Быстро растущий и развивающийся город стоял на берегу широкой реки в средней полосе. Второй берег отставал, был менее ярким и местами запущенным. Там, на втором берегу, недалеко от воды ещё ютились полуразрушенные дома вокруг старой заброшенной церквушки, в колокольне которой в семейном гнезде жил ворон. Ему, окрепшему птенцу, в этот сезон предстояло найти себе пару и свить своё жилище.
Естественность, спонтанность и резвость молодой птицы завела её однажды к прибрежной опоре моста, соединяющего берега. Ворон сел на парапете, под ним на бетонной платформе, омываемой накатывающимися волнами, прогуливалось несколько чаек. Бело-серые птицы, кроме одной, испугались неожиданно присоединившегося спутника и шумно улетели. Оставшаяся молодого пестро-бурого окраса чайка долго смотрела в черные глаза и, покрутив головой, медленно и уверенно сделала несколько шагов в сторону и взмыла над водой. Ворон смотрел ей вслед, пока его не спугнула своим приближением тарахтящая моторная лодка.
Ворон часто прилетал на это место, резкими движениями головы переводил взгляд с одной птицы на другую, когда они кружили над рекой или отдыхали на платформе. Солнечным днем рядом с ним на парапет присела та пестро-бурая птица, непоседливо и играючи потопталась, взмахнула крыльями и исчезла, спикировав под полотно моста. Ворон сидел, являя собой всё, как оно есть.
Больше небо не сводило их, ни в полете, ни на парапете, ни на платформе, которая уже покрывалась ледовой корочкой. Не все чайки улетели в теплые края, а пестро-бурая улетела. Не найдя себе соплеменную пару, черный и статный самец обжился на захламленном чердаке заброшенного дома у кладбища неподалеку, где чуткие сторожа осторожно подкармливали его зимой. А он просто кружил над рекой, неподвижно сидел на том же месте и в снег и в ветер. Образ и фигура судьбы и её ожидания. Под ним треснула заснеженная гладь, серый лед двинулся вниз по реке, которая уже становилась сине-голубой и теплела, бетонную платформу снова омывали волны. Повзрослевший на зиму ворон все также прилетал, все также дергал головой, смотря на чаек, ища. Подняв однажды голову вверх, он замер. Его черные глаза заблестели от солнца и небесной сини, ибо вороны не плачут, ни от тоски, ни от счастья. В небе над ним кружилась пара птиц, играя в высоком полете резво и трепетно. Одна из птиц вышла из игры и спустилась к мосту. Пролетев под его полотном, пестро-бурая чайка присела рядом с черным и статным вороном, присела ненадолго и, не издав ни звука, взмыла ввысь. Сделав ещё несколько кругов, пара полетела к противоположному берегу.
Много дней повторялся этот играющий полет чаек, за которым черная птица всегда наблюдала. Пестро-бурая ни разу более не оказывалась рядом. И вскоре не появлялась уже и в небе. Однажды ворон сделал два прыжка, толчок, взмах. И мост уже позади, заброшенная церковь, кладбище, лес, холм, поля.
Ворон летел, ворон улетал… и улетел в ночь, в которой после захода солнца растворился.