21. ИЗ СОБАКИ В ЧЕЛОВЕКА
Артём Шашкин между тем всё сильнее и сильнее дурил. Маша ставила перед ним миску с едой, и он ел всё так же на четвереньках. Разве что одежду не снимал и не заставлял близких выгуливать его на поводке. Однако когда ему надо было ехать в театр, он на четвереньках выходил из квартиры и каким-то загадочным образом вне квартиры вновь оказывался на двух ногах, как подобает человеку, не мнящему себя собакой, и преспокойно шёл по направлению к театру. Маша смотрела в окно и недоумевала, почему он не мог быть таким дома. Почему дома он лаял и вёл себя так, будто у него не лицо, а морда, не руки с ногами, а лапы, не людская речь, а звонкий лай? Однажды Маша решила проверить, будет ли Артём есть сырое мясо, и положила ему в миску большой розоватый кусок сырой курицы. Шашкин посмотрел жалобными глазами на супругу, и она забрала сырую грудинку, заменив её жареной. «Ага, не ест сырое!» – подумала она и стала вспоминать. Кто позвонил ей и рассказал о недуге Артёма? Смиби. А Смиби никогда ничего не делает просто так. Смиби делает что-то, только если ему хорошенько заплатить. А кто мог ему заплатить за то, чтобы он распространял слух о шашкинском сумасшествии? Конечно, сам Шашкин. Значит, Шашкину это для чего-то нужно. Очень подозрительно, что псом он был только дома. Настоящий сумасшедший бывает сумасшедшим везде, а не выборочно. Да ещё и сырое мясо не ест. Набрасывается только на тех, кто вряд ли даст отпор. Пару дней назад у Шашкиных был Рябчиков, так Артём на него не набросился. Значит, понимал, что ему не поздоровится. Поведение Шашкина казалось крайне продуманным, до самых мелочей. Маша сходила к соседке, попросила у неё на время ошейник с поводком и вернулась к себе.
– Артемон! – крикнула она, назвав супруга именем верного пуделя Мальвины из «Золотого ключика». – Я допустила одну оплошность. Я не вывожу тебя гулять. Сейчас мы это исправим.
Она стала надевать на Артёма ошейник, но Шашкин забился в угол и не давался.
– Если не будешь слушаться, я тебя выставлю на улицу. Сейчас же ты дашь надеть на себя ошейник, и мы с тобой пойдём к ветеринару.
Маша решительно шагнула к перепуганному актёру, и он… сдался. Он поднялся на ноги, виновато опустил голову и произнёс:
– О моя чернокрылая голубица! Прости, прости меня! Я всё это придумал.
– Зачем? – спросила Маша тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
– Я всё объясню тебе, непременно объясню!
– Я тебя слушаю.
– Мы будем ставить в театре «Дон Кихота», и меня утвердили на главную роль. Я должен был вжиться в роль сумасшедшего. Я должен был испытать то, что испытывает тот, кого все вокруг считают сумасшедшим!
– Но ты не учёл одну деталь, – прервала его Маша. – Дон Кихот был настоящим сумасшедшим, а ты мнимый, поэтому ты не можешь в полной мере чувствовать то, что чувствовал Рыцарь Печального Образа.
– О моя чернокрылая голубица! Ведь на то я и актёр, чтобы поверить в истинность того, что делается на сцене. О-о-о! Неужели ты думаешь, что когда я играю Гамлета, я остаюсь Артёмом Шашкиным? О нет! Я становлюсь ещё больше Гамлетом, чем тот датский принц, о котором писал Шекспир. Разве мог Гамлет ожить и выпрыгнуть прямо из строк, начертанных на бумаге? При всей живости описания он оставался написанным. Я же его оживляю, так как состою не только из духа, но ещё из плоти и крови, что, увы, является неотъемлемой частью человеческого естества. Увы! Увы! Лучше бы человек был только духом. Может ли быть что-то более тягостным, чем ношение этой бренной оболочки, которая зачастую скрывает истинные свойства души? О-о-о! Никто не узнает истинного Артёма Шашкина, пока он скрыт этой оболочкой.
– Даже я? – спросила Маша. – Впрочем, чему я удивляюсь? Твоя нелогичность и странность в самом деле для меня весьма загадочны, и я не могу разгадать тебя, как ни стараюсь.
– То-то и оно! – торжественно воскликнул Артём, поднимая вверх указательный палец.
В комнату вошли дети и спросили, что случилось, почему папа больше не лаял. Маша ответила, что папа благополучно превратился в человека и будет снова ходить на двух ногах, есть за столом и снова всё делать, как здравомыслящий человек. Впрочем, нет. Здравомыслящим Артёма вряд ли можно было назвать. Он таким не был и не будет никогда, чему Маша втайне радовалась, хотя никогда не призналась бы в этом. Её жизнь и образ мышления были настолько упорядоченными, что она нуждалась в тех эмоциях, которые давал ей Артём, и она не выдержала бы рядом с собой другого такого же здравомыслящего человека, как она сама. Тем не менее она его наказала и поехала на юг без него, только с детьми, а Артёма отправила копать огород в деревне у её родителей.
Тем временем Вика позвонила Маше и спросила, как себя чувствует Артём.
– Наш датский принц снова чувствует себя человеком, – ответила Маша.
– Неужели?!! – радостно воскликнула Вика. – Он перестал сходить с ума?
– Не знаю, хватит ли его надолго, но сегодня мы обошлись без ковриков, мисок, наручников и команды «Фу!»
– А как он вдруг перестал гавкать?
И Маша рассказала всё Вике.
– Подумать только! – сказала Вика Шуберту, когда отключила телефон. – Он это всё устроил, потому что будет играть Дон Кихота, и ему надо было вжиться в роль безумца!
– Узнаю нашего Артёма! – засмеялся Шуберт. – Как это на него похоже! Я же сразу почувствовал, что что-то здесь не так, не мог он так внезапно взять и сойти с ума.
– Если честно, мне кажется, он сошёл с ума ещё много лет назад, просто раньше не изображал собачку – вот и всё, – хохотала Вика, вспоминая, как Шашкин когда-то в родном городе просил какого-то прохожего, гулявшего, между прочим, с собакой, закопать его, Артёма Шашкина, в землю.