Тень
Я сидела в кресле с чашкой чая в руках. Родители бы не одобрили, кресло-то белое, а я мастер что-нибудь разлить. Но мама спит, а папа в командировке. Я бросила взгляд на часы. Полпервого. Не так уж и поздно. Лампа разгоняться темноту вокруг меня.
Вдруг в прихожую кто-то вошёл и закрыл дверь на ключ. Звук при этом был странным, как эхо, как тень звука. Странно, что я не испугалась. Кто-то снял куртку и повесил на крючок, издавая при этом эхообразные звуки.
Потом кто-то вошёл в комнату. Я с удивлением увидела, что это...
Тень. Тень остановилась передо мной и потянулась.
- Добрый вечер, - вежливо поздоровалась она.
- Добрый вечер, - поздоровалась я. - Простите, а вы чья тень?
- Твоя, ага? И давай лучше на "ты" с собственной тенью.
Я посмотрела на тень кресла. Моей тени в нём действительно не было.
- Куда ты ходила?
- Гуляла. А что? Мне надоело всегда за тобой таскаться. Я тень, а не проводник.
- По-моему, ты замёрзла,- сказала я, глядя на тень, путающуюся в тени пледа. - Не хочешь... Тень чашки чая?
Как странно звучит. Но правильно. Настоящий чай тень не пьёт, только тень чая. А тень чая наливают в тень чашки.
- Лучше кофе. Без молока. Хорошо бы варёный, но будто я не знаю, что у нас только растворимый.
Я поднялась с кресла, поставив чашку на пол и пошла заваривать кофе. Чайник был ещё горячий. Размешав кофе, я принесла чашку тени. Она взяла тень чашки и сделала глоток.
-Холодноват. Ну да ладно.
Тень села в тень кресла напротив меня.
- Почему же ты ушла?
- Объявляю теневой бунт. Наши желания и вкусы не совпадают. Я считай, на тебя работаю, против воли, между прочим. Хожу везде с тобой только потому, что тебе нужна тень, иначе ты будешь от всех отличаться. Представь себе такой мир: люди живут своей жизнью, тени - своей. Красота!
- Ты бы всё равно жила со мной?
- Если честно, то да. Сколько лет я уже твоя тень? Не счесть. Я с тобой сжилась, может даже, полюбила тебя. Как сестру.
Я улыбнулась, глядя в своё отражение в чае. Надо же, сижу и разговариваю с тенью.
- Человеку тень не всегда нужна, а человек тени - просто необходим. Но всё же тень может жить и сама.
Я подумала: ведь люди тоже могут быть такими "тенями". Ходить везде за "своим" человеком, чтобы не заблудиться в жизни, не потеряться. И ходят так всю жизнь, не давая ничего взамен. Если не хватает воли жить самому. А вот моей тени, настоящей тени, появившиеся из-за того, что когда-то на меня упал свет, хватило. Хватило даже воли любить то, чего не люблю я.
Тень сидела напротив меня в тени кресла и пила тень кофе без молока, который я терпеть не могу.
Лидер
Я подошла к зданию школы. Оно было каким-то непонятным, особенно сейчас, на фоне темнеющих свинцовых облаков. То ли мрачное, то ли светлое, выкрашенное в тёмно-зелёный цвет, с красными занавесками, выглядывающими из окон.
Шла я, собственно, на занятие в клубе танцев, где я была руководителем. Точнее, не совсем. Руководителя у нас совсем не было. Как-то это случайно получилось: мне просто захотелось создать свою танцевальную группу. И вот я собрала ребят, и теперь мы три раза в неделю репетировали в спортивном зале, а потом выступали на школьных праздниках. По молчаливому согласию - меня считали лидером.
И тогда была репетиция. На плече висела сумка с формой. Настроение было поганое. С самого утра мне не везло - даже вспоминать не хочется все, что со мной случилось.
В общем, видеть я никого не хотела, но надо. Сама организовала - обязана ходить на занятия.
Я вошла в школу, поздоровалась с охранником и повернула к раздевалкам. Как всегда переоделась в танцевальную форму и вышла в зал.
Трое не пришли на репетицию. Одна из не пришедших девочек солировала, и заменить её было некем. Вот прекрасно-то! Ничего хорошего от репетиции я не ждала.
Настроение у всей группы было унылое. Движения не получались, пол скользил, танца, в общем, не выходило. В середине репетиции кто-то из ребят который раз подряд сделал выпад не в ту сторону.
Меня как будто разорвало изнутри, как гранату. Я сорвалась и начала кричать на всех подряд, и в итоге убежала в раздевалку. Я села на холодную скамейку и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Даже не знаю, что на меня нашло. Просто этот день был невыносим!
Внезапно я почувствовала, что рядом со мной кто-то сел.
- Вика, ну что ты, хватит.
Я с удивлением узнала голос Дениса, единственного мальчика в нашем коллективе.
- Это, вроде, женская раздевалка, - грубовато сказала я, подняв заплаканное лицо.
- Ну и что? - ответил Денис, - Всё равно тут только ты.
- Ну, да, - согласилась я. - Хотя всё равно, по-моему, следовало хотя бы постучаться.
Вдруг Денис как-то странно обнял меня за плечи. Совсем не по-дружески.
- Что случилось? - спроси он. - Не в одной же тренировке дело.
- Не в одной, - ответила я и вдруг всё ему рассказала. Как-то само вылилось, всё - от опоздания в школу, до ссоры с мамой. Когда я закончила, Денис погладил меня по плечу и сказал:
- Бывает, - потом взял меня за руку и спросил, - Ну что, пойдём со всеми мириться?
- Пойдём, - я улыбнулась. Стало легче.
Мы с Денисом вошли в зал, где нас ждали остальные ребята. И я по-прежнему была их лидером.
Просто даже лидеру бывает нужна поддержка.
Как за каменной стеной
"Номера 105, 106, 107, 108",- так звучало моё домашнее задание по алгебре. Да ещё по той теме, которую я абсолютно не понимаю. Я, вообще, гуманитарий. Между прочим, я пишу стихи и слушаю только классическую музыку. Да ещё играю на флейте. Мой брат Игорь часто подшучивает надо мной, называя меня барышней. От одноклассников мне тоже достаётся, но меня особо не трогают, зная, что мой брат - боксёр.
Игорю восемнадцать лет, он уже закончил школу. Ему со складом ума повезло больше, чем мне. Он очень хорошо разбирается в точных науках и запоминает любую информацию сразу и накрепко. Не голова - компьютер. Мне бы так. Слушает он громкую аритмичную музыку. У меня, прямо скажем, от неё уши вянут, а ему нравится. Учится он в каком-то университете с ужасно длинным названием. Он хочет быть математиком. Кроме того он занимается боксом.
Я взял учебник по алгебре, дневник, черновую тетрадь, ручку и пошёл к Игорю. Рядом с его дверью сидела овчарка Дара. Я постучал. Из-за двери доносились звуки музыки, которую музыкой-то трудно назвать. Это больше похоже на дуэт охрипшей кошки и шакала с насморком. Видимо, из-за всей этой белиберды, орущей из его магнитофона, Игорь меня не слышал. Я постучал громче. Не дождавшись ответа, я развернулся и стал долбить ногами. Музыка умолкла, и Игорь приоткрыл дверь.
- Ну что тебе? - с раздражением спросил он.
- Вот, алгебра... - вздохнул я. - Помоги, а? Я тему совсем не понимаю.
- Слушай, Лёнь, отвяжись уже от меня! Я занят, понятно?- Игорь захлопнул дверь. Я вздохнул и пошёл в свою комнату. Промаявшись с дурацкой алгеброй почти час и всё равно ни в чём не разобравшись, я отложил учебник. Что ж, не суждено мне быть математиком.
... Я понял, что жил просто замечательно, только когда у меня появилась действительно серьёзная проблема.
Началось это в один хмурый ноябрьский день. На уроке я попросился выйти. До сих пор не понимаю, зачем я это сделал. Ну, потерпел бы я до конца урока, что случилось бы? Ничего бы не случилось. Но я не вытерпел и вышел.
Ещё не дойдя до туалета, я понял, что там кто-то есть. Оттуда доносился тихий разговор и смех. Я осторожно приоткрыл дверь. В туалете стояли ребята из десятого класса "А" и курили. Всё помещение было заполнено дымом, и я сразу же закашлялся. Теперь я очень жалею, что просто не убежал тогда. Излишний героизм иногда вредит.
Коля, атаман всей этой шайки, обернулся и прошипел:
- Какие люди!
- Опа! Наш школьный флейтист пришёл! - фыркнул другой, - Чо, концерт будешь давать?
Знаете, когда попадаешь в дурацкую ситуацию, начинаешь нести всякую чушь. Вот и я стал болтать ерунду несусветную. Взял, да и ляпнул:
- Я ещё стихи пишу... - сразу после того, как я понял, что сказал, мне захотелось провалиться сквозь землю. Парни засмеялись (вообще, это мало походило на смех, скорее на подвывание). Кошмар! Теперь обо мне будут ещё больше судачить. Коля точно расскажет всем, кому сможет. А сможет он сказать многим - в нашей школе можно не знать учителя французского, но уж Колю-то знают все.
Один из парней вразвалку подошел ко мне и схватил за ворот рубашки. Это был здоровенный (и ввысь, и вширь) парень по прозвищу Куб. Он подтащил меня к Коле и спросил:
- Что будем делать с этим "гением современного искусства"?
Коля пристально смотрел на меня. От этого взгляда мне сделалось нехорошо, даже затошнило.
- Чтобы никому ни слова не сказал о том, что мы тут делаем, - сиплым голосом потребовал Коля и повторил по слогам, - Ни-ко-му. Понял?
- Колян, всыпь-ка ему авансом, чтоб получше в памяти закрепилось, - посоветовал кто-то из клубов удушающего дыма. Коля замахнулся и на меня обрушился могучий удар его кулака. Ударил он в ухо, оно как огнём загорелось. Когда я подумал, что совсем пропал, Коля неожиданно сказал:
- Хватит с него на сегодня. Пусть валит.
Я даже не помню, как выбрался из злосчастного туалета. Воздух в коридоре после него казался невероятно прозрачным.
После урока я пошёл прямиком к классной десятого "А". Мария Дмитриевна была строгой женщиной средних лет, с тёмными волосами, собранными в кичку на затылке, и прямоугольными очками. Она подняла на меня глаза от ежедневника.
-Что тебе?- спросила она. Я замялся. Ну не так же, с порога, говорить ей всё. Как Вы себе это представляете?! "Здравствуйте. Ваши ученики курят в туалете на уроке"? Как?
- Дело в том, что... Ну...- я абсолютно не знал, как сказать.
- Так в чём дело? - постукивая карандашом по столу, спросила Мария Дмитриевна.
- Я вышел на уроке, а в туалете был Коля со своей компанией, они курили, - выдавил я из себя. Самое интересное, ведь рассказывать всё я полез исключительно из благих намерений: ведь курение вредит здоровью, а их, наверное, ещё можно отучить от этой гадости.
- Так. И что ты мне предлагаешь делать?- посмотрела на меня поверх очков она.
- Ну... Может, поговорить с ними...- промямлил я. Она действительно такая недогадливая, или только притворяется? Поговорить. Родителей вызвать. Да что угодно! Главное, чтобы они больше не курили.
... В итоге Мария Дмитриевна сказала, что разберётся во всём сама и даже поблагодарила меня за то, что я ей всё рассказал. С тех пор прошло около двух недель. Всё это время я старался не попадаться Коле на глаза, по крайней мере, когда рядом нет взрослых. Но однажды в субботу мне не повезло.
Я выходил из школы, радуясь, что завтра воскресенье и я, наконец, высплюсь. Но моя радость куда-то исчезла, когда я увидел компанию парней, стоящих около крыльца. Это были Коля и его друзья. Наверное, я не умею учиться на своих ошибках. Как раньше я не убежал из туалета, так тогда я не убежал с крыльца. Коля развернулся ко мне и косо улыбнулся.
- Тебя-то мы и поджидаем, - протянул он, - Иди сюда, разговор есть.
Я, сам не понимая зачем, пошёл.
- Тут такое дело, Мария Дмитриевна каким-то чудом узнала, чем мы занимаемся в туалете на уроках. Не знаешь, кто ей сказал, а? А то бы мы ему всыпали по первое число, - подчёркнуто дружелюбно начал Коля.
- Я-то тут при чём? - попытался отвертеться я.
- А при том, что ты у нас главный подозреваемый,- пробасил Куб.
Вдруг голова взорвалась от боли. Кто-то дал мне подзатыльник. Потом ещё один. Затем кто-то ударил меня по лицу, а потом тумаки на меня градом посыпались. От боли у меня потемнело в глазах.
Рядом залаял пёс. Вдруг на меня перестали обрушиваться удары, зато я услышал, как бьют кого-то другого. Когда рассеялась тьма перед глазами, я увидел дивную картину: Игорь направо и налево раздавал тумаки Коле и его компании, а вокруг скакала Дара, собака моего брата, и явно хотела укусить кого-нибудь из его противников. Вскоре шайка, нагоняемая Дарой, быстро скрылась в соседнем дворе.
- Сильно побили, Лёнька? - спросил Игорь, наклоняясь ко мне. Из моего носа капала кровь. Игорь достал из кармана платок и дал мне.
- Вы вовремя,- вместо ответа сказал я.
- Я уж вижу, - усмехнулся брат, - С Дарой гулял. Смотрю, твоя шапка мелькает. Подошёл посмотреть...
Биология на истории
На кончик моей ручки села муха. Какая наглость! Нет, я не спорю, у меня в тетради не написано с начала урока ничего, кроме темы. "Государственный строй в России конца 17 века". Это в жизни кому-нибудь пригодилось, не считая жителей нашей страны в это время?
Муха злорадно потирает лапки, сидя на моей ручке. Фу, гадость. Прогоняю её и осматриваюсь вокруг.
Как же надоели многочисленные мамины подруги (какие только мысли со скуки в голову не лезут). "Жених есть?", "На свадьбу пригласишь?", "Есть кто на примете?"...
По нашему классу можно писать исследовательскую работу по биологии.
Дима - австралопитек. Хотя, нет. Эти развивались. А он - тупиковая ветвь эволюции. Из тупиковых ветвей я знаю только одноклеточных. Неплохо, подходит. И мозга не имеют, и круглые. Копия нашего Дмитрия.
Есть, конечно, Гоша. Он чем-то на человека смахивает (даже внешностью). Но он даже не одноклеточное. Он РАСТЕНИЕ. Хорошо развитое, даже что-то соображающее. Индивидуум. Мимоза Разумная Изнеженная.
Раз уж на то пошло, то Глеб - тоже новый вид: Очкарикус Лохматикус. Имеет лучевую симметрию: волосы торчат сим-метрично друг с другом и асимметрично - с очками.
А там, на последний парте сидит Игорь - Идиот Обыкновенный. Нет, лучше - Идиот Простейший. Хотя, я бы скорее назвала его Идиот Телефонный, потому что даже на физкультуре он держит свой чудо-экранчик в руках. Это уже зависимость, его лечить пора.
Гена (господи, как родители додумались его так назвать) - этакий динозавр: почти всегда молчит, зло смотрит на всех, а если что-то и говорит, то обязательно чуть не рыча.
Максим - любимец всех девочек. Но лично я назвала бы его Симпатичнус Выпендрялиус.
И тут звенит звонок. Я покидала учебники в сумку и вышла из кабинета.
Какие женихи, если у нас не класс, а биологическая лаборатория?!
Ко мне подошла подруга.
- О чём ты весь урок мечтала? Знаешь, как на тебя Василиса смотрела?!
Василиса - это наша учительница по истории Василиса Исааковна.
- Скучно было, - я пожала плечами, - Представь, по нашему классу можно писать работу по биологии: не мальчики чудеса зоологии, как на подбор.
Подруга поднялась на носки туфель, вытянула шею и по-смотрела куда-то вдаль коридора, в толпу школьников. Потом опустилась обратно и сказала:
- Конечно! Ты смотри, об шнурки не споткнись, а то вот идёт твой гомо сапиенс из параллельного!
Сны
"Мне снилось, что мне подарили собаку".
"Мне снилось, что я убегал от убийцы".
"Мне снился кошмар".
"Мне снилась всякая ерунда".
"Мне снился странный лабиринт".
"Мне снилось..."
"Мне снилось..."
Мне снился один человек. Это старуха. У неё ужасные, несчастные глаза. Она сидит в осеннем парке, на холодной скамейке. Мне холодно даже видеть её. Я одета в пальто, шерстяные шапку и шарф, на мне хорошие тёплые сапоги. А на ней... На ней только старое дырявое платье. На ногах нелепые коричневые ботинки без шнурков, хотя они должны быть.
Сначала она молчит. А потом всегда спрашивает:
- Сколько тебе сейчас лет?
- Четырнадцать.
- Это что же тогда было?.. Ты делать что-то собираешься?
- Готовлюсь к контрольной по геометрии...
- А из дома убежать, там? Или ещё что?..
- Нет.
Не понимаю. Совсем. Что ей от меня нужно?! Я никуда не могу от неё уйти. Это самый настоящий кошмар. Я знаю, знаю кто это! Но не могу вспомнить. Когда засыпаю, просыпаюсь, один момент знаю - а потом опять... Не помню! И самое жуткое - помню, что знала.
- Захочешь уйти из дома, не ходи никуда.
- Зачем мне убегать из дома?
- С папой поссоришься. Осенью. Сейчас что? Время года какое?
Я осматриваюсь. Осень... Не видно разве?
- Осень...
- Ты не вокруг смотри! У тебя там что?
- Сентябрь.
- Сентябрь... Скоро. В октябре. В двадцатых числах... Конец сентября или начало?
- Конец.
- Совсем скоро. Услышишь звон посуды, из комнаты из своей не выходи. Поняла?
- Да...
- Поняла? Не слышу.
- Поняла.
- Да, ты музыки меньше слушай в этих... наушниках своих. Потом очень будешь жалеть. Выкинь их. Совсем выкинь.
Нет уж. Что-что, а наушники я не выкину. Я в автобусе по дороге в школу что делать буду? Бабулька как мои мысли прочитала:
- В машинах, на ходу, не читай.
И так каждый раз. Поучает. Говорит и говорит. Про будущее, что делать указывает: это делай, это нет. Надоело! И начало у сна всегда одинаковое: я выхожу из своего дома и иду в парк, засунув руки в карманы. Я сотни раз приказывала своим ногам, самой себе: назад, назад, не туда! Только не туда! Но ноги упрямо, каждый раз идут в парк, к надоедливой несчастной старухе. Я немного боюсь её. И в реальности парк стараюсь обходить. Это делает путь в школу и обратно на полчаса дольше. Но мне, честно, всё равно.
Так продолжалось около года. Я начала путать реальность и вымысел. Родители поссорились. Я хотела выбежать из комнаты и попытаться помирить их... Но вспомнила старуху и не стала. Следующей ночью я заметила, что шрама, который был у старухи на лице, теперь исчез. В октябре, двадцать пятого числа, папа накричал на меня. Он выпил с друзьями и побил маму. Я хотела убежать из дома... Насовсем. Запихивая вещи в чемодан, я вспомнила сны. Вытряхнула вещи обратно в шкаф и закрыла дверцу. Её предсказания сбывались, и мне было всё страшнее.
Однажды это прекратилось. Она приснилась мне последний раз.
Я пришла в парк. Старушка сидела на своём месте, но на этот раз была радостной. Счастливо улыбалась. Мне даже стало легче. И она была одета. На ней даже пальто было, но не застёгнутое. И шнурки были. Красивые. Жёлтые.
- Нашла. Тетрадочку нашла.
Она похлопала рукой по потрёпанной тетрадке, в которой я с ужасом узнала свой дневник. Эта тетрадь, новая, голубая в жёлтую полоску лежала в ящике моего стола. Я купила её месяц назад, чтобы записывать всё, что случается. Говорят - это приводит мысли в порядок. И вот она... Моя тетрадь.
- Вот смотри: всё, что перечёркнуто, делать не смей. Всё, что подчёркнуто - вот, жёлтым, видишь? - обязательно делай, поняла?
- Да.
- Точно? Ты смотри. Внимательно читай.
Старушка улыбнулась.
- Может, есть у меня ещё шанс, вот как...
Она закрыла глаза и улыбнулась. Вдохнула полной грудью.
- Ты только точно-точно как я сказала делай. Я, понимаешь, - это ты в старости. Вот, пришла, шанс тебе дать. Вот...
Когда я проснулась на моём столе лежала тетрадь. Старая. Потрёпанная. А в ящике лежала ещё одна. Я открыла дневник из сна. Так. Ноябрь... 21... Сегодня перечёркнуто: прогуляла уроки. Понятно.
Что ж. Раз я из будущего передала себе в прошлое этот дневник с предсказаниями, я воспользуюсь им. Я открыла последнюю страницу и посмотрела, какое число там стоит. 25-ое мая, конец этого учебного года. Что ж, дальше я и сама смогу прожить.
Обещание
Это было воскресенье. Я проснулась, когда было ещё темно. Кажется, около восьми утра. В комнате было прохладно, и у меня появилось то тёплое чувство - как в детстве, когда мама будила меня в детский сад. Я на секунду закрыла глаза и вспомнила, как это было тогда, когда я была маленькой.
Вот мама заходит в комнату и включает свет. Хочется спрятаться от него и досмотреть сон. Яркий, красочный, наверное, такие сны бывают только у детей. И наступает то прекрасное мгновение, когда одной ногой ты ещё стоишь и вязкой почве сна, а другой уже шагаешь в морозное зимнее утро. Несколько мгновений балансируешь на тонкой хрустальной грани, и, наконец, открываешь глаза. От раннего пробуждения тело покалывает и становится холодно.
Но сегодня воскресенье, и никуда спешить не надо. Я открываю глаза, стряхивая воспоминания с ресниц. Свет включать не хочется. Я беру книгу с тумбочки и иду в гостиную. Тут уже приходится зажечь лампу: за окном предрассветные сумерки.
Мне так нравится читать книги в тишине. Раскрывается весь букет: яркие всплески сюжета, пастэльные тона авторской мудрости, шёпот страниц. У утреннего чтения даже есть свой запах: немного сладковатый, свежий, со слабой горчинкой.
Я прочитываю совсем немного, но полностью погружаясь в узорчатую глубину книги. Когда отрываюсь от странички, такое ощущение, что рву тонкие паутинки, соединяющие меня с ней. Я привычно запоминаю номер страницы и кладу книгу на диван.
Окно скрывают тяжёлые, изумрудного цвета, шторы. Я подхожу и чуть раздвигаю их.
Небо за окном фиолетово-розово-серого оттенка, какой бывает только утром. Облака на нём похожи на морские волны. Их кончики, как барашки на гребнях, подсвечены утренними фонарями. Кажется, небо совсем близко - только поднимись немного на цыпочки и дотронешься до лиловых отблесков. В окнах домов загорелись тёплые квадратики окон. На земле серебристой вуалью лежал снег. Уже не первый в этом году, но своим белым сиянием разбудивший воспоминания...
…Первый класс. Учительница выводит на доске пример. За окном только начинает светлеть. И тут кто-то, сидящий у окна, радостно восклицает, чуть шепелявя из-за выпавшего зуба:
- Шнег! Шнег идёт!
И все шумно вскакивают с мест, подбегают к окну. "И правда", - шепчет восторженно рядом одноклассница. И я смотрю, и мне становится тепло и уютно. А учительница стоит и улыбается…
В чьём-то окне загорается перезвоном огней ёлка. Верно, совсем скоро Новый Год. Я улыбаюсь сама себе. Новый Год!
Ещё с ноября зажигаются гирлянды, ставятся в домах ёлки. Дети радостно обсуждают, что напишут в письме Деду Морозу, что попросят в подарок. Для людей так важен этот праздник. У многих новый год - ожидание чуда, запах хвои в доме, блеск ёлочных украшений и телевизор, который никто не смотрит. На самом деле, такой же день, как и все остальные. Но людям, даже взрослым, так хочется верить в чудо, в то, что сбудутся все желания в эту ночь... пока бьют куранты. Люди сами сделали это чудо, сотворили его из своей веры, крохотные огоньком тлеющей в сердце, и греющий его столь же сильно, как и костёр любви.
…Я вспомнила, как лет в десять мне на новый год дали попробовать шампанское, крохотный глоточек. Оно было приятным, хотя почти безвкусным. Как будто на языке заплясал острыми холодными искрами бенгальский огонь…
Уже декабрь! Скоро Новый Год!
Как хорошо, что я ещё ребёнок. Уже слабо, но все ещё верю в волшебство. На самом же деле волшебство окружает нас каждый день. Но замечают его лишь дети, взрослые уже слишком устают от жизни, чтобы видеть его. Они не хотят показаться странными, но разве есть что-то странное в том, чтобы замечать все чудеса жизни?..
Детство похоже на снежинку. Она медленно тает в ладони, теряя свой мерцающий ледяной узор. Я так не хочу, чтобы этот узор пропадал. Но рано или поздно снежинка превратится в каплю воды. Не стоит только торопиться, специально ломать тонкие грани, ведь их уже не вернуть.
Я не буду торопиться. Обещаю!
Поезд – особое место.
Поезд - место, где чай имеет свой особый солоноватый вкус.
Поезд - место, где время и расстояние становятся одним целым.
Поезд - сам путь в неведомые дали разума. Никогда не знаешь, куда тебя заведёт петляющая тропинка мысли.
Поезд - место с особым запахом, который не встречается больше нигде.
Поезд - место, которое может быть везде.
Поезд - место, где рвутся и связываются нити судьбы.
Поезд - место, где только звёзды на своих местах.
Поезд - место, где время течёт по-другому, и порой минуты оказываются длиннее часов.
Поезд - живое существо, поющее каждому заглянувшему гостю свою особую песню.
Поезд - место встреч незнакомцев, которые могут рассказать друг другу всё, потому что знают, что больше не встретятся.
Поезд - место, где лежишь и думаешь обо всём мире, а понимаешь себя.
Поезд - место "всегда" и "никогда".
Поезд - особое место.
Записка
Полина была обычным подростком. Русые волосы с каштановым отливом забирала в хвост, любила носить сразу множество резиновых браслетиков на обеих руках. Розовый чехол на телефоне дополнял образ "обычного подростка". Ещё Полина ненавидела математику.
Вся наша компания состояла из таких девочек. Мы часто вмести ходили в кино, в парк, просто гулять или кататься на велосипедах.
Полина не была моей уж очень близкой подругой, но мы хорошо знали друг друга и даже пару раз бывали друг у друга дома. У Полины была просторная светлая комната, широкая кровать, аккуратно заправленная апельсиново-оранжевым покрывалом, опрятный стол, большой шкаф, полный яркой одежды. Иногда мне казалось, что вся её жизнь состояла из резиновых браслетиков, яркой одежды и кино. И ещё учёбы: как ни странно, но Полина любила учёбу, кроме математики. Зато совсем не отличалась любовью к чтению. У нее почти не было книг, только случайно подаренные кем-то томики художественной литературы редко попадались на полках, среди учебников и справочников.
Как-то летом, в начале июня, мы гуляли в парке. Полина шла рядом со мной. Она вела себя, как обычно, непрерывно болтала о какой-то ерунде, шутила, смеялась.
Полина всегда была весёлой, но бывали у неё и "приступы грусти"- как она говорила. Тогда она запиралась в комнате, и никто не знал, что она там делала и о чём размышляла.
Но в тот день у неё было прекрасное настроение, она веселилась, шутила, улыбалась.
Уже вечерело, и скоро наша компания разбрелась по домам. Нам с Полиной было по пути, мы жили в соседних домах. Всю дорогу она рассказывала мне весёлую историю, привезённую из лагеря, а когда мы дошли до места, где нужно было прощаться, быстро бросила мне "пока", и скрылась в подъезде.
На следующий день мы снова ходили гулять. Полина не пришла. Мы звонили ей, но телефон был отключен. Одна из девочек, Катя, сказала, что наверняка у неё опять приступ грусти и пообещала зайти к ней вечером, всех обзвонить, и сказать, что случилось.
Хорошей прогулки у нас не получилось. Без Полины было как-то тихо и неуютно. И почему-то холодно, хотя день был ясным, и солнце исправно пригревало жителей нашего города. В итоге - никакого удовольствия. Мы скоро разошлись по домам.
Я, пожалуй, была полной противоположностью Полине. Я не очень любила учиться, зато мне нравилось читать и слушать музыку. Я была менее общительной, менее опрятной. Моя кровать почти никогда не была заправлена, а про стол я вообще молчу. Даже одежду я предпочитала менее яркую, в приглушённых тонах. Хотя нас объединяла ненависть к математике и любовь к кино.
Придя домой, я надела наушники и открыла недочитанную книгу, но спокойно почитать мне тоже не удалось. Было тревожно. Что бы я ни делала, мыслями возвращалась к Полине.
Я отлично понимала, что можно даже не пытаться ей звонить. Если Катя права, и у неё действительно "приступ грусти", то всё равно не возьмёт трубку.
Вдруг зазвонил мой телефон. На экране был номер Кати. Я долго не могла разобрать её бессвязную речь. Она плакали сквозь слёзы, пыталась мне что-то сказать. Когда подруга всё же взяла себя в руки, она смогла сказать только четыре слова.
- Её сбила машина. Насмерть.
Я даже не уронила телефон. Аккуратно положила на стол, забыв нажать отбой. Катя не назвала имени, но я сразу поняла, о ком шла речь. Полина.
Это не шутка, не розыгрыш. Что случилось?
Такие истории были для меня чем-то нереальным, ненастоящим. Они происходили с кем угодно - с героями книг, рассказов, фильмов, комиксов, с другими людьми, но только не со мной. Я - обычный человек, и такого не могло произойти со мной, как я не могла бы быть соседкой кинозвезды или стать знаменитой. Оказалось по-другому. Всё это могло со мной произойти, потому что я - обычный человек.
Но почему-то со мной произошло самое худшее - у меня умерла подруга. Пусть не лучшая, даже не хорошая, но это была подруга. Я была у неё дома, я видела её, знала... Знала её улыбку, её смех, знала, что она любит носить и какие любит смотреть фильмы...
Постепенно ко мне пришло осознание того, что больше нет человека, который любит носить сразу множество резиновых браслетиков на обеих руках, носить яркую одежду, ходить в кино, учиться. Хотя, такой человек, наверное, есть. Нет именно Полины. И больше никогда не будет.
Внутри было чувство, что во мне тысячей иголок прокололи множество дыр и теперь внутри меня в пустоте завывают сквозняки. Пусто. Холодно. В память грубым клеймом врезалось брошенное мне "пока" - последнее, что она мне сказала.
Так прошло несколько дней. Мне не хотелось никого видеть и не хотелось справляться с этой серой однотонной тоской. Если бы я справилась с ней, мне было бы стыдно. За то, что я не тоскую по подруге.
...И было страшно. Был человек, Полина, моя подруга - а потом нет. И не осталось ничего.
Потом ко мне пришла Катя. Тихо вошла в комнату и молча села рядом. Наверное, она сильнее меня. Или просто другого склада. Она смогла справиться с собой, пришла ко мне. Ей тяжелее, Полина была её лучшей подругой.
Катя так же молча достала из сумки фотографию и протянула мне:
- На память.
Яркое, цветное изображение. Зима. Пять девочек. Мы. Среди нас нет только Оксаны - она в это время вертела фотоаппарат и отчаянно просила помощи: "Ну, девочки, куда нажимать-то? Хватит уже смеяться, у меня другой фотик!" Идёт снег. Я в яркой шапке - синей в жёлтую полоску, из Швеции.
Катя и Полина в одинаковых красных шапках, заснеженных куртках, улыбаются. Прямо на снегу сидит Настя в своём голубом шарфе, Сашка смеётся.
Я подняла глаза на Катю:
- Отличная фотография.
- Я сейчас хотела зайти домой к Полине. Пошли вместе?
- Пойдём.
Через пятнадцать минут мы были у нужной квартиры. Катя позвонила в дверь. Открыла Полинина старшая сестра, Оля.
Её лицо было уставшим, с красными опухшими глазами. Руки слегка дрожали.
- Привет,- поздоровалась Катя. - Можно мы зайдём в комнату Полины?
- Конечно,- ответила Оля, пропуская нас в тесную прихожую.
Мы вошли в комнату. Всё было как раньше - на покрывале ни единой складки, идеально чистый стол. Я хотела сесть на кровать, но не решилась. Полина любила порядок. Ей бы не понравилась мятая постель, складки на её оранжевом покрывале.
Катя подошла к столу и села за него. Монитор компьютера был чёрным, неживым. Я смотрела, как она медленно водила пальцами по ящикам. Потом, вспомнив о чём-то, она открыла один из них и достала оттуда небольшую коробочку. Она была простой, картонной. Крышки у неё не было, внутри плотной стопкой лежали какие-то листки.
Я подошла к Кате.
- Что это?
- Эту коробочку Полина, вроде, показывала только мне. Но точно я не знаю. В ней она хранила свои записки. Когда у неё бывали приступы грусти,- помнишь, она исчезала на несколько дней?- она писала записки сама себе. Как будто рассказывала всё близкому другу, никого не обременяя своими проблемами.
Я помолчала и спросила:
- Она сама так говорила?
- Да.
- Похоже на неё.
Катя вынула стопку листков и наугад выдернула один. По-смотрела на него, сказала:
Полина писала её недавно, месяц назад. Возьми.
- Зачем? - удивилась я, но листок взяла.
- Будет легче.
Я прочитала записку только дома. Полина писала:
"Вот опять всё плохо. Я получила двойку по алгебре. Но это не главное. Я - ужасный человек. Кати не было в школе, и мне было тяжело, оттого что я не могу ей пожаловаться на свои "успехи". Значит, когда она рядом, я постоянно гружу её своими проблемами. Наверняка ей трудно высушивать меня всё время. Катя замечательная, она ни в чём не виновата - за что ей такая ужасная подруга как я?! Я не помню ни раза, когда я помогала ей. Только она всё для меня делает, как служанка. Катя не заслуживает такой подруги..."
После этого текста шла приписка другим цветом. Даже почерк был другим. В первой записи он был как бы унылым, а во второй - позитивным. Бумага хранила прикосновения Полины, ее настроение…
"Катя заболела. Я всю неделю носила ей домой книги и сладости, разговаривала с ней по телефону часы напролёт, рассказывала, что нового в школе. Катя сказала, что я самая лучшая подруга, которую можно найти во всём мире. Наверное, я не безнадёжна. Двойку исправила".
Дочитав записку, я вдруг поняла, что улыбаюсь. И одновременно по моей щеке катится слеза.
Я слышала её голос в своей голове. Я видела её лицо. Она говорила мне всё это, пока я читала её слова. Она улыбалась, грустила, смеялась, плакала. Она была в этой записке.
Я прочитала её ещё раз.
Катя знала, что отдаёт мне вместе с запиской и фотографией.
Полина здесь, пока я помню её. Я могу всё ей рассказать, всем поделится с ней, пусть даже живущей в этой записке. Она услышит, поможет, даст совет. Что бы она о себе ни думала, она - лучшая из подруг, которых можно найти во всём мире.
Пусть она при жизни была мне только приятельницей. С её смертью мир изменился. Он больше не будет таким, как раньше, потому что нет той девочки, любящей носить сразу множество резиновых браслетиков на обеих руках и обожающей кино. Но её душа, её мысли, её жизнь в этой записке.
И Полина здесь, пока этот листок у меня.
Я и Кот
Я и кот живём одной жизнью. Я и кот любим вечернюю тишину, когда за окном падают сумерки, он сидит на шкафу, или на пианино, а я на диване или в кресле. И тогда мы молча беседуем друг с другом. Он медленно прикрывает глаза.
- Как тихо...
Я улыбаюсь, глядя на него.
- Хорошо, не правда ли?
Он поворачивается в профиль.
- Хватит бездельничать, иди и напиши что-нибудь, а потом мне прочитай.
- Тогда ляг покрасивее. Я посмотрю на тебя, может, мысль какая в голову придёт.
Он подгибает под себя лапы и сворачивается в плотный клубок, и из рыжей шерсти становиться видны только розовый нос и крупные красивые ушки.
Я наливаю чай, достаю машинку и начинаю стучать по упругим клавишам.
Через некоторое время читаю коту вслух. Он смотрит на меня искоса и прижимает уши.
- Ерунда.
Исправляю, думаю, ещё исправляю.
- А так?
Зачитываю.
Опять прижатые уши.
- Всё равно - ерунда.
Кидаю рукописи на диван и восклицаю:
- Сам попробуй!
Он отворачивается.
Исправляю.
Читаю коту.
- Теперь-то хорошо?
Кот довольно жмурится. Хорошо, значит. Я откладываю рукописи и иду к коту. Беру его на руки и прижимаю к себе. Такой тёплый, пушистый...
Так мы и живём. Я и кот. Живём и делаем своё дело.
Он - вдохновляет.
Я – пишу.
Два человека
Посвящаю человеку, который, прочитав это, узнает себя.
Они встретились в поезде. Два человека, ехавших в разные места. Убегавших.
Они рискнули рассказать друг другу всё. Это было ночью, и в сумраке они почти не видели своих лиц.
А утром один из них сказал:
- Ну что ж, мне выходить...
- Прощай, - ответил ему второй, - Больше нам встречаться нельзя никогда.
- Никогда, - повторил первый и, помолчав, сказал, будто закрывая дверь к другому, - Прощай.
А может, они и не говорили этого вслух.
После ночного разговора они так и не посмотрели в глаза друг другу.
Оба они знали слишком много. Настолько много, что встретиться вновь было бы слишком большой ответственностью.
Бегущая к звездам
Раньше я так любила смотреть на звёзды. На луну, распахивая окно, и не важно, что на улице минус 8. Ловить снежинки и тени звёзд, летящих с неба, стоя у окна в одной лёгкой белой рубашке.
Куда я делась? Не могла же я - такая, бегущая к звёздам,- просто исчезнуть?!
Тогда где же я?
Я подошла к окну. В той же белой рубашке, но уже не совсем я. Только часть меня, которая всегда считала, что всё это - ерунда.
Луна глядела на меня одним глазом из-за соседней крыши. Она подмигнула мне и спряталась за дом. Я вгляделась в небо сквозь оконное стекло. Там, среди звёзд, кружилась, танцуя, маленькая фигурка в белой рубашке. Нужно догнать себя! Ведь так другая часть меня останется здесь, совсем одна, без звёздных грёз!
Я распахнула скрипучее окно. И не холодно совсем, хотя снег лежит, и минус ночью обещали... Ну, опять. Так, с земными мыслями, я никогда не догоню себя в звёздах, они тянут вниз. Таким мыслям не суждено подняться высоко.
Хорошо, что я за городом. Ведь тут звёзды гораздо ярче, и их больше, значит, будет светлее и легче не упустить себя из виду. И я побежала за собой, к звёздам, со всех ног, одновременно оставаясь там, внизу, в окне.
Было невероятно тихо, и только Луна прошептала мне:
- Не бойся! Быть странными - наша профессия. Профессия бегущих к звёздам...
Звезда
Она упорно открывала шторку. Все чёртовы пятеро суток. Оставались последние, шестые. Слава Богу, я больше не проснусь от колющего глаза утреннего света. Слава Богу, ещё сутки и я не буду ночью слышать звук открывающейся шторы. Каждый раз, слыша противный скрежещущий скрип я уговаривал себя: "Потерпи, ещё чуть-чуть и ты сойдёшь с поезда. Там будет маленький, уютный деревянный дом, природа, покой... И там не будет этой наглой девчонки, постоянно открывающей шторку".
Я всё уговаривал себя и пытался заснуть.
Моя жизнь в поезде эти пять дней была похожа на постоянный поединок. Она открывает шторку - я закрываю. Она открывает - я закрываю. Самому иногда интересно - кто кого?
А попросить не открывать неудобно. Тем более я даже имени её не знал. Но не могу я находиться в купе с открытым окном!
Всё же тогда мне удалось заснуть, но среди ночи я проснулся от сильной жажды.
Я открыл глаза... и надо мной раскинулось небо. Звёзды, звёзды, звёзды, бесконечные звёзды.
Я вспомнил, что в детстве у меня была своя звезда, которую я называл Надежда. Наверное, у каждого есть, или была такая звезда.
Я верил, что если идти за этой звездой, она приведёт меня в страну вечного счастья. Я вдруг вспомнил, где она находиться. Я упёрся локтями в плотную подушку и стал искать её на небосводе. Вот она. Сияет.
Я совсем забыл про жажду.
Остаток ночи я просидел, глядя на звёзды, слушая стук колёс и одновременно желая и оттягивая миг первой зари.
Я смотрел в окно до самого рассвета.
Не думая ни о чём, я понял всю свою жизнь.
Из моря мыслей на поверхность меня вытянул её голос:
- Надо же, солнце уже встало....
- С добрым утром. Ведь Вас зовут Надежда, верно?
- Да... - она повернула ко мне удивлённое лицо, обрамлённое спутанными светлыми волосами.
- Я так и знал, - сказал я и улыбнулся.
Песня
Он всё пытался написать такую песню, чтобы она отражала весь мир. Чтобы в песне было всё.
И однажды ему это удалось. Он написал эту песню! Он хотел закричать на весь мир:
- Я написал песню! Слушайте! СЛУШАЙТЕ! В ней есть всё...
Но песня звучала только для него.
Жизненные трудности
Писатель вошёл в комнату и уселся в кресло.
- Итак, друзья, - начал он, обращаясь ко всем. - И враги, - добавил Писатель, взглянув на отрицательного персонажа Злобкина. - Приятели требуют, чтобы я написал стих.
- Не получится! - заявил Зайчиков, - Ты - прозаик.
- А про мишек? - возмутился герой Михаил Иваныч, лесничий.
- А про мишек нету, - пискнул Зайчиков, юркнув за спину Писателя. Зайчиков боялся лесничего, потому что часто воровал у него дрова, а Михаил вполне мог об этом знать.
- Замолчите! - взмолился Писатель, - Я пытаюсь говорить с вами о серьёзных вещах!
- Вот и замолчу! - закричало Вдохновение.
- Не надо,- испугался Писатель, - Ты говори, а они все пусть молчат!
- Я могу написать стих за тебя, - вызвался персонаж Бессмыслин, - Вот, слушай:
Грусть, вагон, ежиха,
Грустная слониха!
- ЭТО не стих! - запротестовал Писатель,- Это бессмысленный набор слов!
- Ну и выкручивайся сам, как знаешь! - надулся Бессмыслин.
- Так что же нам делать, друзья? - задумался Писатель.
- Разыгрывать пьесу, - вздохнул герой Театралов.
- Да, как по нотам,- добавил Музычкин.
Учебник жизни
Утро было промозглым, облачным. В воздухе стояла противная водяная пыль. С деревьев уже облетели все листья, но снег всё не выпадал. Автомобили, разбрызгивая грязь во все стороны, проезжали по дороге. Изредка колёса лениво прокатывались и по этому двору. Людей в нём не было. В такое время, в воскресенье все сидели дома. Кто спал, кто завтракал. Было девять утра, и город постепенно пробуждался от слякотной осенней ночи.
Инга уже проснулась, но не хотела вылезать из постели. По полупустой комнате гулял ветер, было холодно. Воскресенье для Инги - худший день, потому что в будние дни можно с головой зарыться в учебники, и это была единственная лазейка из мира одиночества. А в выходной одиночество наваливалось всем весом.
Когда из дома ушел папа, а за ним и брат, в квартире стало пусто. Не гудел привычно папин компьютер, не гремел чашками Артём. А ещё пропала радость от выходного дня.
Началось это уже давно, Инга и не помнила, когда. Мама с папой стали реже разговаривать. Всё чаще папа нервно потирал виски, а на кухне слышался звон бьющейся посуды. Так продолжалось долго. А потом папа ушел, ничего не сказав. Инга проснулась, а его нет. После этого Артём обвинил маму в том, что из-за неё ушёл отец, и тоже покинул дом. Артёму тогда исполнилось семнадцать, и он считал себя самостоятельным. Инга осталась одна с мамой…
Переселив себя, Инга поднялась с кровати. Холодный хмурый мир сразу окутал её со всех сторон. Инга поёжилась и пошла на кухню.
Всё в квартире напоминало старую жизнь. За каждым углом ждали воспоминания. Старый рыжий диван, на котором всей семьёй когда-то смотрели фильмы в субботу. Разрисованная Ингой стена жирными фломастерами прямо по светлым обоям, которую папа нашёл вполне симпатичной. Шкаф, в котором висела папина одежда, дверь в комнату брата с табличкой «Не входить». А она и не входила. Уже давно. Боялась воспоминаний...
Инга приготовила завтрак. Скучный бутерброд из подсохшего батона, сыр и горький чай.
Потом вытерла пыль. Помыла пол. Загрузила грязные тарелки в посудомойку.
Домашние дела отвлекали, спасали от скуки и одиночества, но помогало это недолго. Уже к полудню вся квартира была убрана. Инга искренне жалела, что сделала школьное домашнее задание в субботу, сейчас бы оно было как раз кстати.
Не зная, чем еще занять себя, Инга оделась и вышла на улицу, в сырой осенний день. И здесь одиночество. Везде. Всегда.
Понедельнику никто не радуется так искренне, как радова-лась Инга. Но это была горькая радость. Как говорил великий Лермонтов: "как-то весело и хочется плакать". Именно так. Весело. И хочется плакать.
В школе всё как обычно. Утопая в заданиях, упражнениях, учебниках, Инга на несколько часов смогла забыть о том, что творится с её жизнью. Но перемены между уроками были хуже любого кошмарного сна.
На большой перемене Инга повторяла параграф по истории. Даты, фамилии, нудные формулировки… с конца коридора к ней направилась компания одноклассниц. Инга не видела их, но чувствовала на себе взгляды.
- Инга, - окликнула ее одна из них, Жанна, которую считали в классе заводилой. Она говорила тоном победителя, заранее предчувствуя, что сможет выиграть этот словесный поединок.
Одноклассницы окружили Ингу. Их было много против нее, одной. Инга подняла глаза от книги. Повисло напряженное молчание. Вокруг галдели ученики из младших классов. Гудела вся школа. Казалось, что вокруг девочек возник пузырь, который отгораживал их от остальных детей. До Инги, как сквозь вату, долетели слова:
- Почему ты ни с кем не общаешься? Ни с кем не дружишь?
- Постоянно сидишь за своими книгами...
- Не отвечаешь на звонки?
Инга молчала, не зная, что сказать. Разве они поймут, что творится у нее внутри, и как ей сейчас тяжело? Что они знают о страшной душевной боли, когда теряешь близких людей?
- Пошли, она просто замкнутая дурочка! – небрежно бросила Жанна подругам.
Инга опять смотрела в учебник. Она не читала. Поднять глаза на девочек было для неё слишком трудно. Ей хотелось забиться в тёмный уголок и заплакать. Пусть от нее отстанут. Она никого не хочет видеть.
Вдруг кто-то взял её за руку. Инга вздрогнула. Это была Зоя, одноклассница Инги.
- Пойдём,- мягко сказала она.
Инга, сама от себя этого не ожидая, пошла за ней.
...В этот понедельник Инга в первый раз прогуляла уроки. Раньше она бы себе такого не позволила. Но сейчас ей было все равно. Зоя выклянчила правдами и неправдами у зловредного старичка-охранника ключ от раздевалки. Взяв свою одежду, Зоя и Инга пошли в кино. Впервые за долгое время у Инги пропало вдруг чувство одиночества. Рядом оказался товарищ, который не лез с расспросами, но мог поддержать ее в трудную минуту, и даже пожертвовал собой; ведь им же влетит за прогул. Ингу мама не будет ругать. А у Зои родители строгие. И все равно, ради нее она сбежала с уроков.
Проснувшись в воскресенье утром, Инга открыла окно. Утро было ясным. Солнце вставало над крышами домов, отсвечивая в окнах яркими бликами. По светло-голубому небу неслись лёгкие пушистые облака. Было около девяти.
Инга взяла телефон и набрала номер Зои.
Зоя тут же ответила.
- Привет! - радостно воскликнула Инга,- Я хочу написать папе.
- По почте? - спросила Зоя.
- По электронной почте, - уточнила Инга.
- Что напишешь? - поинтересовалась Зоя.
- Много всего: что у меня все хорошо; что я по нему скучаю; хочу его увидеть, - улыбнулась Инга, - и что несчастья – это всего лишь конец старой жизни, но и начало новой. Понимаешь? Своеобразный учебник жизни...
Уноситься вдаль
Электричка уносится вдаль. Уносятся вдаль, в прошлое, мысли, жизни, телефонные звонки и образы. Вагон покачивается, как колыбель, убаюкивая то, что осталось.
Внезапно хлопнула двустворчатая дверь в вагон. Вошёл мужчина. Не молодой, не старый. Остановившийся душой и телом в разных годах. На его плече висел чехол от гитары, которую он заботливо держал в мозолистых руках. Он громко поздоровался со всеми и запел песню.
Весь вагон затих. Хотелось слушать. Мужчина играл и пел, чуть улыбаясь, отдавая почти всю песню, и только чуть-чуть оставляя себе, ведь у него ещё много песен.
В конце он пожелал всем пассажирам счастья и исчез, пройдя через вагон.
Но денег он не просил. Он просил улыбок. Он просил мыслей. Он просил счастья для людей.
И песня его была странной. То ли она унеслась вдаль, то ли осталась спать на стёклах вагона. Осела в воздухе, не желая уноситься вдаль с другим нужным и ненужным...
Мечта
- Я спрашиваю тебя последний раз: будешь ты играть или нет?
- Нет!
Лёнька всеми силами старался одолеть плач. В носу щипало, в глазах осточертелые ноты расплывались от слёз. Он уже не видел где "си", а где "ля". Всё это уже слилось в одну злую, серую, ненавистную песню.
- Играй! Тебе уже девять лет, пора учиться!
- Нет!
Валентина Ивановна нависла над Лёнькой чёрной горой с седой шапкой волос. Мир для него стал чёрно-белым: чёрные и белые клавиши рояля, чёрное платье Валентины Ивановны, её белые волосы, чёрные ноты на белом листе...
- Он ещё будет спорить! Он спорить будет! За что мне платят твои родители? За ежедневное издевательство?!
И тут Лёнька не выдержал. Он вскочил со стула.
- Нет! Они платят за издевательство надо мной! Я тысячу раз говорил, что я не хочу быть музыкантом, и мне не нужны все ваши гаммы, этюды, упражнения!..
Лёнька понял, что все эти слова не имели смысла. Он не стал заканчивать свою речь, но Валентине Ивановне хватило и этого. Она схватила Лёньку за запястье и вытолкнула за дверь, захлопнув её.
Слеза всё же скатилась по Лёнькиной щеке.
Он пнул дверь.
- Дура!
Валентина Ивановна, конечно, не услышит, зато ему легче.
" Дура,- подумал он, - Все они дураки! Вот уйду и стану путешественником, как мечтал. Плевать на них всех!" Он бросился бежать, прочь, дальше, быстрее, и не возвращаться сюда. Никогда!
Он на ходу сорвал куртку с крючка в прихожей, повернул два раза вставленный в скважину ключ, вниз по лестнице, одеваясь на ходу. Лёнька с разбегу толкнул плечом дверь и чуть не вывалился наружу. В последний момент, удержавшись на ногах, он бросился в бесконечный лабиринт улиц, под полог дождя...
Он остановился только тогда, когда понял, что не знает, где находится. Лёнька потерялся. Он беспомощно сел на ступеньки какого-то крыльца и тихо заплакал, размазывая кулаками по лицу слёзы и капли дождя.
Может, он и станет путешественником...
Когда-нибудь.
Клён
Я вышла из школы. Душное, липкое и сонливое чувство запертости в четырёх стенах покинуло меня. Холодный октябрьский ветер растрепал волосы.
Я поспешила к автобусной остановке. Шла быстро, стараясь не замечать ничего, кроме дороги. Мне нельзя отвлекаться. Я тороплюсь.
Я села на обжигающую холодом металлическую скамеечку остановки. Автобус, который мне нужен, всё не подходил. Я нервно поглядывала на часы. Я спешу. Мне нужно ехать. Я живу, как все, и это правильно. Я живу, как все.
Около остановки шумел листьями клён. Он был ярко жёлтый. Рядом со мной, изящно крутясь в полёте, упал кленовый лист. И он тоже был таким жёлтым, таким золотым и ярким, что я отвернулась. Я не люблю осень. Я не люблю осень, как все.
- Любишь, - возразил сзади меня голос. Я повернулась... и застыла.
Передо мной сидела девочка. У неё были светлые, с ряженкой, волосы, ясно-голубые глаза, нос с небольшой горбинкой. Незнакомка была одета в серое драповое пальто, как у меня. На ней был оранжевый, как у меня, шарф.
Это была я, но не совсем. Девочка смотрела так открыто, счастливо и улыбалась. Улыбалась мне и всему миру. Нет, это не я.
- Ты это я? - спросила я девочку.
- Я - это ты? - спросила она в ответ. Какая глупость. Никто не может встретить себя.
Вдруг девочка засмеялась. Она откинула голову назад и смеялась, глядя в небо. А над ней кружили яркие осенние листья.
Незнакомка была красивой. А я такая же, как и она, но некрасивая! Как это получается? Я вдруг разозлилась на неё. От злости я закричала:
- Ты сумасшедшая!
Люди постепенно исчезли с остановки. Разошлись, кто куда, поглядывая на меня. Ну вот, всё из-за неё.
- А ты как все,- девочка перестала смеяться и теперь улыбалась. Улыбалась мне и всему миру.
- Но это правильно! - снова закричала я. Я злилась на неё. Очень злилась. Ведь как странно - она не такая как все, но лучше меня. Или она такая как все, а я нет? Я не понимала! Я злилась! На себя, на неё! На то, что она такая! На то, что я такая!
- Разве? - опять улыбнулась она. Она постоянно улыбалась. Всему миру.- Разве это правильно? Ты же даже не знаешь, что значит быть такой, как все. Нет правильного и неправильного.
Я злилась.
- Улыбнись,- со смехом потребовала незнакомка. И я улыбнулась. И всё поняла. Я особенная. Как все. Потому, что нет в мире двух одинаковых людей. Каждый из нас - особенный. Индивидуальность. Мы такие, как все. И не такие... Разные.
- Я поняла, Лиза, - сказала я. - Спасибо тебе.
Она улыбнулась. Потом засмеялась.
Рядом стоял яркий клён. И небо было ярким. Глубоким. Голубым. Я люблю осень. Я такая, как все.
Вокруг девочки закружился вихрь листьев. Она улыбалась. Мне и всему миру. И я улыбалась. Я такая, как все.
Вдруг меня окликнули.
- Лиза! - звала моя приятельница. Алина шла в компании подруг.
Я вгляделась в них. Одна из девочек смеялась над чем-то своим. Двое беспечно болтали. У Алины были задумчивые глаза, и она улыбалась. Такие, как все. Разные.
- Ты сегодня опять занята? - спросила Алина, подойдя ближе.
- Нет, - улыбнулась я.- Нет. Сегодня я живу. Как все.
Рядом шумел листьями клён. Я люблю осень. Как все.
Наперегонки с трамваем
Для Насти город всегда заключался в трамваях. Целый Петербург сходился в одной красной точке на горизонте и приближался из бесконечного конца проспекта, надвигался трамвайным звоном. Весь город - один трамвай неизвестного номера.
Настя стояла на остановке и, прищурившись, смотрела на два приближающихся огня. Звон - громче. Улица - тише. Город - больше.
Двери с шипением открылись, и мир съехался в один трамвай и картинку, липнущую к окнам. Сдуваемый ветром вихрь красок и серости - город за окном.
Настя села на серое вытертое сиденье. Она вынула из кармана наушники и включила песню под гитару. "Трамвайную песню" - про себя Настя называла её так. Лилась мелодия звона трамвайных рельс и гитарной струны. Может, рельсы - тоже струны? Они ведь тоже звучат...
Настя ехала домой. Скоро будет мягкий диван, тёплый чай, телевизор, призванный изгонять тишину, только всё равно, даже ради этого не хотелось прерывать эту песню. Настя ехала в трамвае, а её душа улетала всё дальше по проспекту.
Улетала наперегонки с трамваем...