©Наталья Муратова День Победы
Лифт не работал. Вернее, его совсем не было. Меняли на новый. Позади меня поднималась, тяжело дыша, грузная соседка, снимавшая комнату в коммунальной квартире этажом выше. Я волокла за собой сумку на колесах, которые стучали на каждой ступеньке. Так мы дотащились до моего этажа. За это время она успела сообщить мне, что у нее в позвоночнике железка, о чем я вежливо посочувствовала, и, что собирается вот, ехать на неделю домой, в Белоруссию, и, что живут так, что денег не хватает, и за квартиру плати, а пенсия маленькая. В этом я тоже вежливо соглашалась и сочувствовала. Стараясь быть воспитанной, поворачивая ключ в двери, чтобы попрощаться, проговорила:
– С наступающим Днем Победы!
– О, это наш день – День Победы! – проговорила она радостно и остановилась на площадке с полными пакетами продуктов, – у меня и отец, и мама воевали. Как оденут медали – много-много, а у отца и орден был.
Дверь в квартиру осталась закрытой, я вдруг про нее забыла.
– И мама, и папа? – с интересом переспросила я, и как же без совета, – вы бы записывали все, или детям расскажите, пусть запишут.
– Партизанами были. Леса у нас густые, в лесу и скрывались. В нашем доме немцы расселились. Мама готовила для них еду, они сначала ей руками показывали, мол, пробуй, вдруг отравишь, потом сами наедятся и на детей показывают – пусть теперь едят. Перед наступлением они же и предупредили – «пух», «пух», – застрелят вас, убегайте, и, действительно, на следующий день много немцев появилось, а накануне, вечером, кто мог в лес убежали. Мамины родители остались, застрелили их, а дом сожгли.
– Сколько же им было лет?
– Бабушке 54, да стариков перестреляли – деревню сожгли всю. Кто убежал в лес, там и прятались, а когда лес прочесывали, на болото ушли, туда-то они боялись пройти. Соседка с грудным ребенком была, так ей все говорят, уходи от нас, твой ребенок закричит, нас найдут, уходи подальше. Мама с папой в партизанском отряде познакомились и поженились. У папы пуля в голову попала, он так и прожил с ней.
– С пулей в голове?
– Да, почти до семидесяти лет прожил. А одному солдату пуля в сердце попала, но его не стали оперировать, прямо рядом-рядом с сосудиком застряла, а потом обросла, тоже жил с пулей.
– Хорошие пули делали, – зачем-то сказала я. – Все-таки постарайтесь записать все для детей, это же важно, потом забудется.
Я уже стояла далеко от своей двери и от сумки, и готова была слушать и дальше, но она, по-видимому, что могла рассказала.
– Ну вот, отдохнула немного. Приеду, еще расскажу.
И мы поздравили друг друга с Великой нашей Победой.
– Мама, мы хотим пойти с безсмертным полком, – это уже вечером по телефону, – у нас есть кто-нибудь, чей портрет мы можем нести?
– У нас все нормально, из самых родных никто не воевал. Дед Николай был репрессирован по доносу, а когда выпустили в 46 году, он умирает, может от голода, говорят сильный голод был, может от сердечного приступа. А второй дед по отцу – в это время в НКВД служил курьером в Казакстане.
Вот у бабушкиной сестры муж – генерал, Леонид Полюкас, на фронте в командном составе авиационного полка состоял. А у другой сестры – учитель математики, Александр Мицкевич, расчеты делал по наводки артиллерии. Но нет их фотографий…
– Жаль…
– …Возьми портрет Маршала Константина Рокоссовского! К бабушкиной старшей сестре Шуре сватался в Иркутске «Коська» Рокоссовский, она отказала, говорит, «хулиган какой-то, с наганом и бандой по улице ходит, еще застрелит».
– Знаю, знаю…
– А «Афонька» Белобородов жил рядом, где-то через речку, в рубахе босиком бегал, бабушка вспоминала… Афанасий Белобородов командовал стрелковой дивизией Сибирского полка, отличившегося в битве за Москву, а потом командовал армией. Маршал Советского Союза Афанасий Белобородов умер в 1990 году, и, когда сообщили по телевизору, бабушка вдруг говорит: «Ну вот, последний умер, кого я знала, кто был в Иркутске с нами». Я тогда спросила, а еще кто? «Да Родька Малиновский! Его арестовали, а «Малиничиху» из квартиры выселяли, нас понятыми взяли при обыске. Тоже Маршалом стал, Министром обороны».
Москва уже просматривалась из Химок в немецких биноклях, два миллиона человек сдалось в плен или дезертировали, Красная армия перестала существовать. Сибирские дивизии перегнали с Дальнего Востока по Транссибирской магистрали.
И вот, получается, не зря несли портрет Императора Николая II в безсмертном полку, это его трудами протянулась железная дорога по всей России, святой Царь Николай вновь спасает Русскую армию.
– А еще что-нибудь расскажи…
– Что еще? Мой папочка воспитывался у тетки в Казакстане. Строили два брата Алексей Федорович и Пантелеймон Федорович дом на две семьи. Началась война, Алексея забрали в трудовую армию, в семью он уже не вернулся, а его жена с сыном уехали к своим родителям. Сын вырос и женился на немке, а в 80-х годах они отправились с двумя сыновьями в Германию, теперь живут там в больших домах. А папа остался с теткой, ее мужа Пантелеймона забрали на фронт рядовым, дом остался недостроенным. В конце 41-го года пришло извещение с войны – «без вести пропавший», – тетка плакала навзрыд. И вот, папа просил молиться об этом человеке, говорил, что таких добрых людей редко встретишь. Так что, у нас все в порядке!
– Ну ясно…, а у папы?
– У твоего папы? Во Вторую мировую их эвакуировали с заводом из Москвы в Красноуфимск, его отцу уже за пятьдесят было, воевал еще в Первую мировую войну. Тогда боевые действия велись за 600 километров от столиц, и от Петрограда, и от Москвы! Дедушка Петр поступил в университет Шенявского в 1914 году и из университета записался добровольцем в армию, всех охватил патриотизм. Вольноопределяющиеся были с университетскими значками, ими командовал прапорщик Косякин: «Какого расслабленного идиёта койка?» – кричал он, если кровать была плохо заправлена, а на политзанятиях всегда повторял: «Враги России … шкубенты и прочая сволочь». Петр Павлович попадает на Северо-Западное направление. Два царских генерала оказались в оцеплении, немцы разбили этот фронт. Начало войны было ужасное. Но все же это не касалось России – это была территория Польши и Восточной Пруссии. В Польше немцы их обступили и разгромили. Дедушка Петр вспоминал, восхищаясь полковником Вержболовичем, – «я и герой полковник Вержболович, в простреленной шинели, выходим из окружения, пуля его не брала». Петр Павлович был ранен в ногу в этой войне. На фотографии он с эполетами, подпоручиком стал.
Разговаривая, я поглядывала на бывшую Питерскую улицу – жаль, перестали по ней проводить танки для парада. Бывало, вся техника проползала, устрашающе громыхая. Но сейчас привезли людей в оранжевых костюмах, которые быстро поставили палатку, похожую на юрту с острым верхом, будто «шатер».
Муж слушал радио. Два журналиста поздравили всех с наступающим праздником Победы, рассуждая, какой ценой досталась победа нашему народу. Приглашенный автор рубил с плеча словами, как на поле боевых действий – «страна была не подготовлена», «командиров вообще не было, коль они были расстреляны, Сталин обратился к народу только через две недели, позволил врагу дойти до Москвы», «когда Сталин очухался, давал безумные приказы освободить Киев к 7 ноября», «а при обороне Севастополя море покраснело от крови». Тут приглашенный автор сравнил победы великого Александра Суворова, коему в Москве памятника не найдешь, который побеждал уменьем и берег каждого солдата. «А какая существовала травля Императора Николая II, как только началась Первая мировая война! Критиковали Царя, а ведь была опасность захвата тевтонцами, нашей территории. Царь Николай II сам возглавил армию, после нескольких поражений своих генералов, буквально выхватил победу! У Императора военные действия велись далеко от столиц – и от Петрограда, и от Москвы». «А нам победа досталась страшной ценой, какой же это праздник? Это скорбь по погибшим сорока миллионов мужчин и женщин!»
Ночью было тихо. Так тихо бывает только перед Днем Победы на девятое мая.
Утром на проспекте протянулся белый железный заборчик с двух сторон, и вдоль него, через интервал, располагались, готовые к дождю и холоду, молодые полицейские. «Безсмертный полк» становился организованным мероприятием мирового масштаба.
Всего-то три года прошло, шагали себе тихонечко, да шагали, песни звучали все те же и в том же порядке. «Шел солдат во имя жизни, шел солдат спасать отчизну…» – раздавалось из микрофона. Я даже знала их последовательность, запись пропевали третий год, ничего лишнего – «шаланды полные кефали», «превращались в белых журавлей…», и ребячий голос – «Вставай, страна, огромная, вставай на смертный бой…», все три года подряд мальчишеский голос так и не смог допеть до конца.
Из шатра, похожего на юрту, начали выбегать молодые люди, чему-то радуясь.
Конечно, боевой победный парад – это святое. Самолеты, жаль, не полетели из-за непогоды. Сердце замирает, когда над головой сначала их брюшки, а потом гул и отчаянный писк завидующих машин.
Опять из юрты показались молодые, улыбающиеся люди и снова спрятались. Шествие начиналось. Шли безконечно, как откуда-то издалека. Портреты воинов с любовью, бережно держались в руках.
Вскоре стало понятно, для чего поставили юрту-шатер. Худые позитивные девушки уже выбегали из нее с шариками, красными и белыми. Я задумалась, если не брать в расчет Польшу, то красный и белый цвет конечно сыграли свою роль в истории России. Белые офицеры и красные командиры, так они друг друга перестреляли. Но почему шарики? Что бы всем было от этого радостно?
Позитивные девочки уже предлагали идущим красные флаги с серпом и молотом.
– А это зачем? – наблюдала я за ними. – Да, давненько не появлялся у нас серп и молот, вспоминаются советские денечки. Кто бы мог подумать, что русские солдаты будут умирать за Родину под серпом и молотом. Жатва… «Жатвы много, а делателей мало…» (Мф. 9:36-38)
И продолжали идти один час, другой, третий… Холодный оказался май. Тяжелые тучи свешивались, раздумывая, дождем ли полить или снега добавить. Заморские, редко высаженные под зиму деревья с фиолетовыми листьями, стояли сейчас с голыми ветками по обе стороны проспекта.
Народ двигался сосредоточенно и целенаправленно семьями, группами и в одиночку, несли портреты убитых воинов, пропавших без вести, выживших и сумевших прожить еще долго. Причем тут надутые шарики? Пожав плечами, я включила радио.
Журналист той же радиостанции поздравил всех с наступившим Днем Победы, упомянул о параде и о красивой новой форме, …и вдруг зарыдал.
– Я всю ночь не спал, слушая вчерашнего автора… как же так? Как он мог говорить о товарище Сталине, который сыграл такую важную роль, поднимал народ на защиту нашего Отечества! Как он посмел назвать День Победы – днем скорби?»
Я посмотрела на большой лист православного календаря, висящего на стене, девятое мая было обведено жирным черным квадратиком – особое поминовение усопших в этот день, панихида по погибшим в Великую Отечественную войну. Какой же праздник, если родных нет в живых, полегли не отпетыми, а всеобщее Воскресение еще не наступило.
Хвалебные слова Сталину перемешивались у журналиста плачем об авторе, не понимающем значение «великого вождя». Потом грянула песня – «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…». «Интересно, кем бы он был при дорогом товарище Сталине – колоски бы собирал… или …»
Тучи понемногу разошлись, и к концу дня установилась вполне майская погода. Солнце уходило на запад. По Ленинградскому проспекту шел последним единственный молодой человек и также бережно как все, нес фотографию воина.
Вечером показали по телевизору текущую безкрайнюю реку безсмертного полка. Потоком через Тверскую улицу на Красную площадь прошло без малого миллион человек.
Ночью юрту быстро убрали те же люди в оранжевых курточках.
Храм, в который я пришла на воскресную службу, тоже находился на Ленинградке. Седобородый батюшка обратился с проповедью.
– Вот вы читаете псалом 22 перед причастием – «Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имени ради своего. Аще и пойду посреди сени смертнее, не убоюся зла, яко ты со мною еси, жезл твой и палица твоя, та мя утешиста». Что это значит? Не бойтесь говорить правду. При нашем безмолвии идет стирание нашей памяти, наших традиций. Православная Россия теряет свою историю. История русской земли не только в полной победе во Второй мировой войне. Она в каждом доме, в каждом русском человеке. Мы выходим с фотографиями наших воинов, погибших за нас, за нашу будущую жизнь. Мы тревожим их память, их души, ступаем с ними по центральной улице… Что они видят? Для чего мы их тревожим? Что мы можем показать им от нашей жизни? Задумайтесь об этом.
Война началась в день памяти Всех святых в земле Русской просиявших.
Нет красных и нет белых, есть православные. Иду в ноябре с детьми из школы.
– Завтра, четвертого ноября, праздник.
– Какой праздник?
– Называют День единства. Но, вообще-то Казанская. Память Казанской иконы Пресвятой Богородицы. В этот день со святым образом Пресвятой Богородице из Кремля выгнали завоевателей. Поляки сидели в Кремле, заняли Москву, а народ собрался и выкинул поляков.
– А! … День Победы!
Да, День нашей Победы.
Захватили польские войска Москву, потому что не было русского царя. Патриарх Гермоген за призывы на борьбу против польских войск посылал горестные грамоты к Русскому народу – «Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам, всякого чина и возраста… вы отпали от Бога, от правды и Апостольской церкви…, посмотрите, как Отечество расхищается и разоряется чужими, …не знаю, как вас назвать», – и благословил ополчение. Патриарх Гермоген умер от голода в заточении в 1612 году, в том же году Москву освободили от поляков.
Да, вот как бывает! В 42-м году идет Сталин по коридору в Кремле, а навстречу ему некий иерарх в золотом одеянии с посохом.
– Кто вы такой? Как вы сюда попали?
– Это ты, кто такой? Я Патриарх Ермоген! – и ударил Сталина посохом по голове, у того инсульт случился.
И в 1943-м году Патриаршество восстановилось.
«Днесь лик святых, в земле нашей Богу угодивших, предстоит в церкви и невидимо за ны молится Богу…»
2017 год