Пробуждённая совесть

 
Годы проходят один за другим, один за другим…
Рецепторы памяти без отдыха  работают, уничтожая безжалостно и навсегда в мозгу массу житейских фактов, жизненных сценок, вымывая из памяти события целых дней, месяцев и  лет по  своим биологическим правилам и законам.
По этим же законам некоторая часть нажитого жизненного багажа остаётся в нас на всю жизнь, навеки.
И принципы такого отбора в некоторых случаях  можно определить.
 Я смело  могу назвать  один из них –
это принцип пробудившейся совести,
когда тобой была совершена пакость, и ты без оперативной паузы сразу понял это и унёс в себе на всю жизнь  как нравственный укор, как раскаяние, как своё извинение.
Этот случай или факт вводится в архив памяти, и ты помнишь о нём  все последующие годы и десятилетия.
Угрызения пробудившейся совести
память бережёт  под грифом «Хранить вечно!».
Поэтому я всю жизнь помню гнусные слова, которые  произнёс в тот далёкий по времени раз, притопнув ногой: «Пошёл вон!»
 Помню при этом… униженный, послушный, покорный и горький взгляд  (так и стоит перед глазами!)  опущенной собачьей головы.
 
Мы зазвали его к себе в дом в разгар зимы, в вечерний час, бездомного, замёрзшего, голодного и жалкого на вид, предполагая только обогреть, накормить, а утром   выпроводить во двор.
Но этот дворовый пёс, переступив порог квартиры,  сразу повёл себя так, что удивил нас своим поведением.
Он, несмотря на наши настойчивые «На-на-на!» и «Иди сюда!», дальше порога не двинулся ни на шаг.
Уже в этом мы усмотрели совсем не собачий такт и не собачью «культуру» поведения.
Ел из миски спокойно, аккуратно, без жадности.
Особых эмоций не выражал: не бил хвостом по полу; не вертелся, повизгивая у наших ног; не угодничал на радостях по-собачьи.
Поев, лёг на предложенную ему подстилку в коридоре, положив свою голову на передние лапы.
Всё его внутреннее состояние узнавалось нами только по его глазам.
Это были умные глаза.
Они ничего не выпрашивали, не раболепствовали и не источали буйной радости.
В первую очередь мы уловили в его взгляде
спокойное доверие к нам.
Он начинал нравиться нам.
Прошла первая ночь.
Я спал насторожённо и при первых признаках рассвета оделся и вышел с собакой во двор.
Обратно в открытую мной дверь квартиры он вошёл только после моего приглашения:
«Заходи, мой хороший!».
Так ГЕКТОР стал жить  с нами.
Нам повезло.
Это была необыкновенная собака, достойная лучших человеческих эпитетов.
Умна, понятлива, скромна (Да, да! Именно так!), послушна и ласкова.
 
Какой  срок Гектор прожил у нас, сейчас, спустя более 40 лет, я не помню.
Однажды заболел наш ребёнок, и мы вызвали на дом детского врача.
Врач пришла, увидела в доме Гектора и долго эмоционально выговаривала нам за это, требуя незамедлительно убрать дворовую собаку из квартиры, где есть двое маленьких детей.
Говорила она, стоя перед Гектором, недобрым, резким голосом, тыча в него пальцем.
А ведь он, наша умняшка, всё понимал и сидел перед ней с поникшей головой и виноватыми глазами.
Надо было что-то делать!
Если бы не спеша обдумать это положение, то, думаю, мы смогли бы найти какой-нибудь серединный вариант.
Но я в этом вопросе дал промашку и рубанул сплеча.
Вывел Гектора во двор, грубо крикнул «Пошёл вон!» и топнул ногой.
Гектор послушно повернулся и с низко опущенной головой медленно ушёл в соседний двор.
И больше он никогда уже не появлялся у наших дверей.
Людмила после этого пролила слёзы, а я скрупулёзно выискивал для себя оправдания совершённому.
Это помогало мне мало, и чувство пробуждённой совести давило изнутри меня всё сильней и сильней.
А рецепторы  памяти нашли нужным внести этот жизненный эпизод в глубокие архивы моей памяти под грифом «Хранить вечно!»
 
Прости меня, Гектор, прости!