Клавдия Ивановна стояла на перроне вокзала и смотрела безучастным взглядом на пассажиров, протискивающихся к вагонам. Мимо неё непрерывно сновали люди, ругались, спешили, что-то выкрикивали, толкали. Но она была словно, закостенелая и ни на что не реагировала. Из такого состояния её вывел резкий гудок паровоза. Она вздрогнула. Кровь прильнула к её лицу, ударила в голову. Тоска когтями вцепилась в душу. Ком подкатил к горлу. Вагоны, увлекаемые паровозом, заговорили перестуками колёс. Владислав высунулся из окна вагона и стал им махать рукой. Клавдия Ивановна стремительно подхватила детей и побежала к нему, но встречный ветер бросил на неё клубы паровозного дыма. Дети закашляли и стали кулачками растирать слёзы по щекам. Дым рассеялся. Поезд уже был далеко, а она всё бежала за ним.
- Боже мой! Опять фронт, опять я одна! Да ещё в худшем положении, чем была: город, частная квартира, без работы, без документов на мои профессии.
- Мама, мы куда безым? Мы хотим кусать.
- Да, действительно, куда мы бежим? – спросила она себя и остановилась, опустила детей на асфальт и устало пошла с ними к трамваю.
Всю ночь она не спала. Много вариантов будущей жизни перебрала в голове, но все они не устраивали её.
- Нет, ни к Левицким, ни в совхоз «Красная Звезда» я не поеду. Это всё была вынужденная необходимость в это тяжёлое время. Учитель пения – не моя профессия. Мне сейчас надо работать зоотехником, давать фронту мясо, масло, молоко. А вот как узнать, где требуется зоотехник?
Уже полчаса Клавдия Ивановна находится в здании областного управления трудовых колоний, дожидается старшего зоотехника. Наконец, он пришёл. Секретарь пригласила её в кабинет. Долго беседовал старший зоотехник с Клавдией Ивановной. Подробно её расспросил об учёбе в техникуме, о работе в совхозах.
- То, что вы зоотехник, мне и без документов ясно. Вы в основном работали с симментальской мясо молочной породой и аборигенами. А я вам предлагаю красную степную, как вы уже знаете, эта порода молочная, выведенная на Украине, отличается крупным живым весом. Этот племенной рассадник находится в Краснокутской сельскохозяйственной исправительной трудовой колонии №11. Если согласны работать, то милости просим. Приходите через три дня. Сюда приедет из колонии машина. С ней и поедите. Вот вам направление.
Она поблагодарила старшего зоотехника и сразу же поехала к мужу в Татищевский формировочный лагерь. Муж одобрил её решение.
- Как быстро развиваются события. И опомнится не успела, как уже еду в колонию, - думала Клавдия Ивановна, трясясь по неровным дорогам в грузовике, а с кем же я буду оставлять детей? Ведь мне придётся работать с 4-х часов утра до 10-12 ночи. С кем? С кем? – вдруг сверлом вонзился вопрос в голову и вызвал страх. Ладони стали мокрыми и холодными, - как легкомысленно! Надо было сначала об этом подумать, а потом идти на такую работу. Всё происходит, как в несуразном сне.
Машина завернула за угол. На огромных покосившихся воротах было написано «Базар». Клавдия Ивановна стала стучать по крыше кабины. Шофёр остановил машину.
- Ну, чего там стряслось?
- Пожалуйста, подождите меня немного, я забегу на базар.
- Некогда нам! Ну ладно беги, только мигом!
Она подбежала к воротам. По обе стороны сидели нищие.
- Бабушки! Есть среди вас совсем одинокие, совсем безродные?
- А как же не быть, ответила одна, - вон Марфа Губа одна, как перст горемычная. Со вчерашнего дня у неё во рту и росинки маковой не было. Кто ж теперь подаст?
Клавдия Ивановна подошла к Марфе. Старуха протянула руку. «Подай бедной безродной копеечку».
- Бабушка, вы безродная, а у меня нет матери, не с кем оставить детей. Я еду на работу. Поедем со мной в Красный Кут. Буду платить вам жалованье и харчи мои.
- Да, как же это так вдруг, не подумавши, и Бог весть куда ехать, и Бог весть с кем.
- Да чего ты Марфа, сумлеваешься. Женщина по обличию интеллигентная, чай не обидит – сказала подошедшая старуха, - а вот тут на базаре окочуришься и схоронить будет некому. Ехай и дело с концом. И не раздумывай, а то опомнишься, да поздно будет. Хоть сыта будешь, а зимой в тепле.
Шофёр стал сигналить протяжными гудками.
- Марфа Тимофеевна поехали! Я больше задерживаться не могу. Слышите, вон шофёр сигналит?
- Ах, ты пресвятая Богородица и чего мне делать?
- Ехай, ехай! Вот чего делать, сказала старуха.
- Ну, уж так и быть, поеду. Шофёр подвёз Марфу к её хате. Она взяла узелок с вещами, села в кузов и поехали за детьми. Хозяева и дети сидели на порожках. Тут же лежал небольшой свёрток. У ворот остановилась машина. Во двор вошла Клавдия Ивановна и шофёр.
Где тут ваши-то? Давайте понесу. Извините, здравствуйте!
- Здравствуй. Все вещи на них, сказал хозяин, - да вот ещё небольшой свёрток. Так что машину не перегрузишь. Иди, садись в свою кабину, а мы присядем перед дорогой.
- Спасибо вам Илья Ефимович за вашу доброту, заботу о нас. Спасибо вам, милая, дорогая наша Елизавета Ивановна за теплоту души, ласку и терпение, сказала Клавдия Ивановна.
- Да за что ты, Клава, нас благодаришь? Вы для нас были, как родные. Всё у нас было вместе: и невзгоды и радости. К детям мы очень привязались. Как сказала, что уедите, так душа всё время и ноет. Не отпустили бы мы вас, но тебе без работы нельзя. На аттестат в городе не проживёте и детей некому приглядеть. Я стар, сама знаешь, а мать весь день в прачечной работает. Но, а Анна в институте. Очень будем жалеть, что не проводила вас. Ну, посидели с вами немного и хватит. Вот тебе хлеб на дорогу и немного варёной картошки.
- Нет, нет! Хлеб я не возьму. Это ваш дневной паёк.
- Ничего не умрём. Мы дома, а вы в дороге, сказала хозяйка и положила пакет с продуктами в сумку Клавдии Ивановны. Не забывай нам писать. Давайте, дорогие, прощаться.
Заурчал мотор. Рванула с места и помчалась по улице машина. Задымилась под колёсами дорога, заволоклась пыльным облаком. А Илья Ефимович и Елизавета Ивановна ещё стояли у ворот и вытирая глаза от бегущих слёз, смотрели в даль, ещё надеясь в рассеивающем облаке пыли увидеть дорогих сердцу людей.
Машина пришла на центральный участок ночью. Только в одном здании светился огонёк. Около него шофёр остановил машину, высадил Клавдию Ивановну с семьёй на землю.
- Это контора, вам повезло. Начальник колонии ещё тут, - сказал он, - вот посмотрите в окно. Он с помощником по хозяйственной части разговаривает. Начальник тот, что повыше. Идите в контору. Его кабинет справа по коридору последний.
Клавдия Ивановна вошла, постучала в дверь.
- Заходите, услышала она приятный баритон, вошла. На неё с удивлением посмотрели двое мужчин. Один, что повыше, она уже знала, был начальником колонии и поразительно и лицом и осанкой походил на артиста кино Кнурова. Другой маленький, юркий, с чёрными, как угли, крупными глазами и крупным носом на худощавом продолговатом лице, был его помощник. Она поздоровалась с ними. Они ответили ей тем же.
- Вот старший зоотехник Ситка направил меня к вам на работу, - сказала она и подала начальнику бумагу.
- Так, так. Очень хорошо! – сказал он, пробежав глазами по поданному направлению, - мы Клавдия Ивановна крайне нуждаемся в специалистах. У нас ведь племенное ядро, а специалистов среднего звена нет. Один только старший зоотехник с учёной степенью. Он кандидат сельскохозяйственных наук, эвакуирован к нам из Ленинграда. А должности участковых зоотехников занимают бригадиры и скотники. Да и те пожилые. Молодые зоотехники, как известно на фронте, но, а женщин этой специальности не так уж и много, да их сюда и калачом не заманишь. Куда же вас направить? Старший зоотехник лежит в больнице. Направлю-ка я вас на самый отсталый участок, к начальнику Кривечу. Была у него зоотехник Сара Моисеева, но сбежала и расчёт не взяла. Кто виноват, разобраться трудно. Как видите, я вам лёгкой работы не обещаю.
- Я лёгкой работы не ищу, иначе сюда не приехала бы. Извините меня. Мне неудобно начинать своё знакомство с вами просьбой, но иного выхода нет. Моя семья очень голодна. Если можно, дайте хлеба в счёт будущего пайка.
- А какова ваша семья?
- Двое детей и пожилая женщина. Они сидят около конторы.
- Самуил Яковлевич, - обратился начальник колонии к своему помощнику, - хотя сейчас и поздно, но надо чего-то предпринять. Ведь люди с дороги. Я уверен, что ты их накормишь и определишь на ночлег. А утром мы их отправим на участок.
- Конечно, конечно! Идите со мной! – сказал помощник Клавдии Ивановне.
Утром Клавдию Ивановну с семьёй молоковоз привёз на второй участок. Начальник участка встретил её не доброжелательно.
- Ну, за что меня так невзлюбил начальник колонии? Где и когда я ему дорогу перешёл? - спрашивал Кривеч у бухгалтера, не обращая внимание на Клавдию Ивановну, - у других завтехники, как завтехники, а мне всё баб шлёт. Ну, скажи, чем я хуже других? Чем?
- Не знаю гражданин начальник. Я не имею право вас учить, - сказал разконвоированный бухгалтер, не раз вы меня спрашиваете, то скажу своё мнение. Он, наоборот хочет вам помочь. Ведь на других участках зоотехники – выдвиженцы из скотников, а вам прислали специалиста.
- Товарищ Кривоч! Вам это вопрос надо решать не с заключёнными и не со мной, а с начальником колонии. Скажите, где мне поместить семью?
- А вот погляди в окно. Видишь мазанку? Туда и иди.
- Так она разрушена! У неё две стены без крыши.
- А у меня больше ничего нету.
- Клавдия Ивановна вышла из конторы и повела семью к разрушенной мазанки.
- Да как же мы будем жить под чистым небом, завопила старуха, - а вдруг дождь пойдёт! И зачем только я дура, с тобой поехала! А где же ночевать будем?
- Вот здесь и будем ночевать. Сейчас не зима. Нарвите травы, постелите на неё одеяльца, вот и будет постель. А я пошла в контору.
- Кривеч сидел у стены за столом, на котором лежало толстое стекло, смотрел в окно и никак не отреагировал на появлении Клавдии Ивановны в конторе.
- Товарищ Кривеч, спасибо вам за шикарную квартиру. Вы думаете таким способом выжить меня с участка? Не выйдет! Хотите вы или не хотите, но вам придётся со мной работать. Плохо вы начали. Вы меня такой квартирой и таким отношением не напугаете. Я ещё и не такое видела. Война вас не коснулась ужасами и беспощадностью. Поэтому вы такие чёрствые. Да что я попусту вам об этом говорю. Скажите, когда и от кого мне принимать скот и документацию?
- Кривич сидел молча. По его угрюмому лицу пробегала презрительная гримаса
- Когда, спрашиваешь, принимать? Принимай хуть завтра. Считать тебе скот помогут агроном и бухгалтер.
- Я принимать скот буду по инвентарным номерам, а не по количеству пробежавших мимо нас голов тёлок, коров, телят.
- Хочешь мне тут свои порядки устанавливать? Как скажу, так и будешь делать!
- Как положено, так и буду делать. Создавайте комиссию, а я пойду приберу в квартире. Завтра начальник колонии приедет.
- Вот так её мать, сволочь! – сказал Кривеч. Как только Клавдия Ивановна вышла из конторы, - это ещё будет хуже Сары. Сара поорёт, поматюкается и пошла. А эта так и режет словами, начальником пугает. Поглядим ещё, кто кого напугает, будет бечь отсюдова, аж пятки взад влипнут. А вот и агроном идёт. Фёдор Акимович, обратился он к агроному, - к нам тут новая завтехничка приехала, так ты её отведи в Сарину мазанку.
- А где зоотехничка?
- Да вон, в развалинах сидит.
- А чего она туда забралась?
- Ну, чего, чего? Иди, тебе говорят.
К Клавдии Ивановне подошёл мужчина лет пятидесяти, коренастый, с проседью рыжеватых волос и доброй улыбкой под пышными усами.
- Что это у нас тут за цыгане появились? Здравствуйте! Я агроном участка, Федор Акимович. Слышал, что вы наш новый зоотехник?
- Да. Клавдия Ивановна Рогожина. А это моя семья.
- Пойдёмте со мной. Я покажу вам вашу квартиру.
Мазанка, в которую привёл агроном, состояла из кухни и комнаты. В кухне были земляные полы, стоял самодельный стол и скамья. Комната была изолирована от кухни стеной с дверью, имела деревянные крашеные полы. Одну треть в ней занимала печь с двумя вмазанными в неё котлами. Топилась она бурьяном и соломой. Топка находилась в кухне. Два небольших окошка комнаты были обращены к зоне, огороженной колючей проволокой.
- Вот здесь будете жить.
- Спасибо! Да это же настоящие хоромы!
- А у вас что, вот эти два узла и всё? Как говорится, ни кола, ни двора, ни чашки ни ложки и спать неначем.
- Это Фёдор Акимович, всё пустяки, постепенно приобрету. Я под Сталинградом всё бросила и не о чём не жалею. Главное сохранила детей, нашла мужа. Он опять ушёл на фронт. Ему там намного тяжелее, чем нам.
- У меня тоже сын на фронте. Давно нет писем. Что с ним, где он, не знаем. И когда только кончится эта проклятая война. Да. Ну что же мы стоим? Пошли ко мне. Жена вам даст кой-какую посуду, а кровати из досок на днях сколотим.
Клавдия Ивановна приняла поголовье скота по инвентарным номерам, татуированным в ухо животного. Долго сверяла эти номера с такими же номерами, записанными в инвентарную книгу, и ей становилось страшно. Как-то за полночь сидела она одна в конторе, составляла норму выпойки молока для телят. Зашёл Кривич. Несколько дней она его не видела.
- Ну что, всё роешься в книгах, - сказал он, не поздоровавшись, - надо не в книгах рыться, а работать, план по молоку выполнять, больше на выпасах бывать, смотреть, чтобы доярки молоко не пили да в зону не таскали. А то они стали жирнее коров. Вон какие зады наели, в двери не пролазают.
- Всё, о чём вы мне тут сказали, я делаю. И в каждом моём шаге отлично осведомлены. Речь сейчас пойдёт о другом. Почему вы в этом году народившимся телятам дали номера по неизвестным причинам выбывших коров? Этим вы обманули государство. Во-первых, нет акта на списание выбывшей коровы. Следовательно государство не получило мясо, кожу. Во-вторых, нет актов на приходование этих телят. Значит, не показан рост поголовья. И ещё третий, более страшный обман: телёнку приписали чужую родословную. А это в племенном деле преступление.
Лицо Кривича стало серым. Шея и скулы покрылись гусиной кожей. Он вскочил со стула и бросив на Клавдию Ивановну злобный взгляд закричал:
- Что статью мне шьёшь? Не выйдет! Ещё мало каши съела. Это надо не у меня спрашивать, а у зоотехников. Их вона сколько тут перебывало. Чего они там напутали, не знаю. Ты вон сидишь, маракуешь, я к тебе не заглядываю, чего ты там делаешь и, к ним не заглядывал. Зоотехников этих уже нет и я за них не ответчик!
- Но что касается статьи, вы слишком далеко зашли. Мы с вами не в суде и я не прокурор. Но мне трудно верится, что вы не знали о незаконных действиях зоотехников. Коровы не иголки. Их тайком не спрячешь. Ну ладно. Этот вопрос не мне решать. А вот вопрос, который непосредственно касается меня. Почему на пункт пастеризации молока приходят с вёдрами ваша жена, жена фельдшера, агронома, командира охраны? По какому праву они оттуда берут молоко?
- Это не твоё дело!
- Нет, извините, это моё дело. Я отвечаю за молоко и уже со вчерашнего дня дала указание отпускать молоко только по вашему письменному распоряжению.
- Так вот почему ты отказалась брать молоко, чтобы показать, какая ты честная и какие мы воры.
- Нет, не поэтому. Молоко, как и скот колонии, государственная собственность и распоряжаются ими не вы и не я.
- Мне до войны пришлось работать в двух совхозах Ростовской области. Я не помню случая, чтобы директор совхоза или специалист взяли бы хоть литр совхозного молока. Это было, повторяю, до войны. А сейчас война. Каждая капля молока, каждый грамм мяса должны быть на учёте. Они крайне необходимы фронту, истощенным детям. А я то знаю, что такое истощенные дети. И ещё к вам вопрос. Почему всё те же женщины берут своим свиньям привезённый для телят обрат? А телятам не хватает обрата. О каком же привесе может идти речь.
- Ну, во всех этих вопросах я сам разберусь, а ты не совай свой нос в каждую дыру, а то тебе его быстро отхватят. Тут тебе не совхоз, а колония. Тут свои порядки.
- Вы, что мне угрожаете?
- Не угрожаю, а предупреждаю.
Клавдия Ивановна пришла домой. Старуха дрожащим от волнения голосом рассказала ей, как она случайно подслушала разговор женщин.
Бабы тебя сильно ругали, что ты не даёшь им молока, и сказали, что отплатятся кошке мышкины слёзки, и что найдутся люди, какие тебя проучат. И зачем только ты с ними связываешься. Ну, пущай берут это молоко, ведь не твоё оно. А то подговорят какого-нибудь бандита, он тебя ночью и прибьёт, а чего мне тогда делать с детьми. И зачем только я, дура, с тобой поехала. Боюсь я тут. Кругом воры.
- Ничего, волков бояться – в лес не ходить. Давайте спать, уже поздно, а мне надо рано идти на дойку.
Долго Клавдия Ивановна не могла уснуть. Она знала, что своими действиями вызовет негодование некоторых людей, привыкших залазить в карман государству, знала, что эти люди, лишившись даровых благ, подталкиваемые злобой на неё, могут пойти на любые поступки, но иначе поступать не могла, как и не могла пополнить ряды потенциальных воров, под личиной честных людей исправляющих трудом заключённых.
Утром Клавдия Ивановна пришла в кладовую, сверила с кладовщиком расконвоированным заключенным, наличие концентратов с выписанными ею данными и забрала ключи.
- Концентраты будите выдавать в моём присутствии, а то свиньи и куры начальства от жира лопаются, а наш скот зимой зубы на полку положит. Начальнику скажите, что зоотехник забрала ключи и вы ему с удовольствием бы подбросили домой мешочек концентратов, да не можете. Пусть он со мной говорит. Вечером в конторе Кривеч коршуном налетел на неё.
- Ты чего, так твою мать, тут командуешь!? Кто тут начальник ты или я?
- Товарищ Кривеч, вы разговариваете с женщиной и надо быть цивилизованным мужчиной, а не дикарём, надо уважать своё мужское достоинство. Ну, а том, что вы начальник участка, всем ясно. Мне ваша должность не нужна. Справиться бы со своей. Но я отвечаю за продуктивность скота, и всё, что мешает мне повысить эту продуктивность, я устраняю. И вы не меньше меня должны быть заинтересованы в повышении надоев молока и привеса животных.
После этого разговора Кривеч стал избегать Клавдию Ивановну. А если она и заставала его в конторе, то он тут же удалялся, мотивируя свой уход неотложными делами. И Клавдия Ивановна не могла без его подписи или приказа решить неотложные вопросы по животноводству. Тогда лона стала писать на его имя рапорты и класть на его стол, под стекло, уведомляя об этом бухгалтера. Копию рапортов оставляла себе.
- Вот, гадюка, - сказал Кривеч бухгалтеру, читая рапорт, - ну и хитрая тварь. Документами стала меня обкладывать, как волка красными флажками, чтобы без промаха по мне бить. Такого завтехника у меня ещё не было. Сара против неё - ангел.
- Гражданин начальник, разрешите мне сказать вам своё мнение. Только не сочтите это за нравоучение.
- Ну, валяй! Послушаю твоё мнение.
Она хороший специалист. Посмотрите, какой порядок навела в животноводстве. Учёт на должной высоте. Заключенные её слушаются. Не то, что Сару. Дисциплина поднялась, надои повысились. Она целый день верхом скачет по выпасам от стада к стаду, пастухам спать не даёт. Вам как-то надо прекратить эту вражду. Ведь вы одно дело делаете.
- Ну, уж ты далеко заехал. Хуть я тебя и уважаю, но учить не дозволю.
* * *
Начальников участка и зоотехников вызвали на совещание. Кривеч поехал на линейке, а Клавдия Ивановна поскакала верхом на лошади. На совещание она узнала, что все участки обеспечили зимовку скота 100% заготовкой кормов, а их – 50%
- Как Кривеч думает зимовать будет скот с 50% обеспеченностью кормами? Если не секрет, то поделитесь с нами опытом, - сказал начальник колонии.
Кривеч вышел к столу, что-то бормотал себе под нос, переминаясь с ноги на ногу и машинально приглаживая рукой вьющиеся русые волосы. Неестественная его улыбка походила на оскал затравленного зверька. И в душе Клавдии Ивановны шевельнулось к нему какое-то действенное чувство. Чувство неприязни и жалости к человеку, случайно занявшее чужое место по службе.
- Так я из вашего выступления ничего не понял, - сказал начальник колонии, - будем, постараемся, начнём. Время то заготовки кормов ушла, а ты всё думаешь. А какое мнение по этому вопросу у зоотехника участка.
- У меня мнение определённое. С таким наличием кормов скот перезимует, а о выполнении плана сдачи молока и говорить нечего. Проморгали заготовку грубых кормов. Я приняла поголовье в конце августа и сразу же стала искать имеющиеся у нас возможности для пополнения кормовых запасов. Мы с агрономом решили засилосовать всё, что ещё осталось в поле и степи: перестоявшиеся травы, бурьян, подсолнух, кукурузу. Силосные ямы уже вырыты. Начали закладку силоса.
- Почему вы с агрономом? А где же начальник участка?
- Начальника я почти не вижу. Он очень занят.Поэтому мы все вопросы решаем с агрономом.
- Ну, ладно, на днях приеду к вам, разберусь.
Совещание окончилось. Начальник колонии подошёл к Клавдии Ивановне.
- Вы торопитесь? Ничего, Кривеч подождёт вас. Присядем.
- Он не будет меня ждать. Я приехала верхом.
- Вот, вот. По этому вопросу я и задержал вас. До меня дошли слухи, что вы обучаете ходить под седлом табунную лошадь, а она вас неоднократно сбрасывала с себя. И пока она вас ещё не искалечила и не убила, я вам категорически запрещаю! Слышите, запрещаю это делать! У вас двое детей. Им нужна мать, а мне нужен зоотехник.
- Михаил Фёдорович, слишком поздно до вас дошли слухи. Я уже лошадку обучила. Прекрасно ходит под седлом. Мы с ней нашли общий язык. Замечательная лошадка. Только вот мышей боится. Но ничего. Ночью не видно их. И она меня быстро домчит до дому.
- А почему вы оставили вороную? Это же бывшая строевая лошадь.
- Стара стала. Одышка у нас. Я на ней езжу, но меньше.
- Ну, ладно, не буду вас задерживать. Догоняйте своего начальника. Приеду к вам обо всём поговорим.
Клавдия Ивановна приехала домой, На столе лежали два письма. Одно от отца, другое от брата Вити.
Витя писал, что дела на их участке фронта идут хорошо. Освобождают от немцев сёла и города. Напряжение огромное. А вовремя короткого отдыха он силами маленького самодеятельного оркестра даёт концерт солдатам своей сапёрной роты. Исполняют они и сочинённый им «Фронтовой вальс». Всем очень нравится. Витя просит написать подробно о детях, Славе и себе.
Отец в своём письме писал, что жители Иловлинской станицы возвратились из эвакуации. Жизнь налаживается. Но он не застал в живых Гришу с Мотей. Ему рассказали, что вначале умер Григорий Иванович. Мотя с немногими оставшимися в станице людьми схоронила его, сильно затосковала, слегла и вскоре умерла. Похоронили её в одной могилке с Гришей.
Сообщил отец и о том, что возвратилась из эвакуации и Лукерья Павловна с Лёнькой. Были они где-то под Астраханью. Лёнька ели дышал, слёг от сильного истощения и вскоре умер. В письмо была вложена записка от Василия Куликова. В верхней части открытки было написано:
- Уважаемый товарищ! Если ты знаешь, где находится Рогожина Клавдия Ивановна, то, пожалуйста, сообщи мне по обратному адресу на открытке. Буду очень благодарен. Куликов. На второй половине открытки он обращался к Клавдии Ивановне, просил отозваться и написать свой адрес.
Клавдия Ивановна тут же при свете коптилки написала всем троим.
* * *
Лёгкий мороз сковал землю, словной сахарной пудрой, посыпал крыши домов, повесил белую бахрому на ржавую колючую проволоку зоны, посеребрил степь, поля, наложил на них печать безмолвия. Для скота наступил стойловый период.
Клавдия Ивановна сидела в конторе, составляла рацион для дойного стада, старалась рационально использовать тот небольшой запас кормов, которым она располагала.
- гражданин зоотехник, вы ездили на третий участок к начальнику Мыськову. Как у них там? Понравился участок? – спросил бухгалтер.
- Участок такой же, как у нас. Понравились мне на этом участке корма. Много скирд сена, соломы. И все они хорошего качества, хорошо, по-хозяйски сложены и укрыты. Понравился и начальник участка. Чувствуется деловой, умный, знающий своё дело человек и хороший хозяин. Всё уговаривал меня перейти на его участок. «Вы только согласитесь, -сказал он мне, - а уж я добьюсь вашего перевода. Мы с вами поставим племенное дело на такую высоту, на какой оно никогда не стояло, в нашей колонии». Заманчиво, но я отказалась.
- Напрасно! Везёт же таким дуракам, как Кривеч, - с огорчением сказал он.
- Не понравилось мне разбазаривание кормов их зоотехником. Наваливают сено в кормушки. Коровы роются в нём, сбрасывают под ноги. Да посмотрели бы вы, какое сено! Майское! А на постилку гонят свежую золотистую солому. Я сказала об этом зоотехнику. Так он мне ответил: «Ничего. Мы летом хорошо потрудились, чтобы зимой наши коровки сыты были и на мягких постилках лежали.
- Гражданин зоотехник, а вы не попросили их помочь вам с кормами?
- Да, что вы! И разговора об этом стыдно было вести. Я тоже не отдала бы корма ленивцам. Трудная будет у нас зимовка. Я уже с первого дня стойлового периода строго слежу за расходованием кормов. Майское сено у меня идёт только телятам и телятницы подбирают каждую былинку. Слежу за раздачей концентратов. Трёх доярок уволила за воровство жмыха, отослала их в зону. Очень плакали. Но их слезами коров не накормишь. Солому на постилку не даю. Вся идёт в корм. Полы, на которых лежат коровы, доярки содержат в чистоте. Требую от доярок, чтобы не только хорошо подмывали вымя коров, но и мягкими скрепками чистили шерсть, мыли и расчёсывали хвосты коров. Иначе молоко будет грязное. Ну, а если, какая из них заленится, то умная корова её проучит: ударит по голове и лицу хвостом, выпачканным калом.
Трудная работа у доярок. Но когда я иду мимо зоны, то многие заключённые женщины подзывают меня и просятся в доярки, потому что они там сыты. Я знаю, что они пьют молоко, но не возражаю. А что толку. Зоотехник третьего участка их за это бьёт, а они на- зло ему выливают молоко под корову, говорят, что ударила ногой по ведру. Да, с людьми работать всегда не легко, а ещё труднее, если не поддерживает начальник.
- А вас Кривеч и не будет поддерживать. Человек он малограмотный, бывший рабочий на мельнице. Вступил в партию. Вот и выдвигали его по служебной лестнице, а знаний не давали. Вот ему все образованные люди кажутся дураками или вредителями. А женщин специалистов он вообще не принимает.
- Скажите, если можно, за что вам дали большой срок?
- Всего я вам сказать не могу, хотя и верю в вашу порядочность. Я заведовал магазином, обслуживающим правительство. Вот по чьему-то навету или подозрению угодил за решётку. Хотя вины за собой не знал и не знаю. А таких, не знающих за собой вины, сидит немало. Есть среди них талантливые учёные, большие военноначальники. Некоторые в свои последние минуты под дулом винтовок кричали: «Умираю за Родину, за Сталина!». Но подумайте сами, может ли быть такое огромное количество изменников, предателей, шпионов.
Я думаю, скорее всего, небольшая кучка врагов нашего народа пролезла в правительство и, усыпив бдительность Сталина, подтачивает наш строй изнутри.
Мне повезло. В расход не пустили, заменили десятью годами тюрьмы. Жена от меня отказалась. Сыну, конечно, обо мне ничего неизвестно. Да и не надо знать. Хотя по закону у нас сын за отца не отвечает. Но не всегда правильно истолковывают этот закон. И опять всё те же, заинтересованные в этом деле люди. Я, наверное, говорю сумбурно. Но столько пережито, что без волнения нельзя вспоминать. Я не раз задавал себе вопрос: неужели Сталин не видит и не знает, что творится? Хотя с большим трудом, но всё же пробиваются к нему из-застенок письма. Знают об этом Молотов, Ворошилов, Буденный. И все молчат? Стране нужны были учёные, талантливые полководцы. А сейчас она в двойне нуждается в них. Но уже многих нет в живых, а немногие оставшиеся ещё за решёткой. Даже в нашей зоне находятся крупные специалисты. А как они радуются победе наших войск, верят, что наступит время и они ещё послужат нашей Родине. Разве это враги народа?
И память Клавдии Ивановны с поразительной ясностью воспроизвела 1937 год, когда они с мужем в двадцатилетнем возрасте приехали в Зерносовхоз и ещё не успели принять поголовье скота, как арестовали главного бухгалтера: враг народа. Никто не хотел в это верить, но с его женой перестали общаться. А она обливалась слезами, каждому говорила, что её муж не виноват. Он честный и преданный коммунистической партии человек. Дошли до них слухи, что милицейская машина «Чёрный ворон» забрала ночью специалистов и в других совхозах. Она и муж спали тревожно. И каждый раз, когда ночью около их хаты почему либо останавливалась машина, они с ужасом вскакивали с постели и прислушивались, не идут ли их арестовывать, хотя не имели понятия, за что?
- Вот уже сколько лет мы живём в страхе, недоверии и подозрении, - подумала она и опять её память воспроизвела уже детские годы. Когда с Кавказа в Иловлю приезжали родственники матери Решетовы и приходили к нам, то отец каждый раз занавешивал окна одеялами и разговор о самых обыденных делах вёлся тихо, а под окнами прослушивались чьи-то шаги.
Да вот и сейчас стоит какому-нибудь заинтересованному лицу подслушать мой разговор с заключённым и я угожу за решётку, как говорят, нежданно негаданно.
- Гражданин зоотехник, вы о чём-то задумались?
- Очень трудно разобраться в сложных делах такому, неискушённому в политике человеку, как я.
- А почему вас расконвоировали с такой статьёй?
- Я уже отсидел шесть лет, Да и бежать мне некуда и не за чем. На участке не нашлось грамотного в счетном деле человека. Вот Кривеч добился, и мне разрешили работать в конторе без выхода за пределы участка. Да и у охраны я на глазах.
- О том, что в нашей зоне есть крупные специалисты, я недавно убедилась. Ночью прибежала ко мне доярка родильного отделения и сказала, что фельдшера на участке нет, а корова не может отелиться. Я немедленно туда. Предприняла всё, что могла, но моих знаний и опыта в этом деле оказалось недостаточно. Тут же обратилась к командиру взвода, чтобы он дал из зоны ветеринарного врача. Он отказал, потому что у него нет свободного конвоира. Конвоиром вызвалась я. Дала расписку командиру, что в случае побега с места заключения Герасимова Владимира Фёдоровича срок его судимости беру на себя. И расписалась. Иного выхода у меня не было. Погибла бы племенная корова. Только привела я его в родильное отделение, как прибежала за мною телятница и впопыхах ели выговорила, что подыхает телок.
- Гражданин зоотехник, идите, - сказал врач, - не бойтесь, я не убегу. Я ещё не потерял честь и совесть.
- Я оставила ветврача с дояркой и пошла с телятницей. К удивлению телятницы, телёнок чувствовал себя вполне нормально. А в это время ветврач помог корове отелиться, спас от смерти и племенного телёнка. Я поблагодарила ветврача и отвела его в зону.
- Гражданин зоотехник, не рискуйте, не берите на себя такую ответственность. Ведь у вас дети.
- Да что поделаешь, приходится рисковать: такая работа. Но вот взять под личную ответственность заключённого и оставить его под присмотр такого же заключённого – это не только грубый проступок, но и непостижимая уму глупость. Моё счастье, что всё хорошо так обошлось.
Наступил январь 1944 года. Этот месяц для Клавдии Ивановны оказался очень тяжёлым. Возвратилось с фронта её письмо отправленное брату Вите. На обратной стороне письма-треугольника корявым почерком было написано: «Ваш брат Виктор погиб 6 января 1944 года в боях за село Казария, Кировоградской области».
Тяжёлое горе глыбой навалилось на её душу. Ангина и нервный стресс ослабили организм. Она уже не в состоянии была работать и в не состоянии ехать к врачу на центральный участок и написала записку начальнику участка, что заболела ангиной и ушла домой. Старуха тут же нагрела ведро воды и заставила её подержать ноги в горячей воде с горчицей. Пришёл бухгалтер и сказал, что начальник срочно вызывает зоотехника в контору.
- Передай своему начальнику, - сказала старуха, что она заболела, лежит в жару. Да как же ей не заболеть-то. В худых сапогах ходит. Вон погляди, только выкинула из них солому, вся мокрая. А вот этот прорезининый плащ, что одевает она поверх лёгкого пальтишка, погляди, разве он могет её спасти от таких сильных морозов? Не железная, чай, она. А сам твой начальник сытый, как боров, да одетый, как туз бубновый, во всё добротное. Разве он могет ей разуметь? Ну ладно сердешный иди! А то она вдруг услышит, об чём мы тут гутарим, заругает меня. А начальнику своему вот так всё и перескажи моими словами.
Бухгалтер ушёл. Через несколько минут в дверь постучал агроном. Старуха открыла. Он прошмыгнул мимо неё и вошёл в комнату.
Клавдия Ивановна, тебя срочно требует Кривеч. Одевайся, пошли!
- Креста на вас нету! – крикнула старуха, - больную тянете с кровати. Она только что ноги попарила. Вся в поту! Клавдия Ивановна с трудом оделась и пошла с агрономом. В конторе сидели её доярки, скотники и бригадиры. Кривеч важно восседал за своим столом. Она подошла и села на скамейку, против него. Он окинул её пренебрежительным взглядом и обратился к заключённым:
- Вот глядите заключённые, полюбуйтесь на свою завтехничку. Вы все работаете в поте лица, а она в поте лица в баньке парится. Вон, какая красная. Ещё и схолонуть не успела. Что ей, дармоедке работа? Что ей война? Сама сидит у нас на шее, свою мать с детьми повесила на нас. Хорошо пристроилась. В прогулочку пройдётся по коровникам и телятникам. Верхом прокатится к скирдам. Воров каких-то выискивает. Вот и вся её работа. А люди на фронте жизнь отдают за таких, как она.
Клавдия Ивановна посмотрела на заключённых. В их глазах было удивление, недоумение, жалость. Бухгалтер растерянно перебирал на столе бумаги. Агроном встал и что-то хотел сказать.
- Молчать, разъевшаяся тыловая крыса! – вскочив с места, крикнула Клавдия Ивановна и что есть силы ударила кулаком по стеклу на столе Кривича. Стекло звякнув, покрылось радостными паутинами, - я вам сейчас покажу, кто у нас дармоед и кто гибнет на фронте! Вы со своей семьёй дармоеды! Вы – паразиты на теле государства! Вы выкармливаете свиней концентратами, предназначенными животным и продаёте свиное мясо по коммерческим ценам на рынке. Вы и подобные вам вёдрами таскали молоко и обрат, предназначенный для выпойки телят участка. Отняла я вас от концентратов и молока, как телёнка от сиськи. Вот и вы и взбунтовались. Решили подорвать мой авторитет. Не выйдет! На фронте погиб мой брат, а не вы. А вы тыловая крыса, наживаетесь на их крови. Я вам сейчас покажу, какая я дармоедка!
- Ты чего? Ты чего, психичка, глаза-то свои вылупила?
Клавдия Ивановна схватила его за голову и ударила её об стенку. Он вскочил из-за стола и расталкивая заключённых, выбежал на улицу. Клавдия Ивановна потеряла сознание. Агроном дрожащими руками схватил графин, налил в стакан воды и стал смачивать её лицо. Она открыла глаза. Всё было, как в тумане, шумело в ушах, словно сотни подвод ехали по мостовой. Потом всё яснее становились окна, стены, заключённые, в молчание стоявшие около неё. Холодный пот покрыл её лоб и тело, дрожали руки.
- Ивановна, пойдём, я провожу тебя домой, сказал агроном. И бережно взял её под руку, вышел из конторы.
- Жалко завтехничку, - сказала доярка, - работает, работает, а он поразит, её дармоедкой обзывает. Вон до чего её довёл.
- А за что довёл? Непонятно, - сказала другая доярка, - план выполняем. При Саре сроду не выполняли. Одни матюки от неё слышали. А эта хорошее, человеческое обхождение с людьми имеет и не тычет нам в глаза, что мы заключённые, отпетые люди. Правда строго наказывает тех, кто таскает в зону жмых и молоко. Ну, если хочешь на ферме работать, не воруй.
- Ох, и ловко она ему врезала! Может мозги-то у него теперь на место встанут. Вот это зоотехник! Настоящий зоотехник! Пожалуй похлещи мужика будет, - сквозь смех произнёс скотник.
- Ты, Митрич, гляди, чтобы тебе за корма не врезала. Сколько раз она тебя предупреждала, чтобы аккуратнее в кормушки клал сено и солому, не сорил, каждую соломинку подбирал. Кормов-то мало, а зима ещё долгая.
- Граждане! Идите по своим местам. Собрание окончено. Да смотрите не трезвоньте по зоне, - предупредил бухгалтер. Кривеч мчался в санях на центральный участок. В его разгорячённой голове клубом клубились мысли. И он выхватывал из их обилия то одну, то другую, как ему казалось, вескую, правильную, могущую сразу убедить начальника в психической неполноценности зоотехника. Но вся беда была в том, что для выражения той или другой мысли, как назло, в его словарном запасе не находилось нужных слов. А кони между тем уже подкатили к конторе.
- Товарищ начальник! Уберите от меня эту психичку завтехничку, - выпалил он, влетев в полуоткрытую дверь кабинета.
- Что случилось?
- Да вот проводил сегодня с доярками и скотниками собрание. Ну, немного покритиковал завтехничку за дело. Так чего ж бы вы думали? Она, как тигра, кинулась на меня, схватила за горло и стала душить. Истинную правду говорю. Все видели. Могут подтвердить. Хочу подать на неё в суд за оскорбление.
- Ай – ай – ай! Да чего ты говоришь? Вот так сразу стала душить?
- Нет! Сначала ударила головой о стену, а потом стала душить.
- Вот это зоотехник! Такого у нас ещё не было.
- А я об чём говорю, товарищ начальник. Психичка она. Её надо сдать в психическую больницу. А то она ещё чего-нибудь натворит.
- Ведь она, Кривеч, не только зоотехник, но ещё и педагог. И не психичка она, а психолог. Она. По-видимому, исчерпала все имеющиеся в её практике методы воздействия на твоё сознание и прибегла к вынужденному, недозволенному, но по её убеждению, единственно правильному в данной ситуации, методу принуждения.
Я товарищ начальник, шибко грамоте не обучен. Никаких методов не знаю Некогда было учить. Я своим горбом страну поднимал. А она на готовенькое пришла и командует: делай то, делай сё. Давай то, давай сё. Командовать много ума не надо. Вот где чего достать, вот тут нужен ум. Я вижу, вы за неё мордобойство?
- Кривеч, вот если бы она мне побила морду за то, что я ей во всём ставил шпильки в колёса, я бы пришипился, посапывал, да помалкивал. А ты здоровый мужик, прибежал жаловаться на маленькую женщину, что она тебя избила. Стыд и позор! Мы этот вопрос поставим на партбюро.
В кабинет вошёл начальник третьего участка Мыськов.
- Мыськов, тебе нужен зоотехник? – спросил начальник колонии.
- Очень нужен, только не выдвиженец, а специалист. Прислали?
- Да нет. Вот Кривеч, отказывается от зоотехника. Сам хочет все дела на участке вершить.
- От Клавдии Ивановны отказывается?!
- Я с большим удовольствием возьму. Когда за ней ехать?
- Да это начальник шутит, сказал, улыбаясь, Кривеч, - мне ещё надо на молокозавод сходить. Но я пошёл.
На второй день на 2-ой участок приехал начальник колонии Чумак, узнал, что зоотехник больна, навестил её.
- Батюшки святы! Клава, да никак к нам идёт какой-то важный начальник, посмотрев в окно, сказала старуха.
- Ну, началось, - подумала Клавдия Ивановна, - конечно это из особого отдела. Кривеч уже нажаловался. Так мне и надо. Глупость за глупостью делаю. До какого безобразия дошла. Распустила нервы. По-бабьи поступила. Проучить надо, но не так.
- Можно к вам войти? – услышала она знакомый голос.
- Заходите, заходите! Милости просим, - засуетилась старуха. Да вот, заболела Клава, горит в жару, а лекарства никаких нету. Ветеринарный фельдшер дал каких-то порошков, а она их не пьёт.
- Здравствуйте, Клавдия Ивановна! Что с вами?
- Ангина.
- Что же вы так. Надо было сказать Кривечу, чтобы послал за доктором. Но я его вам завтра пришлю. За работу не волнуйтесь. Был в ваших коровниках. Чистота, порядок. Я спросил у доярок, почему коровы лежат на досках, а не на соломенных постилках. Одна мне, думаю вашими словами отвечает: «Солома – это чёрный хлеб для коров. А хлеб бросать им под ноги мы не имеем право. Они у нас и без постилок чистые и молоко чистое».
Это хорошо, что они умом и сердцем приняли вашу науку. А главное ещё и то, что вас нет, а люди работают в том ритме, в том же настроении. Так что выздоравливайте, не волнуйтесь.
- Ну, а вас, мамаша, я не узнал. Вы помолодели, похорошели. А вот детишки, худенькие, бледненькие. Молочко получаете на них?
- Получаем, спасибо. Первый кусочек им отдаю, а как же, иначе. Да, видать не в коня корм.
- До свидания.
- До видания, Михаил Фёдорович, спасибо, что навестили.
Старуха проводила начальника пришла и села рядом с Клавдией Ивановной.
- Вот большой начальник, а пришёл, проведал. Красивый мужик, видать сильный. Такой прижмёт, так дух пережмёт. Жена за ним, как за каменной стеной. А ты вот всё одна, да одна. Ни приголубить, ни заступиться за тебя некому. Живём вот тут в страхе среди бандитов да волков. До сих пор мурашки по спине бегают. Ума не приложу и, как это тебя волк не загрыз на прошлой неделе. Ведь шла одна. Нигде ни души.
- Наверное, был ещё мал, а возможно и старый, да сыт. Или сам испугался меня. Ведь я прямо шла на него и смело смотрела в его глаза, потому что не знала, что это волк. Думала, мерцает огонёк коптилки в наших окнах. А ночь тёмная, как говорят, хоть глаза выколи. И только когда он взвыл и побежал, я поняла, что у мазанки сидел волк. Вот тут то у меня ноги и подкосились.
Далее, глава 15 - Колония 2
http://www.proza.ru/2017/11/08/746