Письмо в Москву внуку Женечке в виде шуточной пьески в связи с тем, что он долго не отвечает на письма.
РАЗГОВОР.
Подслушан Йозефом Швейком в трактире «У чаши».
Разговаривали четверо за соседним столиком.
- Что-то сегодня не видно здесь старого хрыча, дедушки Хованца.
-И вчера, кажется, его тоже не было.
- Это верно. Ни вчера, ни позавчера он здесь не сидел. Я говорил с ним недавно. Настроения, говорит, нет у него. А без настроения он пиво пить не ходит.
- А я лично люблю, когда дедушка Хованец здесь посиживает. Вечно чем – нибудь позабавит: то анекдотец, то шуточка.
- Да, когда он в расположении, то расскажет так, как никто не сможет. НО, к сожалению, людей с плохим настроением в десять раз больше, чем с хорошим.
- А что, в самом деле, могло случиться у дедушки Хованца, что он так приуныл. Вы не в курсе, пан Шнабель?
- Да, говорит, внук его любимый, пан Женичек, совсем ему письма писать перестал. Перестал, и всё тут, как отрезал.
- Это тот, который ещё в школе учится?
- Тот самый, пан Коржинка.
- Да, вся молодёжь – это банда симулянтов. Все больны ленью. Особенно, когда речь идёт о письмах.
- Тут всё дело заключается в настроении, в желании, в охоте. Была бы эта самая охота, они вам такое письмо настрочат, что из окна выпрыгнешь. Беда с пацаньём! Я их всех насквозь вижу!
- И чего на молодых нападать? Забыли что ли своё детство и свою юность?
И нечего тут корчить из себя таких забывчивых, будто и до пяти уже никто считать не умеет.
- Это верно. Тут я полностью согласен с паном Буханеком. Вот вы, пан Коржинка, турок любите?
То- то же! Так почему пан Женечек должен любить эпистолию? Да, он её, собаку, наверно с детства ненавидит.
- Всё это так, всё это так, любезный пан Шнабель.
Но прошу обратить внимание на то, что если бы пан Женечек так уж сильно ненавидел бы эту самую эпистолию, то зачем, спрашивается, он ею с охотой до этого занимался и радовал деда своими письмами?
- Послушайте, а может причина в другом? Может, это просто возрастное?
Подрос, и у него отношения к деду изменились? Его мало стало интересовать такая мерзость, как частная переписка. Он, скажем, насчёт этого стал с возрастом не любопытен.
- Вполне резонно! Но если это так, то пан Женечек не знает и не догадывается о том, что его молчание, как негласный отказ от переписки с дедом, – это потеря, прежде всего, для него самого. Ведь всё это просто, как Колумбово яйцо! Лень матушка тут как тут.
И начнёт разъедать. Ей только палец в рот положи.
Я уверен, что в его возрасте в первую очередь должна быть строгость к себе самому.
Без личной строгости никто бы ничего достичь в своей жизни не смог бы.
- Вы, пан Пивонька, рассуждаете сейчас с позиции взрослого человека, а пан Женечек ещё сущее дитя.
В такой философии, какую вы тут развели, каждый взрослый ошибиться может, а пан Женечек ещё ребёнок. А что с ребёнка спросишь?
-А по мне так пусть пан Хованец напишет внуку и спросит у него напрямую:
« Скажи, мол, откровенно, нравишься ли ты самому себе в этой ситуации?».
Что там ни говори, а всем известно, что никто, нигде и никогда не интересуется судьбой старого человека.
- Оставьте вы, пан Коржинка, свою учёность при себе. Чего там говорить. Дело, конечно, у пана Хованеца дрянь. Это уж точно. Но надежду ему терять пока не следует.
Что ни говори, а во всём всегда побеждает порядок и выдержка.
В этом месте разговора Швейк допил своё пиво, рассчитался с пани Паливцевой и, прежде чем уйти, неприминул вставить свою фразу в чужой разговор:
- Подразделение, окружённое со всех сторон, должно сдаться. Так и ваш пан Женичек.
И пошёл к выходу.
*****************************************************