Наверное, это было так. Горели тускло мониторы видео наблюдения на посту ДПС у автомобильного моста. Анастасия, молодой полицейский, скучно дожидалась окончания смены, подкрашивая ногти.
Тем временем я неуверенно вступил на мост и медленно побрел к его наивысшей точке, чтобы окунуться перед погребением, если вообще выловят. От сигарет уже было тошно, тяжелела голова, пересохло в горле, при каждой затяжке лицо противно морщилось. Нужно было сделать себе как можно хуже, дабы не колебаться в нужный и решающий момент. Вот я на месте, река широка, по левую и правую сторону вдаль уходят горящие огни берегов, разделяемые темно-синей полосой реки. Не задержать спасительную красоту, которая спасать-то и не умеет. Просто плюёт молчаливо в тех, кому дорога. Жизнь тоже не остановишь на приятном созерцании. «Смотри и умирай, надоел уже, придурь. Надоел твой взгляд, что видит, только заслезившись». Кто говорил мне это, я не понимал и не понимаю…
Ногти Анастасии, наверное, уже высохли. Она сняла с себя полицейскую форму и надела платье, синее, в цвет свежевыкрашенных ногтей. Когда она расправляла его перед зеркалом, я, наверное, уже перелез через ограждение. Моё слабое лицо смотрело на горизонт, руки за спиной держались за перила парапета.
Анастасия это, наверное, и увидела на каком-нибудь мониторе и призвала своего коллегу Костяна меня спасать.
Я услышал, как за спиной открылась дверь остановившегося авто и как сдавленно прозвучали слова, сказанные Анастасией ещё в машине:
— Да до спецов его уж течением унесёт.
Занятно, подумал я, она в отличие от меня думает, что будет после прыжка.
— Анастасия, сержант полиции, — прозвучало вкрадчиво сзади.
— Алексей, — представился я, удивленный звучанием женского голоса. Тембр и подача, как и у той женщины, что может меня спасти раз и навсегда, но её красота молчит.
— Божий человек, а такое задумал, Леш.
Не зная инструкций силовых служб на такие случаи, не понимал, человек со мной говорит или шавка системы, что сейчас схватит меня за рукав и потащит в дурку.
— Я не при исполнении, так, по-человечьи просто, — осторожно произнесла Анастасия, и я поверил, ощутив всплеск дурной и больной надежды, что обернусь, а там она, не Настя. Молчу.
— Хотел бы чего-нибудь перед смертью?
Желания, желания… и я захотел овсяное печенье, эспрессо и любви. Никого, наверное, нельзя так легко убедить не делать задуманное, как самоубийц, что на грани, на мосту, у петли, с ножом.
— Обнимите меня, сержант, — и сам удивился твердости своего голоса.
Её руки легли мне на плечи, потом проскользили до локтей, потом оказались на рёбрах и сильно обхватили за грудную клетку. Шеей чувствовал прислоненные к ней волосы.
Хлопнула дверь авто, шелест торопливых шагов, и Костян одним ловким движением перебросил меня на тротуар моста. Я лежал на ушибленной спине и смотрел на звезды. Красота ли они вообще? Вот эта женщина красива, даже больше. Наберется ли в мире столько красивых женщин, сколько раз я задумаю суицид? Может ли одна спасти несколько раз? Смогу ли я не привязывать спасение к другим, к женщинам? Смогу ли не писать столь паскудные вещи?
— Не знаю, — сказала Анастасия. — Не знаю, что с ним делать.
— В дурку его, по всем правилам, — сказал мужчина.
— Костян, его там вконец изуродуют.
«Вконец изуродуют, значит, доля уродства уже есть», — пронеслось в мыслях.
— До берега, просто до берега доставьте. Пожалуйста, — умоляюще произнес я.
Костян развернул машину прямо на мосту, я недолгие две минуты смотрел по диагонали салона авто на Настю в синем платье. Вышел у будки ДПС, пожелав спасительнице спокойных смен… и поблагодарил. Честно. Я побрел в сторону центра города и курил сигарету за сигаретой, снова подбиралась тошнота, снова тяжелела голова, снова морщилось лицо. Но это уже было красиво и легко. Наверное…