Берлога Егора оказалась вполне себе миленькой однушкой на последнем этаже кирпичного дома времен ранних хрущевских застроек, обставленной не шикарно, но со вкусом, а главное со знанием дела. Все было продуманно, удобно и функционально. Все работало, провода на полу не валялись, выключатели не болтались. Везде чувствовалась хозяйская рука.
– Так вот, значит, где ты живешь, – задумчиво проговорила Ася, разглядывая большой платяной шкаф-купе и книжные полки, на которых вместо книг преимущественно располагались какие-то электронные устройства, набор для пайки, коробки с инструментами, рюмки и бутылки с коньяком и импортным вискарем.
– Не, – отозвался Егор, колдовавший на кухне с яичницей. – Я здесь не живу. Бываю только иногда. Здесь у меня конспиративная хата, лежбище.
Гостья бросила взгляд на большой раскладной диван, уютно примостившийся в углу, и вышла из комнаты.
– Вижу, что лежбище. Барышень водишь? – улыбнулась Ася, остановившись в дверях кухни, и соблазнительно потянулась, опершись рукой на косяк.
– И барышень тоже, – запросто ответил молодой человек, с хитрецой поглядев на девушку через плечо. – Но в основном по работе. Я снимаю эту квартиру через подставных лиц. До тех пор, пока о ней никто не знает, мы в безопасности. Садись за стол, поужинаем.
– Ты еще и кулинар, – удивилась гостья, проводя пальцем по полке с посудой. – Чистенько так все. Уютненько. Да тебе цены нет, просто клад какой-то.
Мужчина не ответил. Он артистично отвернулся от горячей плиты и ловким движением фокусника водрузил дымящуюся сковородку на стол, затем достал из буфета пару рюмок и маленькую бутылочку армянского пятизвездочного:
– Помянем Серегу.
Ася медленно опустилась на табурет и взяла рюмку обеими руками. На нее опять нахлынуло, и она, словно провалившись в море чувств, застыла и неподвижно сидела, не шелохнувшись, и лишь слезы тоненькими ручейками потекли по щекам, капая на блузку. Егор деликатно молчал, но по всему было видно, что он с нею, и разделяет ее горе – такие от него исходили флюиды.
Девушка почувствовала его надежную мужскую поддержку, собралась с силами и осушила рюмку одним глотком. Приятное тепло разлилось по телу, и ей впервые за все эти страшные дни стало хорошо.
– Где же ты был все это время, Жар? – спросила она, борясь с чувствами. – Почему бросил меня? Я ведь так тебя ждала…
Егор не ответил.
Что он мог сказать? Что, как мальчишка, влюбился в нее с первого взгляда? Что потерял голову, и чуть было не предал друга? Ему вспомнился взгляд Паганеля, которым он сопровождал их поцелуи во время дурацкой игры в бутылочку. Нет, это был не упрек и не удивление, не гнев и не презрение. Это было страдание и мольба, и вместе с тем – затаенное осторожное любопытство, и робкая надежда: а вдруг как-нибудь пронесет. Так смотрит жертва на своего палача перед последним решающим ударом. Разве мог Егор вот так походя разрушить жизнь близкому человеку? Нет, никогда! Его большое великодушное сердце решительно отвергало такой поворот. Выбор был очевиден – друг не должен пострадать, и другой альтернативы тут нет.
А Ася? А что Ася? У них с Серегой, в конце концов, любовь и многолетняя дружба с детства, и все такое. А если и есть какие-то шероховатости, то со временем все равно все нормализуется…
И вот теперь она сидит у него на кухне, сжав кулачки то ли от злобы, то ли от бессилия, а Паганеля больше нет, и уже не перед кем проявлять благородство.
– Егор! Егорушка. Как же мне тебя не хватало! Прости, Серенький… – Ася не выдержала и разрыдалась.
Молодой мужчина бросился перед ней на колени и обнял:
– Асенька, милая! Асенька! – страстно заговорил он, покрывая ее одежду поцелуями. – Я хотел… Ты не представляешь, как я хотел схватить тебя и увезти на край света… Но Паганель… Он ведь мой лучший друг. Он самый достойный человек из всех, с кем мне доводилось встречаться. Я не мог так поступить с ним. Мне и сейчас кажется, что своими признаниями мы оскорбляем его память.
– Господи, – взмолилась Ася, – мое сердце сейчас разорвется!
И они слились в горячем поцелуе, которого оба ждали семь долгих лет.
После того злополучного дня рождения, когда они вместе с Серегой притащили в дупель пьяную девушку домой, Егор бросил учебу в университете и очертя голову умчался из Москвы. Да, вот так старомодно: «Третий должен уйти». И он почувствовал себя этим третьим лишним, и ушел.
Юноша бежал от своей любви сначала домой в уютную курортную Архипо-Осиповку на берегу Черного моря, а затем, как опытный вояка, снова отправился на год в армию служить по контракту, и долго втайне переписывался с Паганелем, а потом даже пару раз встречался, когда после окончания контракта вернулся в Москву и продолжил службу в «одной конторе», где, как он сам выражался, «бумажки перекладывал», а еще через какое-то время и вовсе исчез, вынырнув из небытия лишь один раз, незадолго до последней Сережкиной экспедиции.
О том, в какой конторе служил Жаров и кем, история умалчивает, но видимо перекладывание бумажек в сложные перестроечные времена неплохо оплачивалось, поскольку молодой человек очень быстро обзавелся и квартирой в столице, и машиной, и прочими атрибутами хорошей жизни.
И вот теперь, после смерти Паганеля, все круто переменилось.
Узнав о времени и месте похорон, Егор отправился на кладбище, и все прикидывал, как он покажется перед Асей после всего того, что случилось, сможет ли оправдаться и вернуть свою любовь. Молодой человек робел и все никак не мог решиться, и потому скромно стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу, с тяжелым сердцем взирая на траурную процессию и Асины мучения. Вдруг в глаза ему бросилась одна подозрительная фигура. На первый взгляд, незнакомец вроде бы ухаживал за могилкой кого-то из своих почивших родственников, но по некоторым косвенным признакам специалисту стало бы ясно, что он скрыто приглядывает за происходящим, украдкой сканируя пытливым взором людей, пришедших попрощаться с Сережей.
«Это еще что за фокусы?» – подумал Жар и незаметно переместился в небольшую рощицу, где густая поросль молодого березняка, перемежалась с лещиной и пышными кустами красного клена. Неизвестный определенно следил за похоронами, а Егор, немного раздвинув ветки, принялся наблюдать за неизвестным. Вскоре выяснилось, что филер работает не один. У него был напарник, под видом могильщика имитировавший бурную деятельность в конце аллеи. Это не могло быть случайностью. Маскарад с переодеваниями свидетельствовал о хорошей подготовке оперативного мероприятия.
«Наверное, они пасут Макарского», – решил Егор. Но Макарский на кладбище не приехал. Тут траурная процессия начала сворачиваться, и логично было бы ожидать, что наружка тоже свернется, раз объект наблюдения так и не появился. Ан нет. Топтуны отправились следом за колонной: один непосредственно за людьми, другой в сторону, видимо к машине, а может и к передвижному опорному пункту. Это уже становилось интересным. «Кого же эти ноги ведут на самом деле? Беременную Юлю с ее недотепой мужем? Или двух смешных доцентов с кафедры? – думал Жаров, выглядывая из-за кустов. – Может Асиных родителей? Да ну, бред… А вдруг саму Асю? Что же ты натворила, девочка? Или это из-за Паганеля? А что, если это был не несчастный случай?» От страшных догадок парня прошиб холодный пот.
По долгу службы ему как-то пришлось однажды по касательной столкнуться с проектом Макарского, и он имел некоторое представление о том, чем в последнее время занималась лаборатория Льва Михайловича, впрочем, лишь поверхностное, но вполне достаточное, чтобы определить уровень значимости проводимых работ. Слышал он также и о конфликте Паганеля с профессором, не знал лишь, из-за чего произошла их размолвка. Нет, в таких делах люди так просто не погибают. Здесь нужно хорошенько разобраться.
Повинуясь инстинкту сыщика, молодой человек, пошел следом за соглядатаями. Чем дольше продолжалось его наблюдение, тем вернее он убеждался в том, что на карандаш попала именно Ася. Тогда Егор решил пойти ва-банк и наведаться напрямую к Макарскому, чтобы одним ударом разрубить запутанный узел.
– Представляешь, Асенька, этот хитрый жук пытался играть со мной, когда я прижал его к стенке, – рассмеялся Жар, рассказывая подруге о своем визите к профессору. – Видела бы ты его физиономию.
Девушка, опешив, молчала, словно дар речи потеряла, окончательно запутавшись в своих чувствах и мыслях. Ей вдруг припомнился разговор людей с кафедры, который она невольно подслушала на кладбище. В голове не укладывалось, что Лев Михайлович мог так поступить. Зачем профессору столь беспардонно врать, да еще и по поводу Серенького? Зачем прикидываться больным, а на самом деле преспокойно сидеть себе в универе, продолжая работу, в то время как гроб с его любимым учеником опускают в землю? Ася решительно ничего не понимала.
– Страх в старике боролся с желанием любой ценой оседлать ситуацию. – Егор как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ. – Он никак не мог решить, то ли я заявился к нему из конторы с инспекцией лояльности, то ли представляю конкурирующую фирму.
Девушка в полном недоумении посмотрела на собеседника, но тот и бровью не повел.
– Какую фирму? – рассеянно спросила Ася.
– Конкурирующую, – многозначительно улыбнулся молодой человек, слегка приподняв бровь. – Может ЦРУ, может МИ-6, Моссад, в конце концов… Какая, нафиг, разница? Понимаешь, брахманы даже предположить не могут, что неприкасаемые способны вести собственную игру, где на кону совершенно другие ценности.
– Что за брахманы? – удивилась девушка, не зная, что так чекисты из младшего офицерского состава иногда называли между собой своих высоких командиров из заоблачных кабинетов.
– Это я образно. Другими словами, высшая каста жрецов и правителей… Они даже не представляют, как мы живем тут внизу их пирамиды.
– Значит, мы неприкасаемые?
– Что-то типа того, но не потому что им, небожителям, в падлу к нам прикасаться, а потому что нельзя, – сверкнув глазами, уточнил Егор, развивая логику сравнения. – Ни-ни... Права не имеют! Когда же прикасаются, тут же получают по шее от кармы. И это закон!
– Значит, к тебе прикоснулись, и ты решил их наказать?
– Не ко мне прикоснулись, Асенька, – мрачно проговорил молодой человек. – К Паганелю. Что-то наш друг сделал не так, и его устранили. Этот профессор, он совсем не тот, за кого себя выдает. Он такой же мерзкий и самодовольный служитель этой лживой прогнившей системы, как и все вокруг. Думая, что находится в верхних слоях пирамиды, он на самом деле – ее винтик и раб, поклоняющийся сомнительным идеалам. Понимаешь, у них высшим благом считаются не честность и альтруизм, а деньги и власть. Кинуть кого-то – это у них чуть ли не подвиг. Они истово молятся своему золотому тельцу, возводя в культ желание подороже продать и нажиться за чужой счет.
– Что ты такое говоришь? – с недоумением откликнулась девушка. – При чем здесь раб системы? Он ведь вроде ученый с мировым именем, хоть и странный немного.
– Да знаю я таких ученых, – махнул рукой Егор. – Вот Паганель – настоящий ученый. Ему все равно, сыт ли он, во что одет, на какой машине ездит, и вообще, что вокруг творится, главное до истины докопаться, потому что цель имеет святую и бескорыстную. А эти… Одно слово – барыги.
– Разве плохо ездить на хорошей машине и вообще быть при деньгах? – Ася продолжала спорить, хотя и понимала, о чем на самом деле говорил Жар.
– Наверное, неплохо. Но в тот момент, когда это становится единственной целью, ученый исчезает, а на его месте тут же прорастает некое существо, для которого высший бог – сытость. Насмотрелся я на таких ученых, которые толпами драпают из страны куда-нибудь в Германию или Швецию: лаборатории получают, оборудование, финансирование… и все потом жалуются, что родина их обделила, сами того не понимая, что купили их буржуины с потрохами за медный грош и банку варенья.
– Но Макарский ведь не такой, – еле слышно произнесла девушка. – Он, может быть, и не самый приятный тип, но…
Ася не договорила. Перед ее мысленным взором вдруг предстал вечер в доме профессора, и было это, как кочан капусты: снимаешь лист за листом, медленно, но решительно, пока не доберешься до самой сути. Вот Лев Михайлович блистает эрудицией, вот шутит и по-отечески покровительствует, вот все они весело пьют чай. А вот и Марианна Викторовна с ее многозначительными намеками. Фотоальбом… А где же кочерыжка? Видимо, скрывается там, в тиши кабинета, где профессор с глазу на глаз разговаривал с Сережей о чем-то очень важном. И до нее теперь никогда не докопаться.
– Такой-такой… – насупился Егор. – Он даже хуже, потому что пытается заигрывать с хозяевами. Видела бы ты, как он юлил, как извивался, словно уж на сковородке, но даже мысли не мог допустить, что я действую сам по себе, а не по чьему-то приказу, потому как сам подчиняется только приказам. И ты знаешь, выкрутился-таки, старый пройдоха, ведь он так толком ничего и не сказал. Но для меня, тем не менее, поведал достаточно, чтобы я понял, что пора тебя вытаскивать из этой передряги.
– Как это мило с твоей стороны, – тихо вздохнула девушка, почувствовав навалившуюся усталость. – Мне этот Макарский никогда не нравился, если честно.
– Ага, – согласился молодой человек и снова улыбнулся. – Ты-то сама, как думаешь, из-за чего весь сыр-бор? Кому наш Паганель на хвост наступил?
– Не знаю, – борясь со сном, Ася из последних сил попыталась напрячь память. – Серенький перед отъездом что-то говорил о павлиньем хвосте. Я ничего не поняла, но запомнила… Звучит красиво – павлиний хвост, есть в этом что-то радужно-прекрасное, как бабочка.
Девушка незаметно зевнула и, приподняв брови, сильно расширила глаза, чтобы не отключиться прямо сейчас.
– Так-так, уже теплее, – оживился Егор, вспоминая разговор в профессорской столовой. – Давай, раскручивай.
– А тут еще этот дневник…
– Какой дневник?
– Дневник профессора Великанова. Там про экспедицию какую-то. Еще до войны.
– Что за дневник? Где он?
Мысли о тетрадке, которую так часто листал Серенький, немного взбодрили девушку, и ее глаза снова загорелись:
– Да дома остался.
– У, блин… Значит, теперь он у них.
– Ой, нет, не дома, – спохватилась Ася, окончательно прогоняя сон. – Вот я балда! Я же его к себе в сумочку сунула.
* * *
28 сентября 1932 года
Мы снова в Уарирамбе. У нас есть еще месяц, а то и все полтора, чтобы завершить работы на плато, пока нескончаемым потоком не хлынут зимние ливни.
Насколько позволяют полевые условия, я пытаюсь вести камеральные работы с найденными кристаллами. Моя коллекция расширилась до 26 камней, самый крупный из которых имеет диаметр 18 мм. Все образцы найдены в ходе двухнедельной разведки на террасе горного плато неподалеку от истока Исаны, в честь которой я и решил назвать новый минерал исанитом. Аккуратно отметив на карте все шесть точек, где были обнаружены голубые кристаллы, я обратил внимание, что локации находок тянутся вдоль разлома. Несомненно, это месторождение, и оно как-то связано с тектоническим метаморфизмом древних пород кислого состава. И повсюду мы натыкаемся на поросль павлиньего хвоста. Это тоже не может быть совпадением. Ареал произрастания кустов Pavocauda mauris явно коррелируется с местами находок кристаллов. Бесспорно, здесь есть чем порадовать Александра Павловича. Павлиний хвост вполне может оказаться биогеохимическим индикатором исанита, на что уже намекал однажды индеец Карлуш.
Дон Клаудиу Родригес, уважаемый человек и самый старый житель Уарирамбы, подтвердил, что моя находка, по его разумению, и есть пресловутый шаманский камень. Когда-то давным-давно, в далеком детстве, его дед рассказывал, как видел такой кристалл у одного знахаря, жившего в горах Перу. Руми (камень), принадлежавший колдуну был совсем крошечным, с гречишное зернышко, однако, невзирая на свой скромный размер, считался огромным богатством, поскольку открывал своему владельцу иные горизонты мудрости – йуйасапа, и назывался око вселенной – пача ньяви.
Слух о найденных нашей экспедицией магических кристаллах быстро разнесся по сельве, и в Уарирамбу потянулись ходоки из окрестных поселений. Делегаты, прошедшие не один десяток верст по джунглям, смиренно сидят перед входом в мою хижину и ждут, когда белый хамаут’а покажет им бесценное сокровище, а может быть даже позволит прикоснуться.
Временами мне становится страшно от их фанатичного сидения, но бесхитростные лесные люди настолько сильно благоговеют перед моей находкой, что у них не возникает даже тени крамольных мыслей. Ковтун с Карлушем, насколько это возможно, охраняют меня и терпеливо разъясняют пришлецам диспозицию, а визитеры-индейцы уважительно кивают головами и продолжают свое смиренное медитативное ожидание.
С каждым днем паломников становится все больше и больше, и Николай Иванович начинает опасаться, что все они дружно потянутся вслед за нами, когда мы перебазируемся на горное плато в Колумбии.
* * *
– Исанит, исанит… Что за исанит? – приговаривал Егор, отложив старую тетрадку в сторону. – Эх, маловато я на геофаке проучился. Не представляю себе, что это за минерал. Исанит… Ни малейшего понятия.
– Может на кафедре у кого-нибудь спросить? – предложила Ася. – Или еще раз Макарского потрясти?
– Исключено. Этого старого хрыча теперь и без нас трясут. Теперь к нему и на километр не подступишься.
– Ну что-то же надо делать, – девушка решительно сжала кулаки.
– Макарский в ходе нашей беседы обтекаемо упоминал некое стратегическое сырье. Предположим, исанит, открытый профессором Великановым, и есть это самое стратегическое сырье. Далее, Великанов пишет, что его залежи коррелируются с павлиньим хвостом, а Паганель в Карелии как раз и нашел павлиний хвост. Понимаешь?
– Точно! – воскликнула Ася. – Он ведь так и написал мне в последней эсэмэске, мол, отрастил павлиний хвост, и все такое.
– Ох, не нравится мне все это, – задумчиво проговорил Егор. – Слежка, погоня, теперь этот дневник и эсэмэска. Дело серьезное.
– Не понимаю.
– Ясно одно: похоже, Серенький нашел на северах какое-то очень важное месторождение, и за это его убрали, – резюмировал молодой человек. – А теперь еще и нас хотят грохнуть.
– Нас-то за что?
– Да ни за что… За дневник, за эсэмэску, за то, что слишком много узнали и теперь под ногами путаемся, за то, что посмели противостоять системе. Как видишь, все очень просто.
Продолжение следует...
Глава 15 здесь http://www.proza.ru/2018/02/04/1413