4
Наступил июнь. В один из вечеров Артём Шашкин позвал Влада к себе в гримёрку и сказал:
– О мой прекрасный сокол! Я не хотел тебе говорить раньше времени, чтобы сделать сюрприз. О-о-о! Если бы ты узнал заранее, твой пыл мог бы невольно охладиться от долгого ожидания. Как странно! Мы можем годами о чём-то мечтать, но стоит этому случиться, как наш пыл охлаждается. Ты спросишь, почему, а я отвечу тебе, что долгое ожидание губительно для всякого мечтания. О-о-о! Кажется, у меня зарождается новый стих. Ты уловил рифму, о прекраснейший и достойнейший из актёров и людей? О-о-о! Я вижу по твоим глазам, что ты уловил рифму! Тебе ли, тебе ли не улавливать рифмы? Впрочем, всякий из нас немножечко поэт, потому что вся жизнь – это скопление трагизма, рифмованного с фарсом. О-о-о!
Артём запрокинул голову и коснулся изогнутой рукой лба с видом великого страдальца и не менее великого философа.
– Ты меня интригуешь, Артём, – откликнулся Влад, которому всегда нравилось, как Артём его интриговал, а Артёму нравилась реакция Влада, поскольку Шашкин был большим любителем интриг.
– О-о-о! Не спеши, не спеши, о мой чудесный друг! Я обо всём скажу! Но приготовься слушать!
– Да я уже час как готов! – рассмеялся Влад. – Не томи, Артём!
Шашкин округлил глаза, приоткрыл рот с таким видом, будто собрался говорить, но тут же закрыл рот и принял безучастное выражение лица.
– Артём, ты ужасен! – ещё сильнее рассмеялся Влад. – Говори уже!
– О мой прекрасный сокол! Мы едем на гастроли на месяц! Мы будем ездить по городам нашей великой и необъятной родины! О-о-о!
– На месяц? А когда?
– Через три дня, о друг мой! Уже через три дня! Видишь, как я хорошо сделал, что рассказал тебе только сейчас, чтобы твоё восприятие этого величайшего события осталось свежим и незамутнённым томительным ожиданием. О-о-о! Я всё, всё продумал!
Влад порывисто вскочил. У него был очень взволнованный вид.
– Да-да-да, я вижу по твоим глазам, что ты хочешь проститься с твоей прекраснейшей возлюбленной! Беги же к ней, беги, о мой прекрасный сокол! Вы расстаётесь на целый месяц, а он порой равен целой жизни! О-о-о! Однажды моя чернокрылая голубица уехала на неделю на гастроли, а я думал, что не выдержу даже такую короткую разлуку, я помчался к ней на всех ветрах! Я помчался к ней на крыльях любви! И помчусь сейчас на тех же крыльях, что нисколько не потрепались за все эти годы! Моя любовь к чернокрылой голубице осталась такой же нежной, пламенной и неистовой, как и в первый день! О-о-о! Полетим же на крыльях любви к нашим возлюбленным, о мой прекрасный сокол, оросим слезами подолы их платьев, простимся так, будто уходим на верную погибель! Я знаю, знаю (Шашкин воздел руки к потолку и закрыл глаза), что именно так прощались со своими подругами древние воины, уходящие в бой. А разве театр – не то же поле боя? Только мы бьёмся не с врагами, а с собственной тенью, которая покушается отнять у нас нашу же шпагу! О-о-о!
Дома Артём в трагических выражениях сообщил Маше о том, что уезжает на месяц, и у него на лице было написано, что он не просто испытывал, но и жаждал испытывать вселенскую скорбь.
– Я буду так сильно скучать, так страдать по тебе, о моя чернокрылая голубица! – вздохнул Артём.
А Влад тем временем прибежал к Лене и столкнулся с ней в дверях подъезда. Она собиралась идти в аптеку за лекарством для Людки.
– Лена!
– Владик!
Они бросились друг другу в объятия.
– Я уезжаю на гастроли через три дня, я только сегодня узнал. Артём такой шутник, только сегодня мне и сказал. Говорит, если бы я раньше узнал, уже перестал бы радоваться. А разве сейчас я радуюсь? Я только и думаю о том, что целый месяц не буду тебя видеть!
– Я буду очень скучать, – ответила Лена, – и всё-таки я буду очень радоваться за тебя, я буду думать о твоём успехе. А куда вы поедете?
– По разным городам. Я пока толком не знаю... Я буду звонить тебе каждый день.
– Звони! Я буду ждать!
– А ещё я буду писать тебе бумажные письма. Я из каждого города напишу тебе по письму.
Лена счастливо улыбнулась и сказала:
– А когда ты приедешь, мы поедем в Питер с тобой, с Геной и Олесей.
– А ты поговоришь с Сергеем Борисовичем?
– Да. Прости меня, Владик, что я так долго тянула с этим. Пока тебя не будет, я обязательно поговорю с ним, тем более он хочет увезти меня за границу...
Тревога мелькнула в глазах у Влада.
– Но я ни за что на свете не соглашусь уехать, – быстро прибавила Лена. – Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой всю жизнь.
– Нас никто не разлучит! – воскликнул Влад, порывисто беря девушку за руку и подбегая с ней к качелям во дворе.
Лена села на качели, Влад стал её качать, а потом сел рядом с ней и стал обнимать и целовать, а Лена обнимала и целовала его в ответ, уже даже не думая о том, что Сергей Борисович мог подойти к окну и всё увидеть.
– А куда ты шла? – вдруг спросил Влад.
– В аптеку. Люде так плохо, она всё ругает себя за смерть Рябчикова. Говорит, что он покончил с собой из-за её аборта.
– Она права... – вздохнул Влад. – Рябчиков только и делал, что разыскивал своего сына, маленького Вячеслава. У нас уже было что-то вроде войны с Рябчиковым, мы всё время дрались, а теперь мне его жалко...
– Честно говоря, больше всех мне жалко Гену, – задумчиво произнесла Лена, – он так страдает! Люда тоже страдает, но у неё страдания немного показные, если уж говорить откровенно. А Гена весь ушёл в себя, именно это и говорит о самых сильных страданиях. Я знаю, что они просто очень разные с Людой и чувства у них проявляются по-разному, но всё-таки Гена страдает больше.
– Мы обязательно ему поможем, даже не сомневайся! – ответил Влад. – Я не дам моему братишке угаснуть. Он снова будет радоваться и улыбаться.
– Какой ты у меня замечательный! – улыбнулась Лена, сквозь слёзы глядя на любимого.
Влад пошёл с Леной в аптеку, и они купили нужные лекарства. Все эти дни они проводили время вместе, гуляли у реки, по весеннему лесу, катались на теплоходе и на колесе обозрения в парке, а через три дня Влад уехал.