Я увидел её растерянную, немного неуклюжую, всю какую-то неловко сжавшуюся, голубой халатик едва доходил до колен, выставляя напоказ бледные ноги, которые без привычных высоких каблуков казались детскими, тонкими совсем.
Зеленоватый свет настольной лампы будто проявлял её настоящую, - черты её лица стали резче, глаза - пронзительнее, острее, губы блестели. Она рассказывала мне о том, что выжигало кратеры на её душе, о том, что ноет застрявшим осколком в пасмурную погоду, она говорила о себе разной. И меня обдало сначала холодом, потом жаром. Я поёжился, потому что увидел, насколько она божественно женственна, уязвима, насколько она женщина, - покорная и слабая.
И она сейчас своими тонкими пальцами, домашними тапочками, непослушными из-за влажности волосами показывала мне, что нуждается в защите. Её спасет такая неистовая мужественность, которая по качеству сравнится с чистотой воздуха в Альпах, со свежестью арктического ветра, с легкостью облаков в горах.
Она же все свои решения в жизни будет принимать во вторую очередь, чутко прислушиваясь к моим сначала. Она - мягкая начинка, она - содержимое, которое скиснет, если её угораздит связаться со слабовольным мудаком. Станет раздавленным светлячком, если нарвется на тирана, на свинью, на скота.
Я подавлял изо всех сил желание смять её на кровати, взорвать последние из её крепостей, завоевать её теплый, влажный взгляд, обратить его на себя, гордо упиваться своей силой, которая на её фоне кажется просто богатырской, непоколебимой, нерушимой.
Я держался, потому что я знал, что как только я переступил порог её дома, я взял полностью ответственность на себя за всё тут происходящее. И я курил, дым раздирал горло, желание драло нервы, страх дробил мозг.
Я вижу. Я вижу уже сейчас её тихие, предрассветные слезы вместо общепринятых сейчас бабских истерик, скандалов в ответ на мою неблагодарность, язвительность, развязность. Я вижу глаза, полные молчаливой обиды, рассеянности, движения, полные глуповатой несуразности, неповоротливости. Я вижу, я промотал вперед.
Да, она женщина. Мягкая, с еле ощутимым пушком над верхней губой, с худенькими плечами, с шелком волос, с водопадами чуткости, она..
Я охуел. Я просто потерял дар речи, потому что понял, что могу и не вывезти её, могу не справиться, могу проебаться, ребят. И я докурил вторую пачку и ушел. Я буду сейчас вам накатывать оправдания, но не слушайте, я просто обосрался. Я испугался, я привык ко всем тем расторопным стервам, которые сами мне ширинку расстегивали, сами скакали и от которых я уходил налегке, с дремлющей еще совестью. Я знал, что вены не порежут, что сменят простыни, и на этом ритуалы кончатся. Но тут, тут я не посмел. Слабак. Похуй. Зато я не сделаю ей больно.
Суровый Джо(Карина Доронина)