На снимке: обложка книги О. Ларионова (иллюстрация Михаила Копьева).
Михаил Копьев – заслуженный художник России, лауреат многих престижных премий, интеллектуал, выдающийся мастер исторических аллегорий, портретист, просто прекрасный, обаятельный человек… Я познакомился с ним в начале 90-х в редакции «Русского Севера», которая располагалась тогда в здании горкома комсомола на нынешней Козленской. К тому времени Копьев переехал из Уфы в Вологду, где окончательно обосновался. Михаил произвел впечатление доброго, проницательно умного, глубоко порядочного и при этом скромного человека. И внешний облик его был весьма колоритен: высокий, широкоплечий; вытянутое лицо, длинный прямой нос, волнистые темные волосы спадают на плечи, небольшая борода и усы – казалось, в нем есть что-то от истинного пророка. Ранее знакомый с его работами, я был ими поражен и восхищен. В них был весь он – художник и мыслитель с широчайшим диапазоном интересов и неудержимым полетом фантазии. По складу своей личности Михаил Копьев был, с одной стороны, философом с ярко выраженным абстрактно-логическим мышлением (что сразу чувствовал собеседник при разговоре с ним, он буквально втягивал вас в орбиту своего видения), а с другой, художником, создавшим удивительную систему образов и безудержных ассоциаций. Думаю, симбиоз этих разных качеств и стал источником его уникального дарования. При этом, прежде чем взяться за кисть и обратиться к какому;либо сюжету, он глубоко изучал предмет, будь то история или христианство, и знал намного более того, что можно было на первый взгляд увидеть в его картине.
Мы как-то сразу с ним подружились, перейдя на «ты». Я даже не догадывался, что он меня на двенадцать лет старше, воспринимая его, как старшего товарища. В те годы я готовил к публикации свою вторую книгу прозы. Это была сатира, посвященная так называемой «перестройке», несколько рассказов и повесть «Восхождение президента». Я отдал ему для прочтения рукопись книги и стал договариваться о гонораре за ее оформление.
-Никаких гонораров, - улыбнулся Михаил. – Ира (жена М. Копьева Ираида – прим. автора) так много рассказывала о вашем студенческом братстве… Так что – все по-дружески!
Вот так вот: оказывается, мы заочно с ним уже знакомы! Что ж, придется рассказать о той нашей компании.
Конец 70-х – начало 80-х годов, мне и моим друзьям по двадцать или по двадцать с небольшим. Удивительная компания у нас сложилась. Один – поэт, поражавший своими меткими импровизациями, Николай Медведев; другой – поэт-лирик из Никольска Василий Мишенев. Два будущих прозаика – Александр Цыганов и ваш покорный слуга. Учились мы в «педе» на разных факультетах – историческом, филологическом, иностранных языков. Общее было – тяга к творчеству, и на этой стезе мы как-то очень скоро отыскали друг друга средь многообразия лиц.
Ну а музами нашей творческой богемы были молодые, пышущие азартом и неугасаемым вдохновением актрисы Вологодского театра юного зрителя, приехавшие в наш славный древний град по банальному «распределению». Познакомился я с ними через семью моего друга, художника и скульптора Михаила Брагина. Сближало еще то, что для всех них, кроме меня, Вологда тогда была еще и незнакомым городом.
Мы ходили на спектакли, нас любезно, подобно избранным, допускали на закрытые «прогоны» (черновой режиссёрский просмотр спектакля в течение одной репетиции), мы вместе отмечали Новый и Старый новый год, как и другие сумасшедшие праздники. Впервые я тогда узнал, что такое капустник - театральные шутовские посиделки «для своих». Это были удивительные встречи людей разной творческой направленности, была юношеская дружба, разговоры об искусстве, песни под гитару, остроумные перепалки, живые анекдоты и хохмы из студенческой и актерской жизни, на ходу инсценированные профессиональными актрисами. Я даже написал тогда небольшую повесть о нас. Ее «музейный» машинописный экземпляр валяется где-то в моих архивах, а надо бы ее почистить и опубликовать – там есть много непосредственных, тонких наблюдений. Называется она «Последний автобус». Среди тех персонажей была решительная и вспыльчивая, как порох, Ираида Демина, будущая жена Михаила Копьева (мы всегда звали ее Ирой). Большой фотопортрет этой весьма миловидной и подающей надежды театральной дамы (как и ее подруг) украшал фойе ТЮЗа, а также подаренный каждому в качестве высочайшего расположения шикарный тюзовский буклет, что в значительной степени впечатляло и будоражило еще неокрепшие и малоопытные литературные умы. И. Демина была своеобразной творческой личностью. Она училась в ГИТИСе на театроведческом факультете, затем на факультет эстетики в институте марксизма-ленинизма, на курсах в художественном училище в Уфе. Сейчас она член Союза художников России, член союза писателей-краеведов Вологды. Ее перу принадлежит несколько книг, посвященных русской эмиграции.
Шло время, судьба очень скоро всех нас поразбросала. Импровизатор Медведев перебрался в Питер. Василий Мишенев уехал в родной Никольск. Меня забрали в армию в Выборг. Александру Цыганову, прежде чем осесть в Вологде бессменным литературным консультантом при Вологодской писательской организации и переосмыслить свою жизнь, немало пришлось послужить в органах МВД в местах, не столь отдаленных. Потом троих из нас в разное время приняли в Союз писателей, что оказалось совсем не простым делом вопреки возможному легковесному мнению иного досужего наблюдателя. Медведева тоже могли принять, но он гордо презирал любые регалии и считал себя свободным художником и гражданином мира. Ну а Ира Демина вышла замуж за Михаила Копьева, который был в то время сценографом, занимался художественным оформлением спектаклей, оставила актерскую профессию, и сама стала художницей. Такая вот предыстория. И Михаил Копьев заочно, со слов Иры, которая всегда была эмоциональной, яркой рассказчицей, хорошо нас знал, и тепло к нам всем относился.
После той нашей встречи в редакции «Русского Севера» Михаил великолепно оформил обложку моей сатирической книжки, и здесь ярко проявился его талант блестящего рисовальщика.
На обложке книги изображены два чиновника в костюмах, галстуках и улыбкой до ушей, которые собственноручно копают могилу своей родине. А рядом стоит в глубоких раздумьях трудяга-землекоп, подобно Гамлету держащий череп бедного Йорика с истлевшей ветошью шутовской шапки. И, конечно, в духе времен его обвивает в своих змеиных объятиях длинноногая заморская «модель» ростом с версту… Недвусмысленный намек на истинных могильщиков страны.
Некоторое время спустя Михаил Копьев проиллюстрировал, и тоже абсолютно безвозмездно, еще одну мою книгу, «Умерщвление великана». Позднее ее переиздало массовым тиражом московское издательство «ЭКСМО» в серии «Русский бестселлер», редактор которого предложил мне поменять название на «Дембельский аккорд» (по названию одной из глав. Речь в повести идет о разложении армейского механизма в период умышленного развала страны, проникновении в него традиций зоны, о накипях воинской службы. Копьев, соответственно, и изобразил на обложке всякий милитаристский хлам – обломки оружия и куски колючей проволоки, спихнутые в вазу. Такой вот символический «букет».
Тогда мы с Копьевыми жили неподалеку друг от друга, и с Михаилом встречались на остановке на Герцена у «трех богатырей» почти каждый день.
-Знаешь, - поделился деликатно Михаил, - на меня люди часто обижаются, что я не здороваюсь. А я близорук, не узнаю многих, вот в чем дело. Зато твою жену (тоже Ира – прим. автора) примечаю сразу – она высокая, темненькая, в глаза бросается, на мою тетю очень похожа. Вот с ней-то я всегда здороваюсь!..
Кстати, о тетке… Она обладала экстрасенсорными способностями, у нее была легкая рука, и перед разными испытаниями все стремились с ней поговорить, как бы благословение получить… Но я очень неоднозначно отношусь к экстрасенсам,- продолжал Михаил. - Если таким человеком движет Бог во время его откровений — это одно. Но когда Бог отворачивается от него - его силой пользуется дьявол. И тогда нужно опасаться таких людей, избегать контакта с ними… Вот так же и народ. Говорят, русский народ богоносный. Но когда Бог забывает о нем, он становится страшно разрушителен…
Однажды я обратился к художнику по поводу своего романа «Чужой город» с вопросом, отнюдь не связанным с иллюстрированием издания - к тому времени он был издан и переиздан*. Вторая часть романа «Поиск цвета» (части романа я называл «книгами» из-за эпической манеры повествования) посвящена становлению художника, взаимоотношениям в художественной среде и творческому поиску. Как-то один человек (между прочим, никак не связанный с миром искусства) выразил мне свой скепсис по поводу того, что эта среда отражена у меня достаточно достоверно, а психологический процесс поисков живописца показан убедительно, ведь сам-то я не художник. Упрек был серьезный, и, разумеется, задел меня за живое. Да, я не художник и никогда им не был, но я много лет общался с художниками, особенно с уже упомянутым мной Михаилом Брагиным (1941-1986 гг.), человеком огромного таланта, который был моим учителем и другом и, к сожалению, безвременно ушел из жизни. Я очень плотно на протяжении всей жизни общался с народным художником России Владимиром Корбаковым, большим юмористом и оптимистом, который написал мой портрет и всегда подчеркивал, что это одна из лучших его работ; с народным художником, член-корреспондентом Российской академии художеств Валерием Страховым, другом писателя Василия Белова; с председателем Союза художников Геннадием Осиевым (1950-1991 гг.), с которым мы вдвоем подготовили не одну выставку работ М. Брагина; с заслуженным художником России Юрием Вороновым, проиллюстрировавшим мою повесть «Пепел»; с Татьяной Горелышевой, также когда-то написавшей маслом мой портрет, который она мне любезно подарила; со знаменитым вологодским реставратором высшей квалификации Николаем Ивановичем Федышиным, работавшем в Вологодском кремле, восстановившим около ста уникальных памятников и икон – я с ним неоднократно консультировался. Среди моих знакомых есть и скандально известный, здравствующий ныне вологодский художник Евгений Семаков – он стал одним из прототипов романа «Чужой город» (его гигантское полотно «Наташа» до сих пор украшает одну из стен моего дома).
Да простит меня читатель, и не подумает, что я из-за тщеты и дешевых амбиций упоминаю имена этих людей. Просто хочу подчеркнуть, что этот мир мне знаком. Да, я полагал, что достаточно «влез в шкуру» и художника, и реставратора (хотя это абсолютно разные натуры), чтобы понять их изнутри. Но сомнения после того разговора остались…
Вот тогда я и обратился к Копьеву, профессионалу высочайшего класса, чтобы он поставил точки над i. Лучшего эксперта мне было не найти!
-Просьба меня не жалеть, - сразу сказал я. – Суди со всей строгостью, я не обижусь! Твое мнение очень важно для меня.
-Мы прочтем роман вместе с Ирой, - пообещал Михаил. – Она ведь тоже художник, ты знаешь, и всегда неравнодушна к такой литературе…
Несколько дней спустя мы встретились в мастерской в Союзе художников. И Михаил, и Ираида, дополняя друг друга, поспешили довести свое мнение до меня. Они были единодушны: детали в романе точны, психология художника и творческий поиск отражены достоверно, фальши нет: художник именно так мыслит и осуществляет свои искания.
-Так что успокойся – все у тебя хорошо, - дружески заключил Михаил. Камень упал с души, за что я Копьевым очень был благодарен. Мнение их было для меня непререкаемым.
Конечно, я не удержался от того, чтобы передать тот разговор своему упрямому критику. Но тот и не думал сдаваться:
-Ну кто такой Копьев! Он ведь просто художник. В прозе он ничего не понимает.
-Он не просто художник, - парировал я. - Он - мыслитель. К тому же сам пишет прозу, и вполне знает этот предмет – отнюдь не как обычный читатель или дилетант…
Впрочем, каждый из нас остался при своем. Искусство и литература такие вещи – на вкус и цвет товарища нет. Если мне что-то не нравится, всегда отыщется не мало аргументов, чтобы обосновать свое мнение.
* * *
Печален был тяжелый недуг Михаила, можно сказать, опосредованно связанный с его профессией. Поехал на пленэр, не заметил укуса клеща. В результате тяжелейшее заболевание, энцефалит, с которым он мужественно боролся оставшиеся годы своей жизни. Что поделать, именно профессия так часто создает нашу судьбу, увы, иногда таким вот образом.
Несмотря на болезнь, Михаил продолжала активно творить. Он поведал мне, в чем проявляются особенности заболевания: смотрит на предмет, переводит взгляд на другой, но прежнее изображение сразу не уходит, оно как бы наслаивается на новое и тает постепенно, словно в киносъемке со спецэффектами. И это еще полбеды. Главное, двигаться тяжело. И ежемесячные переливания крови с кучей антибиотиков отныне его неизменный удел.
-Как тебе не повезло, Миша, - сокрушался я.
-Повезло! – возразил Михаил. – Так мне доктор сказал. Не повезло – если б я сразу умер…
Как-то я заглянул к нему в мастерскую с дорогим мне человеком, лирической поэтессой Светланой Станевич. Разносторонняя натура, в годы молодости испытавшая себя и как актриса, и как художник, она очень давно просила меня познакомить ее с Копьевым. Михаил несмотря на физические из-за болезни трудности извлекал из запасников все новые и новые картины, подробно рассказывал об истории их создания и теме. Как всегда, разговор вышел далеко за пределы его произведений, говорили о политике, науке, религии. Я сразу понял - он почувствовал в Светлане близкого по взглядам человека, да и внешне она, красивая и умная женщина, ему явно понравилась. Прощаясь, он, как сестру, сердечно поцеловал ее в щеку…
-Да он просто гений! – восхищалась Светлана, когда мы покинули Союз художников.
Гений… Надо сказать, такую оценку я слышал не от нее одной. Так называли его многие.
Увы, то была последняя встреча с Михаилом. И Светлану, которую хорошо знали и ценили многие влиятельные люди не только в области, но и в России, не суждено мне было больше увидеть никогда. Вскоре она трагически шагнет в восьмидесятиметровую пропасть, в секунду уйдя из этого мира, который так и останется для нее, мечтательной и разочарованной, добровольно покинувшей храм жизни, навеки миром иллюзий и теней… Так проходит земная стезя...
С той поры я несколько раз заходил в мастерскую к Михаилу Копьеву. Что-то не давало покоя, хотелось поговорить с ним – нет, не о перипетиях земных цивилизаций или реинкарнации душ. Просто поговорить по душам – о жизни и превратностях судьбы. Но дверь его мастерской каждый раз оставалась запертой. Видимо, болезнь давала о себе знать, и ему с каждым днем все тяжелее становилось работать. Так я больше и не поговорил с ним, о чем всегда буду жалеть. А потом пришло известие о его смерти.
В просторном белокаменном храме ХVII века Святых Равноапостольных царей Константина и Елены в Вологде собралось много поклонников художника, друзей; были многочисленные телевизионщики, которые брали интервью у искусствоведов… 22 августа, последний жаркий день лета 2017-го от Рождества Христова.
В своем слове священник храма, прихожанином которого был Михаил, традиционно говорил о краткости земного бытия, бренности тела и вечности души. И еще о тяжелых испытаниях, которые порой посылает судьба человеку, и которые в действительности есть не что иное, как проявление высшего человеколюбия… А я думал о том, что, прожив изрядное количество лет и повидав легионы людей, снискавших славу или бесславие, взлеты или падения, многие из которых уже тихо и неприметно ушли, как уходит теплый осенний листопад или тает забытый апрельский снег, без имен, званий, наград, даже без толики чьего-то знания о своем существовании – о ком и могу сказать наверняка, что он гений, так это о верном сыне нравственно и духовно великой России, о ее художнике Михаиле Копьеве.
*Примечение:
Интернет-портал «Проза.ру». О. Ларионов. «Чужой город». Роман. Киносценарий по одноименному роману.
http://cultinfo.ru/ О. Ларионов. «Чужой город». Роман.
О. Ларионов. «Чужой город». Роман, повести. «Русь», 850 с., илл., Вологда, 2008 г.
Ol. Larionov. «The Alien City». Raleigh, North Carolina, Lulu Press, USA, 2013.
«Вологодский лад». №№ 2, 3, 4, 2009 г. «Семнадцатилетний», отрывки из первой книги романа О. Ларионова «Чужой город».