Когда выключается свет?
Можно ли назвать это помутнением рассудка? Или это просто мигают перегоревшие лампочки на потолке? Белые стены давят на меня со всех сторон 24 часа в сутки. Я с трудом вспоминаю, как сюда попал. Но фельдшер, который травит меня пилюлями, утверждает, что я здесь, потому что в моей голове произошли сбои. Он шугается меня, хотя мои руки и ослаблены из-за бесконечных лекарств. Вокруг, еле передвигаясь, ходят такие же люди, которые видят мир несколько иначе, чем полагается. Когда их чаша переполнилась, когда тараканы выползли наружу, они совершили нечто ужасное. Как и я. Если верить истории болезни.
Когда выключается свет?
Каждый день мне приходится глотать по несколько серых таблеток, которыми пичкают нас местные парни в белых халатах. Отказ не принимается. Агрессивные пациенты иногда вступают в перепалки с санитарами, после чего исчезают в "Пыточной». Так ее назвал сторожил Вук. Усохший, низкорослый парень с пронзительно голубыми глазами, смотрящий исподлобья. Большую часть времени был совершенно спокоен, но ближе к вечеру у него случались жуткие приступы, во время которых он выл и кричал не своим голом. В такие моменты его запирали, связывали, чтобы он не перегрыз себе вены. Однажды приступ случился среди белого дня, прямо во время полуденного чтения книг. Бедняжка Молли осталась без пальца на левой руке. Когда два бугая тащили тощего Вука под руки на «процедуру», он плакал, но, выйдя из "Пыточной ", стал совсем другим человеком. Человеком ли вообще? Тело тряслось бесконечной мелкой волной, глаза совсем потухли, и скажем честно, стал он больше похож на овощ, который теперь вряд ли сможет подняться с кровати. А ведь у него тоже был свой собственный микромир, который никто и никогда уже не сможет понять. Прямо как мои провалы в памяти или вкусовые и зрительные галлюцинации.
Задумчиво тру вены левой руки пальцем, скрючившись на общем диване, когда ко мне подходит доктор Ойле. Высокий и статный мужчина, он вызывает страх и уважение.
- Йохан, как ты сегодня себя чувствуешь? - спрашивает врач, подойдя ко мне.
Оборачиваюсь на него и часто моргаю, пытаясь сфокусироваться. Его фигура размыта и переливается всеми цветами радуги.
- Все... все хорошо, - отвечаю я.
Он трясет передо мной пробирку с разноцветной жидкостью, и, вылив содержимое в стакан, отдает мне. Я пытаюсь взять стакан, который троится у меня перед глазами. Выпиваю содержимое залпом, и привычно высовывая язык, не оставляя сомнений доктора в том, что я симулирую. Пытаюсь поставить стакан на светло-фиолетовый стол, который в последний момент отодвигается, словно играя со мной. Стакан падает на пол, издавая характерный звук.
- Йохан, точно все в порядке? - оборачивается ко мне доктор.
Его рыжие усы и круглые очки на глазах добавляют строгости его виду.
- Из-звините, я случайно.
- Случайно «что»? - недоумевающе смотрит мне прямо в глаза человеческая голограмма.
Обнаруживаю стакан в своей руке и рывком ставлю его на стол, который уже успел принять прежнее положение. Виновато прячу глаза.
Когда выключается свет?
Вот он. Мой мир. Кто-то подумает, что я псих, и, скорее всего, он будет прав. Хотя я и сам в этом не уверен. Вещи, которые окружают меня ежедневно, часто меняют окраску, становятся отличными от реальности. Их цвет - словно что-то живое и пугливое. Оно медленно ползает по ним, переливаясь разными оттенками и цветами. Часто я не могу разобрать речь людей. Она искажается или и вовсе становится нечленораздельной. Иногда окружающие превращаются в какую-то жуткую субстанцию, меняющую состояния из твердого в жидкое, газообразное. Эти существа всегда грозятся вот-вот расплавиться на месте, превратиться в цветное пятно на полу. Ни плоти, ни костей, ни души.
А в остальном - я обычный молодой человек, который еще недавно ходил на работу в компьютерный зал, кормил кошку соседки с милыми ямочками на щеках, когда та уезжала в отпуске, и редко злоупотреблял алкоголем. Можно сказать, образцово показательный сосед и друг.
Кстати о друзьях. Их у меня никогда не было много. Однако, Сиджи сразу заслужил мое доверие и стал верным и единственным другом. Хотя, признаюсь, он самый большой раздолбай, которого вы только можете себе представить. Если бы прямо сейчас он вошел в комнату отдыха, то обязательно бы распахнул ее ногой в огромных кроссовках. Его рваные джинсы и расстегнутая рубашка, надетая на белую футболку, делают его похожим на подростка. «23 года- не возраст» упрямо твердит он, заливая в себя очередной энергетик, он всего на год старше меня, но по сравнению я чувствую себя старым.
С Сиджи я познакомился пару лет назад, когда, стоя на оживленной улице, «завис», наблюдая за человеком, который плавился у меня на глазах. Голову пронзила резкая боль, дыхание редко перехватило, душащий страх сковал руки и ноги. Люди недоуменно проходили мимо, глядя на меня испуганно. Пара человек спросило, в порядке ли я. Нет, я не был в порядке. Как минимум потому, что видел подходящих ко мне людей, как цветные силуэты, готовые расплавиться в любой момент. Тогда, среди этих пятен я различил настоящего человека. Его торчащие во все стороны черные волосы, и хищные карие глаза, разбитая скула. Его рубашка, которая была действительно рубашкой, а не цветным подобием, как у остальных, выглядела поношенной. Он уверенным шагом направлялся ко мне и, пройдя сквозь небольшую кучку зевак, похлопал меня по спине, спрашивая, как хорошего друга:
- Эй, чел, что с тобой?
В ответ он услышал лишь молчание.
- Пойдем отсюда, пока ты не стал звездой youtube.
И мы ушли от любопытных глаз, направляясь в сторону одного из самых неблагополучных районов Берлина. Я все еще шел в полусогнутом положении, держась за голову обеими руками. Сиджи продолжал держать руку у меня на спине, словно я был его ребенком, которого сейчас стошнит. Через пару минут боль отпустила меня, мир снова принял прежнее положение, пусть я и знал, что это ненадолго.
- Ну как ты, в порядке? – спросил он, - я уж думал, ты там копыта двинешь.
- Со мной такое бывает, - ответил я, опустив голову, и виновато улыбаясь, - спасибо тебе.
- Не за что, - ответил он и улыбнулся. – Меня Сиджи зовут.
- Йохан, будем знакомы.
Я протянул ему руку, которую он с энтузиазмом пожал.
Так мы и познакомились. Чуть позже Сиджи показал мне свою квартиру, которую он снимал на окраине города. В Районе Харденбергплатц, куда без оружия заходить было просто безумием, однако, Сид имел здесь авторитет. Дворы заполняли серые дома, фасады которых были изрисованы граффити. В большинстве своем в них жили наркоманы и люди, которым больше некуда податься. Днем улицы заполняли сироты-попрошайки и бомжи, а с наступлением ночи к ним присоединялись дилеры и проститутки. Велись настоящие войны за точки. Кровь, крики и выстрелы - обычный коктейль для этого богом забытого места. Уровень криминала здесь превышал любые мыслимые нормы, не смотря на регулярные патрули полиции. Авторитет Сиджи удалось заработать благодаря его буйному характеру. Не сказал бы, что его уважали, но боялись все. Несмотря на то, что атлетичностью он не отличался, но дикий взгляд и бушующая кровь делали свое дело. Если что-то его не устраивало, он вступал в конфликты и лез в драки. Поэтому ссадины и синяки не редко украшали его скуластое хищное лицо. Покалечив пару барыг, Сиджи удалось открыть свою точку и быстро монополизировать торговлю.
Это место было полностью противоположным моему восприятию мира. Здесь все было тусклым, окрашенным в серые тона. Раньше мне не приходило в голову, что кто-то живет, совсем не видя ярких красок. Впрочем, теперь мой мир ограничивался лишь белыми стенами, строгими врачами, цветными пилюлями и психами, лечение которых не давало плодов.
Раз в неделю, по четвергам, мне приходилось проходить обследование у психиатра, который при первой нашей встрече задавал какие-то банальные вопросы и интересовался моим состоянием. Календарь в зале говорил о том, что сегодня как раз четверг. Значит, сегодня мне придется навестить психиатра во второй раз.
- Йохан, на обследование, - говорит Доктор Ойле, заходя в зал.
Я встаю с дивана и неторопливо плетусь за доктором по узким коридорам лечебницы, с белыми стенами и подмигивающими лампочками на потолке.
Когда свет выключался в последний раз?
Направо. Налево. Еще раз направо. Ойле, который идет впереди желтым силуэтом, не вписывается в здешнюю атмосферу и кажется лишним. Мы оказываемся у двери с табличкой «Психиатрия». Доктор открывает передо мной дверь и жестом провожает меня внутрь.
В центре кабинета расположен стол, справа и слева от которого стоят удобные диваны. По всей видимости, для того, чтобы пациенты чувствовали себя комфортнее. Лучше бы эти диваны перенесли в общую комнату. На одном из них сидит доктор Майер – невысокий седой мужчина с небольшой лысиной на голове и в очках.
- Спасибо, доктор Ойле, - говорит он желтому силуэту, после чего тот уходит за дверь. – Садитесь, Йохан, - как ваше самочувствие?
- Мне намного лучше, спасибо, - вру я, улыбаясь и присаживаясь на мягкий диван напротив психиатра.
- Сегодня я бы хотел поговорить с вами вот о чем, - начинает Майер, - как давно вы страдаете подобным расстройством?
Четыре года. Вот уже как четыре года я вижу мир в расплывающихся цветах, а людей – в плавящихся силуэтах. Почему-то мне кажется, что этому седому человеку с пристальным взглядом уже все и так известно. Он внимательно смотрит на меня. Ловлю его взгляд и как можно спокойнее произношу:
- Четыре года.
Майер встает с места, подходит к автомату с водой, стоящим в углу кабинета, и наливает два стакана воды.
- Будете? – спрашивает он, протягивая мне один.
Я не решаюсь взять стакан, боясь очередного приступа и галлюцинаций. Боюсь, если все это произойдет на глазах у психиатра – это шоу надолго задержит меня в больничных стенах.
- Нет, спасибо, пока не хочу.
Доктор ставит стакан на стол и садится на прежнее место.
- Вы помните, с чего это началось?
Да. Я прекрасно все помню, вот только предпочел бы забыть.
- Йохан, не бойтесь, расскажите мне.
Я мысленно переношусь на четыре года назад, в тот серый осенний день, после которого свет для меня был выключен. На его место пришли галлюцинации.
***
- Йохан, спускайся завтракать, - кричит мать с кухни, от которой уже по всему дому разнесся приятный запах кофе и вареных яиц.
- Бриджит, ты слышала? Просыпайся, - продолжает мама.
Я бы не надеялся, что мою сестру можно будет разбудить одним отдаленным криком. Обычно на это уходит не менее получаса жалких попыток ее расшевелить и поднять с постели. Кажется, сегодня эта миссия предстоит мне. Встаю с кровати и надеваю свободные шорты и майку и иду в комнату Бриджит, которая оказывается не заперта. По всем стенам развешаны плакаты «Rammstein» и «Oomph», на полках стоят фигурки известных актеров и музыкантов, по полу разбросаны вещи, а в углу комнаты - ее гордость - гитара. Типичный набор для 16 лет. В этом возрасте и я тоже увлекался роком и даже умел кое-что играть.
- Бриджит, вставай, - говорю я, толкнув ее в бок.
Она издает привычное утреннее «Ннннннуууу» и переворачивается на другой бок, укрывшись одеялом, так, что теперь я могу видеть лишь ее затылок с длинными светлыми волосами. Еще 5 минут я пытаюсь ее поднять, но, поняв, что это бесполезно, молча иду на кухню.
- А где Бриджит? – спрашивает мама.
- Спит. Можешь пойти попробовать разбудить ее сама. У меня не получилось, - отвечаю я и сажусь за стол.
- Как всегда, - говорит мама, вытирая руки после приготовления завтрака, - пойду, подниму спящую красавицу, а то скоро нам ехать в город за покупками, в этот раз ей не удастся отлынивать, - она выходит из кухни, но через пару секунд возвращается и добавляет, - кстати, Йохан, ты едешь с нами.
- Я?! – не успеваю возразить я, как мама уже исчезает в дверном проеме.
Не хватало потратить свой выходной на то, чтобы весь день провести в магазинах одежды, в ожидании пока Бриджит выберет себе что-нибудь новое. Но мне не предоставили права выбора, так что придется ехать с ними.
Через пару минут мама с сестрой появились на кухне. Я даже не стал спрашивать, как удалось ее поднять. Следующие несколько минут мы завтракаем, перебрасываясь парой фраз об обычных семейных делах.
- Ну что? Идите к себе, собирайтесь, через 5 минут выезжаем.
Теперь уже я издаю звуки, молящие о пощаде:
- Нннннууууу
- Не ной, Йохан, - улыбаясь, говорит Бриджит, тыкая меня в бок.
Мы поменялись ролями.
- Будет весело, - добавляет она.
Я решаю промолчать и медленно начинаю вставать из-за стола.
- Давай, кто последний соберется, тот на обратном пути едет в багажнике с покупками? - дразнит меня Бриджит и убегает наверх.
Мы часто спорим на разные мелочи и бесимся, носясь по дому, не слушая наставления мамы. Но сегодня у меня нет никакого настроения, чтобы бегать с утра по дому.
- О-окей, но не сегодня, ладно? – с ухмылкой говорю я, жестом показывая, что я не намерен играть.
- Ты скучный, - слышу я последнее, перед тем, как Бриджит исчезает за дверью своей комнаты.
Через несколько долгих минут, мы с Бриджит стояли на улице, ожидая маму у машины, которая прихорашивалась перед зеркалом. Она вышла и, открыв джип, села за руль. Я хотел сесть на переднее сиденье, но Бриджит, поймав мою руку, сказала:
- Нет, я поеду спереди, а ты можешь садиться на место «победителя», - и, ухмыляясь, села рядом с мамой.
Я плюхнулся на заднее сиденье, уставившись в телефон. До ближайшего торгового центра было минут двадцать езды. Бриджит стало скучно и она начала отыгрываться на мне:
- Йохан, хватит сидеть в телефоне, - сказала она, повернувшись в мою сторону.
- Мелкая, а ну тихо, мне надо ответить на пару сообщений, - ответил я, не поднимая глаз. Она ненавидела, когда я ее так называл.
- Ну, Йохан, Ты хочешь, чтобы я перелезла к тебе? - грозится она, - давай поиграем, кто больше насчитает желтых машин за окном?
- Я не хочу, - напущено серьезно ответил я и снова уставился в экран.
- Йо-о-о-о-хан
- Бриджит, не приставай к брату, - вмешалась в наш спор мама, посмотрев на дочь.
- Ну, мам, скажи ему, что он вечно сидит в своем телефоне, - голосом капризного ребенка ответила Бриджит.
Ответом ей было молчание. Находясь спереди, она попыталась нагнуться в мою сторону и выхватить телефон у меня из рук.
- Что ты делаешь? – спросил я, сжав телефон в руке, - оставь в покое.
Бриджит продолжала смеяться и пытаться одолеть меня в этой неравной схватке.
- Хватит вам возиться, - сказала мама, - Бриджит, сядь нормально, мы скоро уже приедем.
Ее слова не произвели никакого эффекта.
Мама, держа руль одной рукой, попыталась угомонить разбушевавшихся подростков и отвлеклась от дороги. В это время я увидел через лобовое стекло грузовик, который ехал прямо по левой стороне дороги. Мама, не справившись с управлением, вывернула руль влево, прямо навстречу огромному грузовику.
- Мама! – закричал я, испытывая настоящий, леденящий душу страх. Бриджит все еще пыталась выхватить телефон, а мама пыталась посадить ее на место, никто из них не видел опасности, время текло медленно, как в фильмах.
После моего возгласа, мама посмотрела на дорогу и, попыталась вырулить вправо. Но было слишком поздно. В замедленном движении я видел, как наш джип столкнулся с грузовиком, пролетев справа от него. Бриджит крепко схватила меня за руку, и я видел ее глаза, полные ужаса, пока мы медленно летели, делая пируэт. Кузов грузовика наклонился от резкого поворота и упал на машину, накрыв нас сверху. Тогда я и услышал громкий свист и грохот. Я завис в висячем положении, находясь к верху ногами. Телефон давно выпал из рук, как и рука сестры. Меня удерживал лишь ремень безопасности. Бриджит с мамой спереди не шевелились, боковые стекла были выбиты, светлые волосы сестры окрасились в красный цвет. Из кузова грузовика начали выпадать банки с краской и, ударившись о низ нашей машины, разбивались. Краска начинала затекать в кузов, превращая черно-бордовые цвета в нечто разноцветное, красочное. Было ощущение, словно смерть и яркие краски смешались в одной маленькой машине, как в палитре. Краска лилась на маму и Бриджит, скрывая их кровь и лица, затекала на заднее сидение, пачкая меня. Я смотрел на свои руки, свою семью, все, что было мне дорого, стало разноцветным и совершенно мертвым. Этот маленький мир, скованный рамками джипа. Расстегнув ремень безопасности, я упал и, встав на ноги, начал вылезать из машины через разбитое . К нам подоспели зеваки, которые помогли вытащить меня, заляпавшись в краске. Пока они вели меня под руки, я начал вырываться, меня как обухом ударило по голове, вдруг им еще можно помочь? Я рычал и плакал, когда крепкий санитар, только что подошедшей скорой, вколол мне успокоительное. Через мгновенье к джипу подоспели спасатели. Но я знал, что было уже поздно. Заморосил дождь, я бессмысленно смотрел прямо перед собой. Мужчины в форме по команде вытаскивали податливые яркие тела матери и сестры. Эта сцена надолго засела у меня в памяти. Скользкая дорога, авария, перевернутый автомобиль, тусклые цвета на горизонте и лишь этот джип был окрашен в разноцветные краски, вытекшие из банок, а люди суетились рядом, кто старался помочь, а кто просто фотографировал. Краска продолжала вытекать из грузовика, смешиваясь с лужами и кровью. Да, красной краски было больше.
Чуть позже мне сообщили, что моя мать и сестра погибли.
***
Естественно, Майеру все детали знать было не обязательно. Он откинулся на спинку дивана и поправил очки, дослушав мой короткий рассказ. После долгих и неприятных воспоминаний мне захотелось пить, и я все же взял тот стакан, что поставил мне психиатр. К счастью, в этот раз обошлось без приступов.
Я первый решил нарушить молчание:
- Доктор, скажите, когда меня выпишут? Мне намного лучше и галлюцинации почти оставили меня.
- Вы до сих пор не вспомнили? – удивленно посмотрел на меня доктор, - вы здесь несколько по другой причине. Все гораздо серьезней.
Меня охватило неприятное ощущение, к горлу начала подкатывать тошнота, Майер начал превращаться в цветной силуэт.
- По какой же? – спрашиваю я.
- Это вы и должны мне рассказать, мистер Мориц. Боюсь, вы не примите мои слова за чистую монету, так что лучше вам все вспомнить самим.
- Ответьте мне, доктор Майер. Что за причина? – во мне начинала закипать злость. Я почти кричал на синий силуэт напротив.
- Вспоминайте, Йохан, вспоминайте, - спокойно ответил он.
- Черт подери, что происходит в этой клинике? Почему вы меня здесь держите? – я уже слабо отдавал себе отчет в происходящем и со всей силы ударил по стакану, стоящим на столе. Тот отлетел в сторону, разбрызгав остатки воды.
Майер поднял руку вверх и позвал санитаров. Через несколько секунд в кабинет влетели два человека в белых халатах и, взяв меня под руки, начали выводить из кабинета.
- Объясните же мне! Что тут происходит? – не переставал сопротивляться я.
Майер лишь посмотрел на меня грустным взглядом и отвернулся.
В этот раз обошлось без «Пыточной». Можно считать это первым предупреждением. Мне вкололи успокоительное и следующие несколько часов я пролежал в своей кровати. Когда настало время ужина, голова бешено раскалывалась. Настроение было настолько плохое, что сейчас я бы и сам был не прочь оказаться в «Пыточной». Забыться раз и навсегда. Что он имел ввиду? Что должен был я ему рассказать? Я резко сел на своей жесткой кровати, кровь закипела в жилах, руки непроизвольно сжались в кулаки. Замахнувшись на стену, я услышал шаги санитара. Дверь резко распахнулась. Крупный розовощекий мужчина кивнул мне на выход, я молча вышел за ним. Все пациенты уже сидели в общей столовой, где нас пичкали одной и той же едой. На ужин обычно была гречка с кетчупом и стакан с водой. Пациенты на удивление мирно расселись за столы. Мне даже позволили поесть в общей столовой. Сейчас нужно было только вспомнить. Я старался напрячь свою память, но таблетки и участившиеся галлюцинации проделали в ней настоящую брешь.
Во время ужина вновь произошел инцидент. Один из пациентов – мужчина невысокого роста и крепкого телосложения – резко выскочил из-за стола и начал бегать по столовой, переворачивая свободные стулья и роняя на пол тарелки. Пробегая мимо меня, он толкнул мою тарелку, та упала на пол и издала неприятный звук. Этот день явно должен был закончиться для меня камерой-одиночкой или даже пыточной. Я уже хотел встать, чтобы крепко отделать этого ублюдка за мой несостоявшийся ужин, но вовремя остановился, покидать свою палату мне не очень хотелось. Ютилось нас там не так много, зато окна выходили на живописный хвойный лес. Я отпил воды из кружки и посмотрел на пол, туда, где лежала моя еда, которой было не суждено опасть ко мне в желудок. Тарелка была перевернута, гречка рассыпана по полу, по которому красным пятном расплывался кетчуп. Красный цвет сработал словно переключатель в голове, вызвав в памяти воспоминания, которые были надежны заперты в моем подсознании.
***
В тот день выдался славный вечер, мы с Сиджи возвращались из местного клуба и были в приподнятом настроении. Я бы даже сказал, вусмерть пьяные. Хотя пил я редко, в этот раз Сиду явно удалось меня напоить. Ночь была безоблачная, и улицы освещал лишь тусклый свет фонарей. Шатаясь, мы зашли в один из подземных переходов, который был освещен ярким светом, отличным от того, что был на улицах города. В самом конце перехода на земле сидел бродяга с картонкой, на которой корявым почерком было написано «ich habe groben hunger» (я очень голоден). Проходя мимо него, мы услышали, что он попросил нас подкинуть ему на еду. Я лишь отвернулся, всем своим видом показывая отвращение, и сделал очередной лишний глоток из бутылки виски, которую мы унесли с собой из бара. Сиджи посмотрел на него и назвал его отбросом, которому не место на наших улицах. Мы пошли дальше, но краем глаза я увидел, как бродяга поднимается и направляется к нам.
- Повтори, что ты сказал, маленький ублюдок, - хрипло произнес бомж, обращаясь к Сиду.
Сиджи подошел к нему вплотную и сказал что-то тихо и неразборчиво и сплюнул рядом. В его глазах горел яростный огонь, каждое слово он буквально выплевывал в лицо бездомному. Бродяга был сильно напуган, это было видно невооруженным взглядом. На лице Сида была самодовольная улыбка. Хлопнув друга по плечу, я уже собирался увести его из этого тухлого местечка, когда началось то, чего я больше всего боялся. Очередной приступ. Силуэты бродяги и Сиджи смешались в один и начали переливаться множеством цветов. Белые стены перехода приняли ярко-оранжевый оттенок, а пол, казалось бы, уходил у меня из-под ног. Я не понимал, что происходит, голову пронзила острая боль, тело перестало слушаться. Перед моими глазами был лишь парад из ярких цветов, пляшущих в хаотичном порядке.
Через пару минут мир вернулся в прежнее состояние. Стены стали белыми, боль прошла, и я чувствовал себя намного лучше. Но стоило приступу отступить, как перед моими глазами возникла еще более пугающая картина. Бродяга лежал на земле возле стены. Вся его одежда была в крови, которая медленно растекалась по полу. На его лице не осталось ни капли живого места. Один глаз заплыл кровью, второго не было видно, нос, казалось бы, был вдавлен внутрь, а его немногочисленные зубы были выбиты. На шее сияла зияющая рана. Рядом валялись осколки бутылки, которую я только что держал в руках. Меня начало мутить, еле сдерживая позывы, я посмотрел на свои руки. Они были измазаны кровью. Откуда на них кровь?
- Сиджи… – несмело позвал я друга, все еще глядя на тело, которое еще тихо стонало. Бродяга теперь был не человеком, а куском мяса, которое умирало у меня на глазах. Неужели во время моего приступа Сиджи умудрился искалечить человека? Откуда на них кровь? Нет. Я выбрасывал дурные мысли из головы. Это не моя работа. Этого не может быть. Прервал мои размышления появившийся откуда-то из-за спины Сиджи.
- Да-а… чувак, не ожидал от тебя такого, - и, посмотрев на бродягу, почесал затылок.
- Что? Зачем ты это сделал, Сид? – спросил я, чувствуя, что ноги перестают слушаться.
- Я? Чел, не кати бочку. Ты совсем в говнину? Это твоих рук дело, - он многозначительно кивнул в сторону тела.
Я решил промолчать.
- Да не переживай ты так, - сказал Сиджи, - это всего лишь бомж. Одним отбросом больше, одним меньше. Давай сматываться отсюда, - и дружески похлопал меня по плечу, прямо как тогда, на улице.
И мы выбежали из перехода. Добежав до Харденбергплатц, мы выдохнули. И весь остаток ночи провели на крыше, распивая еще одну бутылку виски. Молча.
***
Сейчас кетчуп из моего ужина растекался по полу также как кровь в переходе в тот роковой вечер. Я вспомнил всё. Я вспомнил то, о чем меня так просил сегодня доктор. Об убийстве. Поэтому я здесь.
Я вспомнил все, что произошло дальше. Я полностью отдавал себе отчет в происходящем. Утром после случившегося, я зашел в душ, тщательно смыл с себя кровь и сжег всю одежду в ближайшей мусорке. После я решил сходить в тот переход. Преступников ведь всегда тянет на место преступления, я был не исключением. Подходя к переходу, я увидел полицейские машины и оградительные ленты. Судя по разговорам, бродягу нашли только утром. Я молча встал у ограждения, изо всех сил пытаясь вспомнить, что произошло ночью. Кто из нас двоих был убийцей? Если Сиджи, то он ни за что в этом не признается. Но что, если это действительно был я? Я смотрел на лужи крови и на полицейских в форме, которые ходили туда-сюда, снимая отпечатки пальцев с одежды бродяги. Повсюду бегали собаки, ища следы. Одна из специально обученных овчарок подбежала ко мне и начала лаять. Через секунду появился полицейский, схватив собаку за поводок.
- Сэр, что вы здесь делаете? – спросил он меня.
- Я… что здесь случилось? – вопросом на вопрос ответил я.
- Убийство. Вам лучше уйти отсюда. – сказал полицейский и попытался увести собаку, которая не переставала лаять и хотела на меня наброситься.
Лай овчарки, бесконечные разговоры людей вокруг, полицейская мигалка, бомж, в убийстве которого были замешаны мы с Сиджи – все это смешалось у меня в голове и создало сильнейший приступ, которого раньше еще не было. Голова словно разрывалась на части, мир снова превратился в цветной хаос. Я схватился за голову и закричал, падая на колени. Никогда прежде я еще не испытывал такого сильного приступа. Полицейский, который превратился в плавящуюся субстанцию, вместе со своей овчаркой обернулся, спросив:
- Сэр, вы в порядке? - он быстро достал рацию и что-то сказал коллегам.
Я не смог ему ответить. Голова расщеплялась надвое. Цвета плыли перед глазами. Я не переставал кричать. Через минуту ко мне подбежали полицейские и врачи. Крик сменился на неконтролируемую речь «Он мертв… мертв… он мертв!». Все это привлекло внимание. Ввиду слишком большого шума и моего странного поведения полицейские решили отправить меня в отделение и допросить, после того, как я пришел в норму. Я понимал, что рано или поздно меня поймают. Понимал, что они сверят отпечатки пальцев, которые я там оставил, даже если являлся просто соучастником. Я признался в убийстве. Хотя не был окончательно в этом уверен. Двое полицейских, похожих на колобков обрадовались, что дело закрыто и радостно приняли мои показания. Суд был назначен немедленно. Прямо на заседании зала суда у меня снова случился приступ. Я сидел, вжавшись в лавочку, меня мелко трясло. В зале я увидел обеспокоенное лицо Сиджи. Я звал его, просил дать нам 2 минуты. Все вокруг являлись просто пульсирующими пятнами разных цветов и оттенков. Меня увели из зала врачи, и, признав мистера Йохана Морица невменяемым, отправили на принудительное лечение в психиатрическую клинику.
Теперь я все вспомнил. Вспомнил все в мельчайших подробностях, лишь за исключением самого убийства. Я ни за что не признаюсь Майеру или кому-либо еще в этом. Я не повторю своих ошибок. Я должен само во всем разобраться. Но прежде, я должен выбраться отсюда любой ценой.