(ПРОДОЛЖЕНИЕ "ДЕКАБРЬСКОГО ПОДСНЕЖНИКА")
Часть первая
1
Лена, молодая девушка двадцати пяти лет, ежедневно ждала Сергея Борисовича Жмуркина домой. Сергей Борисович часто отсутствовал, поскольку работал сразу на пяти работах. Часто он приходил настолько усталый, что даже не перекидывался и парой слов с Леной, а сразу валился в постель. Лена на цыпочках подходила к нему спящему, придвигала стул и долго смотрела в его тридцатисемилетнее лицо, и часто по её щекам катились слёзы нежности. Лена старалась плакать как можно тише, чтобы не разбудить Сергея Борисовича. Однажды он лёг в постель прямо в пиджаке, и Лена стала как можно более аккуратно переворачивать с боку на бок Сергея Борисовича, чтобы освободить его от одежды, столь неподходящей для сна. Но Сергей Борисович тут же проснулся и удивлённо посмотрел на Лену.
– Прости, Серёженька, что разбудила тебя. Ты просто… ты бы пиджак снял.
– Ах да. Спасибо, Лена, – ответил Жмуркин и тут же снова заснул.
Лена пристально посмотрела в его лицо, потянулась, чтобы коснуться его волос, но тут же отдёрнула свою руку. Просто она увидела несколько седых волосков у него на голове. Когда же он поймёт, что нельзя столько работать? Сама Лена работала учительницей русского языка и литературы. Вернее, раньше работала. Её уволили за то, что она никогда не навязывала ничего ученикам и призывала их самих мыслить. Однажды она даже обратилась к ним с такой речью:
– Я не хочу ничего скрывать от вас, друзья. Нас, учителей, учат говорить вам что-то, что принято считать за правду. И мало кто учитывает, что у каждого своя правда. Представьте, что у мамы двое детей, и она подарила одному из них воздушный шарик, а другой ребёнок отнял у него подарок. Обиженный ребёнок начал громко плакать и пожаловался маме на брата. Мама отняла у брата шарик и отдала тому сыну, для которого и покупала его. Кто прав? Кто виноват? Виноваты все. Мама виновата в том, что купила шарик только одному своему сыну. Кто знает, почему она так сделала? Может, у неё было недостаточно денег? А может, она любила одного из детей больше, а другого меньше. У родителей иногда так случается. Они имеют свои предпочтения даже в том, что зовётся кровью и плотью. Сын, отнявший шарик у брата, виноват в том, что отнял шарик. Сын, которому шарик был подарен, виноват в том, что не поделился с братом подарком. Кто прав? Или, вернее, кто не виноват? Опять же все. Мама не виновата в том, что купила шарик только одному сыну. Видимо, у неё были на то какие-то причины, потому что без причин ничего в мире не бывает. Сын, отнявший шарик у брата, не виноват, ведь ему было обидно. Сын, которому принадлежал шарик, не виноват, он ещё слишком мал, ему просто не пришло в голову предложить брату подарок. Это было не со зла, а скорее по невинности. Невинность и наивность – чувствуете схожее звучание? Человек может о чём-то не догадаться из простой невинности, а многие думают, что он чёрств. Так вот и получается, что в ситуации с шариком нет правых и нет виноватых. К чему я это говорю? К тому, что из таких простых ситуаций складывается вся наша жизнь. И как можно кого-то абсолютно очернять или обелять? Как с учётом этого всего можно говорить, что Обломов – бесполезный отброс общества? А ведь Гончаров прекрасно описал, что делалось в его душе! Так почему же учителя литературы смотрят лишь на его «сибаритство», а в душу не смотрят?
И вдруг Лена страшно покраснела и смутилась. Однако по лицам учеников она поняла, что они целиком и полностью поддерживали её. Однако вскоре её «вольномыслие» стало известным директору школы, и он уволил молодую учительницу.
Придя домой, Лена забралась с ногами в кресло, расплакалась и стала ждать прихода Сергея Борисовича Жмуркина. Жмуркин вернулся, как обычно, усталый. Он прошёл в комнату и сел на кровать. Лена замерла в ожидании, когда же он заговорит с ней. Неужели снова уснёт? Но нет, на этот раз Сергей Борисович пристально посмотрел на неё и, казалось, весь сон как рукой сняло.
– Что у тебя сегодня было на работе, Серёженька? – осторожно спросила Лена, и в её интонациях слышно было бескрайнее чувство вины.
– На которой? – уточнил Сергей Борисович. – На первой мы выпускали проект. Мои лодыри потрудились на славу, я ими даже горжусь. Конечно, на них приходится наседать, не без этого, зато результат налицо. Проект вышел на славу.
– У тебя язык совсем заплетается. Хочешь кофе?
– Ты думаешь, от кофе у меня перестанет заплетаться язык?
– Нет… – страшно смутилась Лена. – Но, может, ты хоть немного взбодришься…
– Дорогая Леночка, меня взбодрит, к твоему сведению, только одно – сон. Когда человек хочет спать, никакие кофе, ванна, какава с чаем его не взбодрят.
– Ну тогда ложись, – стараясь сдерживать слёзы, проговорила Лена.
– Какое ложись? – Сергей Борисович удивлённо посмотрел на неё.
– А что такое?
– Да ты же вся заплаканная. Как я тебя так брошу?
– Бросишь?
– Ну да, если я засну, это всё равно что брошу, а ты тут одна останешься и будешь небось дальше реветь. Не-е-е, так не пойдёт! – Сергей Борисович подсел Лене и стал вытирать её слёзы своим платком. – Что у тебя стряслось?
– Серёжа, ты будешь в ужасе…
– Валяй!
– Меня уволили…
Сергей Борисович пристально посмотрел на Лену.
– Как уволили? Ты что, без работы осталась, что ли?
– Серёжа… – с лёгким упрёком произнесла Лена. – Ты вечно об одном. Ты даже не представляешь, что там произошло. Меня уволили за то, что я хочу, чтобы ребята думали, понимаешь? Чтобы имели свои собственные мысли, даже если они расходятся с мыслями из учебника. Учебники – это ведь всего лишь отправной пункт в мире знаний. Если бы все знания были только из учебников, всё было бы слишком просто.
– Иногда простота тоже необходима, – задумался Сергей Борисович.
– Смотря в каком смысле! – горячо откликнулась Лена. – Простота бывает святой, а бывает и губительной.
– Только не приводи свой любимый пример об огне, на котором можно поджарить яичницу, а можно и самого себя, – попросил Жмуркин.
– Ладно, не буду. Хотя напрасно тебе не нравится этот пример, он более чем удачный.
– Но он слишком известный.
– Ты хотел сказать: шаблонный и примитивный, – грустно улыбнулась Лена. – Ладно, мы поняли друг друга.
– Надо бы нам с тобой стол накрыть, – вспомнил Жмуркин. – Через полчаса Леовитов придёт.
– Как Леовитов? Какой Леовитов? – Лена явно встревожилась и принялась теребить свою кофту.
– Ну помнишь, я тебе рассказывал? Леовитов из издательства. Он должен мне сегодня принести все правки, которые я велел ему внести.
– Ах да, – Лена направилась на кухню, Сергей Борисович – за ней. – Серёж, – осторожно прошептала она, – что ты думаешь о моём увольнении? Ты не слишком на меня рассердился?
– Я совсем на тебя не рассердился, – устало улыбнулся заядлый трудоголик, – однако считаю тебя в некотором роде легкомысленной.
– Но Серёжа… Я ведь для ребят старалась… Чему их родители научат? Знаешь, я разговаривала с некоторыми мамашами, у них на лице написано, что они мало думают о своих детях. Но как же так можно? Это же их дети!
– Да уж… – с улыбкой покачал головой Жмуркин. – Ты у нас самая лучшая мамаша.
– Не надо об этом… – Лена густо покраснела и принялась торопливо накрывать на стол.
Через какое-то время пришёл Леовитов.
– Здрасьте, Сергей Борисович.
– Здравствуй-здравствуй, Леовитов. Ты принёс мне, что должен был принести?
– Ну… как вам сказать, Сергей Борисович. Я принёс вам не совсем то, но зато кое-что другое, – и Леовитов с заискивающей улыбкой протянул Жмуркину баночку солёных огурцов.
– Какой же ты всё-таки подхалим, Леовитов, – покачал головой Жмуркин, принимая подарок. – Лена, отнеси огурцы на кухню.
Лена поспешно скрылась, довольная, что может хоть немного побыть в тишине. Она всегда очень стеснялась, когда к Жмуркину приходили его коллеги. В этот раз Леовитов быстро ушёл, но в другие разы Сергей Борисович устраивал чуть ли не конгрессы, длившиеся до ночи, где обсуждал с коллегами бесчисленное количество деловых вопросов.