К вечеру я все ещё был пьян. Меня угостили пивом за решение контрольной работы по высшей математике. Гости ушли, хмель делал свое дело, и страсть искала выход.
Набрал на старом телефонном аппарате номер, который знал, как дату своего рождения.
— Алло, — по телефону её голос всегда слаще и мягче.
— Привет, Даш.
— А, Лёха. Привет. Не могу разговаривать, тороплюсь.
— Ну, хорошо. Извини.
Большинство моих звонков такими и были — краткими и лишними. Я положил трубку и задержал побежавший кругом взгляд на кассетном магнитофоне. Идея созрела сразу. Поставил магнитофон рядом с телефоном, на котором включил громкую связь и снова набрал номер Даши, запустив запись происходящего на магнитную кассету.
— Алло, — эта сладость уже поймана, записана. Уже не зря.
— Даш, мне не хватило.
— Знаешь, если тебе скучно, займись чем-нибудь. Что тебе ещё сказать?
«Говори, что хочешь», подумал я, и понял — она с удовольствием со мной вообще бы не разговаривала.
— Да ты и так сейчас много сделала. Поверь.
— Лёш, прекрати. Чепуха какая-то.
— Я не сумасшедший, — не знаю, почему я, сумасшедший, выбрал такую фразу.
Даша рассмеялась, магнитная лента запечатлевала смех раскатистый, звонкий и удивленный.
— Я не псих, — добавил я несколько раз, с азартом исследователя следя, как эти слова продлевают мне удовольствие.
Посмеявшись, она умолкла и строго сказала:
— Мне идти, идти пора. Пока, — и положила трубку.
Остановил запись и затем несколько раз её прослушал. Смех любимой теперь у меня дома, всегда. И я могу ей уже не звонить. И не звонил месяца два, ежедневно, как маньяк, прослушивая не по одному разу записанный разговор. Точнее, я слушал смех, он щекотал меня, возбуждал. Звуков сладостнее моей душе я тогда не знал. Немудрено, что это привело к великой неудовлетворенности — смеётся, а не целует… и не рядом. Однажды в припадке злости и ярости руками разломил кассету, вытащил ленту, скомкал, местами порвал, и весь этот хлам просто выкинул из окна. И ещё месяца два не набирал номер, который знал, как дату своего рождения. Мы с Дашей родились в один день одного года. И в эту дату уже в течение пятнадцати лет, а то и более, вспоминаю историю безответных чувств со всеми письмами, визитами без предупреждений и, конечно, магнитную ленту. А девичий смех, его тембр, мягкость и очарование забылись. Помню только, что в нём было что-то потрясающее, а во мне что-то сумасбродное.