Декабрьский подснежник 5 часть, 8 глава

Ольга Лещинска
8. ГИТАРА

Шуберт заболел. Рябчиков приходил навещать его, открывая дверь своим ключом (у Рябчикова был собственный ключ от двери Шуберта). Лида и Дэн тоже приходили. И вот в один из таких дней они вошли в квартиру.
– Ну что? Как ты тут, романтик? – вместо приветствия спросил Рябчиков.
– Сам не знаю… – слабым голосом ответил Шуберт, сидевший за столом с бумагой и ручкой.
– Что, стихи пишешь?
– Да, но сегодня что-то не пишется…
– Это потому что ты болеешь, папа! – горячо воскликнул Дэн. – Тебе нужен отдых. Когда ты выздоровеешь, вдохновение вернётся.
Шуберт посмотрел на него благодарным взглядом, отложил бумагу с ручкой и сел на кровать.
– Ладно, мы с Лидкой сейчас что-нибудь приготовим, – сказал Рябчиков и отправился на кухню с Ореховой.
– Как ты, папа? – спросил Дэн голосом, полным участия.
– Я всё пью, Дэн… 
– Пожалуйста, не пей так сильно. Очень тебя прошу! Ведь у тебя учёба…
– Видел бы ты некоторых наших профессоров, – усмехнулся поэт. – Некоторые из них ещё сильнее пьют.
– Ну и что же? Пускай пьют! Это их дело. А ты не пей, очень тебя прошу. Я волнуюсь за тебя.
– Волнуешься? – растроганным голосом повторил Шуберт. – Дэн, ты так меня любишь?
– Да… – покраснев, ответил юноша.
– Несмотря на то, что ты рос без меня?
– Да. Для меня главное, что я нашёл тебя. Мне страшно представить, что мы бы так и не встретились и я бы считал Марио своим отцом.
Шуберт отвернулся к стене и заплакал.
– Дэн, прости меня, пожалуйста!
– За что, папа? – удивлённо и растерянно проговорил парень.
– За то, что ты рос без меня.
– Не надо! Ты ни в чём не виноват. Да даже если бы ты знал про меня, ты не смог бы быть с мамой, ты же любил Вику.
– Любил и люблю. Но мы бы с тобой общались уже тогда. Дэн, я никчёмный человек! Я всем только горе приношу.
– Перестань, папа! Ты для меня самый дорогой человек на свете. Вторым таким человеком станет для меня любимая девушка, когда я встречу её, а других больше не будет.
– А маму ты любишь?
– Да, конечно. Но я её больше уважаю и ценю. У меня не получается в полной мере относиться к ней так же, как к тебе. И я никому это не говорю, только тебе. Только с тобой мне хочется всем делиться. 
– А мне с тобой, – улыбнулся Шуберт. 
– Да, кстати, я принёс тебе один подарок! – весело воскликнул Дэн.
– Подарок? – поэт вновь улыбнулся. – Как это мило, дорогой мой!
Дэн сбегал куда-то и вернулся с гитарой.
– Вот! Я подумал, что такой подарок придётся тебе по душе, – и парень мысленно прибавил, что, возможно, отец меньше будет пить.
Шуберт даже воскликнул от восторга.
– Гитара! Как ты чувствуешь меня, Дэн! Я всегда хотел научиться играть на гитаре, но всё руки не доходили купить её. Спасибо, спасибо тебе! Ты просто чудо!
– Нет, это ты – чудо! – ответил юноша.
– А ты умеешь играть, Дэн?
– Да, немножко. Если хочешь, я тебя научу.
Когда Рябчиков с Лидой принесли в комнату жареные сардельки с кетчупом, отец с сыном вовсю бренчали на гитаре.
– Эй, Шуб, ты там ещё не поранился? – усмехнулся Рябчиков.
– Пока нет…
– Они теперь не оторвутся, – усмехнулась в свою очередь Орехова. – Будут теперь до ночи мучить гитару, знаю я их!
Вскоре пришли Артём Шашкин с Машей, принесли Шуберту фрукты и конфеты, и поэт с улыбкой поблагодарил их. Шашкин упал на пол и сказал, что хочет и сам заболеть, чтобы разделить горькую долю юного лирика, но ему пришлось быстренько подняться, так как Маша строго и в то же время обречённо смотрела на него. 
– О, я всё понял, о моя чернокрылая голубица! Одного твоего взгляда достаточно, чтобы я всё понял!
– Я рада, что ты такой понятливый. 
– Мне ли не быть таким? Ведь я актёр! Я Гамлет!
Дэн просиял и прочёл вслух стихотворение Блока:


– Я - Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце - первая любовь
Жива - к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю
Клинком отравленным заколот.

– Ты станешь актёром… – задумчиво проговорил Шашкин. – Но Гамлета я тебе отдам только после моей смерти. Пока я жив, я и только я буду играть датского принца.
– Когда ты перестанешь делать из всех актёров? – спросила Маша, в упор глядя на Артёма.
– Только после моей смерти… – загадочно улыбнулся «датский принц».