17. СПАСЕНИЕ ШУБЕРТА
Кроме Влада и Шуберта никто не знал о том, что Артём Шашкин собирался поставить спектакль «Д’Артаньян».
– Там будут песни, о мой юный лирик, много музыки и песен! – восторженно и таинственно шептал Артём. – Я уже поговорил с композитором!
Однажды Влад стал рассказывать Шуберту о Галине Борисовне Щагиной, преподавательнице вокала в театре, которая кого угодно способна научить петь.
– Как хорошо, что ты заговорил об этом, Влад! – улыбнулся Шуберт. – Я как раз собирался спросить, есть ли у вас кто-то, кто мог бы дать мне несколько уроков вокала.
Влад не замедлил привести поэта в театр, где и познакомил с Галиной Борисовной.
– Пропойте мне что-нибудь, – попросила утончённая, хоть и полноватая дама.
Шуберт задумался и спел начало детской песенки «В траве сидел кузнечик».
– Я с вами позанимаюсь, вы будете превосходно петь, – заявила Галина Борисовна.
И вот Шуберт стал учиться пению. По вечерам он говорил своим соседям по номеру:
– Ребят, вы не против, если я потренируюсь?
– Пой, пой, винодел! – следовал ответ гогочущей оравы. – А мы под твои песенки как раз выпьем!
– Постойте! Я с вами тоже выпью чуть-чуть, а потом и песенки будут, – отвечал Шуберт, беря стакан.
И вот, когда поэт решил, что уже довольно неплохо научился петь, он взял гитару и пошёл к дому, где жила Вика, а раньше и он с ней. Стоял тёплый летний вечер, и Шуберт с радостью заметил, что балкон был открыт. Поэт взял несколько аккордов и увидел, как одно за другим выглянули лица из окон. И вдруг на балкон вышла Вика. Тогда Шуберт начал петь сонет 117 Шекспира:
– Скажи, что я уплатой пренебрёг
За все добро, каким тебе обязан,
Что я забыл заветный твой порог,
С которым всеми узами я связан,
Что я не знал цены твоим часам,
Безжалостно чужим их отдавая,
Что позволял безвестным парусам
Себя нести от милого мне края.
Все преступленья вольности моей
Ты положи с моей любовью рядом,
Представь на строгий суд своих очей,
Но не казни меня печальным взглядом.
Я виноват. Но пусть моя вина
Покажет, как любовь твоя сильна.
Шуберт кончил петь и посмотрел наверх, на Вику, которая вытирала глаза. Все жители дома зааплодировали, только она одна стояла неподвижно. Она хотела было выбежать на улицу и броситься в объятия любимому, но как раз в этот момент к его ногам из какого-то окна упала алая роза. Сердце Вики вновь покрылось тучами, и она крикнула:
– Не приходи больше! Мне не нужны твои серенады! Я тебя ненавижу! Ненавижу! – и убежала в комнату, захлопнув балкон.
– Но Вика!.. – воскликнул Шуберт, и словно в ответ свет в окне погас.
Шуберт брёл куда глаза глядят. Ему не хотелось возвращаться в хостел. Ему ничего не хотелось. Он увидел магазин канцтоваров, зашёл в него и купил лезвие. Теперь надо было найти место, где можно было незаметно, не привлекая к себе внимания, свести счёты с жизнью. Он забрёл в какой-то пустынный переулок и увидел большую широкую арку. Зайдя в арку поглубже, он уселся, прислонившись к стене, достал лезвие и почувствовал, что руки у него дрожали и не слушались. Два раза он даже уронил лезвие. Ладони покрылись холодным потом.
– Спокойно… – сказал он сам себе, чувствуя сильное головокружение. – Раз – и всё. Это же так просто.
Он вспомнил, как страшно всегда бывает заходить в холодную воду, но стоит начать плыть, как становится тепло и страх уходит. И вот он вдохнул поглубже, хотя воздуха не хватало, и чиркнул себе лезвием по венам, бессмысленно глядя, как закапала кровь, мало-помалу образуя лужу. У него начало темнеть в глазах, и вдруг какая-то сила рванула его, он схватил мобильник и набрал номер Рябчикова.
– Алло, здорово, Шуб! – послышался спокойный и далёкий голос, как будто из другого мира.
– Рябчиков, приезжай! – слабо выкрикнул Шуберт в трубку. – Я порезал себе вены!
– Мать твою!!! – дико заорал Рябчиков. – Ты где?!!
– Не знаю… в какой-то арке…
– Ты где, мать твою?!! Говори быстрее!
Шуберт напряг слабеющую память, огромным усилием воли вспомнил название переулка, которое он мельком увидел на одном из домов, и Рябчиков пулей выехал спасать друга, прихватив с собой бинты. Если бы он опоздал на пару минут, Шуберта уже было бы невозможно спасти, но Рябчиков приехал как раз вовремя. Он бешено вбежал в арку и увидел бесчувственно лежащего поэта, безвольно откинувшего окровавленную руку.
– Мать твою!!! – заорал Рябчиков, хватая Шуберта и сумасшедшими, бешеными движениями перевязывая ему запястье. – Шуберт, ты жив?!! Ты жив, я тебя спрашиваю?!!
Он взял другую руку поэта и уловил слабеющий пульс. Рябчиков вызвал скорую помощь, и Шуберта забрали в больницу, где ему зашили сосуды и перелили недостающую кровь. Рябчиков хорошенько заплатил врачам, чтобы Шуберта не передавали психиатру, что обычно делают в подобных случаях. Рябчиков объяснил, что Шуберт, мать его, тот ещё романтик, до неприличия чувствительный, палки-моталки, даже стихи пишет, и он совершил такую глупость из-за одной стервы (Рябчиков выразился крепче). Эти все доводы мало подействовали на врачей, на них больше подействовали деньги, которые им щедро подарил Рябчиков. Если бы среди врачей был Смиби, он был бы в необычайном восторге. А Рябчиков был в восторге, что спас Шуберта от самоубийства, и пообещал себе оторвать поэту голову, когда его выпишут из больницы. Влад, узнав обо всём, убежал с середины занятий в театре и пулей влетел в больничную палату, где лежал Шуберт. Начинающий актёр рыдал, как ребёнок, ужасался, что было бы, если бы Рябчиков не подоспел вовремя, и Влад заставил отца поклясться, что такое больше не повторится. Растроганный Шуберт поклялся, а Влад пообещал ему, что сделает всё возможное и невозможное, чтобы Вика вернулась к нему. Шуберт попросил Рябчикова и Влада сохранить эту историю в тайне и никому не рассказывать, но подобные случаи редко удаётся держать в секрете, и вскоре Артём, Маша и Лида узнали обо всём. Каким-то невероятным образом узнали даже виноделы, с которыми Шуберт жил в номере, и тоже пришли в больницу, ругая поэта и возмущаясь, что если бы он умер, больше некому было бы писать стишки и песенки петь. Максим Мармеладович тоже обо всём узнал, так как Шуберт перестал ходить на работу. Рябчикову пришлось рассказать всё, Максим Мармеладович ужаснулся, принёс поэту в больницу мешок печенья и повысил зарплату. Артём валялся на полу, обливаясь слезами, и врачам приходилось его выпроваживать. Маша со слезами на глазах прочла Шуберту лекцию на тему недопустимости подобных поступков и неотвратимости их последствий и взяла с поэта расписку, что он больше так не сделает. Шуберт расписался. Лида просто плакала и ничего не говорила, но ещё сильнее поняла, что всегда любила и будет любить одного Шуберта. Маша хотела было позвонить Вике, но Влад её тихо остановил и шёпотом сказал ей, что Вику берёт на себя. Маша внимательно посмотрела на парня, поняла, что на него можно положиться, и доверила это дело ему.