11. ПОДГОТОВКА К БЕНЕФИСУ
Близился бенефис Сергея Вышегредского. В театре началась бурная подготовка к празднику, и Сергей радовался, что у него выдалась возможность в полной мере руководить процессом и быть в центре внимания. Он немного крикливо, но величественно указывал актёрам на их ошибки, говорил, как именно нужно петь песни, читать стихи и разыгрывать сценки. Но больше всего досталось его сыну Мише, который играл в том же театре. Надо сказать, что Сергей ревновал театр к Артёму Шашкину не только из-за того, что Артём тянул одеяло на себя, но ещё из-за того, что Шашкин сделал актёрами всех своих трёх детей, и Вышегредский боялся, как бы они не затмили Михаила. Сергей частенько говорил сыну:
– Помни, ты – Михаил Вышегредский. Михаил Сергеевич Вышегредский! Ты должен быть достойным продолжателем моей прфессии. Ты должен быть достоин своего отца. Что этот Шашкин? Конечно, некий талант есть и в нём, но он больше берёт внешними эффектами, мишурой, так сказать. Покричит, поохает, понадрывается – и дело с концом. А хороший актёр должен сыграть так, чтобы ему поверили и без этих страдальческих штучек.
Если бы Шашкин услышал эти слова, он, конечно, тут же лёг бы на пол с видом несчастного умирающего, но Вышегредский был не так глуп, чтобы говорить это всё при нём, поскольку таким образом Артём вновь привлёк бы к себе внимание, а Сергею хотелось, чтобы всё внимание доставалось им, Вышегредским – старшему и младшему.
– Смиби! – командным тоном произнёс Сергей. – Надо бы устроить фейерверк. Скажи, любезный, это возможно?
– Конечно, возможно, я вполне могу организовать это, – потёр ладони Смиби, – но для этого кое-что необходимо…
– Что же? – с вызовом спросил Сергей, чей взгляд как будто спрашивал, какие могли быть препятствия при исполнении его желаний.
– Ну ты же не хочешь, чтобы фейерверк был слабеньким, скучненьким…
– Разумеется, не хочу. Это мой бенефис, всё должно быть на высоте.
– В таком случае потребуются расходы.
– Так я и знал, – величаво махнул рукой Вышегредский, – ты верен сам себе. На что ни пойдёшь ради того, чтобы мой праздник удался на славу!
Сергей пренебрежительным жестом дал пачку денег Смиби, и тот проворно схватил ценные бумажки. В этот момент к Вышегредскому подошёл Артём.
– О Сергей! Знаю, что ты сам решаешь, какие номера будут в твоём бенефисе, но у меня есть к тебе одна просьба!
– Какая же? – снисходительно спросил актёр.
– О-о-о! Ты же знаешь моего друга, моего юного лирика! Пожалуйста, позволь и ему поучаствовать в празднике.
– В качестве зрителя? Пожалуйста!
– Нет-нет! В качестве одного из нас, которые будут блистать на сцене! Позволь ему прочесть свои стихи! О-о-о! Ведь ты самый благородный, самый добрый и щедрый, самый талантливый из всех нас. Дай же и поэту воспеть твой дар!
– Он будет читать стихи про меня? – так и просиял Вышегредский.
– Позволь прочесть ему два стиха! Один стих будет про тебя, я специально сочиню его, а другой – про любовь к женщине.
– Любовь к женщине – это хорошо, – кивнул Сергей, – но про меня пусть читает в первую очередь.
– Ну разумеется, разумеется!
– А почему ты не прочтёшь про меня, если сам сочинишь стих?
– Потому что я не достоин воспеть твой талант.
– Ну хорошо, договорились.
Артём надел плащ, шляпу с пером, венецианскую маску, помчался к Вике в хостел и постучал в дверь. Открыла дама с лицом, вымазанным глиной.
– О сударыня! – воскликнул Артём, заставив даму в ужасе отшатнуться. – Как ни сладостно мне лицезреть ваше лицо, похожее на луну, но позовите, пожалуйста, Вику Лисёнкову. Я друг её супруга, моего юного лирика, который умирает от любви, и я не могу без мук смотреть на него. О-о-о! Я жажду убедить Вику, что она зря ранит его сердце.
Дама хотела покрутить у виска, но только слегка пожала плечами и позвала Вику. Вика подошла и слегка улыбнулась, увидев наряд Шашкина.
– О Вика, не откажи мне в необычайной прогулке под сенью лип!
– Ну пошли, – ответила Вика, и они спустились.
– Я хотел поговорить с тобой, о белоснежная лучезарность! – воскликнул Артём, прогуливаясь с Викой по парку и словно не замечая недоумённые взгляды прохожих, уставлявшихся на столь изысканный карнавальный костюм.
– Артём Шашкин! – воскликнула вдруг какая-то подбежавшая девушка и стала просить у актёра автограф.
– Возьмите и храните! – сказал Шашкин, поставив свою подпись с множеством вензелей в розовом блокнотике.
Потом девушка попросила у Артёма позволения сфотографироваться с ним, подозвав подружек, которые присоединились к фотографии, на которой Шашкин опустился на одно колено. Когда девушки радостно убежали, рассматривая фотографию на объективе фотоаппарата, Артём заломил руки и воскликнул:
– О знаменитость! О слава! Узнаю твой горький привкус! Ты сладка, но в то же время какая-то горечь струится на самом дне твоего нектара. О-о-о!
– Артём, ты хотел о чём-то поговорить со мной? – осторожно напомнила ему Вика.
– О да! О да! Я хочу поговорить о моём юном лирике.
– Так я и знала! – Вика с досадой опустила голову. – Я не хочу о нём разговаривать.
– Но почему, почему? Ты, лучший из образцов милосердия, ты должна выслушать меня.
– Ну хорошо, говори.
– О Вика! Я много лет знаю моего юного лирика и могу смело сказать, что он – один из лучших подарков, преподнесённых мне судьбой. Моя жизнь без него была бы гораздо беднее, потому что он самый чистый, самый добрый, самый деликатный и самый искренний из всех людей, которых я знаю. О Вика! Он удивительный. Да-да, я вижу по твоему взгляду, что ты сейчас думаешь о его недостатках, но ведь я и не говорю, что их нет! Они есть у всех, о Вика, абсолютно у всех, и у нас с тобой, и даже у Маши, хоть я её так пылко и неистово люблю. И у Шуберта тоже есть недостатки, он слишком много пьёт и часто попадает в переделки. Но отчего он в них попадает? От своей неприспособленности к жизни. А отчего он неприспособлен к жизни? От своего чувствительного, ранимого и нежного сердца. Такие люди не бывают приспособлены, Вика. Получается, любой недостаток – это следствие лучших качеств. Ведь разве бы он так пил, если бы ему легко и просто жилось, если бы он не был таким чувствительным? Что для него вино, о Вика? Защита, защита и ещё раз защита.
– Я никогда не вернусь к нему, Артём, даже если всё, что ты сказал, – правда, – тихо и нерешительно произнесла Вика, у которой слёзы выступили на глазах.
– Но почему? Скажи мне! Если бы ты по-настоящему любила его, ты не могла бы вот так просто вычеркнуть его из своей жизни!
– Если бы он по-настоящему любил меня, он не смог бы мне изменить! – в негодовании воскликнула Вика, и казалось, что она больше злилась на себя, чем на Шашкина.
– О Вика! Скажи, сколько раз можно объяснять тебе, что он не желал того, что произошло? Не вынуждай меня рассказывать тебе, как женщина может завладеть мужчиной, потерявшим память, как она может получить всё, что только ни пригрезится её больному и испорченному воображению! О-о-о! Не пристало мне вести такие разговоры с лучшей половиной человечества.
– Артём, оставь меня в покое! – воскликнула Вика и бросилась бежать.
– Вика, постой! – Шашкин бросился за ней.
– Ну что ещё?
– Я хочу пригласить тебя на бенефис Вышегредского. Ты придёшь? Там будут наши все актёры выступать.
– Обязательно приду!
– Ты ангел!
– А когда бенефис?
– На следующей неделе.
– Я приду, – улыбнулась Вика и попрощалась с Шашкиным, который долго смотрел ей вслед и шептал: «Зачем, зачем ты так жестока, о белоснежный ангел?»