Глава двадцать первая
Май 1911 года
- Расскажи-ко о себе, мил человек! – сказал вдруг Кравцов. – Как вы с отцом вообще сюды, в глушь такую попали?
- Долго рассказывать! – Лисицкий попытался уклониться от опасного разговора, но Кравцов был настойчив.
Пришлось рассказать о кораблекрушении «Ильи Муромца», о жизни на острове. И о том, что пришлось искать место для жизни в тайге, куда и отправился Василий. Ну, а чем это закончилось, Кравцову, мол, известно. О том, как Лисицкий сам попал на остров, он, конечно, умолчал, памятуя, что его попытку поднять бунт на «Витязе» капитан Басов назвал тяжким государственным преступлением, за которое предусмотрена смертная казнь. Но зато рассказал, что к бане его привела собака Найда.
- Где же собака твоя – столь умная, что дорогу к хозяину нашла? – спросил Кравцов. – Что-то не возлаяла она, когда мы избу-то окружали…
- Забилась, видать, под лавку со страху, - усмехнулся Лисицкий, - и носа не кажет. Стольких людей-то, да с оружием она, отродясь, не видывала.
Он пытался подражать говору Василия, но прекрасно понимал, что у него это слабо получается, и рано или поздно Кравцов его раскусит…
- Найда! – крикнул Лисицкий, чтобы отвлечь внимание пристава, и собака, поджав хвост и испуганно поглядывая, вышла из бани.
Но увидев толпу незнакомых ей людей, тут же юркнула обратно.
Люди Кравцова расхохотались.
- И что думаете дальше-то делать? – допытывался Кравцов.
- По дороге сюда хутор стоит. Верстах в пятнадцати на северо-запад. Думаю, отец его и приглядел, чтобы обосноваться. А сюда пошел по старой колее, видимо, рассчитывая найти здесь людей. Но нашел лишь приключение на свой организм…
- Знаю то место, - сказал Кравцов. – Серафим Сорока там жил, пока семейство его не разрослось до двенадцати душ. Сейчас оне в поселке Тиши живут. Всем поселком наши братья помогали ему строиться. Так что, обратно ему дороги нет. Коль обживетесь на хуторе, живите. Препон чинить не буду. Запишу вас только жителями хутора Сороки Лаптевыми, и живите с богом.
Кравцов дал команду привести из лесу лошадей, которых полицейские оставили там на время проведения облавы, и вновь повернулся к Лисицкому.
- Приисковых лошадей я у тебя заберу! – безапелляционным тоном заявил он. – Ибо тела злодеев я обязан руководству Александрово-Заводского каторжного района предъявить, поскольку приговорены оне пожизненно к первой категории каторжных работ. Вот приисковые лошади и пригодятся для доставки тел.
- Если ты заберешь лошадей, то мы здесь и останемся, Кравцов. На руках я Василия до хутора не донесу, а здесь мне ему даже бульон сварить нет возможности, потому что посуды нет. Тебе ведь достаточно будет одной лошади, чтобы тела увязать поперек крупа и доставить по назначению. Оставь две лошади, будь милосерден, Кравцов, и иди с Богом!
И Лисицкий вновь увидел, как затвердел взгляд Кравцова.
- Ты ведь не Лаптев, верно? – сказал Кравцов, взяв за локоть Лисицкого и отводя его в сторонку от полицейских. – И ты не старовер! Ежели я тебе сей же час прикажу предъявить нательный крест, окажется, что у тебя его нет. Ты дважды подставился, указав направление на хутор, как человек, знакомый с топографией, и ты назвал «отца» Василием. Ни один истинно-верующий не позволит себе отца называть по имени. И ни один из живущих в тайге ревнителей старой веры не укажет направление на северо-запад. Он просто махнет рукой, указывая направление. Али я не прав?
- Ты прав, Кравцов! – твердо ответил Лисицкий. – И я знал, что вызову твои подозрения. Но давай все решим миром! Я ведь дал тебе тела двух злодеев, бежавших с каторги и совершивших нападение на прииск. Дал оружие, похищенное злодеями на прииске. Дал золото, там похищенное, не утаив ни крупинки. И тебе не пришлось рисковать своими людьми. Верно? Как видишь, я лоялен по отношению к тебе и лоялен к власти государя-императора. Поверь, я не преступал закон и не совершил ничего дурного, достойного уголовного преследования. Просто есть у меня одна причина стать Лаптевым и жизнь свою посвятить тайге. Так закрой глаза, Кравцов, выбрось из головы свои подозрения, запиши меня Лаптевым, и дело с концом!
- И я буду рассчитывать на тебя, Лаптев, зная, что на хуторе Сороки у меня есть кордон противу всякой нечисти, шастающей порой в тайге! Только на таком условии я соглашусь ударить с тобой по рукам.
- Что ж, я согласен! – сказал Лисицкий, становясь с этого момента Сергеем Васильевичем Лаптевым.
- У тебя есть оружие? – спросил Кравцов.
- Есть! – слегка замявшись, ответил Лисицкий. – Винтовка, охотничье ружье и револьвер.
- Так что ж ты не стрелял?! – удивился Кравцов. – Зачем рисковал, идя на Амбала с вилами?! Это же был зверь, а не человек!
- Боялся Василия перепугать выстрелами. Он же легко мог в кому впасть… Потому и убрал их по-тихому, чтобы его, не дай Бог, не потревожить.
- Начинаю уважать тебя, Сергей Васильич. Патронов тебе могу дать. У нас есть запас.
- Винтовка у меня «Маузер», образца 1898 года. Калибра семь девяносто два. Обнаружил ее, как и все другое оружие, в ружкомнате «Ильи Муромца». Вряд ли у тебя есть патроны такого калибра.
- Таких точно нет! А вот к «нагану» могу выделить пару пачек.
- Не откажусь…
Но патронами Кравцов не ограничился. Несмотря на то, что съестные припасы у его людей заканчивались, он оставил Лисицкому около фунта сухарей, две банки тушенки, немного соли и сахара. От табака Лисицкий отказался – он давно не курил, поскольку табака у него просто не было, и не хотел начинать сызнова. Кроме того, Кравцов оставил ему медный котел военного образца, солдатский котелок, две кружки и ложки.
Но самое главное, Лисицкий стал обладателем гнедой кобылы и той же масти жеребца. Он был в своей прошлой жизни казаком и прекрасно разбирался в лошадях. И видел, что Кравцов забрал себе отнюдь не лучшую лошадь… Лучших он оставил Лисицкому.
- А ты не столь суров, Кравцов, как тебе хочется казаться! – сказал с чувством глубокой благодарности Лисицкий, прощаясь с отрядом Кравцова у ограды. – Забегай на огонек, если что… Всегда буду рад тебе!
- А ты, Серьга Лаптев, почаще мне такие гостинцы готовь, как нынче! – прокричал Кравцов, сдерживая застоявшегося коня. – Тогда я у тебя частым гостем стану!
И захохотал. Гулко. Как в бочку.
В тот же день Лисицкий прямо за оградой подстрелил пару рябчиков и накормил Василия настоящим бульоном…
Лошадей он выпустил на прошлогодние травы, и они долго хрустели сухими стеблями, пытаясь насытиться. А под вечер перевел их под ближний к бане навес, зная, что лошади чуют чужого или зверя лучше собаки. И предупредят его в случае опасности своим ржанием.
Продолжение следует -