В свой тридцать четвертый день рождения рано утром я выглянул в окно. Молодой отец, даже младше меня, сажал под балконами дерево. Вокруг со звонким смехом бегал малыш трех-четырех лет. Нехорошо, подумал я, Иве плакать среди бетонных коробов спального района. Не губите, мужики, не губите. Через три дня у меня созрел план и ночью третьего дня я сделал дело. Выкопав дерево из импровизированной клумбы, отвез её в городской парк. Там, в самом углу у заболоченного пруда, я её и посадил. «Хоть, слёзы твои, Ива, не пропадут». «И твои не пропадут», - сказал я плачущему на утро мальчугану. Он рос, Ива росла, я старел.
- Пойдем, я кое-что тебе покажу, - весело и нежно проговорила девушка своему спутнику. – В этом парке, у пруда растет Ива, единственная здесь Ива. Так здорово.
- Была у меня единственная Ива, - задумчиво сказал парень, насчитав расставанию тридцать лет.
- Знаешь, я росла вместе с ней. Ни одна её слеза не пропала, будто меня поливали, моё древо.
Ива кустилась прямо у воды и, если бы деревья могли петь, она бы спела молодой паре, приютившейся на бревне.
- А вот это бревно появилось здесь три года назад. Как раз, когда я в своем одиночестве уже не спасалась тем, чтобы просто пройти мимо. Я здесь часто сидела, а теперь сидим мы. Дай руку.
Мои руки высохли, так никого и не согрев. Смерть не то чтобы не за горами, смерть за углом, к которому меня здоровье и годы подводят. «Прежде, чем за угол, пойду прощусь», - подумал я и побрел к пруду и дереву. Тихо подходя к Иве с глубины парка, услышал звонкие молодые и смеющиеся голоса. Аккуратно подошел поближе – у дерева ласкалась молодая пара, в их скрещенных руках были зажаты и нежились тонкие ветви. И я удалился. Незаметно и прощенно.