Роман, каких тысячи Глава 3

Синицын Василич
    Это  у  Булгакова  :   «Любовь  выскочила  перед  нами,  как  выскакивает  убийца  в  переулке  и  сразу  поразила  нас  обоих.  Так  поражает  молния,  так  поражает  финский  нож!» …  Нет,  у  них  было  не   так. И  хорошо,  что  не  так  -  в  постепенном прозрении  есть  своя  прелесть,  великие  романы  не  пишутся  за  один  день.
      Два  года  они  были  знакомы,  просто  знали  о  существовании  друг  друга. Закончив  интернатуру,  Н.  осталась  работать  у  них  в  больнице  хирургом  приемного  покоя. Это  совпало  с  его  уходом  в  аспирантуру.  Он  заведовал  хирургическим  отделением,  и  зав.кафедрой  хирургии  института  усовершенствования  врачей, чьей  клинической  базой  много  лет  была     больница,  уговорил  его  на  очную аспирантуру  с  перспективой  работы  на  кафедре.  На  стипендию аспиранта  жить  было  невозможно,  пришлось  совмещать  -  взять  дежурства  в  приемном  почти  на  ставку. Постепенно  сформировалась  его  постоянная  дежурная  бригада,  своего  рода  бригадный  подряд  -  он,  Н.  и  ее  подруга,  с  которой  вместе  учились  в  институте. Обе  не  замужем, правда  у Татьяны Ридовны  был  брак  в  анамнезе,  как  грешок  без  последствий, вроде  детской  инфекции,  которой  все  обязаны  переболеть.  О  бывшем  муже,  своем   однокурснике,  она  вспоминала  чаще  всего  с  сарказмом  и больше  не  собиралась  повторять  ошибок  юности.  Она  славная, Ридовна  -  узбекская  по  отцу  кровь    сразу  бросалась  в  глаза  -  черноглазая,  черные  волосы  острижены  до  плеч  в  каре, симпатичные,  но  несколько  грубоватые  черты  лица, больше  напоминали    внешность  эскимоски.  Воспитана  в  самом  современном  духе  -  английская  школа,  спорт…  и  в  то  же  время  самые  глубокие  познания  в  домашней  кулинарии  и  рукоделии,  не  хуже,  чем  у  прабабок. Ее  отличала  кипучая  энергия,  направленная  прежде  всего  на  собственное  совершенство,  в  том  числе  и  профессиональное,  но,  как  это  часто  бывает, постоянное  стремление  продемонстрировать  свои  энциклопедические  знания  вызывало  у  собеседников  не  восхищение,  но  в  лучшем  случае  доброжелательную снисходительность.    А  Н.  привлекала  другим  -   острым  умом,  наполненным  веселостью,  тонкой  иронией…  она  была,  как  нескладный  маленький  Вольтер  в женском  обличье,  с  которым все  неосознанно  жаждут  общения  и  не  понимают,  почему  становится  скучно,  когда  он  уходит,  не  догадываясь  связать  причину  и  следствие  в  одно.  К  себе  она  тоже относилась  в  высшей  степени  иронично, такие  черты  часто  встречаются  у  изгоев,  а  она  и  была  изгоем  из  женского  клана, где  самый  распространенный  девиз -  счастье  любой  ценой.


   Эпизод,  который    остался  в  памяти, просто  застрял,  не  претендуя  ни  на  что  большее…  Они  вдвоем  шли  из  приемного  в  хирургический  корпус  смотреть  поступивших  больных.  Н.  быстро  шагала  рядом  с  ним  по  правую  руку  и  что-то возбужденно  докладывала  о пациенте,  которого  госпитализировала  с  неясным  диагнозом.    Курчавая  голова  Н. едва  доставала  ему  до  плеча  и  ей  приходилось  смотреть  на  него   снизу  вверх. Когда стали  подниматься  по   широкой  мраморной  лестнице  на  второй  этаж,  где  была  операционная,  она  вдруг  споткнулась  и  упала,  грохнувшись  всем  телом  о  ступеньки. Не  успел  он  опомниться, и  помочь  ей  встать, как  она  с  неожиданной  ловкостью,  мгновенно,  как  ванька-встанька, вскочила  на  ноги,  и  словно  ничего особенного не  произошло  продолжила  в  том  же  темпе  подниматься  рядом  с  ним  по  лестнице,  еще  оживленнее продолжая  разговор.  Это  было,  как  комический  трюк  в  немом  кино,  как  в  фильмах  Чаплина. Никаких  дамских  оханий, гримас  боли,   растираний  ушибленного  места… все было  обращено  в  насмешку  над  собственной  несуразностью.
    Он  помнил  и  их  первую  совместную  операцию -  ассистировал  Н.  на  ампутации. Конечно,  она  волновалась  -  ее  первая  самостоятельная  операция,  и  она  не  хотела  ударить  перед  ним  в  грязь  лицом. Она  все  делала  правильно  и  очень  точно  выкроила  кожно-мышечные  лоскуты,  но,  как  назло, получила  кровотечение  из  бедренной  артерии, обычно  тромбированной  при  атеросклеротической  гангрене,  но,  как  оказалось,   не  в  данном  случае.  Она  не  успела  увернуться  и кровь  из  артерии  забрызгала ей  маску  и  лоб.  Засуетилась,  сразу  пережать  сосуд  зажимом  не  удавалось,  и  ему  пришлось  вмешаться. Ничего  страшного,  типичная  ситуация. После  операции, сняв  с  себя  окровавленную  маску, она  с  извиняющейся   улыбкой на  раскрасневшемся  лице  сказала,  что  такое  могло  произойти  только  с  ней  и  ничего  другого  ожидать  было  нельзя.
   Себе,  как  профессионалу,  она  всегда  давала  заниженную  оценку. И  напрасно -  он  считал ее  неплохим  хирургом  и  хорошо  думающим  врачом,  что  встречается  вовсе  не  часто.
    Да…  бригадный  подряд  -это  вещь.  Он катался,  как  сыр  в  масле. Его  обихаживали,  как  «кота»,  нарочито  утрировано,  гротескно. Проблема  питания  на  дежурствах  перестала  существовать.   Его  «козочки»  таскали  из  дома  пухлые  целлофановые  пакеты,  набитые  кулинарными  изысками  и  продовольственными  дефицитами.  Мама  у  Н. преподавала  русский  язык  и  литературу  в  школе  рабочей  молодежи,  а,  выйдя  на  пенсию,  работала  в  гардеробе  Мариинского  театра  и  имела  возможность  пользоваться  театральным  буфетом,  откуда  приносила домой очень  вкусные  сосиски.  Естественно,  что  эти  сосиски  часто  оказывались   на  столе их   дежурной  бригады.  Распивая  чай,   они  в  шутку  прикидывали,  как  следует  изменить  облик  крохотной  кухоньки  для  персонала  в  приемном  покое  -  на  стенах  будут  развешены  разделочные  доски,  ножи  разных  калибров, полочки,  уставленные  горшочками  и  жестяными  коробочками  для  круп  и  специй;  на  плитах  попыхивают  кастрюли, шипят  раскаленные  сковородки…  а  сами  они  в  клубах  кухонного  пара,  раскрасневшиеся  и  хорошенькие, в  передниках снуют от  плиты  к  плите  с поварешками  в  руках,  наспех  пробуя,  помешивая, соля, регулируя  огонь…  К  нему  они  обращались  «хозяин»,  в  шутку,   по  аналогии  с  Вилли  Старком.  У  Ридовны  это  особенно  хорошо  получалось,  когда  она  принималась  канючить: «Хозяин,  вы  же  знаете,  как  я  к  вам  отношусь…  И  все  наши  ребята… Мы  вас  так  любим,  хозяин…  Дайте  холецистит  прооперировать».  В  общем,  послушать  со  стороны, так  всю  компанию  надо  незамедлительно  отправлять  в  дурдом.
    Тем  не  менее  их  хирургическая  бригада  была  лучшей,  их  ставили  другим  в  пример  -  никогда  никаких  конфликтов, жалоб, все  сделано  вовремя  и  как  положено. Администрация  подозревала,  что  в  данной  бригаде на  должной  высоте  находится  идейно-воспитательная  работа,  высокая  требовательность  к  себе  и  дисциплина.  Конечно…Два  наряда  вне  очереди  за  малейшую  провинность!  Под  нарядом  подразумевалось  заучивание  наизусть  стихов  Лорки.  Впрочем, на  это  была  способна  только  Ридовна,  проштрафившись,  она  честно  декламировала  на  следующем  дежурстве  «Сомнамбулический  романс»  или «Неверную  жену»,  а  он  еще  требовал,  чтоб  обязательно  в  переводе  и  Савича,  и  Гелескула.  «Люблю  тебя  в  зелень  одетой…»  или «Любовь  моя,  цвет  зеленый…».
    Лене  они  тоже  нравились. Наверное,  они  напоминали  ей  себя  в  ту  пору,  когда после  института  начинала  работать  хирургом  в   Кольской  ЦРБ  под  Мурманском  -   такие  же  молодые,  такие  же  неопытные  и  преданные  делу. В  ноябре  Лена  даже  позвала   их  в  гости,  на  день  рождения  Даши,  которой  исполнялось  четыре  года.   Н.  тогда  подарила  Даше  книжку  о  Робин  Гуде… Скорее  всего  из  собственной   библиотеки. А  еще  запомнилось,  как  она  молола  кофе  на  кухне.    У  Лены  была ,  купленная  еще  на  севере,  оригинальная  кофемолка  в  виде  массивного латунного  цилиндра,  очень  мелко  молола,  но  отличалась  чересчур  тугим  ходом  ручки,  даже  он  уставал  когда  крутил. Н.  уселась  на  табуретке : «Сейчас  я  покажу,  как  это  делают  кавказские  женщины»,  сильно  расставила  ноги, так  что  юбка  длинного  платья  провисла меж  колен  до  пола,   уперла  дно  кофемолки  в  бедро  и  с  бычьим  упорством, низко   нагнув  голову,  обстоятельно  принялась  за  дело.
     Иногда  они  после  дежурства  заезжали  к  Н  домой, она единственная  из  них  жила  неподалеку  от  больницы  -  на  Кораблестроительной  улице,  в  четырехкомнатной  квартире  вместе  с  родителями  и  старшей  сестрой.  Так  как  дело  происходило  в  утренние  часы, то   никого  из  домочадцев  в  это  время  уже  не  было дома  -   все  работали.  А  они  запасались  в  соседнем  универсаме  бутылкой  «Чинзано», и потом  распивали  ее  на  кухне, снимая  накопленную за  сутки  усталость  и  обсуждая  прошедшее  дежурство. Бутылки,  как  правило  не  хватало, и  тогда  посылали  Ридовну,  как  самую  молодую,  за  второй.  Ридовне  двадцать  шесть,  на  год  моложе  Н. Открытая,  наивная  душа  и  азартно  самоуверенный  ум  мешали  Ридовне  разглядеть  то,  что  уже  зарождалось  в  мешанине  их  игр  и  дела.  Ридовна  искренне  полагала,  что  он  тайно  влюблен  именно  в  нее.
    Может,  все  началось  с  того  «неввозного»  дежурства  в  среду,  когда  они  с  Н. дежурили  вдвоем.  По  средам  больница  не  работала по  скорой,  больные  не  поступали, а оставленные   под  наблюдение  на  отделениях в  тот  день в  операциях  не  нуждались,  и  уже  в  первом  часу  ночи  они  могли  с  чистой  совестью  отправиться  в  комнату  отдыха,  спать.  Они  легли  в  койки,  намереваясь  еще  почитать  перед  сном,  но  так  и  не  притронулись  к  своим  книгам.  Он  не  помнит  почему  попросил  ее  рассказать  о  себе,  о   том,  кто  ее  родители, как  познакомились,  откуда  родом  и  она  стала рассказывать  о  своей  семье,  охотно,  словно  старясь  угодить  ему, и  оказалось,  что  родословные у  них во  многом  схожи. И  у  него,  и у Н.  мамы  были  учительницами,  обе  преподавали  русский  язык  в средней  школе. Отцы  воевали,  у  Н.  -  танкистом, он  не  был  профессиональным  военным  как  у  него,  и  после  войны  избрал штатское  поприще. До  недавнего  ухода  на  пенсию  возглавлял  крупное  фармацевтическое  производство. Также  как  и  у  него  в  семье, более  благородная,  дворянская  кровь,   наблюдалась  по  материнской  линии,  отцы   же  происходили  из  крестьян.  Девичья  фамилия  мамы  -  Добрина.  А  родители  познакомились  в  Конуше,  поселке Архангелськой  области,  куда  в  тридцатые  годы  было  отправлено  в  ссылку  раскулаченное  семейство  деда  -  папиного  отца, и  в  это же  время  там  оказались  Добрины,  приехавшие  в  Конуши  в  поисках  работы.   Родители  тогда  были  еще  детьми, вместе  учились  в  тамошней  школе, а  поженились  уже  после  войны…
      Он  слушал  с  интересом.   Сейчас,  вспоминая  ту  ночь , ему  пришла  в  голову  мысль,  что ведь  никого  другого  он  не  стал  бы  слушать,  вздумай  кто-нибудь так  подробно рассказывать  о  своей  семье,  да  и   сам  он  никогда  никого  не  стал  бы   расспрашивать. Ни  одну  из  своих сотрудниц  он  не  мог  представить  на  ее  месте  в  этой  роли,  даже  Ридовну.  Это  было  бы  настолько  неестественным,  неуместным,  фальшивым…Это  выпадало  из его  кодекса  общения с  коллегами  на  работе.
    Она  рассказывала,  . полусидя  в  постели,  накрытая  одеялом,  так  что  была  видна  только  курчавая  голова  и  верх  светло- бежевой , шелковой блузки;  на  дежурствах  она  всегда  спала   не  раздеваясь.  Лампа  на  тумбочке  освещала  ее  сбоку,  и он,  слушая  ее  рассказ  и  разглядывая  ее,  вот  так  присевшую  в  постели, наверное  впервые  отметил,  что  она  на  самом  деле  прелестна  - лицо  без  всяких  оттенков  смазливости,  прямой  высокий  лоб, очень  ясный  взгляд    карих  глаз  и  совершенно  дивные,  густые  каштановые  кудри.   Раньше  он  считал,  что  ее  несколько  портит  крупный  нос  и заметные  скулы, но  сейчас  они  казались ему  очень    естественными,  придающими  особенную  изюминку  ее  лицу,  сбросившему   грубовато-ироничную,  дневную  маску  и  ставшему   покоряюще  женственным  и  юным  от  сентиментальных  воспоминаний.  В  том,  как  она  рассказывала  ему  о  своей  семье,  он  чувствовал   какое-то   едва  уловимое, восторженное  волнение  и  ему это  нравилось.  Он  никогда  не  разделял  мнения,  что  женская  красота  и  ум  несовместимы,  наоборот,   считал,  что  ум  определяет  все,  в  том  числе и    красоту, а  он  уже  тогда  понимал,  что, как  женщина,  она  умнее  всех.  «Ведь  она  -прелесть, -  думал  он. -  Куда  только  мужики  смотрят?»  Но  и  сам  он  тогда  не  думал  о  ней,  как  о  женщине,  он  любовался  ею,  но  не  желал, ему это  и  в  голову  не  приходило. Он  с  удовольствием  слушал  ее  и  ему  впервые за  многие  годы  было  уютно  в  этой  комнате  для  ночного  отдыха  дежурных  врачей, где  стояли  шесть  коек,   четыре  из  которых  сейчас  пустовали.

    Через  пару  дней, снова   придя утром   на  работу,  они  встретились  в  ординаторской  приемного  покоя.  Переодевшись  в  халат  с  короткими  рукавами,  она  стала  причесываться  перед  зеркалом, он  смотрел,  смотрел  на  это  и,  встав  за  ее  спиной,  спросил
-  Вы  не  соскучились  без  меня  за  прошедшее  время?
-  Нет, -  она  ,конечно,  не  ожидала  от  него  такого  вопроса , и  массажная  щетка  в  ее  руке  забегала  медленнее.
-  А  я  соскучился.
-  Да?  Ну,  тогда  и  я  тоже,   -  не  оборачиваясь,  она  смотрела  на  него  через  зеркало,  стараясь  внешне  оставаться  равнодушной  и  не  придавать  значения  словам.
-  Берегитесь, Штирлиц,  маленькая  ложь  рождает  большое  недоверие, -  топорно  пошутил  он.  - Больных  еще  нет,  так  что  можно  ставить  чай.
-  А  что  вы  сегодня  принесли?  Чем  порадуете  девушек? – лукаво  спросила  она,  облегченно  возвращаясь  к  прежней  манере  общения.
-  Не  обижу.  А  лично  для  вас  лимон. А  чем  будете  угощать  вы  -  традиционными  сосисками  из  «Мариинки»?
    Вошедшая  в  ординаторскую Ридовна,   тут  же  включилась  в  обсуждение  меню  предстоящего  чаепития…

    … А  вскоре  его  призвали  на  сборы  офицеров  запаса  от  военкомата,  на  две  недели. Со  сборов   он вернулся  отдохнувший  и  нахальный,  и  на  правах  огрубелого  в  казармах  вояки,  расположенного  смотреть  на  вещи  просто  и  без  условностей, при  встрече  чмокнул  ее,  сидевшую  за  столом  в  ординаторской  и  заполнявшую  историю  болезни,  в  нежную  полоску  шеи  ниже  каштановых кудрей  на  затылке.  Но  в  ответ  ему  досталась  только  улыбка.
    С  него  потребовали  отчета  о  проведенной  в  армии  работе  по  выявлению  потенциальных  женихов  среди  офицеров  запаса,  но  ничем  порадовать  он  не  мог  -  кандидатуры  были  пьющими,  разведенными  и  выплачивающими  алименты, а  вообще  ребята,  что  надо. «Ну,  и  как  же  вы  не  взяли  адреса!  Посылай  вас…  Где  же   их  взять,  неразведенных?  Мужчины  -  это  такая  редкость»  - посыпались  на  его  голову  упреки.  Особенное  восхищение  у  дам по  его  рассказам   вызывал  Валера  Пузанов,  у  которого  «братан  над  Оршей  летает  на  «Бэкфайере». Ридовна  забила  его  за  собой,  а  Н. достался  горький  пьяница, толстяк  по  кличке  «адмирал»,  работавший  по  снабжению…
    Время  шло ,  и  безотчетно  он  все  больше  и  больше  привязывался  к  ней. В  начале  апреля  он  позвонил  ей  домой,  чего  никогда  не  делал  раньше, не  зная  твердо,  нужно  ли  ему  это  на  самом  деле.  В  последние  дни  он  практически  безвылазно  сидел  дома, печатая  на  машинке  текст диссертации,  и,  конечно  же,  ему  осточертело  это  занятие,  и он  решил,  что  хорошо  бы  сделать  перерыв.   Ему  хотелось  побыть  с  ней  где-нибудь  вне  больницы,  на  улице,  в  кафе,  все  равно,  но  так  просто  признаться  в  этом  ей  он  не  рискнул  и  ,  не  придумав  ничего  лучше,  предложил  пойти  в  Публичную  библиотеку…
«Женщина  вы  семьей  не  обремененная, свободного  времени  полно  и  не  пора  ли  вам  наукой  заняться  -  кровотечения  из  острых  язв  у  инфарктных  больных -  чем  ни  тема?   Покажу  каталоги,  картотеки, научу  к пользоваться  Index  Medicus,  и,   чтоб  через  месяц  обзор  литературы  был  готов».  В  трубке  слышались  оживленные  голоса  домашних  или,  может  быть,  гостей,  кажется  что-то  подгорало  на  кухне,  и  с  ней  советовались,  как  поступить. Его  кольнул  этот  шумовой  фон  квартиры,  звучащий   рядом  с  ее  голосом, на  мгновение  он  испытал  что-то  похожее  на  зависть  или  ревность  к  тем  людям,  что  сейчас  ее  окружали.  Она  сказала,  что  у  нее  нет  читательского  билета,  и  они  договорились  встретятся  завтра  в фотоателье  на  Старо-Невском,  чтоб  сделать  необходимую для  билета  фотографию.  Знакомый  голос  был,  как  всегда  весел  и  энергичен , и  вежлив  для  него,   и  все-таки  ему  показалось, что  она  вовсе  не  рада  его  звонку,  что  он  навязывается  и  своим  предложением  только  отвлекает  ее  от  каких-то  более  интересных  и  важных  дел,  а  отказать  ему  ей  неудобно.
    На  следующий  день  ,  в  условленное  время, он  сидел   в  подвальчике  фотоателье  в  ожидании  ее  прихода,  не  понимая  почему  так  волнуется.
    Она  немного  опоздала,  пришла  заторможенная,  скованная  и  минут  пять  им  не  о  чем  было  говорить.  (Потом,  много  позже,  она  признается ,  что  полчаса  сидела  в  кафетерии  напротив,  глотая  тезепам).  …Но  очень  скоро  они  оба  освоились  в  этом  новом  для  них  существовании,  где  пока   еще  ничего  не  было  сказано,  но  где  уже  не  было  просто  двух  коллег  по  работе, а  были  мужчина  и  женщина. Она,  наверное,  поняла  это  раньше  и  лучше,  чем  он.
    Он  снял  с  нее  пальто,  и  она,  оставшись  в  стареньком, опрятно  сохраненном,  голубом  свитере  стала  причесываться  перед  зеркалом,  как  тогда  в  ординаторской, но  теперь,  наблюдая  за  ней,  он  увидел,  как  гордо  она  это  делает, словно  отбрасывая  страхи  и  сомнения.  Он  подошел  к  ней  вплотную  и,  стоя  за  спиной,  отряхнул  с  плеч…
-  Перхоть?
-  Побойтесь  бога.  Вы  -   и  перхоть!   Это же лунная  пыль.
-  Меня  спасает  только  швейцарский  шампунь. Ни  наши,  ни  чешские,  ни  финские,  а  он  еще  год  назад  исчез  из  продажи. Ну,  ничего - кому  не  нравится,  может  не  смотреть.
-  Да  вы  кокетка,  как  я  погляжу.
- Успокойтесь,  я  еще  со   школы  усвоила,  что  кокетство  мне  противопоказано. У  лошадей  это   получается  тоньше,  чем  у  меня,  -    и  она  показала,  как  «строит  глазки». -  Ну,  как?  Не  по  себе  становится?
-  Иди,  тебя  приглашают,  твоя  очередь.
   Она  прошла  в  соседнюю  комнату,  а  ему  , как  капризному  ребенку, сразу  стало  скучно  без  нее.
    Через  раскрытую  дверь  он  видел, как  она  сидит  в  свете  ярких  ламп   и  изо  всех  сил  старается  сохранить  серьезность  перед  объективом,  в  то  время  как  ей  хочется  расхохотаться  от  руководящих  указаний  фотографа…
    А  потом  они  решили  пойти   в  кино. Ближайшим  кинотеатром  на  их  пути на  Невском  был  «Титан»,  где в  тот  день  шли  виденные-перевиденные  «В  джазе  только  девушки», но их это не  остановило. Странно,  но  из  того  первого  совместного  посещения  кино  в   памяти  сохранилось  только  смазливое  лицо  девицы,  сидевшей  впереди  и  почему-то  несколько  раз  обернувшейся. Даже  не  лицо,  а только  губы  в   лиловой  помаде,  и  обведенные  по  кайме  тонкой,  но  отчетливой  черной  линией.
       Мужчине  не  дано  почувствовать  момент  зачатия…   Тот  день  был  для  него   просто  иначе  окрашенным  днем   на  привычном  фоне  личной  жизни. Он  просто  удовлетворил  свое  желание  пообщаться  с  женщиной, казавшейся  ему  интересней,  чем  другие,  и  он  никак  не  связывал  этот  интерес  с  чем-то   большим,  что-то  иное  ему   и  в  голову  не  могло  прийти.
    Но  его  пассивному  неведению и  нежеланию  называть  вещи  своими  именами  вскоре  был  положен  конец.  В  начале  апреля  у  Татьяны  был  день  рождения,  накануне  они  дежурили  ,  и  сдав  утром  дежурство,  сели  в  такси  и  поехали  к  ней  на  квартиру  отметить  это  событие.  Ридовна  жила  вместе  с  родителями  на  улице  Чехова. Старый петербуржский  дом,  с  чахлым  двориком, тесная,  как  в  крепостных  башнях, лестница,  без  лифта.  Квартира  на  последнем,  четвертом  этаже, тоже носила  следы  некоторой  затхлости,  шедшей от  захламленной  прихожей,  от  когда-то  дорогой,  но  состарившейся  мебели, от  ненужных  вещей, разбросанных  повсюду, от заставленного  трехлитровыми  банками  с  домашними  соленьями, круглого  кухонного  стола,  даже  от  рухнувшей  стопки  книг  на  крышке  старого  черного  рояля.
    По  домам   возвращались  через  станцию  метро «Маяковская» На  эскалаторе, он  стоял  обернувшись  к  ней,  на  одну  ступеньку  ниже,  так  что  их  лица  оказались  на  одном  уровне.  Неожиданно она произнесла  с  какой-то  грустной усмешкой, что  влюблена  в  него.
-  Думаю,  что  скоро  и  Ридовна  признается  вам  в  том  же. -  продолжила  она,  словно  желая   принизить  значение  сказанного.
    Он  решил  никак  не  реагировать  на  ее  признание  и  сделал  вид,  что  воспринял ее  слова,  как  шутку,  которую  пропустил  мимо  ушей.  Ничего  серьезного  это  признание  не  означало, ни  для  него,  ни  для  нее,  это  просто  реплика  решил  он. Кажется, что   и  она  сама  была бы  рада  не  развивать   тему. От  необходимости  что-то  сказать  в  ответ  ему  помогло  то,  что  спуск  на  эскалаторе  заканчивался  и  он  был  вынужден  в  этот  момент  отвернуться  от  Н.