшим следователем   Сашин. Я знал его когда еще работал молодым следователем в Подмосковье, а он зональным прокурором в прокуратуре Московской области. Но близко знакомы не были, общались когда мне приходилось продлевать сроки следствия,  он тогда курировал мой район. Затем он уехал на Камчатку, побывал в разных должностях в районных прокуратурах.
В паспорте Сашин указал себя евреем, хотя своими внешними данными он этому не соответствовал. По первым его делам я понял, что в следствии он профессионал, благодаря большому  опыту хорошо разбирался в нюансах следствия, был настойчив в собирании доказательств и скрупулезен в их исследовании. Претензий к его работе у меня практически не возникало и все его дела в суде проходили  без замечаний.
Надо отметить, что в прокуратуре евреи в должности следователей встречаются  редко. Чаще всего они поступают на работу в отделы общего надзора, систематизации законодательства, статистики и в  другие подразделения, далекие от борьбы с преступностью. Тут нет ничего предосудительного, как правило они везде отличаются педантизмом, сообразительностью, инициативой. И я никогда не выделял их в особую нацию, даже когда их фамилия говорила сама за себя.
Однажды я даже по глупости попал из-за этого в крайне неприятную ситуацию. Как-то по делам я приехал в прокуратуру России и, проходя по коридору,  зашел в кабинет, на двери которого висела табличка с фамилией работника –Розенталь, которого я хорошо знал. Мы поздоровались, поболтали о том о сем, а затем зашел разговор о каком-то постановлении Правительства, которое мы оба охарактеризовали как неудачное. В пылу разговора у меня вырвалась фраза: «все они в правительстве делают по- еврейски». А это выражение выскочило из-под сознания, оставаясь там еще с подростковых времен, когда мы таким образом характеризовали неудачную работу. После этой фразы я мгновенно сообразил, что передо мной сидит еврей и что я оскорбил его нацию и его лично. Меня обдало жаром, по спине   потек пот,  было так   стыдно, что  я не нашел сил даже  извиниться. Собеседник не подал виду, что обиделся . Вероятно он догадался о моем состоянии. Скомкав разговор я поспешил выйти из кабинета и пока шел по коридору ругал себя последними словами. Так интернационализм стал причиной моего морального падения. А вообще -то,  Израиль как демократическое государство вызывает симпатию. Много ли стран, где руководитель страны может быть вызван на допрос, ему могут предъявить обвинение. Вызывает уважение и последовательное преследование военных преступников и террористов где бы они не находились.    
В Сашине ничего не выдавало его национальность, как большинство опытных следователей он был резок в суждениях и для достижения своих целей, как  говорили, мог идти по трупам. То есть, гуманности к преступникам не проявлял.
При плановой проверке дел в Елизовском ГОВД, которой я руководил,   были изучены прекращенные и  приостановленные уголовные дела прежних лет. Среди них несколько дел. по которым принятые решения вызывали сомнения. Эти дела находились в работе в то время,  когда  следственным отделением ГОВД руководил Падубный . К этому времени  он являлся уже начальником следственного управления  УВД области.
Было принято решение дела производством возобновить и довести их до логического конца, то есть до суда. Речь в них шла о дорожно-транспортных происшествиях, кражах, причинении тяжких телесных  повреждений. Эту работу поручили Сашину, как наиболее опытному и принципиальному следователю. С самого начала было понятно, что мы тут можем встретить мощное противодействие милиции.
В ходе дополнительного расследования этих дел каждый раз выявлялись факты некомпетентности и преступной безответственности   работников  милиции.
В селе Северные Коряки ранее неоднократно судимый Бондарев в пьяном виде угрожая убийством пытался изнасиловать девушку, в течении всей ночи терроризировал жителей села, стрелял из двустволки в  окна домов, а затем беспричинно избил гражданина. Было возбуждено уголовное дело, подозреваемый доставлен в дежурную часть отдела внутренних дел, откуда сбежал. Поэтому дело приостановили, был объявлен  розыск подозреваемого. Фактически никто его не искал. Спустя восемь месяцев стало известно, что подозреваемый скрывался в Читинской области, где совершил новое преступление и находится под арестом.. Следователь поставил вопрос перед начальником следственного отделения об этапировании Бондарева в Елизово. Однако Падубный это решение следователя проигнорировал.
Через год, отбывая наказание за новое преступление, Бондарев из колонии направил в Елизовский ГОВД  заявление о том, что желает понести наказание за все содеянное в поселке Северные Коряки, и просит считать это письмо как явку с повинной. Этот документ попал к Падубному, который его проигнорировал. Наконец, сам следователь вынес постановление об этапировании Бондарева на Камчатку и получил на это санкцию прокурора области. Уходя в отпуск, он  передал дело Падубному, который бросил дело в сейф и забыл о нем.
Примерно в это же время трижды судимый Вишняков, управляя автомобилем, грубо нарушил правила дорожного движения и совершил наезд на мотоцикл. В результате водитель мотоцикла получил тяжкие телесные повреждения, от которых скончался, а пассажирка мотоцикла длительное время лечилась от травм и стала инвалидом.  Было возбуждено уголовное дело и начато расследование.
Вишняков через своих знакомых обратился к старшему инспектору отдела уголовного розыска УВД Камчатского облисполкома  майору милиции Вислоуху с просьбой  добиться прекращения дела. Находясь в дружеских отношениях с Падубным. Вислоух договорился с ним о фальсификации материалов уголовного дела в целях создания искусственных доказательств вины самого погибшего мотоциклиста.
Были подделаны протоколы допросов свидетелей и потерпевшего,  медицинские документы, найдены подставные свидетели. Затем Падубный лично прекратил дело в связи со смертью лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. А виновный остался безнаказанным. За эту услугу, как он сам позднее пояснил, он бесплатно ремонтировал автомобили работникам милиции.
В тот же год бывший работник милиции Дементьев. взломав запоры, проник в гараж Елизовской центральной больницы  и похитил от туда новый не бывший в эксплуатации автомобиль УАЗ-469.. По данному факту прокуратурой было возбуждено уголовное дело, расследование которого поручили Падубному. Так как работники милиции никаких действий по делу не проводили, главврач больницы сам организовал поиски и обнаружил автомобиль в гараже Дементьева.
Испугавшись разоблачения  Дементьев попросил своего давнего знакомого Вислоуха оказать содействие и избежать ответственности. Последний вместе с Падубным придумали версию, по которой Дементьев якобы купил этот автомобиль у случайного знакомого военнослужащего прапорщика, который к этому времени погиб. Таким образом виновный был уведен от ответственности.
Через год на берегу руки Авача был обнаружен труп гражданина Быкова,  который скончался от полученных тяжких телесных повреждений. В ходе следствия  задержанные за это преступление граждане Дикарев, Вулько и Нам признались, что это они избили руками и ногами Быкова. Нашлись и свидетели этого.
Гражданин Нам через своего знакомого продавца пивного ларька познакомился с Падубным и упросил его увести от ответственности. Последний дал указание подчиненному следователю не проводить по делу объективного расследования и прекратить его по надуманному основанию, объяснив это тем, что якобы Нам является помощником органов милиции на общественных началах. И здесь виновные не понесли наказания.
Аналогичные незаконные решения были вскрыты и по другим уголовным делам. Во всех случаях активную роль в фальсификациях материалов и увода преступников от ответственности играл начальник следственного отделения Падубный и оперативник УВД области майор милиции Вислоух. Последний помимо этого активно занимался и другой незаконной деятельностью – под различными предлогами отнимал у граждан автомобили и присваивал их, помогал регистрировать в Госавтоинспекции по поддельным документам машины, оказывал посреднические услуги при их продаже
Незаконно прекращенные и приостановленные дела возобновили производством и Сашин в течении трех месяцев их закончил и направил в суд. Все виновные по ним получили реальные сроки лишения свободы. После этого было возбуждено уголовное дело в отношении Падубного и Вислоуха. Последний за это время успел уволиться из милиции и уехал к себе на родину в Молдавию.
Так как по повесткам он не являлся на следствие, то был заочно арестован и Сашин выехал в командировку в Молдавию. Проявив настойчивость и упорство он задержал Вислоуха и оформил его этапирование на Камчатку. Плановое этапирование должно было занять по нашим предположением не менее двух месяцев.
За это время  были собраны многочисленные доказательства виновности Падубного и Вислоуха в фальсификации материалов уголовных  дел, злоупотреблении служебным положением, халатности. После прибытия Вислоуха в Петропавловск-Камчатский и ему и Падубному были предъявлены обвинения. Последнего было решено оставить под подпиской о невыезде.
Но нашими противниками были не только обвиняемые. Скрытно против нас работала и вся  милиция, потому что это дело бросало тень и на руководство областного УВД.  И как всегда в таких случаях срабатывала корпоративная солидарность, желание помочь своим работникам. Оказывалось воздействие на некоторых свидетелей в особенности из числа работников милиции, которые давали на следствии изобличающие показания против обвиняемых. Неоднократно меняли свои показания свидетели из числа так называемых  внештатных осведомителей, или по-простому агентов, которые  были посвящены во многие деяния обвиняемых. Они как раз были наиболее уязвимы от давления на них со стороны.
Один из таких  «внештатников» некий Вишняков, уж осужденный, а так же  его отец забросали жалобами обком партии. на незаконные действия следователя прокуратуры Сашина и  начальника следственного отдела Мирова, то есть меня, и просили привлечь их к уголовной ответственности. Через несколько лет, после того как КПСС была упразднена,  мне  передали несколько карточек «учета писем трудящихся»,  то есть этих жалобщиков, поступивших в обком КПСС,   в которых были такие резолюции секретаря обкома   «Нужны выводы по делам Падубного и Вислоуха, пора подвести итоги по следователям». И то  хорошо, что нас в то время не заставили отчитываться в обкоме.
Незадолго до окончания расследования произошел скандал между Сашиным и прокурором области Живиным  после чего следователь  подал рапорт на увольнение. Точная  причина этого  известна не была, но ругань между ними слышали многие.  Окончание дела по обвинению работников милиции поручили мне. Я. окончательно отредактировал обвинения, исключил некоторые слабо доказанные эпизоды злоупотреблений, составил обвинительное заключение на семидесяти   печатных листах.
Никто из прокурорских работников не сомневался в исходе дела, слишком серьезные доказательства виновности обвиняемых были собраны по делу .
Рассмотрение дела в Октябрьском районном суде города Петропавловска-Камчатского продолжалось несколько дней  и закончилось вынесением оправдательного приговора обоим подсудимым. Судья полностью стал на позицию Падубного и Вислоуха, которые отрицали свою вину.  В судебном заседании изменили свои показания некоторые работники милиции, утверждая, что подписывали протоколы своих допросов, не читая их. Несколько человек, которые изобличали обвиняемых на следствии, заявили, что дали такие показания под нажимом и угрозами следователя, хотя их допросы производились с записью на магнитофон и достаточно было судье прослушать запись, чтобы установить истину. Односторонность и заинтересованность судьи в деле была явной. Например,  смехотворной выглядело утверждение суда  о том , что Падубный не мог в полной мере выполнять свои обязанности начальника следственного отделения из-за большой нагрузки. Как будто судья не понимал, что загруженность в работе не снимала с него обязанности выполнять требования закона. А если по таким же предлогом судья будет выносить незаконные приговоры? Это тоже будет обстоятельством, исключающим ответственность?
Ну да ладно, свидетельские показания могли бы вообще исчезнуть в суде. Но существовали сфабрикованные уголовные дела  и в них многочисленные фальсифицированные процессуальные документы, изготовленные Падубным . Суд на них не обратил никакого внимания и не дал им никакой оценки.
Естественно, прокуратурой области на оправдательный приговор  был принесен кассационный протест в судебную коллегию по уголовным делам Камчатского областного суда, но он был отклонен. А прокурор области  не пошел с протестом в Верховный суд.   Прокуратура  таким образом проиграла этот процесс. Я пытался понять, что послужило причиной такого неправосудного решения. Звонок ли был  свыше, продажность судьи, его страх  или указание из областного суда ?  Наиболее реальным мне казалось последнее. Ведь областной суд отклонил  протест на явно незаконный приговор. А обвинительный приговор выводил бы нас на руководство УВД области, которое всегда и везде находится в связке с региональными чиновниками.
Подобные псевдоприговоры   дискредитируют  всю правовую систему, вселяют неверие  граждан в судебную защиту. И что симптоматично, по этому процессу в печати не появилось ни одной публикации, ни единой заметки. Как будто речь шла не об общественно значимых событиях, не об установлении правопорядка и законности в крае, а о каком-то внутрикорпоративном споре между судом и прокуратурой.
Это дело мне аукнется через несколько лет неприятным инцендентом, когда я уже работал заместителем прокурора области.  Однажды, когда у меня появилась машина, я зашел на рынок купить новые покрышки. Точнее резину бывшую в употреблении. К этому времени появились многочисленные конторы и фирмочки, которые покупали в Японии различные автомобильные запчасти от разобранных автомобилей, привозили их на Камчатку, где реализовывали. И вот на территории одной такой конторы я встретил бывшего заместителя начальника областного УВД, ушедшего на пенсию и возглавившего охранную службу такой фирмы. Ранее мы с ним часто встречались по работе, он руководил уголовным розыском, дознанием. Иногда вместе проводили  допросы наиболее серьезных подозреваемых.
 Я приветливо с ним поздоровался, полагая, что у нас есть о чем вспомнить. А в ответ услышал злобную брань и мат. Тебе чего здесь надо, сволочь ? –лицо бывшего милиционера исказилось, -сколько ты моих работников посадил, гад!  Для меня это был как ушат холодной воды. Беседовать и находится рядом с ним сразу расхотелось. Если у бывшего руководителя  областной милиции такое отношение к прокурору, к моей работе, чего тогда ожидать  от рядовых милиционеров? Я -то полагал, что делаю государственное дело, очищаю милицию от оборотней в погонах, что меня за это полагается уважать. А на деле получаю в ответ злобу и ненависть. А возможно он меня ненавидел не как конкретную личность, а как представителя Центра, вроде как «москаля». Который прибыл в тихую  спокойную область и начал наводить свой порядок. В любом варианте это был тревожный признак. По-видимому, этот человек чувствовал поддержку коллектива или руководства УВД, иначе не стал бы так откровенно и безбоязненно демонстрировать злобу заместителю прокурора области.   
.Простые граждане, не имеющие никакого отношения к правоохранительной системе, могут подумать, что милицейское беззаконие явление редкое. Это не так. Работая в Главном следственном управлении Прокуратуры Союза ССР мне много раз приходилось выезжать в командировки в союзные республики по жалобам и сигналам граждан и по мере сил восстанавливать справедливость.
Несколько лет назад в Прокуратуру СССР пришла жалоба из Узбекистана о тяжких преступлениях  в городе Янгиер  Сырдарьинской области некоего Простерюка. Так как я курировал   этот регион мне и поручили проверить указанные в жалобе сведения с выездом на место.
Выяснилось, что этот гражданин, трижды судимый за тяжкие преступления, после освобождения из мест лишения свободы был завербован начальником уголовного розыска Янгиерского ГОВД  Расуловым в качестве платного агента. В течение года он совершил три умышленных убийства, несколько разбойных нападений. кражи, хулиганства. Преступления были очевидные,  совершались при свидетелях. Поэтому Простерюк доставлялся  в отдел милиции, но по указанию Расулова каждый раз отпускался. Уголовные дела в большинстве случаев не возбуждались.
Мне пришлось все дела объединить в одно производство и передать для расследования прокурору-криминалисту  прокуратуры Сырдарьинской области.
Но на этом истории не закончилась.По указанию руководства  я подготовил материалы проверки  для рассмотрения их на коллегии Прокуратуры СССР. На нее были приглашены руководители Сырдарьинской областной прокуратуры и прокуратуры Узбекской ССР во главе с заместителем прокурора республики. По результатам заслушивания причастных к этой истории лиц Генеральным Прокурором Рекунковым дальнейшее расследования дела было поручено следователю по особо важным делам Прокуратуры СССР Гдляну, позднее ставшим известным на всю страну по «узбекскому делу». Мне пришлось еще раз лететь в Узбекистан, знакомить Гдляна  на месте с ситуацией, людьми, передавать дело. По окончанию следствия Простерюк и Расулов были осуждены к лишению свободы, наказаны  работники милиции, прокуроры.
Но не всегда справедливость торжествует в полной мере. Через год по анонимному письму я был направлен в командировку в город Нарву Эстонской ССР. Там на протяжении двух лет  с целью показа мнимого благополучия милиция укрывала от учета и регистрации убийства, тяжкие телесные повреждения, разбойные нападения, кражи, злостное хулиганство.   
Чтобы восстановить правдивую картину состояния преступности в городе Нарва пришлось с помощью местных коллег проверить массу материалов, уголовных дел, истребовать у судебно-медицинского эксперта заключения  о причинах гибели граждан, изучить медицинские документы в приемном отделении больницы , в инспекции госстраха.
По результатам этой работы было возбуждено 43 уголовных дела. Выяснилось,  что преступная система сокрытия от учета преступлений, в том числе тяжких, была введена начальником Нарвского ГОВД  Елинкиным и его заместителем Рыжковым. По фактам злоупотреблений в отношении указанных лиц  я возбудил уголовное дело, которое было принято к производству следователем по особо важным делам при прокуроре Эстонской ССР. Они были освобождены от занимаемых должностей.  Строго наказали и прокурорских работников. Но в связи с тем, что исполком Нарвского городского Совета народных депутатов и Президиум Верховного Совета Эстонской  республики не дали согласие на привлечение к уголовной ответственности этих лиц, являвшихся депутатами , дело  было прекращено, они  остались безнаказанными.
Ситуация в борьбе с преступностью в районе, области как правило во многом зависит состояния прокурорского надзора. Если прокурор  принципиален, владеет методиками проверок – на его территории органы милиции выполняют требования законов. Если же он мягкотел, малодушен,  «братается» и пьет с ними водку – тут милиции вольница.
Но как ни крути, а прокурор и милицейское начальство тянут один воз и волей неволей на многие вопросы у них единое мнение, однотипные подходы к решению рабочих вопросов и солидарность в оценки событий. Тут главное для прокурора знать границу этой солидарности  и не переступать ее.
Мне вспоминается бывший прокурор Московской области на заре моей рабочей юности, звали его Гусев Сергей Иванович. У меня в производстве было уголовное дело о причинении тяжкого телесного повреждения инвалиду Отечественной войны госавтоинспектором  в Истринском районе. Ситуации в общем простая и часто встречающаяся.  Гражданин вышел из дома забрать вещи из своего автомобиля, которые оставались там с вечера.  В это время к нему подъехал  милицейский автомобиль и госавтоинспектор майор милиции потребовал проехать с ним в отделение и сдать пробы на алкоголь. Тот, естественно, объяснил, что он  никуда не ездил,  а забирает  свои вещи из багажника. Инспектор стал тянуть его за руку, пытаясь силой усадить в автомобиль, а затем стал выкручивать ему руку, применяя стандартный в таких случаях прием к сопротивляющимся нарушителям. В это время рука у ветерана хрустнула , от боли он опустился на землю, а милиционер сел в автомобиль и уехал. Все это происходило на глазах деревенских жителей.

Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы перелом руки у ветерана произошел в результате винтового  скручивания. Инспектор ГАИ отрицал факт применения к нему физической силы, но это противоречило показаниям очевидцев . Через какое-то время свидетеля стали мне сообщать, что этот инспектор ездит по домам и уговаривает отказаться от своих показаний. Таким образом обвиняемый стал мешать следствию. Пришлось взять его под стражу.
И через неделю  меня и прокурора района  с делом  вызывает к себе прокурор области. Как положено, я обстоятельно  доложил дело. Гусев взял его и как-то театрально медленно  стал переворачивать страницы, делая вид, что читает их. Затем  спросил, какая была надобность в аресте работника милиции такого ранга. Я пояснил. Он закрыл дело и сказал, что его надо освободить из-под стражи. Я возразил, заявив, что люди нас не поймут. Какие еще люди, - недоуменно повысив голос спросил Сергей Иванович. Я ответил, что это жители  деревни, на глазах которых случилась вся история. Надо освободить- повторил прокурор. Сознавая неприличным возражать прокурору области, я тем не менее ответил, что делать этого не стану. Тогда он приказал это выполнить  прокурору района. На том и порешили. Я снял с себя обязанность выполнения сомнительного приказа. Было понятно, что Гусева  попросили вмешаться руководители областного ГУВД  либо Московского обкома партии, где он работал до прихода в прокуратуру. Но, как говорится, у прокурора хватило такта и порядочности не развалить дело и не отыграться на молодом и  ретивом следователе. Находясь на подписке госавтоинспектор  был осужден условно.
Но даже принципиальный и честный прокурор не панацея от безобразий работников милиции. Рассказанные истории происходили и происходят на всей территории страны, Независимо от должностей и званий работники милиции нередко  отказываются выполнять свои прямые служебные обязанности регистрировать и расследовать преступления. Даже в самых  отдаленных населенных пунктов Камчатки, где криминогенная  обстановка  спокойная, приходилось часто сталкиваться с такими, порой анекдотическими приемами сокрытия преступлений от учета. В маленьком селе женщина повесила на веревки сушиться ковры. Их украли. Участковый поселка проводит
проверку и пишет – ковры украли собаки. В другом селе в сельской больничке пациенты на ночь оставляли унты на крыльце – та же история – унты украли собаки. Бедные псы даже не догадывались какую роль они играют в милицейской службе.
Распространенность этого явления свидетельствует о системной глубинной причине такого поведения работников милиции. Многие десятилетия пытаются искоренить это зло, людей наказывают, увольняют, судят, но приходят новые работники на их место и все повторяется.  Дело не в людях, а в системе, порождающей эти явления. И пока не произойдет глубокого реформирования МВД, приписки, очковтирательство, злоупотребления в этом министерстве будут продолжаться.
   
               
        Через два года службы на Камчатке к окладу мне прибавились почти все северные надбавки. И  к этому времени подошло право на отпуск. На малую родину я летел с ощущением , что возвращаюсь из-за границы, столь далеко я работал от родного дома, от родителей. Меня тянуло к родным, знакомым, друзьям. Разлука в два с небольшим года    показалась   вечностью.
В это время в Подмосковье был строительный бум на садовых участках. Родители-пенсионеры  также получили от Ликинского автомобильного завода, где они раньше работали,   шесть соток на бывшем болоте  и поставили там сарайчик для хранения инструментов. Рядом на соседних участках уже выросли кирпичные одно и двух этажные дома.  Захотелось и на наших сотках соорудить что-то для проживания. Советская неповоротная экономика не замечала возникшей у граждан потребности в строительных материалах и в магазинах практически ничего не было. Это спустя лет десять появятся  все необходимое  от плинтуса до стеновых панелей, а тогда все приходилось доставать. Я лишь удивлялся хватке дачников, у которых уже стояли готовые кирпичные дома.
Первым делом надо было выкопать траншею размером пять на шесть метров под ленточный фундамент . Работая в стройотрядах на целине я представлял весь объем работ. Официально экскаватор нельзя было  выписать нигде. Пришлось дежурить возле строительных организаций и договариваться лично с экскаваторщиком о стоимости работы.
На фундамент нужны были железобетонные блоки. Официально отпускать частным лицам это было запрещено. Была известна практика строительных организаций, которые раньше  после сдачи объекта всегда зарывали в землю  бульдозерами остатки срезанных и поломанных бетонных свай, разбитых плит перекрытий и стеновых панелей. якобы   облагораживая таким образом территорию. Посетив несколько строек и поговорив со строителями я убедился, что прорабы в отличии от правительства уже перестроились и уже не закапывают в землю строительные отходы, а продают их гражданам естественно за наличные, которые кладут в карман. Таким путем и я приобрел с нескольких строек области  остатки рубленных свай и привез их на садовый участок. Правда автокран и грузовую автомашину мне официально оформили в одном строительно-монтажном управлении, пойдя мне навстречу.
Таким путем за одно лето с помощью знакомых ребят я поставил фундамент. К сожалению он остался стоять ненагруженный каркасом и стенами, на которые  просто не хватило средств, и постепенно прорастал кустарником.
Через два месяца посвежевший я вернулся на Камчатку словно напитавшись соками родной земли. Но ностальгия по родному краю всегда внезапно появлялась в то время, когда по телевизору показывали Подмосковье, стройные ряды берез, поля цветущих ромашек. Это Рассея -   думалось мне.

 
  На службе к этому времени произошли перемены. Уехал во Владивосток на повышение один из заместителей прокурора области. На его место назначили прокурора города Плевцова того самого, которого в  день моего приезда Живин грубо выгнал из своего кабинета. Я начинал понимать его кадровую политику -  он окружал себя лояльными безропотными  людьми.
В один из дней, когда я  работал в кабинете, ко мне зашла заместитель  прокурора города Соловьева с каким-то несущественным  вопросом. Я слушал ее вполуха, продолжая изучать дело, что-то отвечал ей и через несколько минут она ушла. Во второй половине дня меня вызвал Живин и протянул  рапорт помощника прокурора области Цивиса, в котором  тот сообщал, что к нему в кабинет заходила Соловьева в состоянии алкогольного опьянения и что она в таком состоянии ходила по другим кабинетам. Живин попросил и меня подписать рапорт,  добавив, что она заходила и ко мне. Я ответил, что Соловьева действительно заходила ко мне, она не шаталась, речь ее была связной, а  запаха алкоголя я не ощутил, потому что она находилась на другом конце длинного стола. Поэтому  я не знаю,  в каком состоянии она находилась,  добавил я. Это не понравилось Живину и он стал убеждать,  что Соловьева была пьяна и это видели другие работники. Кто видел, тот пусть и подписывает рапорт, ответил я,  не могу  же я утверждать того, чего не знаю. Усиленные уговоры не подействовали на  меня и я вышел из кабинета. В тот же день я узнал, что Живин  настойчиво уговаривал подписать рапорт и другого работника, кстати секретаря партийного комитета прокуратуры, но тот также отказался. Однако, Соловьева была все же уволена.
Меня беспокоила работа следователя Елизовской городской прокуратуры Воронина. Все чаще стали поступать на него замечания от прокуроров следственного отдела на волокиту, нарушение процессуальных сроков следствия и содержания обвиняемых под стражей.   Стаж работы у Воронина был приличный,  поэтому объяснить все его ошибки неопытностью было нельзя.
После сплошной проверки всех уголовных дел и материалов, находившихся у него в производстве , прокурор области принял решение рассмотреть результаты  на  расширенной коллегии. Это всегда влекло для виновного серьезные последствия.
На коллегию были приглашены прокуроры города, районов, почти весь аппарат областной прокуратуры. Проверяющие доложили результаты проверки.  Я как член коллегии подытожил  выводы. Живин дал слово следователю. Тот  стал давать какие-то пояснения, некоторые ошибки отрицал. Это разозлило Живина и он произнес глупую и непродуманную фразу: «Ишь ты, сидит как кот с усами».  Воронин резко встал  и произнес:» Кто Вам дал право оскорблять меня ?» и тут же покинул кабинет. Нескладная фраза прокурора никак не подходила к ситуации, тем более, что у  парня вообще усов не было.
На оставшихся работников это произвело эффект, мало кто осмелился бы на такой поступок. Какое-то время все сидели молча. Затем прокурор области чтобы сгладить ситуацию,  обращаясь ко всем , спросил, что это с ним, ведь ничего обидного он не сказал. И, видимо, чтобы укрепиться в этом мнении стал спрашивать по очереди  всех сидевших за столом. Отвечавшие, как и ожидалось, были с ним солидарны. Да, да, конечно, ничего особенного сказано не было -  повторяли они. Особенно  выделилась помощник прокурора Зуйкова, муж которой тоже работал в аппарате областной прокуратуры. «Анатолий Иванович, ничего обидного Вы не сказали, - произнесла она, -  а у следователя просто такой характер».  Все это выглядело противно, словно тайный сговор, но дошла очередь и до меня. . «Вообще-то «кот с усами» это  оскорбление» – высказал я свое мнение – и не стоило это произносить». Это покоробило Живина, что отразилось на его лице, но дальше проверять подчиненных на солидарность  он не стал и коллегия перешла к рассмотрению других вопросов.
Но на этом история не закончилась. Оскорбленный следователь написал жалобу в обком партии, который поручил разобраться в этом    заведующего административным отделом. Косарев велел собрать членов коллегии прокуратуры области, работников аппарата и стал по очереди опрашивать их по инциденту со следователем. Живин уверенный в своей правоте и поддержке подчиненными отрицал свою вину. Все  присутствующие его выгораживали. Вновь показала свою лояльность к начальнику Зуйкова, а когда очередь дошла  до меня, я повторил ранее высказанное мнение. Не успел я закончить фразу, как Живин с  напором попытался переключить внимание на меня: «Да Миров сам....». Однако Косарев   резко оборвал его, напомнив, что сейчас обсуждается поступок  прокурора области. Дальнейшее  действо напоминало прилюдную  выволочку нашкодившему школьнику, в роли которого выступал Живин. Не знаю, понес ли он какое-либо наказание в партийном порядке или нет, мне это было уже  не важно.
Я понимал,    что мое поведение только прибавит мне дополнительных трудностей по службе. Такие люди, как правило. не прощают подчиненным   вольности. Но ловчить, подхалимничать я не умел и никогда  этого не делал. И за карьерой не гнался. Кроме того я знал, чтобы сместить меня с занимаемой должности  нужно  согласие Прокуратуры республики. А для этого требовались веские причины.
В дальнейшем я почувствовал, что при обсуждении каких-либо служебных вопросов с прокурором области, когда наши мнения расходились, он  начинал нервно повышать голос,  кричать. Видимо я стал его раздражать. Иногда, доведя себя до крайнего  возбуждения, он  неожиданно резко бросал предмет, который вертел в руке – ручку,  карандаш или коробок спичек,   в сторону собеседника. Предмет перелетал через его стол, катился по приставному столику  и падал на пол.  Я подозревал, что этот фокус Живин демонстрировал не впервые и не одному мне. Если подчиненный нагибался и начинал искать укатившийся предмет  на полу, а затем  возвращал его на стол, значит он прошел  тест  на лояльность. Я же в подобных случаях оставался невозмутимо сидеть на месте,  продолжал разговор, оставляя право искать брошенный предмет  хозяину кабинета.
Однако,  внутренний контроль и самодисциплина давали сбои на проявление хамства и потом  целый день и  ночью я не мог успокоиться и задавал себе вопросы, почему этот человек ведет себя развязно. Почему не воспринимает дельные советы.   Я ведь не враг ему, у нас общие задачи и  он должен  ценить правду и критику, которую слышит от меня. Однажды  в ходе такого острого разговора я почувствовал , как у меня от внутреннего напряжения дрожит нижняя челюсть. И чтобы скрыть этот  признак малодушия и не выдать свою слабость пришлось  подпереть голову рукою. Я неоднократно спрашивал себя, что толкает Живина на такой стиль поведения,  может быть трудный характер или  желание унизить человека, подавить его инициативу и самостоятельность. Может быть он сам сформировался в такой среде и полз, как выразился классик русской литературы, по тропе унизительной лести. Я знал -  живиных  не мало. Они во многих учреждениях, предприятиях, во власти. И появляются они благодаря связям, покровителям и способности произносить:»Чего изволите?» . И по карьерной лестнице они растут  стремительнее способных работников. Не исключено, что способность раболепствовать у россиян уже в генетической памяти. Несколько поколений  проходили проверку на лояльность власти, прошедшие проверку оставались жить. Основной отсев происходил среди политической элиты. С точки зрения обыкновенного человека  трудно понять поведение этих представителей, когда их жен,  близких родственников расстреливали, ссылали в лагеря а они лишь ползали на коленях и умоляли. Жалели  свои жизни и никто не сделал попытки избавиться от тирана. А в учебниках по истории нам засоряли мозги благородными образами руководителей партии и правительства, многие из которых имели образование в объеме церковно-приходской школы.  Несколько поколений выросло в  атмосфере страха, плодя нравственных уродов, приспособленцев.   
Кстати, карьерный рост примерно одного из таких представителей происходил на моих глазах.
На первом курсе юрфака МГУ наш курс  направился  в составе строительного отряда на целину. На ровном месте в чистом поле сооружали жилые дома на одну семью, начинали с заливки фундамента и заканчивали крышей. Прорабом у нас был тоже студент третьекурсник   строительного института  по национальности армянин. Жили в пустующем клубе поселка, превращенного в общежитие. Развлечений никаких, с местными жителями практически не общались. В общем, условия спартанские. но большинство из нас поступили на учебу после службы в армии и к такой жизни были  привычные.
Погода стояла сухая жаркая и  я  решил постричься  наголо и чтобы не бриться отрастить бородку в стиле «Че Гевары».  Вместе со мной отращивал бороду и студент армянин. Через пару недель, когда поросль на лице стала заметной,  наш бригадир посоветовал мне побриться, потому что руководители строительного отряда, тоже студенты только  старших курсов, приезжали к нам и сделали ему замечание.  Штаб отряда находился в районном центре, руководители  жили там же и к нам приезжали только для того,  чтобы контролировать работу. В очередное из таких посещений ко мне подошел мой сокурсник с редкой ягодной фамилией   Олива, который входил в штаб отряда от юрфака, и велел  сбрить бороду. На мой вопрос, с какой стати, он заявил, что этой  небритостью я  позорю лицо отряда и противопоставляю себя местным жителям. Мы приехали из Москвы и должны, мол,  показывать им  пример опрятности  и культуры. Более бредовой причины я никогда не слышал. Студент-прораб  от этого требования отмазался политкоректно. От заявил, что у него в Армении умер дедушка и по национальной традиции он должен сорок дней не бриться и соблюдать траур. После этого от него отстали.
В очередной приезд, заметив, что я не выполнил его указания Олива заявил, что если я не побреюсь, меня выгонят из отряда.  Сокурсники, заметив гонение на меня, посоветовали переехать на отдаленный объект, где строился коровник. Условия работы там были труднее. Приходилось поднимать на второй этаж на носилках десятикилограммовые шлакоблоки, из которых клали стены. Туда же таскать раствор, балки перекрытий . После рабочего дня  мы без сил валились на постели. Однажды, когда в жару темп работы особенно усилился, я почувствовал, что от перенапряжения из носа у меня пошла кровь. Чтобы никто не заметил, пришлось на несколько минут отойти в сторону и привести себя в порядок. Но кормили здесь хорошо, всегда с мясными блюдами и я быстро вошел в привычный ритм.
Но и здесь штабисты не оставили меня в покое. Узнав, что я работаю на самом отдаленном объекте, Олива с другими начальниками  несколько раз приезжал, искал меня. Но ребята каждый раз вовремя предупреждали и приходилось прятаться. Один раз  пришлось лезть под койку, потому что их приезд  был слишком неожиданным.  Мне не хотелось спорить со штабистами, доказывать  абсурдность их требования,  и  подчиняться  глупым приказам. Потому что никакой правды  в этом не было . А было тупое раболепное желание  исполнить указивку какого-то комсомольского вожака. Странные вещи происходят с русским человеком,  когда его наделяют властью.  Когда он работает на земле, стоит у станка, таскает кирпичи и раствор мозги у него работают здраво. Стоит ему немножко подняться над массами и отношения к людям у него меняются. Это уже плебс, он должен быть покорным, не выделяться. Распоряжения начальника не подлежат обсуждению. Всякое непредусмотренное инструкцией поведение – искоренять. Комсомол полностью перенял методы работы партии. А может быть эти свойства характера присутствуют в людях с рождения, только  не заметны?  Было также непонятно,  кто и по каким способностям определил  Оливу в строительный штаб. Ведь все мы первокурсники были как «терра инкогнито», демобилизованные солдаты, никто не знал ни наших способностей, ни характера.
В день отъезда мы получили заработанные деньги, но когда я вместе со всеми стал залезать в кузов автомашины, штабисты отряда хотели меня снять и только мое сопротивление и возмущение сокурсников прекратили их попытки. Подъезжая к железнодорожной станции я думал, что наконец  мои переживания  уже кончились.
Но когда  студенты  расположились на полках плацкартного вагона, в купе вошел проводник поезда и Олива, который указал на меня и потребовал вывести меня из вагона, так как я , мол, не имею право здесь находиться. Студенты зашумели, я объяснил проводнику причину гонений и он, махнув рукой, мол разбирайтесь сами,  ушел. Такой подлости я никак не  ожидал от своего же сокурсника. Я понимал, что он выполняет чье-то указания, но у человека всегда есть выбор делать гадости или быть порядочным. Если этот выбор его не волнует, значит у него что-то не в порядке с моралью.
 Конец этой истории также не обошелся  без   сюрприза. Пока мы приближались к Москве, руководители штаба, расположившиеся в другом  купейном вагоне, распределяли премиальные. Естественно, большую часть они оставили себе, остальную разделили между работавшими на земле студентами. Я в их числе не оказался. Ребята по вагону между собой решили сброситься, чтобы вручить мне что-то от премиальных, но я твердо отказался.
Дома я первым делом сфотографировался на память, сбрил бороду,  купил костюм на заработанные деньги. На занятия явился причесанным, побритым. Я с тревогой ожидал продолжения разборок со мной на факультете, но  никто никаких вопросов мне по поводу этой  истории не задал.
Занимался я в разных группах с Оливом . слышал, что он удачно учиться. Но  на протяжении пяти лет учебы никогда не заводил с ним разговор о его роли на целине.  Да и на что я мог рассчитывать.  Люди  с такой моралью извиняться не могут. А на мои претензии он бы ответил, что совесть его чиста, он выполнял  комсомольские инструкции, указания, а я был нарушителем дисциплины в отряде.
После окончания МГУ он неожиданно быстро пошел в гору. Вначале я увидел его по телевизору, он был представителем президента в Верховном Совете. Через какое-то время стал представителем в Конституционном Суде, а затем и членом этого суда . Политическая элита   нуждается в таких людях.
 Вот и мой шеф ждал от меня подобного поведения, но его надежд я не  оправдал.  Внешне наши отношения не изменились, но настороженность ко мне в его поведении  чувствовалась. Вскоре меня вывели из списка кадрового резерва. Этот список составлялся для заполнения должностей на повышение. Я там значился на должность заместителя прокурора области. На коллегии, а такие решения принимались коллегиально,  Живин в отношении меня произнес свою любимую  поговорку - Кто-то идет на базар, а ему пора с базара -, имея в виду мой возраст, подходивший к полтиннику.  Как член коллегии я не возражал против этого, считая, что  нахожусь на своем месте. Почти на каждой полугодовой коллегии теперь  пришлось отчитываться о работе отдела, что не доводилось делать другим работникам. Причем, текст моего доклада прокурор предварительно просматривал, опасаясь, наверное, какого-либо подвоха.
В один из дней к нам  позвонили из Усть-Большерецкого района  и сообщили, что в поселке Озерной – это на юге Камчатки- совершено двойное убийство. Вместе со следователем и оперативными работниками милиции  я вылетел на место. Труп пожилого человека был обнаружен дома,  а женщины -  возле сарая, где она кормила  уток. Они погибли от рубленных ран головы. По всем косвенным признакам к преступлению был причастен их  семидесятилетний сосед Вайзен. Это был  невысокого роста мужчина, сухощавого телосложения, невзрачной внешности. Вел он  замкнутый образ жизни, собирал у себя пожилых опустившихся женщин, пьянствовал с ними. Родственников не имел.
Работниками милиции он  был сразу задержан, но к нашему приезду уже был отпущен по истечению трех суток. На допросах молчал, вел себя невозмутимо. Обыск, осмотры мест происшествия,   показания свидетелей ничего положительного не дали. Несколько дней упорной работы  прямых улик на подозреваемого собрано не было. Но по косвенным данным  все указывало на него.
Я позвонил  прокурору Усть-Большерецкого района и попросил дать санкцию на арест Вайзена. Тот ответил, что прокурор области запретил ему это делать. Дав указание следственной группе продолжать работу по поиску доказательств и контролю за поведением подозреваемого, я с делом вылетел в Петропавловск-Камчатский, чтобы получить санкцию на арест от прокурора области.
Прямо с аэропорта  я приехал в свою контору и пошел в кабинет Живина. Там за  приставным столиком  сидели   его заместители   Кругляк и Плевцов. Я доложил прокурору области материалы дела  и положил ему на стол постановление об аресте Вайзена. Живин отказался дать на это санкцию. Я стал доказывать и приводить доводы о виновности подозреваемого, правда, они были косвенные. Это не убедило его. Я настаивал и попросил санкционировать арест хотя бы в порядке ст.90 УПК РСФСР, то есть на десять суток до предъявления обвинения, поскольку закон это позволяет.  Не учите меня, что позволяет закон – резко ответил прокурор. Было понятно, что он не изменит своего мнения. Вместе с Кругляком я вышел из кабинета. Что же мне делать-  спросил я Кругляка- может Вы мне санкционируете арест?.  Тот отказался  и я понимал его, не мог он пойти против решения начальника. 
 Я позвонил в поселок Озерный и сообщил, что санкцию на арест прокурор области не дал и попросил следственную группу не унывать, а работать дальше. В какой-то степени мне было понятно, что Живин страхуется. Накануне вышел приказ Генерального прокурора СССР об усилении ответственности за незаконное содержание арестованных под стражей и он решил не рисковать.
На следующий день утром я зашел в кабинет Кругляка, чтобы обсудить текущие дела. Пока мы разговаривали раздался телефонный звонок, Кругляк взял трубку и  пока слушал лицо его стало меняться.  Что случилось -  спросил я. В Озерном еще два трупа и следы ведут к Вайзену -  ответил он. Мы  перешли в кабинет прокурора области, доложили ему новые данные  и он без разговоров санкционировал  арест.
Мне тут же оформили новую командировку и я срочно вылетел в поселок.  Выяснилось,  что утром Вайзен зашел к своей знакомой, неожиданно достал из-за пазухи топор и ударил ей  по голове. Удар пришелся вскользь, женщина ухватилась за топор и отчаянно боролась. Ей удалось вырваться и убежать. Вайзен пошел на другой конец поселка  и там зарубил еще одну женщину.
На допросах он по-прежнему молчал. Свидетелей убийства не было. Но раненая пострадавшая четко описала обстоятельства нападения. На одежде  подозреваемого остались следы крови. Мне пришлось провести следственный эксперимент и восстановить картину передвижения преступника по поселку по минутам с заходами его в квартиры погибших.
Собрав и закрепив доказательства вины следственная группа вернулась в областной центр. Туда же был доставлен и Вайзен. Психиатрическая экспертиза признала его вменяемым и дело было направлено в суд.  Истинных мотивов  преступления не удалось установить, видимо, они вытекали из-за  каких-то личных интимных отношений. Следователь квалифицировал их как убийства с целью мести. Областной суд приговорил виновного к длительному сроку лишения свободы. Убийства в поселке прекратились.
Я уже забыл об этом деле, когда через полгода во время обсуждения какого-то служебного вопроса, видя, что я с ним в чем-то не соглашаюсь, Живин , как обычно возбудив себя,   произнес, почти прокричал - Мне нужно было раньше наказать  Вас за то, что в поселке Озерном из-за вас были убиты еще два человека и этот вопрос нужно было вынести на рассмотрении коллегии!  От неожиданности абсурдного обвинения у меня  невольно отвисла нижняя челюсть. Вначале я подумал, что Живин просто забыл,  как развивались события, но затем догадался, что он, видимо, проверяет меня – помню ли я о них. Хорошо – ответил я - собирайте коллегию. На нее придут  члены следственной группы и они расскажут, как Вы отказали в даче санкции на арест и  как Вы запретили это сделать прокурору района.   Это образумило его и мы разошлись. 
Тем временем из столицы до нас дошла перестройка. Первое время все с интересом слушали многочисленные речи президента страны. Со временем эти лозунги  приелись, а ожидания перемен исчезли. Возник дефицит всех товаров.  В огромном магазине под названием «Океан»  полки и холодильные прилавки опустели и это в рыбном крае. А антиалкогольная компания и вовсе  оттолкнула народ от правительства. В предновогодние дни 30 декабря  я до часа ночи стоял в очереди за бутылкой шампанского, но плюнул и ушел. И это была моя первая встреча нового года без советской шипучки.

С трибун Съездов народных депутатов зазвучали слова о создании правового государства. Это движение всколыхнуло и работников правоохранительных органов. Вновь стал подниматься вопрос о создании единого Следственного Комитета. Особенно остро стали звучать слова о несовершенстве законов. В редакции газеты «Камчатская правда» состоялся круглый стол, на который были приглашены руководители и следователи прокуратуры и внутренних дел области. Разговор был откровенный, дельный, все, что накопилось в душе, следователи высказали.  Все понимали, что если что-то начнет меняться, то не сегодня и не завтра, а через годы.
Создание кооперативов привело к проблемам в правоохранительной практике. Например, кооператоры везут тонну свежезамороженной сельди и корюшки.  Никаких документов нет. Работники милиции  традиционно  их задерживают, начинают выяснять, откуда груз. Те,  естественно, молчат. Возбуждается уголовное дело, начинается следствие. Чтобы изъятая рыба не испортилась, ее передают в госпромхоз, где реализуют. Концов не находят, следствие прекращают. Кооператоры пишут жалобы во все инстанции и требуют компенсировать материальные потери. Или  исчезает со стройки строительная техника – автокран, сварочный аппарат. Дознаватель пишет –поскольку эта техника не может применяться у частных лиц, то, видимо, перешла из владения одного государственного предприятия другому, то есть нет состава преступления.  Либо иной поворот: одна фирма похищает у другой движимое имущество, ценные бумаги – следователи констатируют, что этот гражданский спор  подведомственен арбитражному суду, хотя криминал налицо. Такие случая стали не редки.
На круглом столе участники отмечали, что резко выросло количество экономических преступлений. А организаций, которые бы проводили ревизии и бухгалтерские экспертизы, как не было, так и нет.
Особенно остро всегда стоял вопрос о материально-техническом оснащении следователей. О, это песня, как говорится, о самом главном. Когда мы смотрели фильмы о нашей работе  всегда смешили кадры, в которых следователь задумчиво ходит по кабинету, а его секретарь печатает на машинке под  его диктовку. В ту пору, когда я начинал работать,  печатная машинка была одна – в канцелярии и ее не сдвигали с места. Техническая оснащенность – ручка и бумага.  Фотографировали на месте  происшествия фотоаппаратом со вспышкой, которая срабатывала только после того, как ее магнето прокрутишь несколько раз. Позднее появились фотовспышки с питанием от бытового напряжения и нужно было найти розетку, что сфотографировать. А на улице, в поле – нет розеток, нет и фотографий.  В те времена ходила полу- байка полу- быль – на месте происшествия находятся генералы -руководители милиции, эксперты, понятые и все ждут  следователя, главной фигуры.  И вот через какое-то время он появляется на дороге, спешит, прыгая через лужи, задирая брюки. И это правда. Такие были времена. Магнитофонов и диктофонов не было и в помине.
Позднее стали поступать в распоряжение следователей спецпортфели, портативные печатные машинки, современные фотоаппараты  и всем этим нужно было пользоваться самостоятельно. В работе следователя половину рабочего времени занимает заполнение протоколов, то есть, грубо говоря, писанина. А в кинофильмах и  книгах его работа упрощается, даже оглупляется.     Приезжают какие-то оперативные работники милиции, следователи, ходят вокруг трупа, рассуждают,  ведут беседу, улыбаются, дают указания и уезжают. После такого показа возникают вопросы, а чего же там сложного в этой работе и за что же там платят деньги.
 Во-первых, никто кроме следователя не имеет право по закону организовать и провести осмотр места происшествия. Мне частенько приходилось ставить на место вышестоящих  руководителей органов милиции и прокуратуры, которые мешали производить осмотр. Во-вторых,  осмотр это длительный процесс, иногда в течении нескольких суток, когда приходится осмотреть и закрепить на фото-видео или на бумаге все объекты,  обстановку,  следы. Это одно из важнейших следственных действий, от результатов которого бывает зависит вся дальнейшая работа и исход дела. Ошибки, допущенные при осмотре часто бывают непоправимы. Режиссерская легкомысленность либо непрофессионализм в отображении этой работы в кино просто дискредитируют профессию следователя.   
  Я любил все документы печатать сам , от этого выигрывали все участники процесса и дело выглядело аккуратнее. Но к работе с печатной машинкой надо было привыкать и, конечно, затрудняло  процедуру  допросов и других следственных действий. Мы знали, что в Чехословакии существует институт помощников следователей, которые и выполняют в основном техническую работу. Но о таком приходилось лишь мечтать.
Ну,  наконец, несколько слов о бытовом устройстве следователей. В первую очередь это касается жилья. Как правило, этот вопрос всегда  зависел от отношений между прокурором и руководителями местной власти. Мне в этом плане часто не везло. Работая в прокуратуре Московской области я  три года жил в городе Истра в кабинете  ЖЭКа-  жилищно-эксплутационной конторы, по нынешнему домоуправления. С утра там начиналась беготня, рабочие, жильцы ходят по коридорам, дергают ручки, открывают двери, носятся секретари с бумагами. Первые дни супруга находилась в шоке. Несколько раз, бывало, когда она кормила грудью ребенка,  влетали слесари, граждане с какими-то криками, требованиями,  полагая, что тут кабинет какого-нибудь начальника ЖЭКа . Позднее она целыми днями сидела взаперти и выходила лишь в туалет или за водой. Мне было легче –я рано уходил на работу и возвращался поздно вечером,  когда  контора освобождалась от посетителей и уходили работники. Мы запирали входную дверь и только в это  время  могли себя чувствовать свободно. Утром следующего дня картина повторялась.
Истринский городской прокурор у местной власти авторитета не имел, когда и как решиться мой жилищный вопрос не знал. После полугода терпения я пришел в городской совет узнать о перспективе своего дела. Там мне предложили заселиться на половине деревянного дома, где все удобства были, как говориться , на улице. Зная, что после этого  я до пенсии  не получу нормальное жилье, я отказался.  Меня попрекнули, мол, ишь  какой  привередливый, в том же  доме во второй половине живет первый секретарь горкома партии Карманова, а вы чем лучше ее. Но я-то знал, что  секретарь имеет квартиру в Москве, а этот деревянный дом для нее вроде дачи на пять рабочих дней. Через год я вновь решил придти на прием к председателю горсовета по этому же вопросу. Он сказал, что свободных квартир нет и в ближайшее время не предвидится. Дал ясно понять, чтобы по этим пустякам его больше не тревожили. Я не выдержал и ответил, что в таком случае мне придется уехать из Истры. Это ваше личное  дело – услышал  я равнодушный ответ чиновника.  Было понятно, что он плевать хотел на мою проблему.  Через год с небольшим я добился перевода  в другой подмосковный город.  А спустя десять лет вышел закон, обязывающий местную власть предоставлять следователям прокуратуры жилье в течении шести месяцев.
В сходную житейскую  ситуацию я попал уже в городе Раменское. Супруга уже  около находилась в декретном отпуске – сидела со вторым ребенком – и пора его было оформлять в детский садик. Но свободных мест  не было. Попытки каким-то образом решить этот вопрос не удавались. Как-то утром перед работой я зашел к председателю горсовета Иванову и вежливо изложил свою просьбу. Тот ответил отказом – мест в детских садах нет. Я стал приводить доводы, мол, супруге надо выходить на работу, тяжело тянуть семью из четырех человек на одну зарплату, что для других места находят, ну и тому подобное. Председателя моя настырность возмутила, он дал понять, что разговор окончен, а когда я пошел к выходу из кабинета, он громко крикнул секретарше – Вызови ко мне прокурора города, что это тут его следователь ходит, мешает работать. Я понял, что это чистейший воды спектакль  и только для  одного зрителя –для меня. Было желание ответить, что    прокурор скорее  к себе пригласит, чем прибежит к тебе,  но я сдержался и молча покинул   кабинет. В эпоху перестройки   я слышал, что Иванов  чем-то проштрафился и его выгнали из власти.  А ребенок все же был устроен в садик женой с помощью своих знакомых и не знаю, пришлось ли ей кого-то благодарить  или связи оказались более действенными.
Забытая формула «быт определяет сознание» точно отражает состояние человека, у которого не все в порядке в семье. Если ему негде жить или жилищные условия плохие, постоянно пилит жена, постоянны семейные ссоры,  низкая зарплата  - от такого человека трудно ждать хорошего отношения к работе, наоборот, возможны срывы, надломы. А если к тому же этот работник наделен властью, оружием –тогда последствия морального надлома могут быть серьезными.
Хорошо знаю, что подобные проблемы преследуют многих молодых следователей: нет жилья, низкая зарплата в самом начале, немыслимые перегрузки в работе, отсутствие реабилитационных центров, ведомственных домов отдыха , санаториев.
Уже старшим следователем городской прокуратуры я получал сто десять  рублей в месяц. Никаких доплат не было. Это значительно позднее введут надбавки за звание (за звездочки), за выслугу лет. А тогда этих денег едва хватало на питание. Помню, я получил отпускные и по дороге домой зашел  в галантерейный магазин, где увидел  на прилавке  электронные часы, в большом светлом металлическом корпусе, такого же цвета металлический браслет. Это была новинка, их начала  выпускать наша промышленность, стоили они 80 рублей, они так и назывались «Электроника».   И я на них купился,  приобрел. А когда пришел домой и показал жене, у той на глазах показались слезы – на что будем жить  два месяца.  Вспоминается и еще один случай из этого ряда. Начинающим следователем я был назначен на работу в Павлово-Посадскую прокуратуру, мне выделили  захламленный кабинет  и когда я стал убираться в нем, выносить мусор нашел в свертке белую капроновую рубашку со следами крови. Я спросил коллег, что с этим делать, мне ответили выброси или сожги этот  хлам. Но мне стало жалко выбрасывать прочную не рваную вещь, у меня никогда не было капроновой рубашки.    Я постирал ее дома, потом отдал в химчистку для окрашивания  и стал носить, она служила мне многие годы. Всегда было стыдно об этом вспоминать,  но нищета толкает и не на такое.
Такое же скудное существование сопровождало меня все пять лет учебы в МГУ. Утром  и вечером чай с батоном, обед на талон за 35 копеек, хорошо, что хотя бы хлеб в столовой был бесплатным. Мой сосед по камбузу Славка Горохов питался голубями.  Голуби часто садились на подоконники окон 22 этажа высотного здания МГУ, он их ловил на рыболовный крючок,  насаживая на него хлеб. Затем ощипывал и варил. Кстати, после окончания юрфака он был направлен в прокуратуру города Ногинск Московской области на должность следователя. Как мне рассказали знакомые, однажды на зимней рыбалке он простудился и вскоре умер, молодым.
На факультете некоторые обеспеченные студенты носили джемпера и свитеры крупной вязки, модные в те годы. Естественно, я им завидовал. Я купил клубки белой шерсти, по книге научился вязать и за полгода связал два свитера, которые мне служили очень долго. 
Многие годы безденежье висело над семьей как дамоклов  меч. Однажды я отослал в центральную газету статейку, в которой рассказывал об условиях работы следователя и компенсации за эту работу. Привел пример с водителем автобуса, который получал 300 рублей в месяц и следователя с его 110 рублями и его властными  полномочиями. Заметку, конечно, не напечатали, вопрос посчитали несущественным. В  эпоху развернутого строительства коммунизма  правоохранительные органы считались рудиментами загнивающей  капиталистической системы.
И вот в таких условиях у следователя ненормированный рабочий день, часто работа в выходные дни без  последующих отгулов,   соприкосновения с трупами , кровью, выбитыми мозгами, трупным запахом  –  работа в постоянно экстремальной среде. И постоянные контакты, можно сказать, жизнь среди людей, у которых случилась трагедия, несчастье.  Многие разрежаются  стаканом водки,  некоторые увольняются, желая сохранить свою психику в порядке.
В Павлово-Посадской прокуратуре  было по штату было двое следователей. Второй был старше меня и часто брал больничный. Район считался сельским занимал большую территорию с большим количеством деревень и по поводу каждой смерти человека – криминальной или не криминальной – по инструкции  действующей в то время  был обязан выехать на осмотр места происшествия следователь прокуратуры. Когда я оставался один на весь район  - изматывался к вечеру насмерть . В отдельные дни не успеешь произвести осмотр и составить протокол, как по рации сообщают о таком же случае в другой деревне. Возвращаешься в милицейской машине   в прокуратуру, думаешь о передышке, а по рации  слышишь об очередной смерти человека и едешь туда. Нередко среди ночи стучались милиционеры, пугая соседей по квартире, а я знал, что это за мной и  быстро собирался в дорогу. А текущая работа стояла  и приходится оставаться на  вечер и доделывать ее. Такая обстановка на работе серьезно изматывала, держался лишь на молодости и крепком здоровье. Это позднее был установлен порядок, при котором следователь прокуратуры стал выезжать только на криминальные трупы, то есть если смерть человека была насильственной. В остальных случаях оформлением стали заниматься участковые уполномоченные милиции.
Многие ученые говорят о быстрой деградации работника в таких экстремальных условия. Меняется характер, появляется черствость, грубость к гражданам, нередко пропадает объективность восприятия событий. . Возможно, это правда. Но не вся и не для всех.
Уже довольно опытным следователем я расследовал дело о групповых изнасилованиях, совершенных подростками. В то время делами  о преступлениях несовершеннолетних еще занималась прокуратура. Допросы потерпевших и подозреваемых показали, что во всех случаях инициатором насилий над девочками являлась их знакомая Моисеева Галя, которой было 15 лет. Когда она пришла ко мне вместе с матерью я увидел маленькую симпатичную девчушку небольшого росточка с милым невинным лицом. Как правило подростки на следствии редко лгут, они еще не извращены лицемерием взрослых, поэтому  никакой трудности дело для меня не представляло. Выяснилось, что эта Галя,  когда сорилась со своими подружками,  мстила им своеобразным способом. Она подговаривала своих знакомых парней насиловать девушек, для чего обманом завлекала их в подвалы, квартиры, на чердаки, там избивала их и держала за ноги, пока их насиловали. Всего было установлено пять эпизодов. В действиях Моисеевой усматривались признаки организатора, подстрекателя и пособника изнасилований. В этом ей помогала также ее постоянная подружка более старшего возраста. Я без колебаний избрал меру пресечения в виде заключения под стражей пятерым подросткам и старшей подружки, а вот в отношении Моисеевой закрались сомнения. Она искренне плакала,  рыдала на допросах, выглядела беспомощной как маленький котенок  и мне было ее жаль. Но так как ее вина была больше, чем у остальных обвиняемых, арестовал и ее.
На протяжении последующих дней я постоянно возвращался к этому вопросу, сомневался, все думал, правильно ли поступил,  не ошибся ли. Засыпал и видел ее плачущее лицо, умоляющие глаза. Представлял камеру и ее такую беспомощную среди сокамерниц. Мои переживания не закончились с передачей дела в суд. И лишь после того, как Московский областной суд приговорил всех участников к реальным срокам наказания, у меня отлегло от сердца – это значило, что я не совершил ошибки.
Это положительный пример. Но, наверное, нет ни одного следователя, у которого  не было проколов , ошибок в своей работе. Особенно, когда опыта мало. Такие ошибки помнишь  долго , потому что они сопровождаются как правило сильными эмоциональными переживаниями. В бытность начинающим следователем я получил от прокурора акт документальной ревизии по овощной базе Павлово-Посадского горпромторга. Ревизор выявил недостачу на большую сумму овощей, фруктов и других продовольственных товаров, факты пересортицы, необоснованного списания товара. По данным фактам я возбудил уголовное дело в отношении заведующего базой,  провел у него обыски по месту работы и дома. Как требовали рекомендации по расследованию данных видов преступлений при обыске по месту жительства , наложил арест на имущество подозреваемого, а наиболее ценные вещи, в том числе меховые изделия описал , упаковал в чемодан  и изъял. Этот чемодан некоторое время хранился  в моем кабинете,  за неимением лишних стульев на него при допросах садился сам подозреваемый. Через какое-то время я опечатал чемодан и сдал его в камеру хранения при прокуратуре.
Еще в самом начале расследования по этому делу оперативники ОБХСС поставили меня в известность, что заведующий базой дружит с моим коллегой – следователем прокуратуры Кочневым, который регулярно посещает склады базы и уходит от туда с набитыми сумками. Кочнев работал здесь много лет, был опытным сотрудником, знал многих в городе, наверное по этой причине  документы ревизора передали мне. Его кабинет находился ряжом с моим, а ключи от них подходили друг к другу. По молодости лет я вначале как-то не придал значение этим фактам. Но где-то через месяц после возбуждения дела на имя прокурора района поступила жалоба от подозреваемого, в которой указывалось, что следователь украл меховую шапку, которую изъял при обыске.
Абсурдность этого заявления была очевидна – как можно украсть вещь, которая занесена в опись с подписями понятых и самого следователя и за которые теперь следователь несет материальную ответственность. Это все равно, что украсть у самого себя. Но когда пришла повторная жалоба, я забрал чемодан из камеры хранения и к своему ужасу действительно обнаружил отсутствие меховой шапки. Тогда все стало на свои места. В нарушение порядка я хранил не опечатанный чемодан в кабинете, куда был доступ другим работникам. Так как жалобы пошли и в областную прокуратуру, от туда прибыл работник с проверкой, после которой мне настоятельно посоветовали вследствие своего головотяпства перечислить стоимость шапки жалобщику. Вся эта история стоила мне немалых нервов. Но дело я довел до конца и заведующий базой был осужден. Понятно, что вся эта история произошла с участием моего коллеги-следователя, а выполнено это было тонко только благодаря моей глупости. Возможно расчет был на мое отстранение от дела и передачи его моему коллеги, который впоследствии благополучно бы его прекратил.
 На круглом столе в редакции газеты все участники пнули да не по разу наше уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, то есть тот инструмент, которым нам приходилось пользоваться каждодневно. У меня да у других практиков часто создавалось впечатление, что законы писали  юристы, живущие на необитаемом острове, не знающие реальной жизни. Казалось, многие статьи  кодексов принимали дилетанты.   
Вот вымученный юристами-теоретиками порядок привлечения к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Сам следователь на первоначальном этапе  не имеет право привлечь такого человека к ответственности. Установив такой факт он лишь фиксирует его в обвинительном заключении, дает ему оценку. В суде этот человек может передумать и дать  правдивые показания, а вранье на следствии  останется без последствий и будет позабыто. Если же и в судебном заседании будет установлено, что он умышленно вводит суд в заблуждение, то судья  направляет материалы на него в прокуратуру для возбуждения уголовного дела и привлечении к ответственности. От  вранья и до возбуждения уголовного дела проходит 2-4 месяца, нередко и больше, все зависит от  сложности рассмотрения основного дела. Затем в отношении лжесвидетеля завершают дело в два месяца и направляют в суд. Можно ли представить более нелепую ситуацию, когда человека совравшего наказывают через полгода, когда он уже и сам не помнит, что и где сказал ?  Эффект ничтожный.  И это называется неотвратимостью наказания и оперативностью реагирования на нарушения закона?   Вот почему в нашей стране на следствии и в судах врут много-  знают, что в большинстве случаев никаких последствий не будет. Да и наказание, если оно настигает смехотворно мало. Во все века лжесвидетельство считалось опасным преступлением. «Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь не спасется» ( Книга Притчей Соломоновых).   
Другой пример -  статья об угоне автотранспортного средства.  Юристы, депутаты на протяжении многих лет обращают внимание общества на иррациональное  содержание этой статьи – угон без цели хищения. Когда спрашиваешь юриста-теоретика –а какая цель. Отвечают – покататься, а это более легкое нарушение. Этим пользуются многие  преступники и уходят от ответственности по более тяжкой статье. Самые распространенные на практике случаи, когда угонщика задерживают на дороге и он, оправдываясь говорит –да хотел покататься, или хотел доехать до дома (города, знакомой). Опровергнуть его, когда он еще не довел до конца свой умысел (разобрал автомобиль на запчасти, перепродал его)  практически невозможно.  Спрашиваю – вы видели что-либо подобное, когда объектом кражи становится другая собственность, например, магнитофон, мобильный телефон?   Пройдет ли у жулика схожее объяснение, что он тайно без спроса взял вещь, чтобы послушать музыку на магнитофоне, или просто позвонить другу ? Думаю, ни один судья не поверит ему. Незаконное изъятие у владельца какой-либо собственности во все времена у всех народов считалось кражей. Тем не менее, у нас  эта искусственная   статья  об угоне переносится из одного кодекса в другой. 
 Тот, кто регулярно читает газеты или следит за процессами знают, что в СССР а затем и в России за убийство одного человека суды наказывают лишением свободы, как правило, на 8 – 9 лет.  Если убитых двое-трое   - на 10-15 лет. Отсидев три четверти срока убийцы  выходят на свободу.  Эта ничем не мотивированная жалость государства к преступникам обычно поражает иностранцев.  В демократических странах суды в таких случаях выносят приговоры на пожизненный срок лишения свободы даже за одну загубленную душу. Если погибло больше – в приговорах фигурируют два-три пожизненных срока, в некоторых странах несколько сот лет. И это не юридический казус и не  безграмотность западных  юристов, ведь ни один человек не может так долго жить.  Это акцентированный знак  бесценности человеческой жизни. Как принято думать,  бог дал жизнь и только он может ее забрать и никто другой. Если же кто-то покушается на нее – должен быть изолирован от общества навсегда, ему нет места среди людей. Это кредо столетиями выработано демократиями западных стран в процессе их развития и никогда никем не оспаривалось.
К сожалению, история нашей страны шла совсем другим путем. В период монгольское ига,  рабства, крепостничества человеческая жизнь оценивалась ниже стоимости скота.  Во время большого государственного террора- репрессий она снова девальвировалась. Государством в народе  прививалось ощущение, что человек это пылинка, вот он есть, а завтра его нет. Эта губительная психология настолько глубоко  въелась в сознание нашего народа, настолько его согнула, что потеря миллионов и миллионов человеческих жизней мало кого тревожила в то время. Маршалы и генералы воевали количеством солдат, громадные потери считались закономерными. А   на стройках века,  на которых работали заключенные, любая  смертность  являлась запрограммированной. 
Сознание –мы не люди,  мы пыль -  генетически передавалось из поколения в поколение  и дошло до наших дней. Выступи сейчас  какой-нибудь  наш политик или видный юрист с инициативой ужесточить наказание за  убийства  до тех пределов, как в западных странах, его бы не поняли, осмеяли, а резвые журналисты непременно состряпали бы фельетон. По этой же причине не меняется сознание судейского корпуса, в первую очередь судей Верховного Суда, когда они  редко используют  закон, удлинивший срок лишения свободы до двадцати пяти лет.  Пожизненные же  сроки получают лишь маньяки (серийные убийцы) да террористы.
И в этом контексте, конечно же не уйти от разговора о применении смертной казни к преступникам. Этот вопрос представителями интеллигенции и правозащитников у нас в стране  так запутан, что обычному человеку уже трудно сообразить, где здесь истина. Основной их довод в том, что применение смертной казни не останавливает преступников. Как практик могу заявить, что это выдумка. Всякая живая тварь борется за выживание, за свою жизнь на уровне инстинкта. Человека, как мыслящего существа, опасность погибнуть сопровождают сильнейшие моральные переживания, страхи, психические расстройства. Боятся все. даже террористы и самоубийцы, только они побеждают эти страхи осмысленно силою воли. Приведение  приговоров в исполнение оказывает сильнейшее воздействие на психику потенциальных убийц.  Недаром ведь такие казни в феодальные времена совершались публично на площадях в присутствии народа, так сказать, в назидание.  А коронный довод, что во время таких экзекуций карманники «шуровали» среди толпы не серьезен. Воры хорошо знали, что за карманные  кражи не вешают и не казнят.
Но этот вопрос не так принципиален, как может показаться. Убийц, исходя из политических соображений,  можно оставлять жить, содержать, кормить за счет налогоплательщиков. Важно принять справедливые законы, которые не позволили бы им снова появиться среди нас. В частности, добавить правовую норму – отбывать пожизненный срок без права на амнистию.
 
 
 Подобные несуразности встречаются не только в уголовном законодательстве. Они есть и в других отраслях советского, ныне российского права и создают предпосылки для различных толкований тех или иных норм. В таких случаях внимание всегда направлено на законодателей, то бишь депутатов,  и юристов-академиков, плохо выполняющих свою работу. Цель законов регулировать общественные отношения,  наделяя участников этих отношений соответствующими   правами и обязанностями. Наши депутаты нередко принимают   «сырые» законы, которые часто не работают в правоприменительной практике, и лишь  позднее постепенно дорабатываются.  Как тут не вспомнить древнеримское право, которое служило основой для  развития законодательства многих стран Европы. Применительно к той цивилизации римское право являлось образцом, оно  детализировало отношения во всех областях деятельности человека,   особенно право собственности.
Вот поучительный    пример из учебника по римскому праву. На участке растет плодовое дерево, ветви которого через забор свисают на соседний участок. Сосед пользуется этим и регулярно снимает плоды с чужой яблони.  Владелец дерева, естественно, недоволен, на этой почве  постоянно происходят ссоры, дело ( особенно в нашей российской действительности) может дойти и до драк. По нашим законом этот конфликт разрешен быть не может. По римскому праву он толкуется однозначно. То, что свешивается через забор и переходит границу участка перестает быть собственностью прежнего владельца и становится собственностью соседа. Четко и просто. Наш законодатель до этой «премудрости» не додумался.
А правовые постулаты, выработанные на заре цивилизации, до настоящего времени несут четкую современную  смысловую нагрузку. «Теstis unus –testis nullis» –один свидетель- не свидетель, «Dura leks –sеnt leks» –закон суров, но это закон, «Kwot licet ewi non licet bowi» –что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, «Nemo judeks in proprio kausa» –никто не свидетель в своем собственном деле, ну и так далее. Какая же большая разница в четкости формулирования древнеримских законов и современных российских!
В столице между тем горбачевская перестройка затухала, во власть ворвались так называемые демократы  и публичная жизнь забурлила. С периферии страны интересно было наблюдать быстро появляющихся и исчезающих политиков, но нас это касалось мало. А вот развал страны и отделение от России Крымского полуострова оставило тягостное впечатление. Появились сомнения в мудрости руководства страны. В этот период украинцы. составляющие значительную часть населения Камчатки, стали собираться в дорогу, к себе в незалежную . Многие из них откровенно радовались полученной независимости, некоторые  злорадствовали -   наконец-то Украина перестанет кормить Россию.
Появились вначале слухи, а затем и подтвержденные факты о ликвидации КПСС и профессиональных союзов СССР. В апреле 1991 года перестали взимать членские взносы в эти организации. Усилилась роль Советов народных депутатов, они стали более самостоятельными. Камчатский облсовет наладил торговлю с Японией и от туда стали привозить на судах  подержанные легковые автомобили. Машины в Японии проходили предпродажную подготовку, перебирался двигатель, агрегаты, окрашивался кузов и они выглядели как сошедшие с конвейера. Поэтому спрос на них был высоким, машин не хватало и облсовет распределял продажу  по организациям.
На прокуратуру области выделили два автомобиля. Живин собрал следственный отдел  и стал советоваться, кому их предоставить. Я предложил один автомобиль выделить следователю Валгину в качестве поощрения как наиболее достойному, а второй – мне. К этому времени я прошел курс обучения и получил права. На сберкнижке у меня за эти годы  уже скопилось десять тысяч рублей. У других  следователей автомобили были. Никто не возражал кроме следователя Сапалова, у него была поддержанная машина, но ему хотелось приобрести поновее. При этом в своих высказываниях он допустил нетактичность – Миров, мол,  приехал из Москвы, пусть он там и получит автомобиль . Это не подействовало на Живина и он  передал один талон на покупку мне, второй –Валгину.
На следующий день, сняв с сберкнижки шесть тысяч рублей, я оформил покупку и пошел получать машину. В ангаре скопилось, наверное, с сотню японских автомобилей разных марок, все блестели как игрушки лаком разных цветов. По номеру в талоне мне показали  мою. Это был переднеприводной четырехдверный  автомобиль марки «Ниссан-Пульсар»,  немного схожий по форме с жигулями  восьмой модели .  Так я приобрел свою первую машину. Гаража не было и она стояла возле моего дома. Использовалась в первую очередь в поездках на рыбалку, за грибами, ягодами, а также в Паратунку на горячие источники.   

С избранием первого президента страны на Камчатке появился его полномочный представитель Сидорченко,  то есть, лицо, наблюдающее за событиями в регионе и информирующее аппарат президента. Поскольку этот новый институт не являлся конституционным  он  не мог серьезно  влиять на работу местной власти. Однако, помощник представителя президента на Камчатке Кижим стал активно вмешиваться в работу правоохранительных органов области, давать советы и указания. зачастую нелепые. Со временем это стало меня раздражать  и пришлось публично объясниться по этому поводу. В местной  газете «Вести» я поместил материал,  озаглавленный «Господин Кижим в роли комиссара Катаньи».
«Развитие криминогенной ситуации в России беспокоит всех. Под лозунгом борьбы с преступностью многие политики в предвыборной кампании в Государственную Думу набирали очки и выиграли эту гонку. И сейчас на местах есть люди, активно использующие лозунг борьбы с преступностью как беспроигрышную карту для создания себе имиджа ярого борца с мафией.
На Камчатке , похоже, пальма первенства в этой активности принадлежит помощнику представителя президента. Из его многочисленных интервью журналистам и выступлений в средствах массовой информации вырисовывается образ непримиримого борца с мафией и коррупцией, образ  этакого местного комиссара Катаньи.
И все для этого у него есть – и энергия, и напористость, и политическая хватка. Нет только самой малости – глубоких знаний уголовного законодательства и специфических условий работы органов правопорядка. Вполне понятно, что это не порок, но этот недостаток обязывает хотя бы прислушиваться к мнению специалистов, прежде чем выносить на общественное мнение тот или иной вопрос.
По многим вопросам руководители областной и городской прокуратур дают разъяснения и консультации помощнику представителя президента,  в некоторых случаях совместно участвовали  в проверках. Казалось бы,  взаимопонимание и взаимодействие налажены.  Но вот его интервью, опубликованное в «Вечерке» под заголовком «Кто на Камчатке хозяин?», показало уровень правовой грамотности и глубину информации должностного лица. Бездоказательно утверждается о сращивании УВД и прокуратуры области с мафией. Такие заявления требуют доказательности, а если таковой нет – то ответственности.
Попробуем рассмотреть на основании фактов, а не домыслов сведения, содержащиеся в упомянутой публикации.
Так, по утверждению Кижима прокуратура закрыла дело на Шидхина, держателя общака, уведя его таким образом от уголовной  ответственности.
Об этой истории уже давно объективно рассказано корреспондентом в октябрьском номере «Вестей» за прошлый год. к этому можно лишь добавить, что дело по факту хищения оружия было  возбуждено прокуратурой области, МВД  тут оказалось совсем не при чем. По этому делу были направлены в суд и осуждены за незаконное хранение карабина  пасынок Шадхина и его знакомый. В отношении самого Шидхина уголовное преследование пришлось прекратить, так как закон освобождает от ответственности тех, кто добровольно является с повинной и сдает оружие.
Значительное место в рассуждениях Кижима занимает тема следственно арестованных. Тревожит его то обстоятельство, что из-под стражи  выходят опасные преступники. Здесь он видит происки коррупционеров. По его данным  за четыре месяца из СИЗО выпущено 110 человек, совершивших тяжкие преступления.
А вот официальная статистика: за 6 месяцев из-под стражи освобождено 438 обвиняемых, из них судом – 256, милицией – 99, прокуратурой 25 человек. Из числа указанных лиц лишь 30 (а не 110) совершили тяжкие преступления – грабежи, вымогательства, хищения в особо крупных размерах. По бандитизму на Камчатке уголовные дела не возбуждались, поэтому у Кижима тут явный перебор.
Вопрос об избрании правильной меры пресечения подозреваемым и обвиняемым  чрезвычайно специфичен, тут и юристы бывают ошибаются. Но в любом случае закон требует наличие двух оснований: доказанность вины и процессуальная обоснованность содержания под стражей.  Если нет одного из этих условий ни следователь, ни суд держать человека под стражей не будут, даже если он обвиняется в совершении  опасного преступления. Бывают и иные законные мотивы изменения меры пресечения на более мягкую. Например болезнь либо уверенность, что обвиняемые препятствовать следствию не смогут. Так , например, поступил следователь облпрокуратуры в отношении ряда капитанов, обвиняющихся в хищении минтаевой икры на сумму свыше 200 тысяч долларов, которые отсидели в СИЗО  девять месяцев. В любом случае такое решение принимается следователем, прокурором, судом на основании всех материалов дела , в том числе данных о личности, возрасте, здоровье, семейном положении и какие-либо советы со стороны тут неуместны.
Какие же рекомендации на этот счет дает помощник представителя президента? Цитирую: «Прокуратура выпустила из следственного изолятора лиц кавказской национальности. Ну хорошо, раз еще нет доказательств, что сделала прокуратура для того, чтобы продлить подозреваемым срок содержания под стражей? Даже не пыталась получить санкцию Генерального прокурора». Если это не перехлест журналиста, то законопослушным гражданам должно быть страшно. Вот так – не больше и не меньше –раз не доказана вина, пусть и дальше сидят в тюрьме!
По поводу избиения журналиста взволнованность Кижима по-человечески понятна. Я тоже на стороне пострадавшего, и без колебания дал бы санкцию на арест гр.Пя, если бы имелись на него показания. Однако в деле их нет. Отсутствует и заявление пострадавшего. Так на основании каких доказательств суд вынесет приговор? Эта истина усвоена даже школьниками. "«Это же элементарно, Ватсон» – сказал бы в этом случае известный литературный детектив. Поэтому по-дилетантски наивно звучат слова Кижима: «Примирения и обильные лобзания не освободят их от уголовной ответственности. Теперь нас не интересует, изменит ли журналист свои показания».
В ряду выступлений Кижима запомнилось еще одно, где говорилось о поездке его руководителя в Генеральную прокуратуру то ли с информацией, то ли с жалобой на то, что прокуратура освободила из-под стражи чеченцев, обвиняемых в рэкете.
Дело, о котором идет речь, в общем-то заурядное. Следователем УВД оно было закончено за 9 месяцев и материалы были представлены для ознакомления обвиняемым. И тут выяснилось, что в ходе следствия были допущены нарушения, в том числе, связанные с выбором адвокатов и переводчиков и ущемляющие право обвиняемых на защиту. Не замечать этого прокуратура не могла и потребовала их устранения. Все усилия следователя , направленные на исправление просчетов, оказались безуспешными. В очередной раз были продемонстрированы слабости как следствия в МВД, так и недостатки процессуального законодательства. С учетом того, что сроки содержания обвиняемых под стражей, установленные Генеральным прокурором, давно закончились, перспективы окончания дела зашли в тупик. Следователю пришлось  изменить  обвиняемым меру пресечения на подписку о невыезде. В общей сложности они просидели в следственном изоляторе около года. Спекуляции Кижима вокруг этого дела лишний раз свидетельствуют, что понятие законности для него не более чем абстракция. Люди с такими взглядами на государственной должности опасны.
Конечно, нет спору, в деятельности правоохранительных органов много недостатков и просчетов, которые во многом объясняются объективными причинами, и в первую очередь отсутствием квалифицированных кадров.
Прокурорским работникам известны способности помощника представителя президента на поприще борьбы с преступностью. Но одно дело – выслушивать его нелепые рассуждения в узком кругу и другое, когда он взялся их пропагандировать публично. Опасность в том, что его дилетантские взгляды на эти серьезные проблемы дезориентируют общественность, которая воспринимает их как официальную точку зрения. Но для таких советов нужно быть как минимум юристом, а еще желательно знать проблемы, как говорится, изнутри.
А еще необходимо для дачи рекомендаций обладать определенными полномочиями. Как известно, даже депутатам высшего законодательного органа законом запрещено вмешиваться в деятельность правоохранительных органов. Тем более недопустимо это делать иным неконституционным образованиям. А уж давать указания  прокурорам техническим помощником представителя президента ни дня не работавшим в правоохранительной системе - это, что называется, «туши свет», это похуже телефонного права бывшей политической системы.
Так что оставьте господа Кижим и Сидорченко  неблагодарную работу – борьбу с преступностью – профессионалам. К счастью в правоохранительных органах еще остались свои Катаньи, Мегрэ, Шерлоки Холмсы, Пуаро. Не надо мешать им неквалифицированными советами. И не надо по каждой их ошибке пужать доносами в МВД и Генеральному прокурору. После всего сказанного такие «телодвижения» будут выглядеть неуклюже.
Р.S. Очень сожалею, что такой принципиальный разговор произошел публично, а не с глазу на глаз. В этом виновата противная сторона, первой выбравшая такую форму диалога.»
После этой публикации публичные нападки помощника представителя президента прекратились.

Неожиданно и «совсем некстати» в один из дней произошло нападение на Елизовского городского прокурора. Вечером он задержался на работе и спускаясь по лестнице со второго этажа получил сзади удар ножом в спину, упал, покатился и потерял сознание. Через некоторое время его нашли работники милиции, чьи помещения располагались в этом же здании и доставили в больницу. В этот же вечер я с группой следователей выехал на место происшествия, произвели осмотр, стали устанавливать свидетелей. Затем я посетил больницу. поговорил с врачами. Ранение оказалось не очень серьезным. Сам пострадавший ничего конкретного сообщить не мог,  напавшего на него не видел, каких-либо угроз не получал.
По установленному порядку о происшествии сообщили спецдонесением в Генеральную прокуратуру. Через несколько дней к нам прилетели следователь по особо важным делам и начальник отдела следственного управления. Но они повели себя как-то странно, дело к своему производству не приняли,  в следственных действиях не участвовали,  шушукались в работниками областного управления ФСК, шептались между собой.
Мы со следователями продолжали делать свою работу,  допрашивали свидетелей, назначили ряд экспертиз, проверяли различные версии случившегося. А приехавшие начальники вели себя как «американские наблюдатели», изучали собранные нами материалы дела, помощь не оказывали, информацией не делились.
Я терпел неделю, а затем высказал им свое мнение: так работать нельзя. Либо вы работаете в нашей группе и делитесь информацией, либо забираете дело и ведете его сами. Они высказали свою версию – никакого нападения не было. была инсценировка. Я с ними не согласился, потому что для этого у прокурора не было никаких мотивов. Правда,  судебно-медицинская экспертиза и осмотр одежды показали, что нанести ранение собственной рукой пострадавший мог.
Месяц работы к каким-либо положительным результатам не привели. Пострадавший прокурор выписался из больницы, уволился и уехал на материк. Уголовное дело принял к своему производству следователь Генеральной прокуратуры и увез с собой. Через несколько месяцев оно было  тихо приостановлено за неустановлением виновных лиц.
Так называемая перестройка и последующие события в стране перевернули устоявшийся уклад жизни населения. Появились предприниматели, челноки,  масса людей стали искать лучшей жизни в других краях. Наиболее энергичные потянулись за лучшей долей на Север, в том числе на Камчатку. Среди них и те, кто хотел быстро и без труда заиметь «бабки».
На окраине Петропавловск-Камчатского в своем доме был обнаружен труп фермера с множественными ранениями. По национальности он был грузин, содержал коров,  торговал молоком и мясом на рынке. Обстановка места происшествия свидетельствовала о том, что убийству предшествовала активная драка. Сам фермер был крепкого телосложения, бывший спортсмен, охрану не держал, жил один.
Активный розыск позволил выйти на двух грузин возраста 25 и 30 лет, недавно появившихся на Камчатке. Старший из них являлся кандидатом в мастера спорта по карате. Подворные обходы выявили свидетелей, которые часто видели на сопке, прилегающей к указанной местности, двух лиц кавказской национальности, которые в бинокль наблюдали за домами, находящимися у подножия сопки. Но приметы их не запомнили.
Указанные сведения позволили задержать подозреваемых. В ходе обыска в доме, где они снимали комнату, были обнаружены вязаные шапочки с прорезами для глаз, на их одежде пятна крови. Младший из задержанных после недолгого запирательства признался в убийстве фермера. Он пояснил, что из разговоров в городе и на рынке узнали, что их земляк фермер торгует на рынке, имеет большой доход, сбережения хранит дома. У них созрел план, как его ограбить. Некоторое время они с сопки в бинокль наблюдали за его домом, узнавали его распорядок. Убивать его не хотели. Но когда ночью проникли в его дом, фермер оказал  яростное сопротивление и в ходе борьбы они нанесли ему несколько ударов принесенным с собою ломиком. Затем перерыли весь дом, но денег не нашли.
При проверке его показаний подозреваемый показал на сопке место, откуда они следили за фермером. Действительно дом погибшего был виден как на ладони. На месте убийства он показал действия свои и подельника, где они до времени прятались, в какой последовательности набросились и как наносили удары. Его показания не вызывали никаких сомнений в правдивости. Но его старший сообщник отрицал свое участие в этом деле и даже после проведения очной ставки стоял на своем. По заключению биологической экспертизы следы крови на их одежде могли произойти от потерпевшего. К сожалению, орудие убийства – ломик, который они выбросили, найти не удалось.
Мы посчитали, что доказательств вины собрано достаточно и направили дело в областной суд. В судебном заседании все собранные доказательства сохранились, младший из обвиняемых признавался в убийстве и изобличал своего подельника. Но нас ожидал неожиданный поворот - –областной суд вернул дело на дополнительное расследование с указанием установить, кому принадлежат окурки, изъятые при осмотре автомобиля фермера, и не оставлены ли они другими соучастниками преступления. 
Сказать, что мы были удивлены таким определением суда, значит ничего не сказать. Привязать автомобиль погибшего к самому преступлению можно было лишь при неограниченной фантазии. Машина стояла во дворе доме, преступники его не касались. Но при осмотре места происшествия заодно был осмотрен и автомобиль и из его «бордачка» на всякий случай изъяли кучу окурков. Многие из них принадлежали погибшему. Исследовать эти окурки, проводить по ним различные экспертизы оснований не было.  Кроме того, в деле не имелось никаких данных о каких-то третьих лицах, причастных к преступлению. Решение суда можно было выразить одной поговоркой –«Иди туда не известно куда, найди то, неизвестно что».
Считая определение суда надуманным  прокуратура области принесла на него протест в президиум областного суда. Но он был отклонен. Мы понимали, что выполнить определение суда нереально. Круг знакомых фермера был обширным, он ездил по городу, поставлял товар,  обслуживал клиентов, встречался со знакомыми, в том числе и с многочисленными женщинами. Лица, которых мы установили,  поясняли, что погибший сам курил много, курили его знакомые и все окурки складывали в этот ящичек. Исследовать каждый окурок, а их было более трех десятков, на принадлежность к каждому установленному свидетелю было невозможно. И при любом варианте можно было сказать, что какой-то окурок не принадлежит никому и, следовательно, какое-то лицо еще  не установлено. По существу это была судебная западня без выхода.
Максимально расширив круг свидетелей из числа знакомых погибшего мы повторно направили дело в областной суд. В обвинительном заключении было четко и аргументировано указано, что найденные на месте происшествия окурки в машине никакого отношения к преступлению не имеют и что кроме обвиняемых другие лица в этом преступлении не замешаны.  Однако, через несколько дней дело вновь вернулось к нам с прежним определением – установите, мол, кто курил в автомобиле фермера. Стало понятно – здесь это дело рассматривать по существу не будут, судей покинул здравый смысл.  Прокурор области с протестом в Верховный суд не пошел. Судьба дела определилась. Пока позволяли сроки следователь продолжал по нему работать, по истечению установленного времени обвиняемые были освобождены из-под стражи на подписку о невыезде и, вполне понятно, скрылись. Каким-то образом повлиять на это мы уже не могли. Расследование  было приостановлено, преступление стало считаться нераскрытым.
Размышляя о причинах такой позиции суда я никак не мог придти к однозначному мнению. Что влияло на них? Боязнь ошибиться, перестраховка – но доказательств вины было достаточно. Непрофессионализм? Но это может быть у одного человека, а дело рассматривали трое судей с большим опытом работы, да  потом еще президиум.  Меркальтинную причину я отвергал, потому что обвиняемые не имели постоянного дохода, а о  родственниках у следствия не было никаких сведений. Проще можно было объяснить позицию прокурора области, не ставшего протестовать по этому решению суда. Для этого ему нужно было направить уголовное дело    в Прокуратуру России, которая и могла внести протест в Верховный Суд. Но и там наши коллеги могли повести себя по разному – то ли согласиться, то ли нет. И реакция могла быть разной вплоть до направление на место проверяющего. И выводы – прокурор области не ладит с судом. Поэтому многие прокуроры выбирают тихую спокойную жизнь в своем регионе как в заводе  без вмешательства извне. Ну а то, что преступники остались безнаказанными –так за это не наказывают.
В прокуратуре произошли небольшие кадровые изменения. Прокурором города Живин назначил помощника по надзору за рассмотрением дел в судах Зуйкова Анатолия. У меня с ним  давно сложились хорошие отношения, оба приехали на Камчатку после работы на материке, оба возмущались макиовельским стилем правления  Живина.  Однако публично он  никогда этого не показывал.   Городская прокуратура помещалась в  одном здании  вместе с областной и мне приходилось частенько заходить к коллегам.
Однажды я заинтересовался делом, которое находилось в производстве следователя горпрокуратуры Ширеева. Как опытный следователь он вел дело о гибели подростка в результате обрушения козырька подъезда дома.  Груженный тяжелый самосвал выезжал со двора и краем кузова задел козырек, под которым в это время стоял подросток.  Плита потеряла устойчивость,    обрушилась и придавила подростка насмерть. Следователь уверенно вел дело к прекращению, полагая, что вины водителя в этом происшествии нет, мол просто несчастный случай. Я зашел в кабинет к Зуйкову и в разговоре между делом поинтересовался его мнением об этом. Оказалось, что он в курсе и согласен с мнением следователя. Меня это крайне удивило. Мне пришлось долго объяснять Зуйкову в чем вина водителя, что он нарушил. Разговор продлился больше часа, но я его не убедил. Его доводы я понял: мол дом старый, козырек могли закрепить плохо, опоры могли сгнить, как все это проверить? Я понял, что в следствии он не очень силен. Пришлось идти процессуальным путем. Когда  Ширеев прекратил дело, а Зуйков утвердил постановление , я истребовал его, изучил, отменил принятое решение, дал указания о проведении дополнительных следственных действий и о направлении дела в суд. Следователь выполнил предписание, дело ушло в суд и водитель был осужден. Родители погибшего ребенка, как это ни кощунственно звучит,  могли получить моральное и материальное удовлетворение.

Каждый год с наступлением весенних дней жителей городов тянет на природу. На Камчатке как и во многих городах России  в это время готовятся к обработке земли на дачах, посадкам рассады овощей, зелени. Дачного участка у меня не было. Профсоюзная организация прокуратуры каждый год заключала договор с той или иной хозяйственной организацией на аренду земли для выращивания картофеля. Затем земля разграничивалась по количеству желающих, вспахивалась и мы приступали к посадке. В отличие от работы на материке сажать картофель здесь было легко: мы просто шли по борозде, бросали с определенным интервалом семена и «чикали», как здесь выражались, ногою землю, слегка закрывая брошенные семена. Глубоко сажать их было нельзя, так как лето здесь короткое и задерживаясь в толстом слое земли картофель не успевал созревать. Трудности наступали, когда надо было окучивать всходы, полоть от сорняков. Мы приезжали всей семьей –я, супруга, двое мальчишек и целый день проводили на своем участке. Такая работа на природе заменяла нам отдых.  В сентябре собирали урожай – два от силы три мешка мелкой и средней картошки, на зиму хватало.
Зимою в выходные дни мы с супругой часто ставали на лыжи благо, что трассы  для прогулок и бега готовились в различных частях города. Особенное впечатление на нас произвел первый  поход на берег Тихого океана. Нужно было на автобусе доехать до СРВ (судоремонтная вервь), а дальше  на лыжах около десяти километров до побережья, против ветра, который здесь постоянно дует с океана. Необъятная морская даль до горизонта,  шипение набегающих на берег волн, отвесные скалы  -все это порождало романтический настрой.  «Эй, Америка – кричал я - мы тебя видим!»   Америка  не отвечала, я продолжал –«Мы здесь, оглянись!» Мой голос был слишком слаб, его не  услышали на другом континенте. Осталось лишь пропеть – Гуд бай Америка, гуд бай!  Дорога назад всегда  легче, ветер подталкивал в спину, торопя домой, будто опасаясь, что я передумаю и снова повернусь лицом на восток.
В нашем подразделении кроме следователей и прокуроров отдела имелась должность прокурора-криминалиста. На эту должность назначались  как правило бывшие следователи. Глубоких познаний в криминалистики они естественно не имели, знали ее в объеме общего курса,  который преподают на юридических факультетах. В их обязанности входило подготовка для работы различной аппаратуры, аудио и видиосъемка при осмотре места происшествия, изъятие и осмотр вещественных доказательств и другая помощь следователю.  При мне на этой должности побывало три человека.
Последним был назначен бывший следователь районной прокуратуры Васильев Вячеслав. Иногда, когда у следователей была высокая  нагрузка, расследовать преступления поручали прокурору-криминалисту. Это была обычная практика.  Однажды зимой было возбуждено уголовное дело по факту исчезновения жителя Петропавловск Камчатского.  При первичном осмотре удалось зафиксировать следы крови у него в гараже.  Я поручил дальнейшее расследование Васильеву.  Он установил, что последним погибшего видел его знакомый Петров, оба выпивали в гараже. Собранные сведения свидетельствовали о неприязненных отношениях между ними. В качестве подозреваемого Петров был задержан. На протяжении нескольких дней Васильев допрашивал задержанного, предъявлял ему косвенные улики и, наконец, нашел к нему подход. Петров признался в убийстве, показал где временно прятал труп, а затем расчленил и вывез на своем автомобиле на трассу Петропавловск-Мильково и раскидал в разных местах дороги. От областного центра до села Мильково расстояние более 250 километров и все по сопкам и сквозь лес. Где и как искать части тела в заснеженном лесу?  В центральной густонаселенной части России эта задача часто безнадежная. а тут на трассе всего четыре мелких населенных пунктов и зимняя безлюдная дорога.
Я не верил в положительный результат. Однако Васильев взял машину, понятых и без собаки выехал на поиски. На следующий день он вернулся, собрав все части трупа. Остальные процедурные вопросы сложностей не вызвали.  Дело ушло в суд, виновный был осужден. За инициативы и мастерство, проявленные при расследовании этого преступления Васильев был поощрен денежной премией.
Надо отметить, что специфика работы правоохранительных органов в малонаселенных районах крайнего Севера действительно существует. Это связано с огромными пространствами, погодными условиями и отсутствием стабильного транспортного сообщения. Выезжая в отдаленные районы приходилось по несколько дней ожидать окончания пурги, чтобы провести процессуальные действия на местности. В необходимых случаях бывало невозможно найти понятых, когда на сотни километров нет ни одной живой души. Неоднократно работникам милиции прокуроры давали санкции на арест по телефону, потому что из-за нелетной погоды сами не могли вылететь в отделенный населенный пункт и доставить подозреваемого в районный центр было невозможно. И сидели люди в КПЗ по несколько суток формально  без законных на то оснований (без процессуальных документов). А уж об исчезновении людей по этим же погодным причинам и говорить стало уже банально. В мою бытность работы на Камчатки  пропал помощник прокурора района, который на снегоходе выехал из поселка Манилы в аэропорт, расположенный в пятидесяти километрах. Местные жители утверждали, что так без следов исчезают люди, когда попадают на занесенную снегом полынью. Ведь зимние трассы всегда прокладывают по рекам.  А горные реки быстрые, крутые на поворотах и что в них попадает – люди ли, техника –все уносят в моря. 

Прошло два года с тех пор, когда прокурором города был назначен Зуйков. И вот первый заместитель облпрокурора Кругляк  стал председателем областного суда. Для заполнения вакансии Живин направил в прокуратуру России документы на Зуйкова, который и был утвержден первым  его заместителем. Для меня в этих перестановках ничего не изменилось,  а вот для другого заместителя – Плевцова-  это, видимо, стало неожиданностью, ведь опыт работы в этой должности был у него значительно больше,  но первым замом он назначен не был. Дело было даже не в престиже, а в зарплате. Еще раньше, как мне сообщили по секрету,  Живин искал замену и мне, предлагал  должность начальника следственного отдела  и Зуйкову и своему помощнику Цапису, но те отказались , хорошо понимая какая это неспокойная и неблагодарная работа  и как часто за нее наказывают.
Еще через год стало известно, что Живин собирается покинуть Камчатку и что его уже наметили на должность прокурора Новгородской области. В кадровой политике Прокуратуры это обычная практика: если прокурор на периферии положительно зарекомендовал себя, его переводят в центральные области России. А прокурором Камчатской области был назначен Зуйков. После  назначения он вызвал меня и предложил должность своего заместителя. Я долго думал, не давал ответа, сомневался, но не в своих способностях. Я знал порядок назначения, нужно было вновь писать автобиографии, заполнять анкеты, а тут у меня  была одна застаревшая проблема.
Много лет назад, когда я служил в армии на Дальнем Востоке, моего отца осудили за спекуляцию. Он работал водителем на Ликинском автобусном заводе.  И вот как-то осенью он пошел в отпуск, а его приятель предложил ему съездить в Рязанскую область, купить там яблок и здесь продать их по другой цене и на этом заработать. Отец согласился, взял все отпускные деньги и на автомашине «Москвич», принадлежавшей приятелю, поехали в какую-то дальнюю деревню , где купили несколько мешков яблок. Эти яблоки приятель сдал своей знакомой продавщице магазина, пообещав, что как только она продаст их, так сразу отдаст деньги. Отец  ждал неделю, вторую. Приятель все обещал и обещал, а как после выяснилось, он деньги от продавщице уже получил, но , видя, что компаньон слабохарактерный и не очень грамотный человек, решил , как сейчас говорят, его «кинуть». Спустя месяц отец понял, что не только выручку он не получит, но и своих потраченных денег, побежал в районную прокуратуру и написал заявление. Было возбуждено уголовное дело о спекуляции группой лиц, их судили, отец получил год лишения свободы условно, его компаньон – реальный срок . Когда я вернулся из армии эту историю от меня скрывали. И только случайно мать проговорилась и все рассказала.
После окончания МГУ, поступая на работу, я старался скрыть этот постыдный для себя факт и не указывал  его в анкетах. Но каждый раз по этому поводу переживал, надеясь, что проверять мои данные не будут. Даже после того, как определение спекуляции исчезло из уголовного кодекса и стало считаться разрешенным бизнесом, сам факт судимости родителя, как я считал, бросало на меня тень и я понимал, что это  может быть тормозом в моей карьере.  Поэтому при каждом новом назначении я приходил в   смятение и  просчитывал возможные плюсы и минусы своего поведения. С самого начала было очевидно, что будь я абсолютно честным с самим собой и не скрывал этот постыдный факт,  для моей карьеры он бы всегда был шлагбаумом. Никому не были интересны подробности и детали той истории и пассивная роль отца в ней, и тот факт, что у меня уже была своя семья и я жил от родителей отдельно. Это было не важно. Для каждого кадровика это была черная метка в моей биографии, а точнее, в биографии моих родителей и при назначении всегда бы возникала мысль, а не сотворит ли кандидат что-либо такое же, за что придется отвечать и самому кадровику, пропустившему такую кандидатуру. И  не секрет. что у нас в стране это широко распространенная кадровая политика.
Все же я дал свое согласие, документы ушли в Генеральную Прокуратуру и через некоторое время пришел приказ о назначении меня заместителем прокурора Камчатской области. За мной остался контроль за работой следственных аппаратов прокуратуры, милиции, федеральной службы безопасности и некоторые другие направления. Начальником следственного отдела назначили бывшего моего заместителя молодого шустрого парня –Ситкаева Василия. Практически для меня мало что изменилось, увеличился лишь объем работы. Приходилось все также вникать в уголовные дела, решать конкретные вопросы, давать санкции на арест, поддерживать в суде обвинения.
С Зуйковым у нас установились дружеские  доверительные отношения. Неоднократно мы вспоминали прежнего нашего начальника, его макиавеллевскую политику «разделяй и  властвуй» и созданную им в коллективе атмосферу раболепства  и стукачества. Где-то через месяц мы вновь вспомнили о Живине. Из Генеральной прокуратуры пришло поручение проверить сведения об оставленной им трехкомнатной квартире в Петропавловске-Камчатском. По установленному порядку  при переводе на новое место работы  прокурор получал в течении полугода соответствующую нормативам квартиру, а прежнюю обязан был сдать местным органам власти. Выяснилось, что Живин и все члены его семьи  выехали с Камчатки, а приватизированная квартира была им продана. С учетом того, что он получил в Новгороде новую государственную квартиру, эта сделка принесла ему необоснованное обогащение. То есть, проще говоря,  он незаконно подзаработал. Последствия последовали быстро – он был уволен из органов прокуратуры. Позднее поступили сведения о том, что он создал в Новгороде адвокатское бюро. Так незавидно окончилась его прокурорская карьера. Мне показалось. что его многолетнее сидение в прокурорском кресле в роли такого местного князька сбило в нем ориентиры добра и зла, дозволенного и недозволенного, достойного и неприличного, в общем, моральные принципы.  Жаль, а был опытный прокурор.
 
Как-то потихоньку, не спеша на протяжении нескольких месяцев созревала и, наконец, созрела одна правовая проблема в работе следствия. Речь идет о практике применения ст.195 уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за похищение или повреждение документов, штампов, печатей, бланков. Анализ содержания этой правовой нормы свидетельствует, что ее разработчики три десятилетия назад, одухотворенные недалеким коммунистическим будущим, не предполагали,  насколько актуальной станет эта проблема. С пионерской верой в пережитки буржуазного прошлого как источника всех бед и пороков они в  правовую норму заложили корысть и низменные побуждения как обязательный мотив этого состава преступления. Как будто похищение и уничтожение ценных документов по иным мотивам  облагораживает это действо и лишает его криминального характера, а владельцу похищенного документа приносит облегчение.
А тут еще изменилась экономическая система государства, когда нажива и корысть стали побудительными мотивами большинства граждан. И стали выглядеть анахронизмами некоторые статьи уголовного кодекса, вступившие в противоречие с новыми социально-экономическими отношениями общества. Удивительно, но этот факт не замечали законодатели.
Все началось с уголовного дела по обвинению некоего Демченко в краже личного имущества граждан. Знакомясь с материалами уголовного дела по окончанию следствия он вырвал протокол допроса, в котором обстоятельно изложил свои похождения по чужим квартирам, а затем его уничтожил. Обвиняемый отлично понимал, что в суде это облегчит его защиту. За это новое преступление Демченко приговором народного суда был осужден к шести месяцам лишения свободы. Тут вмешался Камчатский областной суд. Судебной коллегией этот приговор был отменен, а дело прекращено за отсутствием состава преступления. Отменяя приговор судебная коллегия под председательством Монича В. указала, что следствием достоверно не доказаны  низменные побуждения осужденного. Сам же он пояснил, что не был согласен с действиями следователя поэтому и уничтожил документ.
Ознакомившись с этим делом я опешил. Областной суд фактически декриминизировал действия, считающиеся по российским законом преступлением, и узаконил новый оригинальный способ защиты обвиняемых и подсудимых путем выдирания процессуальных документов из уголовных дел. Такое правотворчество Камчатских судей. если оно распространилось бы по стране, могло вызвать новые вопросы, которые не регулировались законом. Например, если обвиняемый в порядке осуществления своего права на защиту разрывает дело на глазах следователя имеет ли последний право вмешаться? До каких границ можно доходить  пресекая такие действия? Вправе ли следователь применить физическую силу или он должен дать возможность обвиняемому реализовать свои желания до конца? Кому и в каком порядке восстанавливать материалы дела, ну и так далее.
Эти иронические вопросы лишь оттеняют серьезность проблемы, рожденной областными судьями. Я позвонил председателю облсуда Чаремнову Г. Он откровенно сообщил, что такое решение они приняли после консультации с членами Верховного Суда России.
На Камчатке нашлись последователи Демченко. Ранее судимый Целыковский вновь арестованный за серию квартирных краж при ознакомлении с делом вырвал и уничтожил 14 листов. Другой обвиняемый вырезал лезвием из дела протокол явки с повинной и протокол первоначального допроса. Во время ознакомления с делом в суде  осужденного за убийства Новикова с адвокатом вырезаны все признательные показания, данные на предварительном следствии. В других случаях листы дел уничтожались кислотой. Смысл этих действий всем понятен – лишить следствие и суд собранных и закрепленных процессуальным путем доказательств вины. А без них любой приговор будет отменен вышестоящей судебной инстанцией. И ни по одному из перечисленных случаев следственные органы дела не возбуждали, помня позицию , занятую по этому вопросу областным судом.
Создалась абсурдная до невозможности ситуация. С одной стороны уголовный кодекс предусматривает криминальными действия по уничтожению документов из корыстных или иных корыстных побуждений. С другой стороны камчатские судьи утверждают, что не во всех случаях это является преступлением. Например тогда, когда подсудимый заявляет, что рвал дело, потому что не согласен с решением суда или следствия. С таким же успехом согласно судейской логике он может уничтожать процессуальные документы из дела, например, для того, чтобы доказать, что он честный человек, либо чтобы побыстрее очутиться дома, так как у него болеет кто-то из родственников.  У нас от трети до половины подсудимых считают себя не виновными и не согласны с решением суда и выводами следствия. И по той же логике они могут сжечь свои дела и с гордо поднятой головой и чистой совестью покинуть зал судебных заседаний без наручников. Глупость? Конечно!
Совершенно очевидно даже для школьников, что уничтожают документы из уголовных дел только потому, что не хотят рассмотрения дела в суде либо делают это невозможным. То есть таким образом препятствуют правосудию. Это и есть настоящий и очевидный мотив данного преступления. И его не надо доказывать, он лежит на поверхности.  И этот мотив никак нельзя считать высокими побуждениями.
В общем, указанное решение облсуда я считал абсолютно юридически  безграмотным. Но вот что интересно – никто из юристов  в области не возмутился и не высказался публично по этому поводу.
В это время в «Российской газете» мне на глаза  попалась  заметка под заголовком «Украсть в суде. Вернуться в камеру и уничтожить». В ней корреспондент рассказал, как некий Менделеев, осужденный за хищение в особо крупном размере, вырвал из дела 204 листа, вернулся в камеру и уничтожил их. За это районным судом Москвы он был повторно осужден. Этот материал подтверждал мою правоту, хотя у меня и так не было никаких сомнений. 
Не видя другой возможности повлиять на позицию областного суда по этому вопросу я послал в газету свои соображения и доводы о практике применения на полуострове указанного закона. 
Первого июля 1993 года в рубрике «Акцент» была опубликована моя статья под заголовком «Правосудие по-Камчатски». По существу это было обращение в Верховный Суд России, в котором я сравнивал практику применения ст.195 УК РФ на Камчатке и на материке и задавал провокационный вопрос, где этот закон применяется правильно. Я надеялся на какую-то реакцию Верховного Суда, который обязан анализировать правоприменительную практику по всей стране, тем более, что по закону о печати газета должна была получить ответ. Но ничто не всколыхнулось после этой публикации. Только председатель Камчатского облсуда позвонил мне и укорил за то, что я высказался публично. Оказалось, что мои ожидания были завышенными. В это время все государственные институты были разбалансированы, работали по инерции в режиме выживания и многие управленческие функции государства были утрачены.

Рано утром зимой следующего года в поселке Кирпичики (это пригород г.Петропавловск-Камчатского)  в подъезде многоэтажного дома был обнаружен труп местного авторитета Останина со множественными огнестрельными ранениями. Рядом валялся принадлежавший ему обрез карабина. Территория около дома была усеяна многочисленными гильзами от автомата АКС-74. Многочисленные жители дома рассказали об ожесточенной  перестрелке этой ночью.
Выявленные следы свидетельствовали о серьезности происшествия. Поэтому мною была сформирована следственная группа из нескольких следователей и оперативных работников милиции. Осмотр места происшествия, в котором принял участия и я ( в последствии для меня это обернулось боком), позволил собрать многочисленные вещественные доказательства и  выявить свидетелей из числа жителей дома.
По горячим следам было задержано несколько подозреваемых. Картина происшествия стала ясна уже на второй день. Неоднократно судимый Останин со своими друзьями был приглашен на день рождения знакомого в ресторан «Океан», расположенный в здании морского вокзала. Там же находились члены корейской диаспоры, имеющие русское гражданство,  во главе с неоднократно судимым корейцем по имени Де. Ближе к ночи между Останиным и Де на почве выяснения главенства в   криминальной среде возникла ссора, переросшая в потасовку. После окончания банкета, когда все разъехались по домам Де собрал группу корейцев, которые вооружились автоматом, пистолетом системы «Парабеллум», охотничьем ружьем и цепями и на двух автомашинах с целью возмездия  отправились искать сообщников Останина. Врываясь ночью в  квартиры они избивали их цепями, запугивали огнестрельным оружием, забирали с собой и так по цепочке вышли на квартиру, где ночевал Останин. Перед этим одного из сообщников Останина они вывезли по объездной дороге на сопку Петровскую  и расстреляли из автомата и пистолета, после чего закопали в снегу.
В квартиру Останина вошли двое корейцев и вызвали его на улицу. Почувствовав опасность он вышел с заряженным обрезом карабина и успел сделать два предупредительных выстрела в воздух. Несколькими очередями из автомата и выстрелами из охотничьего ружья Останин был ранен, а когда пытался заползти в подъезд был там добит С места происшествия было изъято два десятка гильз к автомату Калашникова, оружейные пыжи и дробь.
На первом же допросе одного из подозреваемого Морозова, который лишь присутствовал при расстрелах , он мне подробно рассказал обо всех обстоятельствах «акции возмездия» и показал место на сопке, где закопали второй труп. Там его мы и обнаружили вместе со стрелянными  гильзами к автомату и пистолету. Еще двое подозреваемых дополнили рассказ Морозова, так что полную картину преступления с учетом показаний многочисленных свидетелей мы получили в первую же неделю  работы. Но основные преступники, которые расстреливали и избивали, показаний не давали.
За четыре месяца следствия по делу было собрано большое количество доказательств, допрошено полторы сотни свидетелей, проведено два десятка различных экспертиз, составлено множество схем-приложений к протоколам,  все важные показания записаны на аудиокассеты, активно использовалась фото и видеосъемка.  Активным участникам преступления проведены психиатрические экспертизы. Доказательств их вины было собрано, как говорят, выше крыши.
Формально дело находилось в производстве старшего следователя областной прокуратуры Валгина,  фактически следственной группой руководил я. Во-первых я хорошо знал его  профессиональный уровень и психический склад характера и не до конца доверял, во-вторых мне  было спокойнее, когда я лично отвечал за результат. Поэтому все тома уголовного дела, вещественные доказательства я хранил в сейфе в своем кабинете и по мере необходимости выдавал следователю для работы.
В начале лета следственные действия были завершены. Обвинения предъявлены пятерым лицам, шестой активный участник успел скрыться. Следователи приступили к ознакомлению обвиняемых с материалами дела. С первых дней их ареста у них появились адвокаты. Корейская диаспора для защиты Де наняла известного московского адвоката Кузнецова, который регулярно прилетал на Камчатку. Он имел импозантный вид, его бакенбарды переходили в усы и короткую бородку. На визитной карточке он выглядел в облике Че Гевары. Его имя и отчество свидетельствовало о принадлежности к уважаемой нации. Через несколько лет, когда я возвратился в Москву, то услышал по радио, что в отношении его возбудили уголовное дело за разглашение следственной тайны. Не дожидаясь развязки он уехал в Израиль.
 В один из дней мне стало известно, что Валгин, знакомя адвоката с материалами дела оказывал ему услуги по копированию всех процессуальных документов, в том числе –аудиозаписей допросов. Брал том дела, шел в организацию, где стоял копировальный аппарат и снимал копии. То есть, выполнял работу за Кузнецова. Меня это неприятно поразило.  При ознакомлении с материалами дела защитник вправе делать копии нужных ему документов. Но чтобы следователь занимался этим делом,  работал на адвоката – это был нонсенс.  На мой вопрос, зачем это ты делаешь, Валгин ответил что-то невнятное. Я так и не разгадал эту загадку. То -ли адвокат своим столичным авторитетом подавил психику молодого следователя, то-ли тут присутствовало что-то материальное . И много ты ему скопировал-  спросил я, -да порядочно услышал в ответ. Я предположил, что у адвоката образовалась копия дела. Я мог сделать только устное внушение следователю, не больше.
По утвержденному графику я в этот год летом  должен был уйти  в отпуск. Полагая, что осталась лишь техническая работа – ознакомить до конца все обвиняемых с материалами дела и направить дело в суд,   я передал все семь томов,  вещдоки, аудио-видио материалы  начальнику следственного отдела  и в установленный срок уехал на материк. 
    Месяц я находился в расслабленном состоянии в родной среде – в Подмосковье, пока неожиданно не раздался звонок на московский телефон. Звонил Зуйков:
- Срочно возвращайся – приказал он.
- В чем дело, у меня еще полтора месяца отпуска.
- Похищено дело на корейцев, ты здесь нужен.
- Без меня что ли не обойдетесь? – пытался я повернуть ситуацию в удобное для меня направление.
- Нет, давай поспешай!
- Хорошо. Только мне нужно встретиться здесь с адвокатом Кузнецовым,  у него есть копии многих документов.  Может быть поможет восстановить дело.
- На визитке адвоката был указан адрес его конторы на  Арбате  в высотном здании в виде раскрытой книги. По служебному удостоверению я прошел внутрь, поднялся на последний этаж и отыскал бюро Кузнецова. Он не удивился моему появлению. Я объяснил цель визита и спросил, не даст ли он мне скопировать документы, которые он получил от следователя Валгина во время ознакомления с материалами дела. «Мы процессуальные противники, поэтому я не пойду против своего клиента и помогать вам не буду» – ответил он. Особых иллюзий по этому поводу я не питал, но тон его ответа мне не понравился и я попытался надавить.
- В таком случае я к Вам приду с постановлением на обыск и изыму документы – пытался я его провоцировать.
- Только попробуйте, я применю оружие.
- Я буду не один, а с понятыми и работником милиции – продолжал я  нагнетать  обстановку, – Сопротивление будет для Вас чревато последствиями.
- Посмотрим, посмотрим.
- На этом мы разошлись. Я сознавал, что ничего подобного я делать не  буду, а адвокат не знал, воспринимать мои слова всерьез или просто как давление. Потому что мы оба не знали, по каким правилам и какими способами восстанавливаются уголовные дела и  какие действия при этом  дозволены.

Через трое суток  я прилетел на Камчатку и узнал,  как произошла кража. Ознакомление с материалами дела выполняли следователи Валгин и Осадчук в кабинете,  находившегося на первом этаже здания.  Обвиняемые и адвокаты видели, что тома уголовного дела хранятся в простом металлическом сейфе наподобие большого шкафа, там же лежали и кассеты с записями допросов свидетелей и обвиняемых. По мере ознакомления с материалами адвокаты все больше убеждались, что виновность обвиняемых доказана полностью и не вызывает никаких сомнений. Это и стало причиной последующих событий.  Ночью выставив окно кабинета, на котором решетка отсутствовала, преступники вытащили через него сейф со всем содержимым. Окно выходило на сопку, поэтому случайных прохожих с тыльной стороны здания быть не могло.  Обстановка происшествия свидетельствовала, что преступников было не   менее двух и что у них был автотранспорт. Несомненным было и то, что связь обвиняемых со своими сообщниками на свободе происходила через адвокатов, которые передали всю нужную информацию. Кстати, двое из адвокатов, защищавших обвиняемых, ранее работали в областной прокуратуре и один из них - следователем. Особую дерзость этому происшествию придавало то обстоятельство, что рядом с прокуратурой находился городской отдел внутренних дел.
Такое дерзкое преступление произошло на Камчатке впервые. Работники милиции задействовали все свои возможности, но полезная  информация  о преступниках  не появилась . Нужно было восстанавливать материалы дела. И вот тут-то мы выяснили, что в этом вопросе существует правовая брешь, нет юридических документов, которые бы регулировали  этот порядок. Не знали это и в Генеральной прокуратуре. Общими силами обнаружили    письмо Министерства юстиции от 1928 года,  в котором были  прописаны лишь общие рекомендации. Нашему удивлению не было границ – это сколько еще десятилетий надо пройти, чтобы порядок восстановления дел был прописан в законодательном порядке. Потому что нередко и по таким  документам ( копиям, выпискам, справкам)  суды решают судьбы  граждан.
К счастью, у меня в следственной практике давно вошло в привычку важные процессуальные документы печатать на машинке в двух экземплярах и каждый из них подписывать. Такие экземпляры протоколов допросов а также копии постановлений оставались в надзорном производстве и хранились отдельно от дела. Заключения экспертиз мы повторно получили от соответствующих учреждений. Фотографии осмотра мест происшествий, вещественных доказательств пришлось вновь отпечатать по оставшимся негативам.
Конечно, мы лишились значительной части материалов, которые восполнить было невозможно. Например, протоколы допроса обвиняемых, которые откровенно рассказывали на первоначальной стадии расследования. Многие свидетели из числа знакомых и родственников обвиняемых поменяли показания и стали утверждать, что ничего не помнят. Было ясно, что соответствующая работа с ними была проведена. Лишились мы и аудиозаписей допросов. Тем не менее через год дело было восстановлено и направлено в суд. При этом были приняты дополнительные меры безопасности по его хранению. На окнах первых этажей здания прокуратуры  поставлены решетки, появился постоянный милицейский пост охраны. Прокурор области чтобы отвести удар от себя за потерю дела наказал выговором своего первого заместителя, отвечающего за хозяйственную деятельность.
Слушание дела в областном суде шло со скрипом. Защитники обвиняемых делали упор на невозможности  его рассмотрения по копиям документов, по справкам и рапортам оперативных работников. В суд стали вызываться для дачи показаний отдельные работники прокуратуры, которые принимали активное участие при выполнении следственных действий.
Самым активным из них оказался я. Когда мне передали требование суда явиться на допрос в первую секунду я возмутился. Я столько времени работал с обвиняемыми, потратил на них свои  нервы,  энергию, убеждая их вести себя честно,  и вот теперь они и их адвокаты отыграются на мне и уже я окажусь допрашиваемым. Объясняться с преступниками, находящимися в клетке, мне заместителю прокурора области казалось унизительным. Отдельные юристы «по общим вопросам»  а также правозащитники на этом месте мне бы возразили, заявив, что пока нет приговора суда их нельзя объявлять преступниками. Эта игра слов и понятий меня всегда раздражала. Представим себе, что убийцу задержали в момент, когда он наносил удары ножом пострадавшему. Можно ли называть его с этого момента преступником? Несомненно и это делает всякий нормальный человек по очевидным преступлениям. Следователь аккумулирует всю совокупность доказательств по делу и более чем кто-либо знает истину и виновника преступления. И направляет дело в суд, потому что считает его преступником. В противном случае  он должен был дело прекратить.      
 Поразмыслив, я остыл,  понял, что на многих процессуальных документах, удостоверяющих их подлинность, стоит моя подпись. И в сложившейся ситуации суду не обойтись без моих показаний.
На трибуне перед судом я стоял второй раз в жизни. Первый раз это случилось много лет назад, когда я на улице защитил  таксиста от двух пьяных хулиганов. Тогда было проще – мне, свидетелю,  в суде противостояли один адвокат и двое подсудимых и фабула дела была  проста. Теперь же мне противостояла «орда» адвокатов, готовая ловить меня на каждой фразе, анализирующая каждое мое предложение  и пятеро подсудимых, ожесточенных многомесячной изоляцией.
 На протяжении двух дней я стоял перед судьями и отвечал на их вопросы и вопросы адвокатов, готовых использовать любую ошибку следствия или неточность в моих ответах для того, чтобы доказать сомнительность собранных доказательств. И я понимал защитников и где-то сочувствовал им.  Они не могли утверждать, что их подопечные невиновны,  это был бы очевидный перебор в их позиции, который не объяснялся бы никакими гонорарами. Но они старались развалить дело, наконец, вернуть его на дополнительное расследование, посеять сомнения у судей, показать, как говорят некоторые правозащитники, что оно «шито белыми нитками». В принципе, все дела шьются белыми нитками, под  цвет бумаги.
Вот только один из таких моментов. В протоколе осмотра места происшествия зафиксировано положение обреза карабина, из которого стрелял Останин,  дулом перпендикулярно к стене дома. На фотографии, приложенной к протоколу, обрез на несколько сантиметров сдвинут в сторону и уже лежит под углом к зданию. Было очевидно, что этот предмет никакого отношения к доказыванию вины подсудимых не имеет и никаким образом не влияет степень их вины -–они из него не стреляли. Из него стрелял погибший Останин. Но один из адвокатов, как говорится, уцепился за этот факт и потребовал объяснить такую нестыковку.
Я пояснил суду, что в похищенном деле  описание положения карабина в протоколе  соответствовало снимкам. При восстановлении материалов приобщены оставшиеся фотографии, где карабин показан после того, как его осмотрели следователи и вновь положили на место.
Подобных вопросов с подвохами было задано предостаточно. После целого дня стояния на ногах я возвращался к себе в кабинет опустошенный с повышенным недовольством к качеству предварительного  следствия. Процесс шел на протяжении месяца и закончился приговором. Преступники получили по заслугам. Отрабатывая гонорар и всевозможные обещания адвокаты обжаловали его в Верховном Суде. Милицейские источники сообщали, что корейская община собрала полмиллиона рублей для положительного решения  этого вопроса  и направила в Москву одного из адвокатов. Но там как только узнали, что речь идет о похищенном деле, все переговоры прекратились. Так это или нет, трудно сказать. Приговор остался в силе.
Если же говорить о взяточничестве вообще, то надо признать, что раньше в СССР это явление в правоохранительных органах и в суде было редким явлением. Исключением являлись республики средней Азии и Кавказа. Впервые об этом я услышал начинающим следователем в Павлово-Посадской городской прокуратуре. К нам назначили помощником прокурора мадам, которая приехала из Азербайджана, где в воинской части служил ее муж. Она рассказывала, что там дача взятки обыденное дело. Люди приходят на прием в прокуратуру и  кладут на стол конверт с деньгами, считая это нормальным явлением. Меня это шокировало. Позднее через несколько лет следователи Генеральной Прокуратуры СССР Гдлян и Иванов, работая в Узбекистане, подтвердят это.
Но в России в те времена в органах прокуратуры подобных случаев не было, по крайней мере я на своей памяти такого не помню. Чистоту своих рядов прокурорские поддерживали высоко. И, несмотря на низкую зарплату,  свой престиж среди населения чтили. Да и взяточничество в государственном аппарате не было таким частым явлением. За свою длительную службу в прокуратуре в моем производстве   было только два уголовных дела по этой статье. 
Еще в то время, когда я обслуживал  территорию, где располагался подмосковный аэропорт «Быково», в прокуратуру поступило коллективное письмо граждан,  которые  рассказывали о  случаях взяточничества в  при продаже авиабилетов. Проверить эти сведения поручили мне. В отделе милиции при аэропорте мне показали еще одно аналогичное письмо от других лиц,  которое поступило ранее и милицейские чины не знали, что с ним делать. На основании этих документов я возбудил уголовное дело. Трудность следствия заключалась  в том, что  пассажиры самолетов, которые утверждали о вымогательстве у них взяток, проживали в разных концах страны. По моим отдельным поручениям они были допрошены, а некоторые вызваны для проведения опознаний и  проведения очных ставок.
Было установлено, что в аэропорту в одной из смен организовалась преступная группа из  трех  кассиров, наживавшаяся на продаже авиабилетов. Продав половину билетов на рейс в свободном доступе оставшуюся часть свободных мест они распределяли только за мзду. На деле это происходило это так. Пассажиры, желающие улететь,  обращались в кассу, там отвечали. все билеты проданы. Люди начинали искать выход из ситуации, спрашивали, что же делать. Их посылали к старшему кассиру. Бывали случаи, когда уборщица  зала ожидания, заметив беспокойных пассажиров, сама отправляла их к старшему кассиру, намекнув о цене  благодарности. Из-за безысходности  люди соглашались,  вкладывали в свои документы  30-50 рублей, передавали их старшему кассиру. А эта дама на клочке бумажки писала двум молодым кассирам записочки, по которым билеты продавались. В то время средняя заработная плата по стране составляла 80-120 рублей.
 Удалось установить свидетелей, которые летели на похороны близких, возвращались из отпуска на работу, опаздывали, плакали, рыдали, не имея возможности во время прибыть к пункту назначения. А после того, как  попадали на борт самолета, испытывали шок, видя, что многие места оставались свободными на все время полета.   
Старший кассир, этакая дородная дама бальзаковского возраста, виновной себя в предъявленном ей обвинении не признала. Две другие молодые кассирши сознались и изобличили свою подельницу на очных ставках. Всего было доказано полтора десятка эпизодов. Конечно, в уме мы понимали, что их было гораздо больше, просто наши граждане свыклись с бытовым мздоимством и только редкие из них готовы бороться с этим злом.
Московским областным судом виновные были приговорены к реальным срокам лишения свободы. Но через некоторое время Верховный Суд России наполовину снизил им сроки заключения и выпустил на свободу, посчитав, что во время следствия и суда они отсидели свое наказание. Меня такая снисходительность  суда неприятно удивила. Это решение никак не учитывало степень опасности совершенного преступления.  Это было не просто одноразовое действие. Это была выстроенная долго работавшая система, покушавшаяся на нормальную организацию авиаполетов,  ввергавшая в стрессовое состояние сотни людей, возбуждавшая агрессию и недоверие к властям. Для того, чтобы понять степень зла, причиненное преступниками, нужно было видеть лица  людей, переживших такие испытания, когда они в состоянии истерии  метались по аэровокзалу в поисках справедливости и нигде  не находили ее.  После такого решения я впервые усомнился в логичности выводов Верховного Суда.

Второе дело о взяточничестве также начинал расследовать я, но закончил следователь областной прокуратуры.
 


Работая в Раменской горпрокуратуре я  возбудил уголовное дело против директора райпотребсоюза. В одном из сел района он строил животноводческой  комплекс. От  бригадира строителей, которые работали на этом объекте, он регулярно  получал взятки и те каждый раз после получки сбрасывались и отдавали общую сумму, понимая, что в противном случае директор их уволит и наймет других более сговорчивых. В конце концов это вымогательство им надоело и они явились в прокуратуру и дали показания.
Каким-то образом известие о возбуждении дела дошло до директора райпотребсоюза и он исчез – не являлся на допрос, не появлялся на работе. Прикрепленный ко мне инспектор ОБХСС нигде не мог отыскать следов его пребывания. В городском комитете партии прокурору сделали внушение: по какой причине преследуют члена горкома партии, инвалида (он был без одной руки) и когда это безобразие прекратится. Было понятно, что везде   директора райпотребсоюзов снабжали членов горкомов и горисполкомов дефицитными товарами,  продуктами и не могли быть просто так отданы  на "съедение» органам, они  были членами  одной команды.
Наконец, мне сообщили, что  директор скрывается  в одной деревне у своих знакомых. Я вызвал работника ОБХСС, дал ему адрес и велел доставить подозреваемого ко мне. Он ушел, а через полчаса вернулся и доложил, что начальник отдела милиции запретил ему выполнять мое поручение. Пришлось доложить об этом горпрокурорру.  Тот был в курсе ситуации и объяснил мне, что начальник милиции  является членом горкома партии и не может идти против всех.  Чтобы мы не предпринимали в районе это все будет блокироваться. Пришлось передать дело в прокуратуру области, где оно было закончено и направлено в суд.
В  страшном сне никто из нас тогда  не мог предположить, что через несколько лет в свободной демократической России коррупция охватит весь государственный аппарат, в том числе прокуратуру.
Видимо,  большая брешь была пробита в моральном состоянии общества, когда и дающий и берущий мзду одинаково стали считать это нормой нашей жизни. И без одного не было бы и второго. В большинстве случаев второй –взяткополучатель – всегда подает сигналы первому, ведет себя так, что мимикой, жестами, фразами показывает, что он примет взятку. Что касается этого правила в следствии, то здесь  еще  очевиднее. От прокурора,  следователя требуется выпустить арестованного, прекратить дело. И отношения в этом случае всегда прямее. Желающий вручить взятку  по мельчайшим признакам всегда  анализирует поведение  следователя и решает, берет этот человек деньги или нет.
Иногда, правда, случаются просчеты. Когда-то, работая в Раменской городской прокуратуре Московской области    я расследовал дело о нарушениях правил техники безопасности при электромонтажных работах. Фабула дела была проста. Двое электромонтажников при помощи автокрана  выполняли ремонтные работы на высоковольтной линии. Один в люльке подъемного крана с помощью шеста пытался подтянуть к себе провод, второй – водитель находился на земле. Этот участок линии оказался не отключенным, а на работавшем наверху монтажнике отсутствовали индивидуальные средства защиты. Электрический ток напряжением в несколько тысяч вольт через шест ударил монтажника, убил его и по металлическим частям автомобиля, пробив резину колес, стал уходить в землю. Увидев, что резина колес задымилась, водитель собирался отогнать машину, схватился за дверцу и тоже был убит высоким разрядом.
Виновным в этом деле оказался главный инженер монтажного управления. Перед направлением дела в суд я вызвал его для ознакомления с материалами следствия. Он явился в назначенное время в кабинет и сказал, что ждет своего защитника, вместе с которым будет изучать дело. В это время меня вызвали к начальству. Учитывая, что на столе не было никаких документов а сейф заперт,  я оставил его одного и вышел. Вернулся  через минуту и поскольку адвокат не подошел, я попросил обвиняемого ждать в коридоре, а сам занялся текущей работой.
После обеда я вернулся в кабинет и стал искать нужный мне телефон в книжке-еженедельнике. И среди страниц неожиданно обнаружил  сто рублей десятками. Первым чувством была радость – это месячная зарплата, затем возник вопрос, откуда деньги. Стал вспоминать, я не откладывал, мне никто не был должен. И тут как молния в мозгу : в кабинете оставался обвиняемый. Черт, подумал я. как же легкомысленно вел себя!
Успокоившись, стал ждать появления обвиняемого с адвокатом. Когда они вошли и расселись, я раскрыл еженедельник и с просил его -  Ваши деньги. Он стал отрицать. - Хорошо, тогда я вызываю конвой, беру Вас под стражу за дачу взятки. Экспертиза найдет на этих купюрах отпечатки ваших пальцев. Помедлив немного, обвиняемый взял деньги и спрятал их в карман. Тут подала возмущенный голос адвокат -  Зачем Вы при мне все это делаете?  -А что, Вас надо было выставить за дверь? – ответил я.
Я догадался, что рассердило адвоката. По своим способностям (а в процессе следствия я досконально изучаю личность обвиняемых) этот человек не мог пойти на такой рискованный шаг и самостоятельно решиться на дачу взятки. Наверняка эту идею ему подсказала его защитница. Нередко следователи берут под стражу обвиняемых перед направлением дела в суд. И адвокаты знают эту практику. Но у меня и в мыслях не было изменять ему меру пресечения с подписки на арест. Преступление было неумышленное, хотя и с тяжкими последствиями. Инженер был семейным человеком, имел детей. Аккуратно являлся по вызовам. Своей работой на пониженной должности кормил семью. Никак не мог повлиять на следствие, потому что основными доказательствами его вины  являлись документы и экспертизы. И вот такая моя реакция на деньги явно подорвала авторитет адвоката.  Суд согласился с моей позицией – осудил виновного  к условному сроку лишения свободы.

Каждый год в декабре Генеральная Прокуратура требовала от прокурора  Камчатской области «ясак». Обычно по телефону начальник хозяйственного управления от имени руководства давал указание, закупить и привести в столицу столько-то икры и красной рыбы. Прокурор области приказывал своему хозяйственнику выполнить это поручение, после чего командировал его с деликатесами в Москву. После Нового года на счет облпрокуратуры перечислялись средства, потраченные  на закупку этих продуктов. Эта традицию Зуйков продолжил после Живина . Было известно, что такие же поручения  направлялись в прокуратуры Сахалинской области и Магаданского края. Что происходило дальше с продуктами,  мы не знали. Наверное, руководители вышестоящей прокуратуры хотели жить не хуже нас, полагая,  что мы тут едим икру ложками каждый день. Ни один прокурор области не мог отказаться выполнить такие поручения, понимая наступление     соответствующие последствий по службе. Иногда я думал, а я на их месте стал бы это делать. И приходил к выводу, стал бы,  что поделаешь, не мы эту практику придумали, она была до нас. По-видимому, аналогичные дела творились  и по другим ведомствам и министерствам.

Прошло около двух лет как Зуйков был назначен прокурором области. Он все чаще стал упоминать в разговорах, что его дочери требуется лечение, что ей не подходит камчатский климат. Затем он подал рапорт о переводе его на материк. Наконец, освободилась должность прокурора Белгородской области и он был переведен туда. Я еще высказал ему свое сомнение, правильно ли он выбрал новое место работы, ведь через эту область прошли радиоактивные осадки после взрыва атомной электростанции в Чернобыле. Несомненно, этому переводу способствовало и установленные им личные связи с кадровиками,  презенты (икра, рыба),  которые он передавал при вылетах в Москву. Меня и второго его заместителя это изменение не радовало, никто не знал, кого назначат следующим прокурором и что это будет за человек.
С Зуйковым я встречусь еще раз через несколько лет, когда окончательно вернусь в Москву, на территории городской прокуратуры. Он искренне бросился ко мне, мы обнялись – ведь столько лет не виделись. Он рассказал, что добивается перевода в столицу и ему предлагают должность прокурора Пресненского района. Позднее мы неоднократно созванивались, хотелось встретиться, поговорить, вспомнить камчатские эпизоды нашей совместной работы, но он вежливо отказывался. На этом наши контакты прекратились, ведь к тому времени я был уже пенсионером, а его карьера шла вверх.  Затем он был назначен прокурором города,  получил четырех- комнатную квартиру в престижном районе, садовый участок недалеко от МКаДа, то есть жизнь, как говорится, удалась. Нет, я не завидовал ему, просто хотелось товарищеского общения с человеком, с которым  «съел пуд соли». Нередко приходилось видеть его по телевизору, когда случались серьезные происшествия в городе. А затем он ушел  на пенсию по выслуге лет.
Новым прокурором Камчатской области был назначен человек, ранее работавший прокурором города Владивосток. Для него это было повышением.
Однажды ко мне за санкцией на обыск пришел следователь областного управления ФСБ. Речь шла о незаконной деятельности одной коммерческой фирмы,  которая  поставляла рыбопродукцию за границу. Следователь доложил,  что активное участие в этом принимала дальняя родственница Генерального прокурора РФ, которая проживает в Москве. Пролистав материалы уголовного дела я убедился, что основания для обысков имеются и поставил свою подпись. Через несколько дней у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Человек, представившийся помощником Генерального прокурора,  невнятно назвал свою фамилию и с нотками истерии в голосе стал задавать вопросы – я ли давал санкции на обыски у родственников Генпрокурора, на каком основании и так далее. Под конец разговора он приказал срочно прилететь в Москву с материалами дела.  Я спокойно ответил, что во-первых, для командировки в Москву нужен приказ прокурора области либо письменный вызов,  во-вторых, следователь с делом сейчас находится в столице и его быстрее всего можно найти через городское управление ФСБ. На этом разговор закончился. Я несколько дней ожидал дальнейшее развития событий, но к моему удивлению продолжения эта история не получила. А через какое-то время  последовал расстрел Белого Дома, арест Генпрокурора и руководителей  парламента. И предыдущие события стали казаться мелкими  и смешными.
Не знаю, что произошло, но первый заместитель прокурора области Плевцов подал рапорт на увольнение. Возможно он посчитал, что его обошли, назначив руководителя прокуратуры со стороны, и он обиделся. Мне также  стала не нравиться атмосфера в прокуратуре области с приходом нового руководителя. Логически  объяснить это  я не мог, но интуитивно чувствовал, что новому прокурору области были бы нужнее другие более молодые заместители.  Кроме того,  возраст моих  родителей был уже критическим, они часто болели и я опасался, что могу их не увидеть живыми. Все чаще я стал подумывать об увольнении со службы и возвращении на родину. И в конце концов также подал рапорт об увольнении. К этому времени мой  трудовой стаж в календарном исчислении превышал 32 года. Все эти годы я посвятил прокуратуре.
Через месяц пришел соответствующий приказ из Генпрокуратуры. При увольнении я надеялся получить соответствующую компенсацию, полагающуюся по закону. Еще в конце 1993 года был издан  Указ Президента России №2291 по которому пенсионное обеспечение прокурорских работников приравнивалось к порядку назначения и выплате пенсий работникам внутренних дел. На основании этого Указа в августе 1994 года  Правительством было опубликовано Постановление №942  регламентирующее порядок назначения и выплаты пенсий прокурорам и следователям прокуратуры. Согласно этим и другим документам при достижении выслуге свыше 20 лет при увольнении полагалась выплата единовременного пособия в размере 20 месячных окладов. Но при расчете это пособие мне выплачено не было.
Не получили его и еще несколько работников, уволившихся до меня. Основанием для отказа послужила телеграмма начальника подразделения Генеральной Прокуратуры некой Орловой , в которой говорилось буквально следующее: «вопрос о выплате пособий еще не решен». Это было бы смешно, если бы не было грустно. Естественно, что никакая Орлова такие вопросы не могла решать. За этим стоял Генеральный Прокурор. Сложилась ситуация, когда государственный орган, надзирающий за законностью в стране, сам нарушал законы.
Действия областной прокуратуры я обжаловал в суд. Районный суд города Петропавловска-Камчатского принял соломоново решение о выплате мне половины положенного пособия. Это  выглядело еще комичнее – если нет никаких оснований – не положено ничего. Как и остальные «обиженные» бывшие работники прокуратуры я обжаловал это решение в областной суд, хотя заранее  предполагал, что это пустое дело.  Результата так и не дождался. Мне некогда было бодаться с бывшей моей родной системой. Я  знал и уровень профессионализма местных судей и их так называемую независимость. Пора было возвращаться на материк. Уже позднее в Москве я задал тот же вопрос, почему не исполняется Указ Президента России, там же нет никакой двусмысленности, он четок и понятен. Мне письменно ответил один из начальников подразделения  Генеральной Прокуратуры. В его ответе было больше казуистики, чем смысла и он свелся к одному – Указ не о том, о чем Вы думаете, а совсем о другом. Таким образом обделили всех прокурорских работников, уволенных в то время в районах Крайнего Севера и Дальнего Востока. Наверное, Генеральная Прокуратура сэкономила на них не один миллион рублей.   
Это было то самое время, когда говорили – нигде нет столько законов и столько беззакония, как в России. Законы, Указы, Постановления выходили пачками, но они не исполнялись. Может быть это происходило потому, что среди них было много пустых ненужных решений, качество подменялось количеством и власть таким путем демонстрировала свою активность.    Подрывалась сама система государственности, управления страной. Терялась вера в людей, которые стояли у руля государства.
Особенно рьяно новая власть взялась за изменения административно-территориальных делений,  имея об слабое представление. На Камчатке из состава области вывели в самостоятельную административную единицу Корякский автономный округ с центром в поселке Палана., подчиняющийся непосредственно Москве. Само собой сразу образовали администрацию округа с соответствующим штатом. Штат прокуратуры округа раздулся с трех до четырнадцати единиц. Когда камчадалов  спрашивали, какое у них население, они с юмором отвечали: -«40 тысяч вместе с собаками».  Как рассказывали наши коллеги из округа, после выхода из области они ежедневно изнемогали от безделья. Вероятно, и разбухшая администрация округа не утруждала себя. Но самые неприятные последствия от такого разделения последовали со снабжением территории. Раньше областное правительство отвечало за это, завозило в поселки и другие населенные пункты продовольствие, товары, технику, топливо. У администрации округа такой возможности не было. Не случайно в последующие годы  эти «новшества» с территориями стали корректировать более осмысленно.
Так называемые «лихие 90 годы» с очевидностью подтвердили некомпетентность правящей верхушки в стране. Со всей очевидностью было понятно,  что бывшему секретарю Красноярского обкома партии шапка Мономаха не по плечу, границы его интеллектуальных возможностей – область.
Экономика рухнула,  важные отрасли, крупные предприятия, банки перешли в руки  окружения президента страны и  бывших партийных функционеров. Важные государственные решения принимались так называемой семибанкирщиной естественно в своих собственных интересах. 
Армия и флот разлагались. Военное производство сворачивалось. Корабли, самолеты и другая военная техника продавались за границу под видом металлолома. Только один Балтийский флот, состоявший из 232 боевых кораблей, потерял  179 единиц.  Многие промышленные предприятия переходили из рук в руки вследствие рейдерских захватов и судебных споров что крайне отрицательно влияло на производство. Ущерб,  понесенной страной от такой политике, можно сравнить разве что с нашествием на страну фашистов в 1941-1945 годах. Только смертей  стало  меньше - не миллионы,  а тысячи.
В то время мне приходилось ездить по Подмосковью. Везде, где раньше были колхозы и совхозы, теперь стояли заброшенные, разоренные капитальные фермы, дворы, постройки. Пахотные поля зарастали кустарником и деревьями. Из-за отсутствия работы сельские жители пустились в запой.
В отпуске на родине побывал я на Ликинской ткацкой фабрике, известной всей стране тем, что  она была первой национализирована декретом Ленина. На ней работало почти десять тысяч человек, в том числе мои родственники, знакомые. Тяжело было смотреть на то, что осталось от некогда преуспевающего предприятия. Построенная фабрикантом Морозовым ее толстые кирпичные стены цехов выбиты, оконные проемы выломаны, везде грязь, мусор, осколки стекла как после бомбежки.  В общем, омерзение. В одном  из  цехов обосновалась автомастерская, что как-то оживляло мертвый пейзаж. Чем стали заниматься уволенные рабочие можно лишь догадываться.
В результате такой политики Россия  превратилась в страну третьего мира, куда входят Индия, Бразилия, Уругвай и др. слаборазвитые страны. Очередной эксперимент в России окончился неудачно.  Это был итог правления  Ельцина. И вот  теперь ему ставят памятники как герою,  создают музеи, фонды. Эти, которые его восхваляют, экспериментом довольны вполне. 
Воспользовавшись инфантильностью власти по всей стране как грибы после дождя возникали организованные преступные группы (ОПГ). Они вели нешуточную войну с себе подобными и населением за власть и деньги. Повсеместно расцвел рэкет до того незнакомый в нашей стране. Нет никакой статистики,  какое количество населения погибло в тот период за  так называемый передел собственности, ее просто боятся показывать. В отличие от военных действий тут никакие правила не действовали . Людей пытали и убивали за клочок земли, за торговый киоск, за ничтожный долг. И это длилось не год не два, а около десяти лет, то есть по сроку две Великие Отечественные Войны. Но из той кровавой войны мы  вышли победителями, единой сплоченной нацией, с высоким морально-волевым сознанием своего превосходства.  А эта война со своим народом разделила страну на две неравные части – народ и небольшую кучку долларовых миллионеров, к которым богатство (достояние предыдущих поколений) пришло не по праву. И это понятие, что богатство досталось несправедливо, не по закону долго еще будет разделять наших граждан по классам.
Но самый страшный сдвиг произошел в психологии людей. Мораль, нравственность были принесены в жертву наживе. Понятия чести, достоинства исчезли из общения людей. Даже руководители русской православной церкви (РПЦ)  вопреки библейским канонам соблазнились золотым тельцом и организовали торговлю импортным спиртом и сигаретами.  Массово укоренялась иудина психология  - совесть ничто, бабло все. Целый народ был брошен в варварскую мясорубку, из которой выходили моральные уроды. Гимном такого государства,  по моему мнению,  была бы уместна песня Владимира Высотского  "Нет ребята, все не так, все не так ребята». Как же надо было постараться властям, что бы опустить  целую страну, а нация стала деградировать.
Вторым не менее опасным следствием того периода правления  стала всепроникающая коррупция. Она возникла как естественный  результат от сращивания криминала и государственного аппарата. Чиновники  и работники правоохранительных органов охотно входили в всевозможные коммерческие и хозяйственные структуры, создаваемые на криминальные деньги. Для этого не было препятствий ни правовых, ни моральных. Власть как будто специально придумала широко распространенный  в то время слоган – «Что не запрещено, то разрешено». Можно сказать, что на взятках жила вся страна, в том числе и окружение президента. Достаточно вспомнить так называемое  «дело писателей», когда любимцы президента получили от иностранца по несколько тысяч долларов  за якобы написание книги и нисколько не пострадали. Или случай с долларами в коробке из-под ксерокса, который те же люди пытались  вынести из Кремля. Дело быстро замяли, ну как же, ведь эти деньги также были от иностранцев для выборов президента. И никак уж нельзя было сказать, что президент тут не причем, что он ничего  не знал. Именно он  в 1999 году отменил антикоррупционный закон  о контроле за крупными расходами чиновников.
Очищаться от привитой нам заразы придется многие десятилетия. И простыми мерами вроде повышения заработной платы чиновникам не обойтись, тут  нарушена психика людей, сожжены морально-этические нормы. Но самое противное заключается в том, что в после ельцинской стране политики всех мастей стали признавать страшный провал экономики в России, но почему-то никогда не напоминают, кто в то время руководил страной и кто должен  был за это ответить. Это напоминает ситуацию с пактом Молотова-Рибентропа: все все знают, но вслух об этом не говорят, стыдно – почести за развал страны.
Вот была провозглашена так называемая реформа судопроизводства. Во много раз повышены зарплата судьям,  социальное обеспечение, введены завидные льготы, стала явью реальная независимость и несменяемость. То есть все как за границей. А результат  нулевой – все также граждане жалуются на работу судов, на судебные ошибки, на волокиту, на незаконные решения.
В Кунцевском суде рассматривался иск моей супруги к организации, которая находится в  Камчатской области. Эта организация была обязана по Закону о «Северах» (сокращенное название закона, регулирующего отношения работников в районах Крайнего Севера и Дальнего Востока) при увольнении работника оплатить перевоз багажа к месту постоянного жительства . Так вот судья, молодой  мужчина, в судебном заседании впервые услышал о существовании такого закона и  спросил супругу, почему она не приобщила к исковому заявлению текст  закона. Даже приобщение  целого гражданского кодекса не помогло бы этому судье стать профессионалом в своем деле.
А на днях в газете промелькнуло сообщение, что Басманный суд столицы осудил за дачу взятки коммерсанта, а предмет взятки –100 тысяч долларов не конфисковал как полагается по закону, а вернул виновному.  Что тут скажешь? И смех и грех! И дело не в высоких зарплатах и льготах, все дело в моральном состоянии общества, а если оно деградирует одними деньгами дело не поправить.
Если какой-нибудь ура-патриот захочет возразить пусть ответит,  почему все чаще родители стали убивать своих детей. выбрасывать их на помойки, вышвыривать из окон, бросать у чужих подъездов? Почему дети  стали убивать родителей из-за жилья, а подростки по одному а то и группами совершают самоубийства, спрыгивают с крыш высотных зданий?  Почему ученики в школах стали все чаще избивать преподавателей, издеваться над ними?  Трудно найти однозначный ответ. Ведь, по существу, сменилась эпоха.
Ну, да ладно, что-то от меня повеяло безысходностью. Нужно было покидать Камчатку, ставшую такой близкой для меня, и, наверное, навсегда. Жалко, что не везде удалось побывать. Не увидел я долину гейзеров в Кроноцком заповеднике, не поднялся по туристическому маршруту на вулкан Авачинский, не побывал на другой стороне Авачинской губы,  где высится Вилючинская сопка, которая  как обелиск каждый день красовалась перед окном моей квартиры.
Меня ждала спокойная жизнь пенсионера, увлечение рыбалкой,  копание грядок на даче и обсуждение в семье политических новостей. Правда, один раз я попытался вернуться к профессиональной деятельности, но в прокуратуре Москвы мне отказали -   вакансии заполнялись отставниками и пенсионерами МВД. Не в это ли время начал истощаться костяк прокурорских работников, которые пришли по призванию и на правосознание которых не влиял размер месячного оклада.
  Но еще многие годы  я буду продолжать расследовать дела, жутко переживать пропуски процессуальных сроков и волокиту.  а просыпаясь, радоваться. что все эти тревоги и волнения были лишь во сне.   

 май 2011г.                Г.Е.Шестимиров