2
Когда Лена вышла из гримёрки Артёма, в скором времени к нему ворвалась Лида, схватила лежащую на столе программку «Гамлета», где Шашкин неизменно играл главную роль, и принялась хлестать программкой актёра по щекам.
– О-о-о! – кричал Артём. – Чем провинился я перед внучкой достославной партизанки? О-о-о! За что обрушился на меня её гнев?
– Ах ты тварь! – кричала Лида. – Ты по какому праву лезешь в мою жизнь? Зачем ты Рябчикову рассказал всё, что я тебе не рассказывала? Зачем рассказал про Марио, про выкидыши, про Шуберта?
– Я всё понял! – воскликнул Артём, залезая под стол и пытаясь укрыться от лидиных пощёчин. – Но поверь мне, о благороднейшая из женщин, ты злишься на меня не только из-за того, что я всё рассказал твоему супругу, но ещё потому что я всё увидел!
– Может быть, ты и прав... – уже спокойнее произнесла Орехова, усаживаясь в кресло и отбрасывая смятую программку. – Меня очень пугает твоё всевидение.
– О, поверь мне, поверь, – вылезая из-под стола и поправляя растрепавшиеся волосы, проговорил Шашкин, – я не вижу ничего того, что должно смущать тебя. Пусть ты не святая, но одними твоими страданиями ты имеешь право на мученический венец, такой же, какой возложен на главы древних святых, пострадавших за свою веру! Они не хотели никакой другой веры, только православие! А ты – ты однолюб, ты не хочешь никакого другого возлюбленного кроме моего юного лирика! О-о-о!
– Шашкин, ты можешь хоть иногда не говорить своими высокопарными фразами? – сердито спросила Лида.
– Не могу! Не умею иначе, о достойнейшая из достойнейших!
– Ясно. Это не лечится, – ответила Орехова.
– О Лида! Не сердись на меня, заклинаю тебя! Ведь мы тогда так хорошо поговорили с тобой! Я с огромнейшей теплотой вспоминаю ту нашу беседу! Впрочем, я знаю, почему ты тогда была более благосклонна. Я был Чарли Чаплиным!
– Шашкин – он и в Африке Шашкин, даже в маске Чарли Чаплина, – усмехнулась Лида.
– О величайшая из женщин! – восторженно воскликнул Артём, в порыве благодарности падая на колени перед гостьей. – Ты поразила моё воображение этим афоризмом! Я непременно его запомню и расскажу моей чернокрылой голубице и чадам! Эта фраза должна стать крылатой и облететь если не весь мир, то по крайней мере тех, кто знает меня! О-о-о! Почему, почему мне это не приходило в голову? Впрочем, я слишком жалок, чтобы придумать такое! О-о-о! Шашкин – он и в Африке Шашкин! Восхитительно!
– Шашкин, мне всегда было интересно, ты дурак или прикидываешься? – спросила Лида.
– Это моя тайна... – с невероятно загадочным и интригующим видом ответил Артём. – Впрочем, давай поговорим о деле, о внучка достославной партизанки! Я знаю, что тебе уже невмоготу терпеть Рябчикова. О-о-о! Я знаю, что посоветую то, что ещё сильнее подкосит ваши отношения, как хрупкий спичечный домик, но я слишком ясно вижу, как тяжело женщине терпеть мужчину, который не имеет счастья быть любимым ею! Возьми раскладушку и иди спать на кухню! Оставайся женой Рябчикову ради маленького сына, но в то же время перестань ею быть! Всякий раз, когда отдаёшься нелюбимому, теряешь частичку себя, в то время как если любишь, то, напротив, приобретаешь весь мир! О-о-о!
Лида пристально посмотрела на Артёма и вдруг обняла его.
– Тёмыч! Если бы ты знал, как я нуждалась в этих словах!
– Знаю, о Лида, знаю! – воскликнул Шашкин.
Когда он вернулся домой, он только и говорил Маше и детям о том, что «Шашкин – он и в Африке Шашкин». А Лида, вернувшись, забрала свои вещи из комнаты, сама вытащила с балкона старую раскладушку и на глазах у изумлённых Рябчикова и Гены стала устраиваться на кухне.
– Что ты делаешь? – спросил Рябчиков, прогоняя Гену в комнату.
– Рябчиков, я не могу больше... – ответила Лида, не зная, чего ей ждать: что Рябчиков начнёт материться или бить её, но он ничего не сказал, ушёл в свою комнату, где теперь остался один, и выкурил целых две пачки сигарет.
– Папа, а почему мама на кухне устроилась? – спросил Гена.
– Мал ты ещё такие вопросы задавать! – огрызнулся Рябчиков. – Иди к себе.
Гена ушёл в комнату, где жил с Владом, и начал расспрашивать брата, что случилось.
– Я не знаю, – ответил Влад, хотя сам всё прекрасно понимал.
Так они и стали жить. Однажды Влад сидел вечером у себя в комнате с закрытыми глазами. «Влад, расскажи мне про Италию!» – чудился ему голос Лены. «В Италии огромные деревья», – мысленно отвечал ей парень. И вдруг раздался звонок в дверь.
– Влад, открой! – послышался с кухни голос матери.
Влад подошёл к двери, повернул ключ, открыл и увидел... Лену!
– Вы?! – в страшном волнении воскликнул Влад и побледнел, но тут же постарался совладать с собой и прибавил: – Вы к Гене? Или к его родителям?
– Я к вам... – тихо ответила девушка.