В первом увольнении в город пролетел день рождения, в расположении восковой части проплёлся День Победы, запомненный разве что праздничным построением с поздравлением и сопутствующим парадом. Трибуной для просмотра парадов батальон не располагал, начальству приходилось зреть подчинённое воинство с парапета казармы.
Начались тягомотные будни, спешкой как в учебке не отличавшиеся. Бросилось в глаза, насколько отличается строевая подготовка связистов из учебок от притруси призванных сразу в боевую часть. Карантин до присяги духи прошли все, в войсках чисто номинально, яснилось мне. В основном неловкостью отличались сослуживцы-шофера, имеющие документы на право управления автомобилем, даром, что с первых дней службы какой-либо военный транспорт доверяли немногим. Молодых водителей на карантине погоняли по плацу, влёгкую, похоже, объяснив как ноги поднимать и носки вытягивать, но не вразумили в каком направлении. Не было у солдат мышечной памяти, наработанной ежедневными строевыми занятиями.
Связисты после нетерпимой муштры учебок смотрелись умело, строй держали идеально. Воронцов, Пшеницын и другие бойцы, избежавшие конвейер формирования навыков солдата, напрягались только под страхом болевого тычка от старослужащих, заставлявших держать шеренгу, соблюдать дистанцию. Наши неучи хорошо лишь впереди идущему затылок сверлили, потому всегда зажимались в середину строя, где их пионерская поступь сглаживалась общим фоном подразделения.
Варона понимал, что носок требуется тянуть, но тянул не в направлении движения, а сознательно на себя, отчего строевая выправка блистала полусогнутыми ногами. Выглядело это, словно утапливал педаль тормоза родного ГАЗ-66 поочерёдно обеими стопами. С той же самоотдачей ребёнок старается двинуть с места педального коня. Пшеница наоборот, шлёпал плац подмётками сапожищ столь резво – не догнать, если понадобилось выписать подзатыльник. Или может, Валерка специально поторапливался, чтобы не случать обидных шлепков. Одно радовало, сапоги они поднимали синхронно ритму марша, выделялись только под пристальным наблюдением...
Полгода назад я был не более умелым солдатом, врать не буду, но первоначальные навыки строевого передвижения, за полгода переросшие в отличную оценку на экзаменах по строевой подготовке, успел схватить уже к принятию присяги (себя не лизнёшь – кто лизнёт?). Неучей никто всецело маршировать не заставлял – умели бы заводилку водить без происшествий, и тому спасибо. Вдогонку замечу, недели через три выяснилось, Пшеницын управлял закреплённой за ним МТО также талантливо, как строевые фортели выкидывал.
Валеркино профессиональное умение пилотировать многотонную военную технику вскрою в отдельной главе...
После праздников начались тягомотные воинские будни. Видимость кипения службы в батальоне, создавали ПУСы – Полевые Узлы Связи. Не представляю где от подъёма до завтрака релаксировали обозники, ремвзвод досматривал сны в мастерской и рядышком в каптёрке. На физзарядку бегали и турниках висели, конечно, но филонили нередко. Даже молодёжь могла тайком вздремнуть, если числящиеся за взводом помещения и территории сносно вычищены. Как только дежурным по части заступал неистовый солдафон – второгодкам приходилось кемарить на спортплощадке. На одном таком утреннем мероприятии замкомвзвод Жека выспросил, что умею делать на турнике и спортивных снарядах, получил ответ мало-помалу многое, после чего радостно приговорил: «Вот ты и будешь ремвзвод представлять, если понадобится!» Не понадобилось...
Привираю долю, естественно, но живопись складывалась так. Главное что, первогодкам вменялось следить за временем, чтобы мастеровое подразделение не осталось, упаси Господи, некормленым... Ибо, какая к чёрту служба на пустой желудок?
Взвод административно-хозяйственного обеспечения из службы фуражиров и взвод ремонтников средств связи состоял из каждодневно занятых солдат, знающих свою задачу. Лишний раз начальство нас не дёргало. Только командиры взводов прапорщики Котов и Алистратов, с позывным «пенициллин», изредка вставляли холостых пистонов с целью профилактики повышения боеготовности. Водилы рулили, аккумуляторщики заряжали, повара поварили, писари писали, ремонтники чинили – всех занимали какими-то служебными работами, и только редкостные тормоза эти процессы предательски стопорили.
Мастера чинили различную бытовую аппаратуру, приносимую в мастерскую офицерами и прапорщиками батальона – отчего мало кто из них придирался излишне, и до станций стационарных узлов связи образца «Автоклуб». Лично я пришёл полным чайником в осуществлении ремонтов, невзирая, что до армии штудировал спецтехнологии радиодела и успел поработать слесарем-сборщиком аппаратуры на Горьковском Заводе Аппаратуры Связи. Принципы взаимодействия элементов учил и честно скажу, собирать и разбирать, горячей пайкой паять, клеить холодной «соплёй», лудить через колено оловом и в полусонном состоянии халтурить в тёмной комнате с закрытыми глазами я перепробовал практически профессионально. Иначе был бы отмечен заводским военпредом заметкой негодности...
Завод заводом, а здесь приходилось пыжить реликтовые извилины и шевелить мозгами, куда следует ткнуть, чтобы заработало. Спустя месяц-два мне впервые удалось сделать это самостоятельно, что подняло самооценку на недосягаемый для шкалы Рихтера уровень, но всего через неделю моего явления батальону, подоспели учения по развёртыванию связи одним из ПУС. Присутствие ремонтной мастерской безусловно, молодое пополнение вывозили на недельные учения впервые.
М-3М1 – передвижная радиоремонтная мастерская, КУНГ (Кузов Унифицированный Нулевого (нормального) Габарита) на базе ГАЗ-66. «Горьковского проходимца» по разному называют: шишига, шишарик, шиша, даже гашиш – нашу колесницу Котов называл «антилопа гну». Непонятно за что: африканская антилопа гну – козёл-переросток с уродливой мордой – страшила, и только. М-3М выглядела вполне респектабельно и более всего походила на «золотую антилопу» из советского мультфильма, скакала не хуже рисованной, жаль золотые монеты не сыпала, а посему непрезентабельное «гну» ей подходило мало!
Внутренний периметр КУНГа окантовывала единая столешница с тумбами из мелких ящиков, шкафчиков для ЗИПов и других комплектующих. Было место ватным тюфякам в расчёте на полвзвода, также отсек для перпетуум-мобиле – мобильной электростанции с позывным «дырчик». Первую поездку на ученья я сопел на этом агрегате в полусогнутом положении – на столешнице спали ремонтники послуживее меня, социальная планка которых колебалась на высотах черпака и деда.
В негласной иерархии солдат-срочников это определяла «правильно» ушитая формой со стрелками, отглаженными поперёк спины и вдоль рукавов, и чуть не в трубу согнутая бляха, защищающая как-то однобоко используемое место и обычно подвешенная под то самое небалуйся. Уровень сущностного эго показывался ещё способом ношения панамы. Кто хотел предъявить серьёзность – нахлобучивал до носа, хорошее настроение и беспечность по жизни двигали родимую далеко на затылок. Своеобразная такая тюбетейка цвета хаки, приклеенная к макушке, для отличия доработанная широкими полями.
В Туркмении тюбетейка, кстати, называется тахья...
Но туркестанская панама достойна отдельного внимания. Головной убор для районов с жарким климатом – это типовой предмет обмундирования защитника южных рубежей империи – самый знаковый и необходимый. Простейших форм широкополая куполовидная шляпа очертаниями выводила среднеазиатский мазар, вместо расписной майолики украшенный шестнадцатью металлическими люверсами, пунцовой звёздочкой с оттиском серпа и молота, и подбородным ремешком от солдатской фуражки, удерживаемым двумя пуговицами.
Миллионы оттопыренных ушей, мириады лысых голов с выбритыми подбородками и окантованными шеями сберегла панама от тепловых ударов и поверхностных ожогов, получаемых от пренебрежения нещадным каракумским излучателем – оды петь можно! Мимо естественной защиты от солнца, панама незаменима в обиходе как утилитарный предмет: воды натаскать из арыка, сунув одну в другую, чтобы люверсы не совпали, когда технику требуется заземлить, а под рукой нет подходящей посудины. Некую тварь божью выловить со скуки, брезгуя брать руками. Пот с лица стереть, смахнуть накатившую слезу, уткнутся во что-то подручное, сомкнуть глаза, если вокруг всё осточертело, и напала хандра. Ну и какая ни есть подушка, если вдруг решил «замкнуть на массу», а под головой ни тряпки, ни платка сопливого. Единственная беда панамы – подбойный околыш из грубого дерматина, от которого неизменно преет лоб, оставляя испарины и раздражение на коже!
В учебке поля панамы проглаживали с клеем ПВА, чтобы выровнять как кольца Сатурна; в войсках таскали как есть или вставляли скрепки, загибая поля на манер ковбойской шляпы.
Ехали недолго, казалось. Жарища в КУНГе убийственная. Незабвенный герметизированный кузов в тех широтах – сауна на колёсах. Окна можно открыть только на асфальтированной трассе, иначе поднятая вне шоссе колонной горьковатая пыль, которую устаёшь отплёвывать, заполняет в организме даже те непотребные места, кои на услужливую память не придут. А сколько драгоценного времени теряешь на выгребку осевшего в технике песка? Греби не греби – не перегребёшь!..
Развернулись на равнине, врезавшейся в горы размашистым пластом твёрдых грунтов. В обозримой дали петлявшего ущельями серпантина расположился полевой кластер центра подготовки молодого пополнения контингента ДРА – «Келята» (недалече одноимённый кишлак с железнодорожным полустанком), включивший в себя палаточные лагеря, полигоны различных родов войск и комплексы горных стрельбищ!
С неделю я шнырял по мелочам: где что придержать, подать, выбросить, помочь или заменить и присматривался – что это и как называется. Опытным путём отработал способ налаживания токоотвода боевой единицы – метод увлажнения точки заземления. Знаете, откуда достаётся шланг окропить кол заземления в пустыне, где в полосе зрения нет воды и неоткуда натаскать? Вот и я недолго мыслил; видел, как любая отработанная жидкость сливалась на эту железяку!
Котов втолковывал: идеальное заземление должно быть проссано на глубину в два-три метра! Как понимаю, наладить устойчивую бухлую дорожку до залегания грунтовых вод. Если и проскочит, разом, заблудшее статическое напряжение, то без последствий отыскрится прямиком в недра. Наука!..
Ещё отчётливо запомнилось запитывание боевых приёмопередатчиков автомобильного базирования в полевых условиях. Как постоянно бывало, мы с Вароной занимались распутыванием и развёртыванием маскировочной сети, как вдруг он меня слегка одёрнул и интригующе показал пальцем куда-то вдаль, к унылому подножию первой гряды Многогорья:
– Смари, тебе будет интересно увидеть непривычное зрелище первый раз. Видишь, офицер идёт?
– Вижу! И што в нём замечательного?
– Ты смари, не отвлекайся, такое редко где увидишь...
Я зрел, не понимая, чем может развлечь серая живопись. Пейзаж уныл как поверхность Луны, сойди версту наособицу – ни одна тварь не подскажет в каком направлении возвращаться надо. Ландшафт – иссушенный серозём, проплешины песка с одной стороны, обесцвеченные пылью зыбучие пески и кряжистые буераки с глубокими червоточинами напротив. В полтораста метрах развёртываются станции, обыденно возится терракотовая солдатня (на этом курорте загар липнет к телесам, аки банный лист к ягодицам), распутывает маскировочные сети, выдвигает антенны и фиксирует растяжными тросами.
Офицер, на которого кивнул Андрей, отходил в сторону горы, и действительно, интерес возник: куда это он пошлёпал в столь ответственный момент? Возле аппаратной он более был бы нужен? Офицер отошёл сотню-другую метров и стал ногами песок расшвыривать, как кошка место подготавливает, когда вчерашняя пища к выходу подошла и наружу просится...
В тему толика поэзии: в полевых условиях отхожие места оборудуются на краю палаточного лагеря отдельной палаткой. Неширокая копань поверху накрывается крестом из досок, ставится шатёр и сортир готов – заходи, мечтай о вечном!
Правда, посещение шатров – песня петая! Едва успеешь письмо достать и мозг воспоминаниями вспучить, глядь, рядом зритель с капюшоном раскрытым. Эти Божии создания по всей пустыне ищут лёжки и находят в самых неожиданных местах. Видел бойцов, выскакивающих от подобных встреч наружу с дикими криками и штанами спущенными. Ржали даже ёжики! Так что прежде чем стянуть портки и воззвать параллельный мир прежней жизни, проведёшь ритуал околоточного надзирателя: почётно обойдёшь вокруг палатки и со всех углов отстучишь полы дрючком, отпугивая затаившихся аспидов.
Но офицер в сторону удалялся, и в руках у него ничего не было. Кружил без причины, казалось, расшвыривая грунты.
– Он чего это там собрался делать у всех на виду?
– Смотри-смотри, увидишь! – хмыкнул Воронцов...
Покрутившись, офицер нашёл что искал, бодро нагнулся, рукой нащупал, что ухватить, и с небольшим усилием потянул. Песок осыпался, клубы липучей пыли улеглись, тут стало очевидно, что офицер открыл металлический люк. В голой степи, где место не только столбиком – кустиком не обозначено!
– Хренасе! – вырвалось удивление новичка.
– Запитка от силовых линий. Думаешь, напругу такие же дырчики поставляют? Если мощный дизель-генератор вблизи не тарахтит, проложены коммуникации! – объяснял Воронцов, пока я, не отводя глаз, высматривал бурлаков в военной форме, подтаскивающих силовые кабеля к секретной дыре в неисчерпаемые недра нашей загадочной планеты.
Невиданное действо залегло в ячейки юношеской памяти как краеугольный камень восприятия жизни. Да ещё солдатик, прущий на плече силовой кабель, напомнил вдруг бескрайние угодья совхоза Сейма, куда мы неоднократно ездили с другом Гошей Кузовенковым. Получив водительское удостоверение в восемнадцать лет, он успел до армии поработать на грузовике ГАЗ-52 одного из подшефных Горьковскому автозаводу автотранспортных предприятий. Начиная с позднего лета и до конца осени молодых шоферков гоняли на уборку урожая, так вот нередко случалось, Гоша брал с собой меня. Мне интересно на халяву покататься, и ему не в тягость смену волочить...
Как часто случалось в советские времена, с урожаем боролись всем миром. На полях батрачили не только колхозники, но и шофера, студенты и солдаты. Соответственно, землеробы и студенты собирали урожай, грузили на машины, а солдаты с помощью бронетранспортёров тащили гружёные грузовики до нормальной дороги. Поля были настолько разбиты – иногда по раму транспорт вяз, и без участия различного вида гусеничных тягачей выбраться из этого грязевого месива не было никакого другого ресурса. Мещёра – край подзолов, болот и топей...
Это были настоящие битвы за урожай, движуха на износ: рамы гнулись, крюки-подцепы отламывались, бамперы и фаркопы выдирались, тросы рвались, движки стучали, железо мялось, фары бились, водилы матерились. Гоша парился не особо и на поломки в ус не дул. Его завгар к обращениям «я на Сейме машину немного помял» имел отповедь «это не бяда!» Шефы с автозавода на запчасти не скупились, помогали с избытком.
Все полевые работники надрывали животы, и лишь экспедиторам да туристам типа меня было ни тепло, ни холодно. Сидели мы в кабинах, хрустели морковками и капустными кочерыжками, как в театре беззаботно созерцали происходящее. Насмотрелся я вдосталь на лазящих по колено в грязях солдат, берущих внатяжку на плечо петлю троса и прущих БТР к очередному увязшему по уши грузовику. Звука моторов бронетехники из общего фона выделить сложно, и смотрелись они как «Бурлаки на Волге» в одну гужевую тягловую силу...
Вернёмся в Келяту, где привычным щуром рассекретил я военную тайну, которую не единожды вспоминал улыбкой, пересматривая антиутопию «Кин-дза-дза». Не надо гадать, киноэпопея эта снималась где-то рядом, чуть дальше пределов досягаемости не особо мощной переносной стопяточки Р-105.
Радиотехника интересовала всегда, и сейчас, расспрашивая сослуживцев об изобилии далеко не портативных переговорников, не хватало углов в голове, чтоб запихнуть все поступающие сведения. В учебке такого разнообразия не видел, разве – вскользь на плакатах. Но было бы что запомнить, а местечко отыщется, лишь бы самому не забыть где что лежит.
На тот момент я всё ещё оставался невооружённым для борьбы с неполадками, не имел даже утлого ремонтного чемоданчика с запчастями или пусть штопаной сумки-лядунки под инструмент и наипаче тестера, поэтому оставалось одно – слушать, смотреть, собирать информацию!
Из неудобств можно вспомнить отсутствие вдоволь воды для питья и, разумеется, её всегда не хватало для стирки обмундирования. Воду привозили ежедневно, экономить приходилось каждую каплю, поскольку всевозможные вечерние чаепития как в мастерской устраивать было бы нечем.
Большую часть дня дефилировали топлес (какое гламурное определение современная мода навеяла), форма одежды №2, тем самым сберегая мгновенно выгорающую мабуту. К исходу первого дня учений хэ-бэ не вешали – вертикально прислоняли в подходящем месте. Высолы на материи и гонимая местными суховеями вездесущая пыль с песком делали из рубахи несгибаемый корсет. Если не нашёл с полведёрка воды, растворить солевые налёты с повседневки – следующим утром передвигаешься как средневековый латник в клёпаной лорике. Рыцарю подобной походкой почапаешь день-другой и на жидкость нюх просыпается как у верблюда, шатающегося среди песков – горбом чуешь что ли? Баклажку однозначно наполняешь при каждом удобном случае и постоянно смачиваешь глотку.
Зато, раздобудешь ведёрко воды, прополощешь форму – сохнет она пять, ну пять с половиной минут от силы. Сигарету не успеваешь высосать. Думаете, пошаркать, размять как тряпку и всё? Всё, но форму повседневного ношения раз в полгода выдают, а такими жёсткими методами она приходит в негодность максимум за пару месяцев, выгорает до белизны манной крупы уже к середине лета и становится утилём. Дед Паганин пенделей скорее накидает, нежели замену по случаю износа выдаст. Опорков пожалеет. Парни учены, я прикасался к этим тонкостям житейской мудрости первый раз.
За время учений я многим поднаторел: мал мала попрактиковал установку антенн, усвоил кое-какие навыки жития вне цивилизации, но главное изыскал силы переживать воистину огненные пещи. В скорых днях батальон вернулся на место постоянной дислокации, где я отчистился, отмылся и отоспался уже по-людски в мягкой постельке под простынкой...
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/05/31/508 >Второй день рождения >