Робик

 


                Повесть



                « Суди меня, Боже, и вступись
                в тяжбу мою с народом недобрым.
                От человека лукавого
                и несправедливого избавь меня ».
                Библия, пс. 42.

            Всё детство со дня рождения и часть юности до окончания средней школы прошли у Роберта  Фаготова  в селе Раздольном в тихом уголке российской глубинки.
           Своим становлением село Раздольное было обязано княжескому роду Гагариных, ведущих свою родословную от  великих воинов Рюриковичей, призванных из Скандинавии в стародавние времена  на Русь святую  на правление и  для преодоления междоусобиц.
            Приближённые к царскому трону, князья Гагарины, помимо дел государственных, не упускали возможностей по освоению поистине безграничных территорий, которые им принадлежали, не без оснований полагая, что эта деятельность также может быть отнесена к важному поручению Государя.  В результате их поездок появлялись  новые городища, которые выполняли оборонительные функции и служили убежищем для населения. Красоты Руси великой восхищали князей. Но тем и отлична Родина наша от других государств, что, определив для строительства городища или посёлка  незабываемое по  привлекательности  место и сделав для себя вывод, что лучше его не то, что найти, но и придумать невозможно, князья  всего в двух-трёх часах дальнейшей езды останавливали коней перед  царицей-природой, которая одаривала их такой  величественной картиной  местности, которой, уж точно, лучше  не бывает. Они спешивались, снимали шапки и склонялись в глубоких поклонах, признавая своим поступком бесконечное превосходство природы над людьми.
             Местность, которая от них получило название Раздольное, была поистине удивительной.  Вдалеке синели невысокие горы, которые переходили в  холмистую гряду. Между холмами, с гор несла ледяные  воды река, замедляя течение и широко разливаясь на равнине, и, превращаясь в бурный поток в зажатом между холмами пространстве. С одной стороны к холмам примыкала бескрайняя степь, а с другой колыхалось  такое же бескрайнее море, состоящее из дремучих лесов. По самому краю леса протекала ещё одна глубокая широкая и полноводная река, всем своим суровым обликом совпадая с вечным неторопливым течением времени. Сразу за холмистой грядой реки сливались и дальше мощно  несли свои воды, отделяя степь от лесных массивов.
             Именно здесь в этом дальнем краю  Гагарины задумали   создать своё сельское родовое поместье. Обладая незаурядными организаторскими способностями и твёрдой волей, они согнали из своих обжитых  вотчин в приглянувшееся место такое количество семей крепостных крестьян, которое,  по их мнению,  должно было обеспечить возведение княжеского дворца со всеми сопутствующими строениями для удовлетворения самых причудливых  бытовых пожеланий.
             На проектирование и руководство задуманными преобразованиями были приглашены из-за границы немцы - управляющие и итальянцы - архитекторы, признанные авторитетные специалисты. Работа закипела. Потребовалось почти  тридцать лет, чтобы  в поместье  основные работы были  завершены.
             Но не таковы были  князья Гагарины, чтобы успокоиться на достигнутом. Каждый из них считал своей обязанностью внести особенный вклад в родовое поместье и, поэтому стройка не останавливалась.
            С  балконов двухэтажного дворца на три стороны открывалась величественная панорама красот необыкновенных, как естественных, природных,  так и рукотворных, возведённых  руками крепостных.
Напротив парадной с  мраморными ступенями лестницы  княжеского дворца, сразу за оранжереей,  как по мановению волшебной палочки, всего за полтора десятка лет  была выстроена пятиглавая церковь в традиционном византийском стиле с позолоченной крышей и крестами и с высоченной колокольней. Колокольный звон  звучал по разному: раздумчиво и  протяжно,  призывая к послушанию и склонению головы своей перед волей Божьей, весело и радостно, извещая о днях великих церковных праздников и обыденно, напоминая о могуществе Господа Бога нашего Иисуса Христа и его матери Пресвятой Богородицы, единственных наших защитников на земле. Дворец и хозяйственные постройки к нему примыкающие находились в самом центре просторного парка, у которого верхние липовые, средние хвойные и нижние дубовые   аллеи  уступами спускались к берегам Быстрицы и Заазовки. Мощёные булыжником дороги разбегались  из  Раздольного: одна - по мосту через Быстрицу   по степям соединялась с большаком, ведущим в губернский город, а вторая - по мосту через Заазовку,  вела в леса, где ватаги мужиков на делянках  валили деревья и, используя топоры да пилы,  заготавливали дрова, брёвна, различного размера брус и доску. Так получилось, что  прадеда Роберта, мастера по дереву на все руки,  пригнали двадцатилетним парнем  в Раздольное по принуждению из обжитых мест в Малороссии вместе с другими молодыми крепостными мужиками на работу.
                Шли годы, одно за другим менялись поколения людей. Грянула мировая война, а следом за ней великая Революция. В Раздольном те самые люди, которые вчера не смели подать  голос, посмотреть в глаза своим господам, вдруг  поняли, что они могут потребовать расплату у своих угнетателей за  покалеченные судьбы, за холод и голод, за унижения физические и моральные, за гибель от несчастий,  болезней и побоев. Огромная ненависть бедноты, как девятый вал в бушующем море, захлестнула  богатеев, их приспешников и распространилась на всё, что так или иначе было с ними  связано.   Княжеский дворец, дома управляющих и прислуги были разграблены. Церковь, колокольню и церковные пристройки взорвали. Те самые мастера, которые  десятилетиями создавали эти замечательные строения,  разгромили их  в считанные месяцы.
                Пронеслись революционные вихри, отбушевала гражданская война, и жизнь, как вешние воды после половодья,  стала медленно возвращаться в мирные берега. Советская власть определила новые требования к населению: отказаться от всего личного в пользу общественного. Был создан колхоз, в который собрали людей и домашнюю скотину. Всё то, что выдержало разграбление:  кирпичной постройки фермы, конюшни, хранилища, стало колхозной собственностью. Постепенно колхоз набрал силу, благодаря  крестьянскому тяжёлому  труду от зари и до зари, да землице российской, в которую сегодня  воткни палку, а через месяц уже, глянь, а вместо палки деревцо стоит с зелёными веточками.
               Климат в этой полосе был благоприятным для земледелия: тепло, холод, дожди, снега – шли как по расписанию. Большая часть полей засевалась зерновыми. Хватало  так же места для картофеля, сахарной свеклы, подсолнечника. А вдоль Заазовки ежегодно разбивались бахчи с помидорами, огурцами, арбузами и дынями, которые успевали вызревать за лето.
                За несколько лет до начала войны в Раздольном заработали два небольших завода: один - по производству подсолнечного масла и другой – по производству спирта. Причём, спиртзавод использовал для производственных нужд чистейшую воду из Быстрицы, а маслозавод – воду из Заазовки. И, в зависимости от ветра, воздух над селом наполнялся или сладковато-кислым запахом алкоголя, или ароматным запахом жареных подсолнечных семечек. Но, чаще всего, эти запахи, соседствуя друг с другом,  постоянно витали в воздухе. Посредине села красовались руины  взорванной церкви с уцелевшей наполовину колокольней со сбитым куполом. Остатки колокольни были приспособлены местными умельцами под водонапорную башню, а бывший княжеский дворец под сельскую школу, в которой в две смены училась ребятня. Отец Роберта  был плотником, который наследовал это ремесло по мужской линии.   А мать работала на колхозной ферме  скотницей. В семье у  супругов  Фаготовых росла весёлая и смешливая пятилетняя девочка Глория. Перед рождением очередного младенца Рудольф Робертович объявил жене, что если родится девочка, то он её наречёт Викторией, победительницей, а если сын, то Робертом, славным мальчиком, в память о покойнике – дедушке.  Рудольф Фаготов  свято соблюдал традицию по выбору для  детей звучных  и необычных имён, чтобы среди массовых Ванек, Манек, Федотов и Нюрок не затерялись Глории, Роберты, Артуры и Виктории. Жена не спорила с мужем, зная его упрямый характер.  Дом Фаготовых   небольшой, но по -  плотницки элегантный, стоял на высоком берегу Заазовки.  С двух сторон его обрамляли берёзы, а тыльная сторона примыкала к большому участку земли с садом,  огородом и сараем, в котором размещалась живность: корова, поросёнок, куры   и собака  Пират. Неподалёку от дома вниз по течению реки на берегу располагалась нефтебаза с несколькими резервуарами – цистернами. А с другой стороны,   всего метрах в шестидесяти  от дома,  на ровной поляне расположилась сельская баня, построенная в княжеские времена из такого же красного кирпича, как и церковь. Выбор места размещения нефтебазы и бани объяснялся просто: в первом случае вода была нужна для обеспечения борьбы с пожаром и для слива отходов, а во втором:  чем ближе баня к реке, тем лучше.
               Через неделю после начала войны сорокалетнего Рудольфа Робертовича вместе с другими мужчинами призывных возрастов мобилизовали в армию. Служба его проходила в дорожно-строительном батальоне, который отвечал за восстановление дорог,  наведение мостов и переправ. К осени 1943 года из прежнего  состава батальона, сформированного в начале войны, осталось не более десяти человек. Гибли не столько от пуль и снарядов, сколько из-за болезней. Часто приходилось часами, стоя по грудь в ледяной воде, ворочать брёвна и доски, сращивая их между собой верёвками и скобами. Солдаты гибли один за другим из-за  скоротечного воспаления лёгких. В ноябре 1943 года на Сталинградском фронте при наведении наплавного моста  через приток Волги Рудольф Робертович получил тяжёлое ранение. Одна крупнокалиберная пуля из пулемёта «Мессершмитта-109», атаковавшего переправу, раздробила у него  кисть правой руки, а вторая - прошла навылет через мягкие ткани бедра.  И уже в марте сержанта Фаготова, заметно хромавшего, потерявшего на войне часть руки  и комиссованного по этой причине как инвалида, выписали из госпиталя и отправили на родину. Дома в Раздольном к нему на шею бросилась  исхудавшая с заплаканным лицом  жена Прасковья Ивановна, за длинный подол юбки которой ручонками держались бледные, как тень, его дети - восьмилетняя Глория и трёхлетний Роберт.
                С раннего утра  Фаготов отправился к партийному секретарю, к такому же, как и он, искалеченному войной инвалиду. Поразмыслив и обсудив возможные варианты,  мужчины решили, что Рудольф Робертович возглавит руководство нефтебазой. «Фронту наравне с боеприпасами нужны продукты и спирт, - рассуждал, дымя самокруткой с едким самосадом,  секретарь, - а плечо поездок до областного центра большое. Нужна заправка машинам. Будешь заниматься этим делом. А если пойдут срывы, как сейчас при бабе, горе - руководительнице, то пойдёшь под трибунал. Я бы её привлёк, да муж сгинул на войне. Мне троих её ребятишек жалко. А с тебя, если что, то спрошу по законам военного времени ».
                Приняв за один день по акту имущество нефтебазы  и продумав свои дальнейшие действия, Фаготов снова появился  в парткоме. Секретарь, нахмурившись, выслушал его доводы о том, что ему вместе с двумя слабосильными древними стариками, которые сейчас работают на нефтебазе, никак не справиться с перекачкой топлива из-за неисправности ручных насосов.  «Ты мне истерику прекрати, - рассердился секретарь,  - я где тебе здорового мужика возьму? С фронта сниму?  Эти замашки бросать надо.  У тебя башка есть, одна рука есть, что тебе ещё нужно? Насосы можно отремонтировать и с одной рукой. А в помощники бабу свою возьми. Я председателю скажу, чтобы он её с фермы отпустил. Иди, работай, наводи порядок.  А я проверю». Партиец не ошибся. Насосы один за другим Фаготов восстановил самостоятельно. К культе приладил собственного изготовления протез и стал хотя бы наполовину, но пользоваться правой рукой. А жене, кроме обязанностей по перекачке топлива, поручил хозяйствовать в керосиновой лавке, продавая населению керосин. Керосин вначале перекачивали из ёмкости для хранения в расходную ёмкость, а из неё отполированным до блеска металлическим мерным  литром  Прасковья Ивановна наливала через воронку покупателю. Тара могла быть самой разной по размеру и по материалу изготовления, стеклянной или металлической, но требования продавщицы к её состоянию были неизменными: она должна была иметь надёжную крышку или пробку. По наущению мужа Прасковья Ивановна в своей работе применяла на практике физический закон изменения  объёма жидкости в зависимости от температуры.  И  в холодную пору не  доливала керосин до краёв мерного литра.  А потом такая процедура вошла в практику и в другие времена года. Покупатели, а это калеки, пацанва, старички и старушки верили в честность продавщицы и на недолив не обращали внимания. Без керосина прожить было невозможно. Можно было истопить печку дровами и не пользоваться керосинкой или примусом, но в темноте сидеть с лучиной никому не хотелось. Лучше керосинового фонаря и керосиновой лампы для освещения в пору отсутствия электричества ещё никто не придумал. Доход от продажи излишков керосина существенно улучшал бюджет семьи Фаготовых.
               С окончанием войны жизнь в Раздольном заметно оживилась. По указанию областных властей для бесперебойных перевозок в город  сельскохозяйственной продукции, спирта и подсолнечного масла в селе создали автохозяйство. Чтобы разместить его рядом с нефтебазой, пришлось на большом участке княжеского парка  вырубить вековые дубы, липы, сосны, ели и берёзы. Нефтебаза тоже расширялась: завозилось дополнительное оборудование и цистерны, было увеличено число рабочих по штатному расписанию. Понятно, что автоматически эти факторы влияли на рост авторитета и значимость начальника нефтебазы.
              Робик,  в отличие от своей старшей сестрички шаловливой и шустрой Глории, рос тихим и застенчивым мальчиком, сторонящимся шумных игр со сверстниками. Он был тенью своего папы, его «хвостиком»,  и старался сопровождать отца повсюду.  В первый класс он пошёл безо всякой охоты, не испытывая желания получать знания.     Умственно  не отставая от своих одноклассников, он благодаря лени и доброй, старенькой учительнице начальных классов, которая за все свои долгие годы учительства никому из учеников не отважилась поставить неудовлетворительную оценку, благополучно переходил из класса в класс, получая по большинству предметов сплошные «тройки». И только по поведению имел отличную оценку.  Относясь по своему складу характера к категории созерцателей, Робик, на уроках сидя за партой, выбирал, как правило,  для наблюдения какой-нибудь объект за окном, устремлял на него свой взгляд  и бессмысленно просиживал время. Своим видом он показывал, что так как никому не мешает заниматься, то и его следует оставить в покое. В школе у него появились товарищи: Володя Бухтояров и Витя Ключкин, мальчишки, у которых отцы погибли на войне. Мать у Володи работала на маслозаводе, а у Вити – уборщицей в прокуратуре. В хорошую погоду после уроков троица направлялась в конец села, чтобы проводить до дома Володю. По дороге они внимательно осматривали территорию и подбирали брошенные окурки. Сразу за домом Бухтояровых располагалась стоянка техники районного дорожного отдела, включающая трактор, грейдеры и самодельные отвальники, расчищающие  дороги от снега. Отвальники представляли собой массивные треугольные сооружения, собранные из брёвен. К боковым брёвнам снизу были прибиты  полозья, а острый угол треугольника имел металлические кольца для крепления троса от трактора и был обшит прочными  листами жести. В зимнее время трактор тянул за собой отвальник, который раздвигал снежные заносы и отваливал снег  за пределы дороги. С приходом весеннего тепла и окончанием периода расчистки дорог от снега друзья использовали эти деревянные строения  для приятного провождения времени, не опасаясь, что их застигнут врасплох за курением. Большие окурки они курили по - братски, передавая для затяжек друг другу. А из маленьких вытаскивали табак и высыпали его  в общую солдатскую миску. Затем перемешивали, делали из газетной бумаги закрутки и курили, млея от дурмана и яркого солнышка.  Но иногда из большого красивого сулящего удовольствие окурка вдруг в рот попадала чужая противная слюна со слизью. Мальчишки в таких случаях долго с ожесточением отплёвывались и кляли всеми им известными бранными словами человека, который преподнёс  подлянку. В процессе курения пацаны вытаскивали из карманов осколки увеличительных стёкол от трофейных немецких фонариков «Даймон» или от очков и выжигали с их помощью на поверхности обтёсанных брёвен самые сокровенные мысли, такие, например, как «Робик + Вовик + Витёк = друзья» или про  понравившуюся девочку «Валька – дура», а, иногда, бравируя друг перед другом, грубые матерные слова. Накурившись, мальчуганы заходили в дом к Бухтояровым, где бабушка Володи, ожидавшая внука с товарищами, усаживала их за стол, давала каждому по одному сухарику чёрного хлеба и разрешала макать сухарики в тарелку с необыкновенно вкусно пахнущим подсолнечным маслом. Съев сухарики, Роберт и Виктор  торопливо шли домой.
        В год окончания Глорией средней школы, а Робертом пятого класса,  весна выдалась ранней. Пронеслось бурное половодье,  и село и просторы вокруг него ярко зазеленели. К удивлению жителей в это  весеннее время несколько дней подряд  над окраинами села с самого утра низко кружил одинокий «дуглас». А потом по дороге через село в сторону холмов прошло несколько автомобильных колонн. В кабинах американских окрашенных в тёмно оливковый цвет «студебеккеров» и серых отечественных ЗИСов и полуторок восседали офицеры, а в кузовах - солдаты вместе с различного рода военным имуществом. В составе колон было несколько легковых «эмок». Из одной из них, остановившейся у здания райкома партии, вышли два важного вида офицера и направились к первому секретарю. А вечером за ужином Рудольф Робертович рассказал своим домочадцам  о совещании партийно-хозяйственного актива района, которое провёл сам первый секретарь.  Он пояснил, что  всего в семи километрах от села будет развёрнут летний полевой аэродром  для полётов истребителей с грунта. На район возложена задача по оказанию помощи по жизнеобеспечению военных, так как в полевом лагере, кроме палаток,  пока ничего не приготовлено. Военные уже с завтрашнего дня предоставят наряды на продовольствие, включая хлеб, мясо, молоко, овощи, на банно-прачечное,  медицинское, торговое, культурно-просветительское обеспечение. «Нас то все эти дела не касаются,  Рудик» - заметила жена. « А, вот как раз и касаются », - улыбнулся в ответ старший Фаготов - «мне приказано подготовить цистерны для резерва запасов авиа и авто горючего».
          Соседство военного аэродрома значительно разнообразило жизнь сельских жителей. Теперь в небе в любую погоду звучали реактивные двигатели МиГ-15   и   МиГ-17 во всём звуковом спектре от  низких басовых до самых верхних звенящих. Лётчики оттачивали технику пилотирования и элементы воздушного боя  в воздушных зонах, расположенных на достаточном удалении от аэродрома. Но, иногда, бравируя, крутили воздушные петли, виражи и «бочки» на небольшой высоте непосредственно над селом. После выполнения полётного задания истребители  набирали высоту, затем  выбирали в селе заметный ориентир, пикировали на него, разгоняя самолёт до большой скорости, и резко переводили самолёт в набор высоты «свечкой», показывая свою лихость, оглушая и пугая обывателей рёвом двигателя и свистом воздуха, срывающегося с крыльев. В селе, особенно у почты,  магазинов, чайной и пивного ларька появились военные.  Местные девушки и женщины различных возрастов, надев самые нарядные платья,  стали чаще бывать на улицах:  днём - по неотложным делам, а вечером - чтобы подышать свежим воздухом.   Привычный график работы бани изменили: в субботу – помывка солдат, в воскресенье - офицеров, а для населения: вечером  в четверг -  женская баня, а в пятницу мужская. Сельские пацаны с самого утра по воскресеньям, сбиваясь в стайки, крутились около бани с нетерпением ожидая приезда офицеров. Около десяти часов на  дороге, оставляя за собой столб пыли,  появлялся серо – зелёный штабной автобус. Офицеры, выйдя из него, не торопясь,  перекуривали и только после этой процедуры заходили в  баню. Часа через два, вволю напарившись, с  красными от жара лицами, они выходили на воздух из помещения и располагались на травке у обрывистого берега Заазовки. Старшина из хозяйственного взвода и солдат-водитель сноровисто вытаскивали из автобуса заранее приготовленную выпивку и закуску, располагая продукты на раскладных полевых столиках. Командир, строгим взглядом определив готовность к перекусу,  брал гранёный стакан, наполненный на четверть водкой  и с особой интонацией в голосе, которая заставляла военных без команды принять положение «смирно» произносил: «За товарища Сталина! Ура!» Офицеры трижды прокричав: «Ура!» выпивали и закусывали. После нескольких тостов командир давал команду старшине на свёртывание и, посмотрев на часы, определял время отъезда в полевой лагерь, предупреждая: «Те, кто опоздают, будут добираться своим ходом». Одна часть лётчиков направлялась в центр села, надеясь познакомиться с очаровательными представительницами женского пола, а другая, меньшая,  разбредалась по берегу в поисках укромного местечка,  в котором можно было продолжить выпивку или просто поваляться на траве. Мальчуганы, такие же как и Робик, выполняли несложные поручения офицеров:  бежали в продуктовый магазин, покупали  в нём  водку, пиво, ситро, закуску и  папиросы. И пока лётчики резали хлеб, колбасу, вскрывали консервы, разламывали сырки, раскрывали на газетах кульки с хамсой,  Робик приносил из дома гранёные стаканы и  полотенце. За свои труды мальчишки получали продукты со стола и пачку папирос.
           … Майским  прохладным утром к воротам нефтебазы лихо подкатил на немецком трофейном мотоцикле БМВ молодой старший лейтенант. Он представился  Фаготову  начальником службы горючего войсковой части Кузнецовым Егором Семёновичем и заявил, что ему поручено согласовать вопросы использования ёмкостей базы для нужд военных. Обсуждение вариантов решения поставленных задач оказалось непростым и затянулось до обеденного времени. Рудольф Робертович пригласил Егора в дом пообедать. Дома  глава  семьи познакомил гостя с  женой Прасковьей Ивановной, Глорией и Робертом.  За обедом мужчины хорошо выпили и были словоохотливыми. Офицер немного рассказал о себе, пояснив, что его «окание» при разговоре имеет вологодское происхождение. Среднего роста, подтянутый, с простыми чертами русского лица, он произвёл на Фаготовых  приятное впечатление. Рассказывая о своей холостяцкой жизни, парень не сводил своего взгляда с юной Глории, которая сильно разрумянилась.
            На другой день старший лейтенант снова прикатил на нефтебазу, чтобы завершить с Фаготовым  начатую накануне работу. На третий день, наконец то, все согласования были успешно завершены. Но офицер ежедневно, теперь уже к вечеру, появлялся у дома Фаготовых. Вначале на зависть соседям и окрестной детворе он катал на мотоцикле по улицам села Роберта, посадив его на бензобак перед собой и Глорию, которая садилась на сидение позади. Потом довозил Роберта до дома и катал одну Глорию. Прасковья Ивановна допрашивала дочку с пристрастием относительно её отношений с Егором и поучала, что сначала нужно выучиться, окрепнуть, а потом думать о женихе. Но любовные страсти оказались сильнее запретов. Обеспокоенность жены передалась мужу и Рудольф Робертович, пригласив Егора на ужин, напрямую спросил его об отношениях с дочерью.
            -  Рудольф Робертович, мы любим друг друга, - ответил офицер, - и хотим пожениться. И, как можно скорее. Я Глории сделал предложение. Она согласна. Так ведь, Лора?
            -   Да - еле слышно ответила, сильно покраснев, девушка.
            -   И  теперь прошу вашего родительского благословения.
            -  А вы всё продумали? Жениться? Это дело нехитрое.  А ты знаешь, что ей жениться нельзя, ей 18 лет будет только на будущий год. А без ЗАГСа я ей с тобой жить не разрешу.
            -  Уважаемый Рудольф Робертович, вы, конечно, правы.  Но у нас, офицеров, таких случаев много, когда девчонки выходят официально замуж раньше срока. Всё дело в метриках. Лорочка не возражает, если мы ей годик припишем. Я с ЗАГСом договорюсь. Если что, командира части подключим. Он Герой Советского Союза, ему не откажут. Поженимся, всё будет по - честному,  как у порядочных людей. Если не возражаете,  пока мы в лагерях,  я поживу  у вас. Но это ненадолго. На меня разнарядка пришла из академии. В конце июня мы с Лорочкой в Москву поедем. Учиться будем, я в академии, а она в институт пойдёт. Там их много, выберет  себе по душе. Ей хочется в медицинский.  Прасковья Ивановна, не беспокойтесь, мы уже всё продумали. Я Лорочку в обиду не дам. И вас забывать не будем, будем проведывать. А, когда Роберт окончит школу, помогу ему поступить в училище.  Робик, - обратился Егор к мальчику, - кем хочешь стать? Лётчиком?
          -     Не, а, я лучше как мама с батей, на керосинке.
          … Незаметно прошло пять лет. За эти годы в школе несколько раз поднимался вопрос об оставлении на второй год из-за хронической неуспеваемости ученика Фаготова Роберта. Но  благодаря усилиям  отца, подружившегося с директором школы, таким же, как и он,  инвалидом – фронтовиком, в качестве основания для перевода в очередной класс принималось заверение родителей Роберта о том, что их сын за лето подтянется по проблемным предметам.
            … Спустя двое  суток  со дня получения Робертом аттестата об окончании средней школы семья Кузнецовых в полном составе,  включая  четырёхлетнего, сующего повсюду свой конопатый курносый нос,  Валерика,   приехала в Раздольное. На следующий день отец с зятем и Робиком сходили в военкомат, где помогли военкому оформить на Фаготова младшего направление для поступления в лётное училище, в котором майор Кузнецов занимал должность заместителя начальника тыла. Детской мечте Роберта о том, чтобы посвятить себя работе на складах с горючим  не суждено было сбыться. Выбора не было, и ему пришлось смириться с уготованной для него судьбой военного лётчика.
            … Казарменная жизнь лётного училища не предполагала разнообразия. Все составляющие этой жизни легко можно было сосчитать по пальцам: подъём, отбой, сон, физзарядка, туалет,  приёмы пищи, занятия, самоподготовка, личное время, помывка в бане. А по субботам  в Доме офицеров кино или танцы. В роте первокурсников  оказалось  полтора десятка курсантов с уровнем знаний не выше чем у Роберта. Парни роптали: «Нас набирали по здоровью, блату  и рабоче-крестьянскому происхождению, а спрашивают по уму».  Но, оказалось, что здесь в училище балансировать по предметам обучения  между «двойкой» и «тройкой» и в конечном итоге получить  на экзамене желанную положительную оценку даже легче чем в школе. Каждый отстающий курсант избирал свою форму ответа преподавателю. Национальные кадры, говорящие весьма бойко на русском с небольшим едва различимым акцентом, на экзамене изображали его полное незнание, но что-то доказывали на своём родном армянском, азербайджанском, грузинском или прибалтийском  языке, давая понять преподавателю, что отвечают на заданный вопрос. Роберт за все годы обучения в училище применял на экзаменах одну и ту же  безотказно действующую тактику. Он брал преподавателя измором. Получив билет, вначале долго молчал, изображая на лице усиленную мыслительную деятельность.  Наконец, преподаватель не выдерживал: «Вы отвечать будете?» «Да», - скромно мямлил Фаготов и снова умолкал. Затем судорожно хватал  билет, подносил его к глазам и,  заикаясь, с большим речевым напряжением, по слогам, прочитывал текст. Выждав паузу и наблюдая за  реакцией преподавателя, он, ещё сильнее заикаясь,  снова несколько раз выдавливал из себя  содержание вопроса. И снова умолкал. Затем наступал этап произношения различных звуков: « Ну..у..у, вот…, я, я…, эта..а а,  если, то о…о, как бы, значит…»  Ни один из экзаменаторов не выдерживал такого ответа и начинал помогать курсанту. Роберт очень сильно заикаясь и коверкая слова, повторял слово в слово то, что ему говорили. Заканчивал экзамен Роберт коронной фразой, которую, казалось, по букве из него вытягивают клещами: « Я  вс..ё..ё..ё..    по..а.. а..нимаю,  но.о.о   ка..ак ска..а.а..за..а..ать  не зна..а..а.. ю..ю..ю». Но, когда тактика воздействия на преподавателя измором  давала сбой, в учебный процесс  включался родной дядя курсанта Фаготова  подполковник Кузнецов Егор Семёнович, большая  начальствующая шишка – заместитель начальника тыла училища.
            … Командир эскадрильи майор  Фаготов Роберт Рудольфович, обладал сразу несколькими замечательными  чертами характера, которые часто ему помогали в различных жизненных ситуациях: он был непредсказуем, обладал большой выдержкой и никогда и ни при каких обстоятельствах не признавал свою неправоту. Среди подчинённых  о его способностях ходили легенды. Словоохотливый и умеющий поддержать разговор, он, иногда, ни с того,  ни с сего,   на несколько дней сокращал свой словарный запас до имён существительных, изредка, в случае крайней необходимости, применяя глаголы. Невысокого роста с заметным животиком и кавалерийскими  ногами, обутыми в тщательно начищенные хромовые сапоги,  с абсолютно круглым лицом и круглыми, как у филина, жёлтыми  глазами, он легко, словно колобок, перемещался перед строем эскадрильи, давая распоряжения: «Завтра, 7.45, построение, без опозданий или выговор.  Форма одежды – брюки в сапоги. 8.30 – разбор полётов. 9.30 – постановка задачи. Остальное – как вчера ». Но не формат высказываний командира беспокоил лётчиков, а его умение подстраивать пакости подчинённым. Причём, касалось это только тех, кто имел неосторожность   высказаться с критикой  командира. К примеру, получил лётчик очередное воинское звание капитана, его официально поздравили, и он по традиции собирает застолье, чтобы звёздочку обмыть. Конечно, приглашает и комэску. Роберт Рудольфович благодарит, обещает без опоздания прийти с супругой. Жена, молоденькая счастливая капитанша, суетится с праздничным столом, договаривается с парикмахерской о причёске, друзья готовятся вскладчину преподнести полезный подарок, сынок – первоклассник хвастается успехом папы в школе…  А за день до торжества на построении Фаготов сообщает об изменении в  наряде по части, назначая  в него новоиспечённого капитана. На его  вопрос: «Почему?», следует стандартный  ответ: «Пока ещё боевую готовность никто не отменял, в наряд на праздники должны ходить только лучшие. А ты и есть самый лучший. Капитана надо отрабатывать. А обмывку перенеси на потом ». Или, собрался офицер в отпуск, получил отпускной, проездные документы, заказал билеты на всю семью для поездки на родину, предупредил о приезде родителей, одним словом сделал всё, что положено в таких случаях. Но дня за три до отъезда  командир эскадрильи объявляет о переносе отпуска на две недели с целью срочного обеспечения резервирования экипажей в связи с предстоящей проверкой боевой готовности. Чертыхается офицер, но против лома нет приёма.
          Иногда за обиженных Фаготовым офицеров эскадрильи пыталась заступиться жена Полина Сергеевна. Причём, зная характер мужа, разговор на эту тему она заводила не прямо, а как бы в дополнение к обыкновенному обсуждению текущих вопросов полковой жизни.
          - Да, кстати, Робик, ко мне Ирина Федосеева приходила, обиделась на тебя. Ведь  Николай же просил не отправлять его в командировку, пока она в роддоме. Чтобы он её из роддома с ребёнком забрал. А ты всё равно отправил. Ну, что ты всё людям пытаешься жизнь испортить? Слава богу, тебе скоро тридцать пять лет, а ума так и не нажил. А обо мне подумал: каково мне учительнице по школе ходить, а за спиной шушукаются, что муж пакостит?
           - Поля, ну что ты, никому я плохого не делаю. Но просто у меня тоже есть самолюбие. Ты знаешь, что Федосеев высмеивает меня во всём: и походка то у меня не военная, и речь корявая, и инструкцию по технике пилотирования  не знаю, и летаю плохо, и тупой, как сибирский валенок. Ты что думаешь? У меня стукачи есть. Они мне о настроениях докладывают. И жизнью довольны. У них проблем не бывает.   Да, если бы я всяких Федосеевых  не прижимал, то они бы мне на шею сели и поехали. А так, или какой праздник, или какие важные семейные обстоятельства, то лебезят: Роберт Рудольфович, Роберт Рудольфович…, а я, раз!, и на Камчатку в командировку, или в наряд в казарму, или на Вышку, или на запасной аэродром, или выговор – мер воздействия у меня хватает. В эскадрилье теперь остались только двое насмешников: Федосеев и Грищук. Всех остальных прищучил. И этим  дыхание перекрою. Федосеев, как я понял, уже белый флаг поднял, через жену пощаду запросил. А дети – это хорошо. Они болеют. Нужно отпрашиваться, чтобы жене помогать. А я в ответ: не могу отпустить со службы, нет возможности. Вот юлить будет. И другим  буду по носу щёлкать – пусть боятся. А то, что речь я коверкаю, так это специально, чтобы от других отличаться. Пусть по одному моему слову меня понимают. Поэтому, Полюшка, не принимай косые взгляды близко к сердцу, а поддерживай меня.
              Командиром и лётчиком Роберт Рудольфович был неважным. Конечно, он понимал это. Сказывался, в первую очередь, низкий  уровень знаний. Но, верный своим принципам, Фаготов всегда находил виноватых как в неудачах эскадрильи, так и в собственной слабой   технике пилотирования, едва дотягивающей до оценки «хорошо».  Проведение разбора полётов в эскадрилье он поручал своему заместителю, а  личный разбор полётов  с лётчиком, с которым  летал инструктором, проводил коротко и эмоционально. Отойдя на стоянке за хвост самолёта, он закуривал папиросу и  вместе со струёй дыма выдыхал в лицо проверяемому: «Козёл! », что означало для посвящённых - «посадка с отделением». И, щурясь от дыма, добавлял: «Tы…» -  и в дальнейшем изображал своими руками и сменяемыми выражениями лица, как лётчик брал штурвал на себя при приближении самолёта к полосе,    « а она…» - и уже, дополнительно к рукам и лицу, пытался выгнуться в спине, показывая реакцию самолёта на движения штурвала. Прогнуться туловищем ему не удавалось из-за вполне заметного живота. Повторив несколько раз одни и те же движения и местоимения:  «А ты…, а она …, а  ты...,  а она…, а ты…», он  в конце разбора жестами рук показывал, что штурвал надо было зафиксировать      в определённый момент « придержи, придержи, придержи…».  На этом разбор заканчивался и он  спрашивал: «Ну, понял?». Получив в ответ:  «Так точно, товарищ командир!» он, не торопясь, напускал слюну в окурок «чтобы пацаны не баловали» и, отбросив его в сторону,  жестом  отпускал лётчика.
                Изменения в полковой жизни были обыденными: отслужив положенный по закону срок, увольнялись солдаты, сверхсрочники и офицеры. На их место прибывала молодёжь, которая осваивала военные специальности. Не часто, но с периодичностью в один раз за несколько лет, всё-таки происходили серьёзные перемены. Все они были связаны с назначением на должность командира полка нового офицера. Так случилось и в этот раз. Представленный на общем построении личного состава командиром дивизии,  новый командир полка сразу  понравился не только тем, что окончил с отличием Военно-воздушную академию, но также своим молодцеватым видом и  волевым выражением лица.
            Приняв дела и должность, подполковник Зимин, согласно утверждённому плану, проверил готовность к исполнению обязанностей своих заместителей, начальников служб и офицеров штаба. А затем принялся за эскадрильи. По итогам проверки состоянием дел в эскадрилье майора Фаготова он остался крайне недоволен.    
           Товарищ майор, - выговаривал подполковник Зимин, - десяти суток для меня оказалось вполне достаточно, чтобы сделать вывод о том, что вы не соответствуете занимаемой должности командира эскадрильи. Хотя командуете этим подразделением более года. По основным показателям эскадрилья не просто занимает отстающее положение, но состояние дел продолжает ухудшаться. И причина заключается только в вас. Лично вы, по моему мнению, являетесь  не главной организующей и движущей силой в эскадрилье, а пассивным наблюдателем. Особенно возмущает первобытное понимание вами лётной подготовки: « лётчик должен чувствовать самолёт ». Это непреложная истина, такая же как, к примеру, утверждение, что человек должен дышать. И она не обсуждается. Но в боевом уставе указано прямо: « лётчик обязан уметь максимально использовать боевые возможности самолёта». Здесь одной чувствительности недостаточно. А использовать системы самолёта вы не в состоянии по самой простой причине – самолёт  вы не знаете.  Фактически всю командирскую работу вы переложили на плечи своего заместителя  майора  Маргалиева. А личная ваша физическая подготовка? В общем, вы ноль со всех сторон. Не скрою, я думал о том, как мне поступить с вами. Есть только два варианта: первый – с должности командира эскадрильи я вас сниму и обеспечу вам перевод в какой - нибудь дальний гарнизон. И второй, который меня устроил бы больше -  обратитесь к своему свояку, моему предшественнику полковнику Болонкину,  кажется,  вы с ним женаты на сёстрах, чтобы он подобрал вам должность во вновь формируемой дивизии. Я подпишу все документы на перевод, которые будут необходимы. А пока этот вопрос не решён, я вынужден отозвать представление на присвоение вам очередного воинского звания «подполковник». Вы меня поняли? «Да», промямлил Фаготов. Не «да», а «так точно!»,    отчеканил командир полка.  «Идите!»      
          Как быстро меняется жизнь, -  думал майор. - Ещё совсем недавно никто не только обо мне отозваться плохо, даже косо посмотреть в мою сторону не мог. Все боялись гнева полковника Болонкина Геннадия Михайловича. Я был под надёжной защитой. Ни для кого не являлось тайной, что мы с ним закончили одно училище, причём на выпускном курсе сыграли общую курсантскую свадьбу, женившись на сёстрах, студентках пединститута. Конечно, недоброжелателей и у Геннадия Михайловича хватало, но для него, слушателя заочного отделения Военно-воздушной академии, дорога по продвижению по службе  открыта.
         - Не даст эта сволочь Зимин мне спокойной жизни, Поля, - жаловался жене за ужином, выпив большую стопку водки, Роберт Рудольфович, - вот и представление на подполковника,  которое  Геннадий Михайлович  подписал и отправил в дивизию, зарубил.               
         И он снова потянулся, чтобы развеять  тягостное состояние, к бутылке.
          - Хватит, Робик, этим горю не поможешь, - решительно убрала водку со стола жена,                - Зимин такой, что с ним каши не сваришь. Я думаю, что мне нужно сходить к Валентине, дорогой сестричке, пока они ещё отсюда не переехали. И ты не скромничай, поговори с Геннадием, посоветуйся.  Уходить отсюда надо. Но попроси, чтобы около него. Ему тоже свои преданные люди нужны. Тем более,  что мы близкие родственники. И, потом, что бог не делает, то всё к лучшему.  Хватит тебе пахать, в инспектора просись.  Вот кто, действительно,  ничего не делают, ни за что не отвечают, и самые уважаемые люди. Причём крутятся возле начальства, а кто поумней, то и на начальство воздействует. Бывает так, что и хвост  собакой управляет.
        … Полковник в отставке Фаготов Роберт Рудольфович пришёл домой около семи часов вечера в приподнятом настроении. Поцеловав в прихожей жену и ответив на вопрос о задержке, что при возвращении  домой встретил во дворе соседских  мужиков и принял их предложение выпить по кружечке пива на веранде в кафе,  он прошёл в ванную комнату, напевая любимую: « Реве та стогне Днипр широкий,   сердитий витер завива…», принял душ, после чего переоделся и сел поужинать.
          - Ну, милая, день сегодня замечательный с хорошей погодой и с настроением. Есть мнение посидеть, побеседовать, порадоваться жизни, поужинать. Ты не против,  Поленька?
         - Ну, давай поужинаем, раз тебе хочется, - засмеялась понятливо жена, выставляя на стол бутылку «Старки».
         Роберт Рудольфович, привычно откупорил бутылку и разлил водку по маленьким рюмкам.   -   Ну, давай за нас с тобой, за то, чтобы счастье нас не оставило, - провозгласил первый тост отставной полковник.  Он, не торопясь, положил на кусок чёрного хлеба несколько ломтиков сала, сверху любовно разместил дольки молодого остро пахнущего чеснока, и только после этого приступил к трапезе.
          -  Милая, помнишь,  я тебе рассказывал о неприятном случае ещё перед юбилеем нашей авиации? Ну, да, вспоминай. Где-то, чуть ли не за месяц, стал я обзванивать  генералов, сообщать о торжествах. Позвонил и Пустольгину. Он обрадовался, меня  поблагодарил, сказал, что будет обязательно. Слушай дальше то, вот умора. Наверняка недели за две стал готовиться к празднованию. Приготовил парадную форму. Вывесил все ордена и медали, надраил их до светлого пламени. Брюки с лампасами так отгладил, что обрезаться можно. Ботинки, наверняка, новые купил в уценённом магазине аж тыщи на полторы, - ехидничал, не забывая о выпивке с закуской, Роберт Рудольфович.
          -  А  ты откуда такие подробности знаешь? – усмехнулась супруга.
          -  Знаю точно, потому что по - другому и быть не могло, - с набитым ртом вещал полковник. -  Оно и понятно, охота с друзьями, товарищами встретиться. Возраст то идёт. Может так случиться, что и встреча то будет последней. Слушай дальше. Дождался, наконец, дня заветного, приехал на такси к 11 часам, как было определено. Пришёл на Поклонную гору  к стеле на площадку, а там всего четыре человека, два наших майора из службы войск и два офицера полиции. Обсуждают детали проведения праздника. Генерал с ними поздоровался, представился и спрашивает, а где же праздничное построение? А те ему отвечают, что порядок проведения праздника изменён и тем лицам, которые на праздник приглашены, направлены персональные уведомления. А раз уведомления нет, то и разговора нет. Понурился старичок и поплёлся назад, волоча на плечах тяжеленный груз парадного кителя с орденами и медалями. Из дома позвонил мне: «Роберт Рудольфович, что же вы меня подвели, не предупредили об изменениях»? А я ему с подковыркой: «Вот и хорошо, что сходили, рекогносцировку провели, хе, хе, хе.» Поверишь, так меня развеселила эта картина, этот вид плетущегося по жаре старика – генерала, который припёрся  на рекогносцировку, что я удержаться от смеха не мог. А он видно ждал от меня извинения, но получил другое. Он и говорит: «Вы по отношению ко мне совершили подлый поступок, я меняю о вас своё мнение».  И положил трубку. Вот скажи, Поленька, возникла такая ситуация, поставь себя на моё место, как бы ты поступила?
         -  Робик,  тебе смешно, а мне старика жалко. Я бы поступила по совести, извинилась бы перед ним.
         -  Бесхитростная ты у меня. Добрая,  справедливая,  учительница, любимица деток, совестливая, - слегка захмелевший Роберт Рудольфович тщательно вытер жирные губы и пальцы салфеткой, потянулся к жене и, расцеловав её, продолжил разговор.
         – А что такое «совесть», милая моя? Раньше, в той жизни, это было состояние человека, а сейчас – это просто никому не нужное слово. Вот, скажи, когда ты в последний раз встречала это слово по радио, по телевизору, в газетах? И не вспомнишь. А почему? А потому, что нашли замену этому понятию. «Совесть» заменена на «прагматизм». Вот я и решил в вопросе с этим стариком поступить не по совести, а по прагматизму. Подошёл к нашему председателю Лепенсону и задаю ему вопрос, хотя  знаю, что он мне ответит:   
         - Яков Моисеевич, так мол и так, как мне дальше действовать? А Лепенсон в ответ так громко, чтобы все слышали: «Что? Так и сказал « совершил подлый поступок »,  то есть вас, известного всей стране военного лётчика, оскорбил. И вы его не послали куда подальше? Я бы не выдержал, послал бы. А за такое хамство нужно наказывать на всю катушку, поэтому приказываю: впредь никаких приглашений ему не направлять.  Для  нашей организации, пока я председатель, такого ветерана больше не существует».  Ты же Лепенсона знаешь: любит он на публике пофасонить,  полепенсонить,  покомандовать
        -  Послушай, вот ты хитрец какой у меня, милый. А я бы так поступить и не догадалась.
        -  Дорогая, а зачем мне брать ответственность на себя? Они генералы, пусть повоюют друг с другом нам на радость.
       -  Робик, ты про Лепенсона говоришь. Так, что он до сих пор не накомандовался? Столько лет в  генералах.
       Разговаривая, Роберт Рудольфович налил сначала жене, а потом себе по неполному стакану томатного сока, бросил в свой стакан щепотку соли и затем, отпив глоток, отодвинулся от стола. Теперь, находясь на пенсии, лучшим своим времяпрепровождением он считал застолье. Причём его нисколько не утомляло сидение за накрытым столом. Насытившись, он откидывался на спинку стула, скрещивал руки на груди и давал себе отдохнуть минут десять - пятнадцать, после чего с завидным аппетитом приступал к очередному сеансу употребления съестного. Продолжительность трапезы, которая могла длиться часами, зависела только от настроения.  Жена предполагала, что тягу к продуктам чуть ли не на генетическом уровне маленький  Робик  приобрёл ещё в военные голодные и холодные годы. Ей нравилось ухаживать за ним,  накрывать для него стол, сидеть напротив и радоваться его отменному аппетиту, смотреть, как аккуратно он ест,  подбирая со стола каждую крошку.  Нравились его бесчисленные рассказы и рассуждения, в которых её муж представал необыкновенно умным, смелым, решительным и величественным. Сюжеты рассказов ей были хорошо известны, но каждый раз супруг вносил такие коррективы в повествование, так умел объединить мыслимое с немыслимым,  факты с выдумкой,  что Полина Сергеевна только диву давалась.               
        - Поленька, простодушная ты моя, ты разве не знаешь, что генерал генералу - рознь.  Большинство на самом деле отцы-командиры. День и ночь на службе. Боевая готовность, полёты, аэродромы, офицеры, солдаты, учения. Нет ни то,  что часа, ни минуты покоя. Всё это очень важно, но есть ещё более важное. Как думаешь, что?
        Жена улыбнулась на вопрос мужа, -  Знаю, милый, люди. Нет ничего и никого важнее людей.
         -  Умница, в точку попала – это называется  «ответственность».  Но есть и другие генералы, которые также носят генеральские звёзды на золотых погонах, имеют по генеральскому званию почёт и уважение, все генеральские привилегии, получают большие деньги, но ничего не делают и ни за что не отвечают. Это везунчики.  Лепенсон из их числа. История его простая. Я  как то тебе её рассказывал. Ты должна помнить.      
          Полина Сергеевна  понимая, что муж хочет поговорить на генеральскую  тему, ответила: - Честно говоря, припоминаю, но не очень. Напомни, пожалуйста.
          - Хорошо, - отставной полковник  придвинулся к столу, с чувством выпил рюмку «старки», закусил солёным огурчиком, взял с рыбного блюда  кусок запечённого леща, шумно вдохнул в себя вкусный запах речной рыбы, напомнивший ему  рыбалки с отцом  в Раздольном, и откусил небольшой кусочек. Леща он предпочитал именно потому, что в нём, как ни в какой другой рыбе, было много мелких костей. Выискивая их, приходилось есть с большой осторожностью,  давая возможность по настоящему наслаждаться трапезой.
          - Дорогая моя,  ты знаешь, что после хрущёвского времени нужно было возрождать авиацию, - начал издалека Роберт Рудольфович.  - Взялись за это дело решительно. Стали формировать новые полки, даже дивизии. Потребовались лётчики, штурманы, техники, новые самолёты. Выпускники высших лётных училищ были нарасхват. Многие попали в струю. Даже через должность назначали. Майоры становились командирами полков. Мы с тобой и мой свояк с Валентиной тоже в этой струе оказались. По нашему выпуску даже конференцию провели недавно  на тему: «Роль выпускников первого выпуска высшего училища  в становлении воздушной армии ». Вывод сделали такой, что кроме нас никто не смог бы сформировать нашу воздушную армию.  Вот так.
           -  Милый, что - то я не пойму. Не вы, так другие и создали бы, и сформировали бы, –  не согласилась с выводом жена.
           -   Поля, умница моя, другие тоже могли бы создать, но время то было бы упущено, а враг у ворот ждать не будет. Ты слушай дальше. Наш везунчик быстро летел по должностям, закончил академию,  стал комдивом, получил генерала. От такой карьеры голова пошла кругом. Ясное дело, что поверил в свою исключительность и стал готовиться к дальнейшему продвижению по службе. Дело было за малым – создать авторитет необыкновенно талантливого руководителя с ореолом величия, о котором заговорит с уважением  не только вся авиация, но и элита национальной республики. Знаешь, Поленька, оказывается нужно совсем немногое, чтобы не стать, а прослыть великим. Конечно, в первую очередь нужно общаться только с людьми своего должностного положения. А поскольку в городе он был одним единственным генералом, то ближний круг знакомых из числа военных был сужен до  заместителей. Зато крупных гражданских руководителей для общения  было много: партийные секретари, советские ответственные работники, директора крупных предприятий. Не отказывал он в общении также  председателям колхозов - миллионеров. От молодого генерала эти руководители были в восторге. Особенно им нравились весомые с философским подтекстом суждения военного начальника: « а генерал Карл фон Клаузевиц писал, что в стратегическом плане нужно не только знать сложившуюся обстановку, но и предугадывать её развитие»,  или «а генерал Карл фон Клаузевиц сделал вывод о том, что нужно не только думать о действиях своих войск в ходе операции, но и мыслить о действиях противника». Понимаешь, звучит как возвышенно. В ходу у генерала появились изречения типа:             « необходимо не только  знать, но  и понимать; нужно не только думать, но и мыслить; прошу не только смотреть, но  и видеть,  не только слушать, но  и слышать». И  с его лёгкой руки подобного рода толкования широко распространились как среди   гражданских руководителей, так  и в частях дивизии.
           Система исполнения должностных обязанностей генералом была взята за образец его замами. Начальник штаба, ожидающий перемещения комдива вверх и, соответственно, своего назначения на генеральскую должность,  решил копать ещё глубже. Он с энтузиазмом взялся за военное наследие со врёмен Великой Римской империи. Чистый зам, поскольку его жена работала в  военторге,  тоже нашёл применение своим способностям: принялся распределять дефицитные товары. Личному составу, ясное дело, Поленька, хотелось вживую пообщаться с генералом, послушать его, набраться ума – разума. Но, следуя практике правителей высшего уровня, командир  не баловал подчинённых личным общением. Он или отсиживался в кабинете, обдумывая действия по укреплению  авторитета, или, чаще всего,  уезжал к своей  ровне  на городские мероприятия.
          - Робик, ну откуда ты всё это знаешь? - засомневалась в сказанном жена.
          - Поленька, голубушка моя, я знаю только то, что знали все в нашей авиации. Секрета здесь нет никакого. А для нас, тех,  кто с ним вместе учился, было даже немного удивительно то, что Яков вроде бы был обычным курсантом, а тут, на тебе, целый генерал – философ да ещё знаток прусской военной мысли. Ты знаешь, милая, я всех этих мыслителей уважаю.
            Повествования нисколько не мешали  Роберту  Рудольфовичу время от времени  опрокидывать стопочку «Старки» и,  не торопясь, вкусно закусывать спиртное деликатесами, любовно приготовленными женой.
           -  Ты знаешь, милая, я всех этих мыслителей уважаю – повторился полковник. – Особенно мне нравился этот. Ну, помнишь, мы по телевизору смотрели.  Сократа играл. Как его фамилия? Смешной такой. Он ещё в  « Я ваша тётя» играл мужика, который в тётю нарядился?
           -    Калягин его фамилия, дорогой ты мой. Александр Калягин, народный артист.
           -   Точно. Ты знаешь,  мне понравилось,  как он решил выпить целое море. Я то ломаю голову, что он ответит императору. Тот ему: «Ты хвастался, что выпьешь море. Выпей. Или признай себя лжецом». А Калягин отвечает: «Я выпью море хоть сейчас, но ты прекрати доступ в море воды».  Во,  голова. Я бы ни в жизнь не догадался. И император сел в лужу. Так и с генералом.  Подумали, что новый Сократ объявился. Да, не тут то было. Дела то в дивизии только в первый год его царствования, пока система старого командира себя не утратила, шли не шатко ни валко, а потом «палки» посыпались со всех сторон.
             -  Робик,  какие «палки», вроде раньше ты об этом ничего не говорил.
             -  Говорил я тебе, но, видимо, ты подзабыла. Ничего, я напомню. Это разные происшествия и преступления, гибель людей,  аварии. И с каждым месяцем число их всё больше.  Дальше,  хуже.  К  обычным добавились  аварии на авиационной технике, а потом и лётные происшествия, поломки,  катастрофы. Приезжали комиссии, чтобы найти виновных. Конечно, виновными оказались те, кто погибли. Написали планы по устранению недостатков, а улучшения нет. На тот период получилось так, что в целом по нашей воздушной армии состояние дел ухудшилось. Дошло до  завотдела административных органов ЦК КПСС Миронова. Вот, мужик был!  Вот личность. 
           - Подожди, дорогой. А при чём здесь авиация и партийный  отдел? Мне непонятно.
           - Что тебе непонятно? – удивлённо посмотрел на жену Роберт Рудольфович. – Мы же с тобой были членами партии. И сейчас партбилеты не сдали,  а бережём. Партия, помнишь ведь? Как «ум и честь нашей эпохи» определяла всё. К примеру, было Министерство образования. Но был отдел ЦК КПСС по образованию. Были промышленные, сельскохозяйственные отделы и другие. То есть все области жизни государства были охвачены партийными органами, которые ставили задачи, организовывали их выполнение, контролировали процессы. А отдел административных органов потому так и назывался, что отвечал перед ЦК за эти самые органы. Милая моя, ты знаешь, что включали административные органы?
         -  Знаю, конечно. Это все, кто погоны носит. Армия, флот, авиация, милиция, госбезопасность, следствие, прокуроры.
         -   Да, - перебил её Роберт Рудольфович. – Они самые, элита мужская. И один человек отвечал за них – Василий Иванович, только не Чапаев, а Миронов. Власть у него была неимоверная. И, представь себе, встретишь его на улице, не отличишь от других. Обычный, скромный, пожилой, среднего роста мужичок в недорогом костюмчике с фабрики «Большевичка» и в ботинках скороходовских. Да, милая, вот люди были, - протянул неспешно Роберт Рудольфович. – Ну, давай за таких людей, ещё по чуть – чуть.
         Легонько чокнувшись, супруги выпили по рюмочке и закусили. Роберт Рудольфович встал из-за стола, подошёл к балконной двери и прикрыл её: - Как бы мне тебя не простудить, дорогая, сквознячком тянет.  – Он прошёл в прихожую, принёс лёгкую кофточку и, несмотря на слабые протесты жены, набросил  её жене на плечи.
         - Робик, а что дальше? Говори, интересно же.
         - А что дальше? Дальше, как в сказке, Поленька. Внешний вид  был у Миронова заурядным, зато сила воли и духа могучая, не на один десяток богатырей хватило бы. Сам то он  из московских. Кто знает, может из дворян, а может из низшего сословия. Ни отца, ни матери не помнит.  Малышом попал в детский дом. Оттуда в ремеслуху. Потом завод «Ревтруд», слесарка. В комсомол приняли. А тут война грянула.
         Неспешно повествуя, полковник получал сразу несколько  удовольствий: с одной стороны он видел неподдельный интерес, который проявляла к его рассказам жена, и чувствовал, что она гордится его необычайно глубокими знаниями и суждениями, а с другой – медленно обсасывая кусочки курочки, мяса, рыбы, выпивая и закусывая солёностями, он услаждался вкусом умело приготовленной еды.
        - Ну, так вот, голубушка моя, в августе 41 года добился он всё-таки от военкомата снятия заводской брони и направления в дивизию народного ополчения, которая в Москве  формировалась. Поскольку там были сплошные нестроевые хлюпики да гнилая  интеллигенция в очках,  а он из рабочих, да ещё комсомолец, то его  назначили в роту младшим политруком. Все они и полегли под Москвой. Но погибли, как герои. Ни один в плен не сдался, пощады не попросил.   Он, из числа немногих, уцелел, раненого вытащили и вывезли в госпиталь. Так всю войну и прошёл, комиссаря, от ранения к ранению. Войну закончил большим политработником. Уволился. Ну, и пошло: райком, учёба,  горком, учёба. До  ЦК дошёл. С  Генеральным за руку здоровался. Тот его любил, в пример партийцам своим ставил.
         -  Милый, а сейчас этот  отдел сохранился, а Миронов жив?
         Роберт Рудольфович отодвинулся от стола, скрестил руки на груди и занял на стуле удобное положение для отдыха. - Умер Миронов лет  двадцать назад. Возраст взял своё и болезни по ранениям. Вся Москва его хоронила. И я ходил. Что ты, одно сплошное море военных. Вся Москва была в погонах. -  Ну, давай, царство ему небесное. - Супруги, не чокаясь и не закусывая,  выпили по рюмочке и немного помолчали. - Ты знаешь, Поля, - продолжил Фаготов, – я думаю, что надо было бы мне ещё в молодые годы идти на партийную работу. По облику я, может,  выгляжу посолидней Василия Ивановича, но по духу похож на него как брат. Вдвоём то мы бы с ним порядок в административных органах навели. А ведь меня на партийную работу звали. Я же во всех парторганизациях в замах был. Но свояк отсоветовал: «Давай по лётной линии, будем друг друга подпирать». Не решились мы с тобой, помнишь?
          -  Конечно, помню,  Робик. И правильно, что не пошёл. Господь уберёг. А гонения на партийцев помнишь при Ельцине? Неизвестно, как бы судьба повернулась.
          -  Да, - раздумчиво протянул супруг, - были возможности. Ну, слушай дальше, если не надоело.
          - О чём ты, дорогой? Да, я тебя готова сколько угодно слушать. Я же многого не знаю.  Рассказывай.
          - Ну, вот, - продолжил повествование Роберт Рудольфович. – Пригласил к себе Миронов нашего командующего и начальника политотдела для заслушивания на предмет ухудшения состояния дел в воздушной армии. Естественно, те заранее все свои оценки, выводы, предложения и  решения согласовали с ВВС и Министерством обороны и отправили их, как положено, секретной  связью на адрес Миронова.  Василий Иванович принял наших руководителей минута в минуту в своём кабинете   в здании ЦК КПСС на Старой площади.
          - Милая моя голубушка, - вдруг вопросительно посмотрел на жену полковник, - я вижу по твоим глазам, что ты хочешь меня спросить: «Откуда я всё это знаю? Может быть,  выдумываю?»
          - Точно, - негромко засмеялась жена. – Хочу спросить, но боюсь тебя обидеть своим сомнением.
          Полина Сергеевна старательно подыгрывала мужу. Все его рассказы и рассуждения о различных жизненных перипетиях, которые происходили либо с ним, либо с его сослуживцами она хорошо помнила, так как муж их постоянно пересказывал, находясь в хорошем настроении. Особенно ему нравилось ставить себя на место того или иного руководителя и решать вопросы, как бы от его имени.
           - Голубушка моя, отвечаю, чтобы ты не сомневалась.  Всё, что касается личности Миронова, мы узнали из его некролога, который в газете занимал  целую страницу. А относительно встречи командующего и начальника политотдела с Мироновым, я буду дальше рассказывать,  и ты поймёшь, откуда я знаю подробности.
           - Так вот, сначала  о его кабинете. При коммунистах в почёте была скромность.  Каждый чиновник знал, что ему положено. Если вешалка,  то на сколько крючков, если стол, то какого размера. Конечно, с покрытием из зелёного сукна. Мебель стояла опрятной, простой, с недорогими стульями и шкафами. Причём, у больших начальников и у маленьких различий в бытовой сфере было немного.
            Роберт Рудольфович снова отодвинулся на полметра от стола и, скрестив руки на груди и глядя прямо в глаза супруге, продолжил.
            -  Кроме Миронова  в кабинете поодаль за другим столом  находился  его помощник, который вёл стенограмму.  Миронов доброжелательно поздоровался за руку,  разложил  документы и приступил к работе. Увидев, что генералы достали дорогие китайские ручки и приготовились конспектировать указания в рабочих тетрадях с тиснением фамилий на кожаных обложках, он попросил тетради закрыть:
            – Предлагаю вам лучше просто выслушать меня,  ничего не записывая. Мой помощник Дмитрий Иванович, - он кивнул в сторону своего сотрудника, - передаст Вам копию стенограммы.
            - Милая Поленька, я постараюсь тезисно, только главное. Слушай.
          « Товарищи коммунисты, состояние дел в воздушной армии, а также представленный вами анализ и план по устранению недостатков, вызвали обеспокоенность в ЦК. «Повысить, усилить, углубить, снять, понизить, наказать»- такой набор мер может привести не к оздоровлению обстановки, а к кратковременному успеху.
            Главная ваша ошибка заключается в том, что вы забыли о партийном подходе к решению проблем, забыли о том, что главное для нас это человек. И мы должны быть честными как перед людьми и обществом, так и перед собственной совестью. Оценивая с партийных позиций, по партийному честно, можно сказать, что состояние дел в армии реально хуже того, которое вы представили в докладе. Формально вы правы, указав количество погибших, преступлений, происшествий, поломок, катастроф. Но моральное состояние военнослужащих ухудшилось, а вы этот фактор не учли.
            Следующее. Состояние дел в армии это результат работы командиров, партийных организаций и политработников.  Для лётных частей таких командиров всего пять (экипаж, отряд, эскадрилья, полк и дивизия). Там, где командир на месте, плохих результатов не бывает. Но, судя по обстановке,  четверть командиров указанных категорий в вашей армии не соответствуют занимаемым должностям в той или иной мере.  Совместными усилиями мы обязаны исправить положение.
            Мы, коммунисты, руководим жизнью советского народа. Наш народ, как общность людей, неоднороден. В нём есть гении,  появляющиеся  очень редко, и сверх гениальные люди, появляющиеся раз в столетия. Таким  сверх  гением в политике является Владимир Ильич Ленин, основатель нашей партии и государства. Есть очень талантливые и талантливые люди. Достаточно много в стране умных людей. Но подавляющее большинство граждан в нашей стране это обычные люди, у которых всё среднее. Конечно же, в каждом обществе есть также и граждане с  посредственными способностями и даже со способностями ниже,  чем посредственные.
           Цель нашей партии – обеспечить счастливую жизнь всем гражданам общества без исключения. В соответствии с возможностями человека ему должна быть предоставлена работа, которая обеспечит заработок, поможет создать семью, получить квартиру, воспитать детей.   Но, на что я обращаю особое внимание:  руководителем может стать только тот гражданин   (при наличии иных необходимых качеств), у которого есть организаторские способности. Причём, организаторские способности высокого уровня. А таких людей немного.
            Политика нашей партии в вопросе расстановки кадров  заключается в том, чтобы подобрать на руководящую должность достойного кандидата. Каждый лётчик, окончивший лётное училище, имеет право продвигаться по службе и занять должность вплоть до командующего. Но система отбора должна определить, а может ли офицер стать не бутафорным, а настоящим командиром того или иного ранга. Все хотят, но не все могут быть настоящими командирами.
             Кроме того, руководя кадровой работой, вам нужно помнить, что в обществе  кроме объективно действующих законов, таких, к примеру, как жизнь и смерть, действуют и иные законы, а точнее сказать, правила, укоренившиеся  в сознании  со времени борьбы человечества за выживание. Одно из них я напомню: «чем ниже интеллект, тем выше самооценка». Однажды став командиром, такие офицеры уже считают себя достойными занять чуть ли не генеральскую должность. А вы,  принимая нахальство и наглость - за смелость,   зазнайство «я, я,  я…» - за уверенность в себе, плохие знания - за временный недостаток, клятвенные заверения в достижении невозможного – за твёрдость характера,     продвигаете их по службе.
         Исключить ошибочные назначения в вашей компетенции. Вы обязаны не только иметь справки по руководителям на три ступени ниже ваших должностей (до командира, замполита эскадрильи), но также знать их лично. А почему лично вы, товарищ командующий,  устранились от кадровой работы, перепоручив её кадровым органам,  которые,  не имея ни малейшего представления о способностях офицера, руководствуются незамысловатой схемой – партийность, возраст, срок пребывания в должности, здоровье, образование?»
         -  Милая, ты знаешь, тут Василий Иванович в упор посмотрел на генерала,  ожидая ответа.
         Командующий  вскочил: «Уважаемый Василий Иванович, все кадровые вопросы решаются в армии коллегиально с широким обсуждением в партийных организациях и на офицерских собраниях. Недостатки, на которые вы мне указали, я устраню».   
          Смерив командующего строгим взглядом: « Сидите, вставать не нужно », Василий Иванович продолжил:
              « В числе мер по улучшению состояния дел вы представили предложения по наложению взысканий на ряд должностных лиц. Это ваше право. Теперь по командиру дивизии,  должность которого является номенклатурой ЦК КПСС. Всего два года назад вы представили мне на согласование  документы по его назначению на генеральскую должность. Затем представление на генеральское звание. Я порадовался за этого молодого, стремительно продвигающегося по службе, офицера, думая, что готовится резерв Командующему. Теперь вы представляете документы, в которых делаете вывод о его  ошибочном назначении. Вчера вы его хвалили до небес, а сегодня оцениваете уровень его организаторских способностей, как удовлетворительный, то есть унтер-офицерский. Я не имею права вам не верить. И буду поддерживать вас до тех пор, пока вы занимаете свои должности. Но значительную часть вины по этому несостоявшемуся командиру вы должны принять на себя. Плохо, что вы его назначили, ещё хуже, что вовремя не остановили и совсем плохо, что дали два года царствовать.
           Напоминаю, – продолжил Миронов, -  что главным  оружием  партии по очищению своих рядов от пороков остаётся партийная критика и самокритика. Товарищ начальник политотдела, а почему в партийных организациях армии не работает постановление ЦК КПСС «О состоянии критики и самокритики в партийной организации»?  Вы же понимаете, что это не проходной  документ, а важная составляющая программы партии, которая направлена на борьбу в наших рядах за честность, порядочность, скромность, товарищество, совестливость.
           Начальник политотдела, красный как помидор, рывком поднялся со стула:
 « Уважаемый Василий Иванович, мы лично с товарищем командующим, командиры, политотделы, партийные организации, партийные комиссии в нашей армии активно проводим в жизнь это постановление. Но, действительно, недостатки до сих пор имеют место. Причём к главному следует отнести недостаточно принципиальную партийную требовательность».
             А лично вас критикуют коммунисты на партийных активах, собраниях, конференциях? - спросил Миронов, не предлагая сесть. - В чём смысл критических замечаний, если они есть?  Или вы из касты неприкасаемых?
            Начальник политотдела опешил от такого вопроса. А Василий Иванович выждав пару минут и, понимая, что ответа не дождаться, продолжил…
             -   Робик, - остановила супруга Полина Сергеевна. – А что разве на самом деле такое возможно, чтобы командующего на партсобрании критиковал, ну, допустим, майор?   Ему же хуже будет.
             - Милая ты моя Поленька, как всегда, ты права. Кто же осмелится, допустим, начальника политотдела, тем более командующего,  критиковать. А партийный устав, который мы с тобой хорошо знаем, тем не менее определяет демократическое право каждого коммуниста критиковать своих товарищей по партии вплоть до Генерального секретаря. Причём делать это совершенно открыто, не опасаясь гонений.  Но это только в том случае, - рассмеялся отставной полковник, - если Генсек даст команду его критиковать. Как только на него станут нападать, так и все прочие под огонь критики попадут. А все мы живые люди. Недостатков у каждого полным  полно.
           - Роберт, ты извини, я тебя перебила. Ну, и что дальше Василий Иванович. Так интересно.
          Польщённый вниманием супруги, супруг выдержал паузу, выпил стопочку – напёрсток «Старки» и, закусив солёным огурчиком, с воодушевлением продолжил повествование. - Да, так вот Василий Иванович, что им сказал:
             « Просчёт с назначением на должность командира дивизии Лепенсона является классическим примером вашего безответственного отношения к подбору кадров.  Приведу вам некоторые выдержки из документов.
          -  из справки по линии контрразведки: « допускает высказывания и действия, которые можно расценить, как преклонение перед Западом (цитирует прусского генерала Клаузевица, приобрёл  японскую бытовую технику (видеомагнитофон, электробритву) и восхваляет её)»;
          - а вот выдержка из партийной характеристики: « Игнорирует партийное товарищество, чванлив, склонен к самолюбованию, болезненно самолюбив,  высокомерен, допускает грубость, окрик, несдержанность, имели место зажимы партийной критики»;
          - а  вот выдержки из служебной характеристики, которую вы подписали: «Вопросами боевой готовности, боевой подготовки, укрепления правопорядка и воинской дисциплины занимается недостаточно. Организаторские способности развиты слабо». И вывод: «занимаемой должности не соответствует, целесообразно  назначить с понижением».
          Но, конечно, есть и положительные качества: «Здоров. Морально устойчив. Общевоинские уставы знает и правильно руководствуется их требованиями. Политику КПСС и советского Правительства понимает правильно и поддерживает».
          Я этого генерала знаю только по информации, которая поступает из различных источников.  Вначале,  это выдающееся дарование, а теперь –  это нарцисс со способностями унтер-офицера. Думаю, что обе характеристики, мягко говоря, не совсем объективны.  Но есть моменты, которые обращают на себя внимание. И, первое - цитирование Клаузевица. Что это? От большого ума? Ведь сам родился в военные годы. Неужели у нас такая короткая память? Если бы  кто  нибудь произнёс эту фамилию в траншее под Москвой в сорок первом, то через пять минут уже валялся бы за бруствером с дыркой в затылке. Политическая близорукость не имеет права на прощение.  И  второе, игнорирование партийного товарищества.  Что это? Не быть равным с другими членами партии?  Желание возродить статус господ генералов и господ офицеров? Для меня, товарищи руководители, этих двух положений вполне достаточно, чтобы поддержать вас по решению о снятии его с должности командира дивизии.
           Но, мы не имеем права быть жестокими. Мне часто приходится разбираться с генералами из разных ведомств, различного возраста и с различными заслугами перед народом. Претензии к ним почти одни и те же: халатное исполнение обязанностей, использование служебного положения в личных интересах, аморальное поведение, незаконное материальное обогащение.  На подавляющее большинство из них меры партийного воздействия оказывают  сильное исцеляющее воздействие. В случае же с Лепенсоном  меры, безусловно, следует принять, но самовлюблённого нарцисса изменить вряд ли удастся. Прошу вас, товарищи коммунисты, сделать выводы».
            Но на этом Миронов не закончил. Он взял докладную командующего и на первом листе наискось наложил резолюцию. Причём каждый пункт, начиная с новой строки,  под дефисом:
            - В целом согласен,
            -партийный подход к боевой готовности, боевой (лётной) подготовке, к дисциплине и правопорядку,
            -   честность,
            -   критика и самокритика,
            -   забота о  людях,
           -    знание людей, расстановка кадров,
           -    личный пример,
           -   персональная ответственность.
 Доклад о ходе устранения недостатков  через шесть месяцев.
          Расписавшись и поставив дату, Василий Иванович нашёл в докладе командующего предложение о снятии Лепенсона с должности и дописал « без права командования ».
            Вот и всё, милая.
            - Подожди, Робик, подожди. У меня к тебе много вопросов. И самое главное, ты так замечательно рассказываешь, даже по ходу изложения перевоплощаешься в Миронова.   Мне местами казалось, - пошутила Полина Сергеевна, - что передо мной не ты, а  он  собственной персоной.
           -  Голубушка ты моя дорогая, - явно польщённый оценкой жены,  продолжил Роберт Рудольфович.  -  Если ты слушала внимательно, то должна была запомнить, что Василий Иванович  пообещал нашим руководителям стенограмму. Они её получили и привезли с собой. И, конечно, решили разработать документ для так называемого «общего пользования ». Эту работу возглавил начальник политотдела.   Что же ты думаешь, что он сам стал писать? Нет, конечно. Поручил политотдельцам, предупредив, что документ строго секретный и что полное его содержание никому не должно быть известно. Те за голову схватились, не знают, как состряпать бумагу. Побежали, естественно, ко мне за помощью, а текст  принесли неполный. Я им говорю: «Давайте  весь текст, иначе не смогу написать ». Деваться некуда, принесли.   Вот откуда я всё знаю, милая. Я этот текст наизусть заучил. Поленька, мы сегодня так с тобой разговорились, что и про стол забыли. Давай   ка, по маленькой.
           Супруги дружно выпили и, улыбаясь друг другу, стали, не торопясь, закусывать.
           - Милый, - не отрывая восхищённого взгляда от супруга,  спросила Полина Сергеевна, - ну, что?  Написал? Получилось? Не томи, рассказывай.
           Фаготов  сделал вид, что припоминает прошлое.
           -  Ну, что сказать, дорогая. Сначала хотел отказаться. А потом подумал, что в конечном итоге и командующий, и начальник политотдела узнают, что документ готовил я.  А это пойдёт на укрепление авторитета. Написал два варианта. В первом, что наших руководителей в ЦК пригласили, как передовиков для обобщения опыта их работы. Начальник политотдела прочитал, говорит: «Молодец, Фаготов. Написал замечательно. Но нужно добавить критики и самокритики». Во втором варианте я написал, что приглашение в ЦК было плановым. Что, в целом, Миронов одобрил стиль работы руководителей высокого звена, но высказал ряд рекомендаций. А дальше я перечислил фактически резолюцию Василия Ивановича, но, конечно, её расширил. Начальник политотдела от себя добавил в текст фамилии руководителей отстающих частей и остался  довольным  докладом, выдав его за собственное творчество. Вот так, милая моя. А потом мы этот доклад в парторганизациях изучали, чуть ли не под роспись.
        -  Робик, а про Лепенсона  ты  что  нибудь написал?
         - Поленька, красавица, да ты что? В докладе ни про Лепенсона, ни про наших руководителей, которым за  плохую работу выговаривал Миронов,  и слова не было.
         -  Подожди, подожди, что-то не совсем понятно. Как это может быть, чтобы генералу написали: «назначить без права командования». Тут мне кажется, Робик, ты переборщил.
         Полковник укоризненно посмотрел на жену, положил из салатницы в тарелку большую ложку овощного салата, отведал его и только затем заметил, - Ну, что ты, милочка моя. Это повседневная практика. К примеру, сейчас эта норма законом определена. Читаешь в газете, что такому то начальнику припаяли тюремный срок и что ему, после отсидки, запрещается занимать должности на госслужбе в течение определённого времени. А при советской власти было намного проще. Приняла решение партийная власть, попробуй, возрази. А будешь рыпаться – партбилет отнимут. А без партбилета можно только в дворники и то по блату, - усмехнулся Фаготов.
           - С этим согласна, - упорствовала жена. – А как же генерал без войска? Что же это за  генерал?
             - Милая Поленька, есть такие генералы. И их немало. Это особенные генералы. В войсках их «везунчиками» именуют. Каждый дурак хотел бы таким везунчиком устроиться, чтобы носить по закону генеральские эполеты и штаны с лампасами и, одновременно, причём тоже по закону, ничего не делать,  ни за что не отвечать и никакого войска не иметь. Но попасть, сама понимаешь, в везунчики непросто. Большие толкачи нужны. А для Лепенсона такими вынужденными толкачами стали командующий и начальник политотдела. Стали искать ему место без права командования. Перебрали всё, что можно: академии, училища, военно-техническое сотрудничество, оборонпром и оборонсистемы, оборонэкспорт и оборонимпорт, представительства за границей и кафедры в институтах…  Во всех этих организациях сидят генералы, которые как раз войск не имеют.  Но, естественно, что эти должности расписаны для своих «везунчиков» лет на двадцать вперёд.  Организации то разные, а ответ везде одинаковый: «У нас у самих таких умников хватает. Не знаем, как от них освободиться. Может, вам  нужны? Мы готовы предложить». Что делать? Подобрали  в нашем штабе для него скромную полковничью должность. Должность примечательна тем, что если сам о себе не напомнишь, то о тебе никто и не вспомнит. Так на этой должности лет пятнадцать и кантовался. А ты говоришь, что он накомандовался.  Кем?  И когда?
          - Робик, ну, это при коммунистах, понятно. А потом,  когда социализм рухнул?
          - Голубушка ты моя, красавица, а причём здесь коммунизм или капитализм? Люди то при всех властях одинаковые.  Слова из  песни про кубанских казаков помнишь: «каким ты был, таким остался». Так оно и есть. Василий Иванович Миронов не ошибался.   
          Выпив очередную маленькую стопочку, отставной полковник  вздохнул и на минуту задумался, а потом с грустью промолвил, - нет, милая, не скоро мы с такими порядками Америку догоним, а может быть и никогда.
          -  О чём ты, дорогой, - встревожилась жена. – Далась тебе эта Америка.
          -  Ну, как же, Поля. Ведь там  платят ровно столько, сколько заработал. А у нас? Генерал на полковничьей должности, а деньги то получает генеральские. А  эту должность должен исполнять полковник. Понимаешь? То есть много лет, как с куста снимал незаработанные денежки.  Во,  везунчик.  Разве это справедливо?  Но, ты знаешь, милая, что кроме везунчиков у нас есть и  сверх везунчики. Ну,  тут уже без больших связей не обходится. Делается этот фокус примерно так: на освободившуюся генеральскую должность назначают блатника.  Получает он генеральские корочки, форму, памятку, в которой перечислены льготы и начинает командовать. А через несколько месяцев ему сверху поступает тактичный звонок:  «Уважаемый товарищ генерал, должность вы успешно освоили. Руководство считает, что в войсках вы послужили достаточно и что вам необходимо свой опыт, знания и умения передавать молодым командирам. Вам предлагается должность в центральном аппарате, правда она полковничья, но это неважно. Приедете, на месте разберёмся». Здоровенного бугая - блатника направляют в госпиталь, откуда через две недели он привозит справку с заключением очень авторитетной медицинской  комиссии о том, что состояние его здоровья резко ухудшилось. Всё, главная часть фокуса исполнена.
         -  Милый, подожди. Я вижу, что  тебе рыбка понравилась. Может,  ещё пару кусочков скушаешь? Или курочку? Уж я для тебя томила её,  томила. Она прямо во рту тает.
          -  Да, готовишь ты прекрасно. Повезло мне с тобой, Поленька   Курочку, пожалуй, не буду. А от  рыбёшки  никогда не отказывался, не откажусь и сейчас.
          Супруга  заботливо заменила мужу тарелку и столовые приборы на чистые, наполнила блюдо для рыбы новыми кусочками и, превратившись в прилежную слушательницу,  приготовилась слушать увлекательные  истории.
           Роберт Рудольфович, осторожно выбирая косточки из рыбьей спинки,  с воодушевлением продолжил.
           -  Ну, и вторая часть  фокуса. Издаётся приказ о переводе в Москву на должность с меньшим объёмом обязанностей в связи с ухудшением состояния здоровья.
           - Робик, ну и что? Ведь многих переводят, и в чём же этот генерал  «сверх везунчик»?
           -  Ждал я этого вопроса, нетерпеливая ты моя. Предпоследняя часть фокуса заключается в одной короткой строчке: «назначить на должность с меньшим объёмом обязанностей в связи с ухудшением состояния здоровья  с сохранением выплат по ранее занимаемой должности». Понимаешь, что это значит? Должность то в Москве мизерная, под микроскопом рассматривать надо, окладишко  куценький, а огребать деньги то, ничего не делая и ни за что не отвечая, будет, как настоящий боевой генерал. Но фокус на этом для сверх везунчика не заканчивается. Бегает он годами  по штабным коридорам мордастый,  нахальный,  здоровый, холёный, наглаженный, наутюженный, пахнущий, ну, уж никак не «тройным» одеколоном, хоть в телевизоре его выставляй в качестве рекламы всего генеральского корпуса,  и постепенно укрепляется в  осознании себя, как выдающейся военной личности.  А военная личность без  орденов, медалей, особых знаков отличия не бывает. Тем более, мироустройство таково, что войны горячие, холодные, локальные, региональные никогда не прекращаются. А  закон таков, что если хотя бы на один день побывал в зоне боевых действий, то причисляешься к участникам боевых  действий. Естественно, что все желающие из высоких штабов без затруднений становятся такими участниками, получают соответствующие льготные удостоверения, запись в личное дело,  и путь к орденам открыт.
         -  Милый, подожди, деланно удивилась жена, - а что, так легко с медициной договориться?
         -  Поленька, ласточка ты моя быстрокрылая. Медицинская комиссия имеет право сегодня признать человека инвалидом, а, образно говоря, завтра  сделать заключение, что он полностью выздоровел и что его можно зачислять хоть в отряд космонавтов, и, естественно, наоборот,  из  здорового в больного. Таков закон, милая ты моя, нарушений здесь нет никаких. И, всё-таки, - вздохнул полковник, - надо было мне в горбачёвские времена подаваться в политику. Ведь все наперебой предлагали мне, как самому толковому и справедливому, баллотироваться в депутаты Верховного совета. То, что
меня изберут, никто и не сомневался. Сейчас занимался бы политикой и до сих пор бы работал в Госдуме в комитете по обороне. Я бы справедливость восстановил. Такой закон о прохождении военной службы разработал бы, что ни везунчикам, ни сверх  везунчикам там места бы не осталось. А принцип использовал бы американский – платить исключительно столько, сколько заработал. Хочешь служить полковником, пожалуйста, поменяй генеральские погоны на полковничьи, и служи. А хочешь генералом остаться, тогда в отставку и в народное хозяйство. А ты что думаешь, милая, что так дела обстоят только в армии?  Нет, конечно. В каждом министерстве и в каждом ведомстве свои «везунчики», а по стране их большие тысячи. И все тянут с государства, с нашего терпеливого народа, то есть с нас с тобой, незаработанные денежки. Точнее сказать не денежки, а деньжищи. И главное, что всё чин – чинарём,  всё  по  закону. Вот какие у нас законы. О какой справедливости речь, милая? Жалею я теперь, что не пошёл в политику. Столько лет прошло, а не нашёлся такой человек, который бы  как я,  за правду – матку сражался и покончил бы с этим безобразием.
         Полковник немного пригорюнился, и супруга стала его утешать, - Ну, что поделаешь, милый, много несправедливости у нас. Так уж белый свет устроен, все видят несправедливость, но молчат. Лишь бы самих не коснулось. Не обижайся, милый, улыбнулась Полина Сергеевна, - а если бы тебе повезло попасть в везунчики, ты что, отказался бы?
          Фаготов внимательно посмотрел на жену и, немного подумав, ответил: - Поленька, а, давай с тобой вместе  решим. Например, ты в лотерею хотела бы выиграть машину или квартиру?
          - Так это является заветной мечтой каждого, Робик. Зачем ты спрашиваешь?  Конечно, бывают такие счастливчики, но я таких не встречала.
          -  И я не встречал. Но, если бы выиграли, то были бы очень рады. И не обращали бы внимания на завистников. А, если бы я в везунчики по службе попал, то  это тоже был бы необыкновенный  выигрыш, только не разовый, а на целую жизнь. Хотя есть и другие примеры.  Ты Курёнкова Пашку помнишь?
           - Милый мой, помню, конечно. Ты уже был на выпускном курсе, а он только на втором. Но, вовсю ухаживал за мной.  Хотя, честно, воспоминания о нём  не  слишком приятные. Парень вроде бы ничего, видный,  но уж очень нахальный. Всегда начинал одинаково:  признавался  в любви,  предлагал руку и сердце, а потом  лез обниматься и целоваться. 
           - Честно признайся, Полюшка, не жалеешь, что вышла за меня замуж? Я же только до полковника дотянул, а он стал генералом, да ещё таким удалым.
           - Любимый ты мой, - Полина Сергеевна встала со стула, подошла к мужу, обняла его со спины, и, целуя лысину, шею, щёки, поросшие щетиной, стала укоризненно выговаривать, - как тебе не стыдно, ведь у нас с тобой любовь завязалась с первого взгляда. И потом, ты уже был без пяти минут лейтенантом, а Пашке ещё нужно было два года учиться. Тем более, что  его за  бесшабашные поступки запросто могли из училища выгнать. Нет, милый, дорогой мой, ты счастье моё. Я всю жизнь за тобой, как за каменной стеной.
            Супруги поближе пододвинули свои стулья  друг к другу и с чувством выпили за любовь. Закусив, Роберт Рудольфович продолжил разговор.
            - Так вот, о Пашке. Он  по выпуску на вертолёты попал. По службе быстро продвигался. После Афгана назначили в Москву на  генеральскую должность, получил квартиру в нашем районе, присвоили звание. И, на тебе, опять руководить Министерством нового министра назначили. А каждый новый министр ты же знаешь  с чего начинает?
           - Милый, известно с чего, с формы одежды. Но какую бы форму одежды не придумали, пусть самую несуразную, а ты у меня всегда красавцем выглядел. Видела я, как на тебя женщины засматриваются, ёкало моё сердечко, хотя виду тебе не подавала.
           -  Вот когда твои тайны открываются, - засмеялся  полковник. – То, что ты про форму одежды сказала, умница ты моя, это справедливо. Но, правильнее было бы сказать, что каждый министр начинает свою деятельность на новом посту с военной реформы. А она включает многое: и разработку военной доктрины, и определение структуры группировок, и так далее, и тому подобное, и где – то, в самом конце, переход на новую форму одежды. Но, это теоретически так должно быть, а, практически, все начинают именно с формы одежды.   
         Так вот, мы про Пашку говорили. По новому штатному расписанию его должность стала полковничьей. Ему предложили принять решение, либо остаться на своей должности или не согласиться и с генеральской должности уволиться в запас. Павел уволился, заявив: «Я генерал и полковником служить не буду». А на гражданке то с каждым днём всё хуже и хуже: никому не нужен,  работы нет,  пенсия маленькая, даже на самые минимальные расходы денег не хватает. Обратился к  сослуживцам, которые преуспели на гражданке, чтобы помогли с любой  пусть  самой низкооплачиваемой работой. Понятно, что повсюду отказали, но по - разному.  Кто  - то прямо заявил, что для него работы нет. А те, кто похитрей: «Павел Григорьевич, опоздали вы немного. Была неплохая должностёнка с хорошим окладом, но две недели назад отдали её тоже генералу – отставнику, такому же, как и вы. Но вы телефон всё-таки свой оставьте. Если что-нибудь будет, то сразу позвоним. Ну, привет супруге. Желаем удачи».
          - Робик, - вопросительно жена посмотрела на Роберта Рудольфовича, - но он, ты говорил, что после увольнения на хорошую работу устроился?
          -  Полюшка, - с небольшой укоризной заметил супруг, - можно тебя попросить, чтобы ты меня не перебивала. Всё я тебе подробно расскажу, ничего не упущу. Всё тебе будет понятно. Да, Поленька, добавь, пожалуйста, ещё рыбки и салатика. Сегодня они у тебя особенно получились. Невозможно остановиться.
          Полина Сергеевна засуетилась:  «Сейчас, сейчас, милый». Она проворно принесла из кухонного холодильника салат и несколько любимых мужем рыбных закусок,  расставила их на столе и, поцеловав супруга, приготовилась слушать.
          С достоинством поглощая вкусности, Фаготов продолжил беседу.
         - Ну, а дальше, милая, всё как в сказке.  Помытарствовал  Павел,  помытарствовал,  да решил вспомнить советские времена. А, знаешь, как при коммунистах было?
         -  Робик, милый мой, только в самых общих чертах.
         -  А я вот знаю. Увольняется офицер из армии, получает в военкомате пенсионное удостоверение,  военком жмёт ему руку, поздравляя с благополучным окончанием службы, и сообщает, что его на такую то дату приглашает к себе в кабинет  секретарь райкома партии.  Секретарь при встрече тоже жмёт руку, благодарит за службу и просит офицера-запасника, как зрелого,  ответственного и грамотного человека, умеющего организовать работу,   рассмотреть предложения  по выбору должности. И протягивает ему папку с предложениями. А в папке руководящие должности по всем городским сферам жизни. Но офицер, тем более старший, я уже, сама, милая, понимаешь, про полковников и генералов не говорю,  отвечает: «Товарищ секретарь, наверняка вам нужна помощь на каком -  нибудь сложном участке, поэтому мой выбор за вами. Какую работу для меня определите, там и буду трудиться ».
         -   Милый, что на самом деле так было?
         -  А ты что, не знала? Офицеры и действующие, и в запасе, и в отставке, это золотой фонд России. При коммунистах в ЦК целый отдел существовал, который занимался исключительно офицерами, уволенными в запас. Всем находили достойную работу. Ну, так вот.  Позвонил Павел своему преемнику, попросил у него разрешения на встречу. Тот, естественно, не отказал. А в кабинете стоит телефон особой связи, «кремлёвкой» называется. Я тебе раньше об этой связи рассказывал, помнишь?
        - Помню, ты говорил, что абонентами этой «кремлёвки» по всей стране всего тысяча человек. Можно до любого начальника дозвониться вплоть до президента.
        - Поленька, ты права, молодец. И память у тебя хорошая. Слушай дальше. В справочнике нашёл Пашка нужный номер, состоящий из четырёх цифр, и набрал его. Ему тотчас ответил низкий густой баритон: «Префект слушает».  Курёнок представился и попросил о личной пятиминутной встрече. Префект отвечает: «На завтра часиков в половине девятого вечера я освобожусь. Вас устроит? Да, а почему вы по «кремлёвке» звоните?» Пашка то, бесхитростная душа, ему: «Иван Христофорович, через секретаря меня записали к вам на приём только через четыре месяца, поэтому решил напрямую обратиться, чтобы время не терять. Я в любое время приду.  А меня через милицейский пост к вам пропустят? Курёнков моя фамилия».
         А префект, юморной такой мужик, ему отвечает: «Пропустят генерал Курёнков, пропустят. И фамилия, и подвиги ваши мне хорошо известны».  Не выдержал Курёнок то, подумал, что подшучивает над ним префект: «Да, откуда вы можете про меня знать, Иван Христофорович? В Москве тысячи генералов более высокого ранга и заслуг. Тем более, что перевели меня сюда сравнительно недавно». А префект ему опять: «Всё или почти всё я о вас Курёнков знаю. Знаю   из письма, в котором Министр обороны ко мне обращался с просьбой о выделении жилья из фонда нашего Западного округа для нескольких высших офицеров. К письму на каждого прилагались документы, в которых, в том числе, были описаны заслуги и персональные достижения. Ваша звучная фамилия и особенно ваши подвиги мне хорошо  запомнились. Отказать таким героям, как вы, я не мог, хотя с жильём и сейчас, и в прежние годы всегда было нелегко. Ведь в нашем административном округе живёт всего – навсего чуть больше одного миллиона человек. Поэтому генерал Курёнков, вас записали ко мне  на приём в льготную очередь. А когда подойдёт для простого гражданина очередь ко мне, и подойдёт ли она вообще, это большая проблема для граждан, проживающих в таком мегаполисе, как Москва».
           -  Вот люди  какие руководили в Москве, милая. До сих пор их помнят и почитают.
           Роберт Рудольфович выпил рюмочку и привычно закусил спиртное кусочком селёдки густо обсыпанным прозрачными кружочками репчатого лука.
           - Ну, а дальше, всё как я тебе говорил, как в сказке. Вошёл он к префекту безработным, а вышел заместителем директора Департамента по работе с ветеранами.  Как раз с теми категориями, с которыми работал Миронов Василий Иванович, царство ему небесное, но, конечно, только с пенсионерами. Стал вникать  Пашка в состояние дел и понял, что никому военные пенсионеры особенно то и не нужны. Снаружи, внешне, работа вроде бы ведётся. Есть закон «О ветеранах». В госорганах функционируют  структуры по работе с ветеранами. По стране создано  множество общественных ветеранских организаций, которые обслуживают сами себя. А как ты думаешь, милая, что должно быть главным в их работе?
          -  Робик, дорогой, это же очевидно. Главным для каждого старика пенсионера или пенсионерки является внимание. Осознание того, что его помнят и благодарят за годы труда. Вот Собянин у нас,  какой молодец. Каждый раз меня с праздниками поздравляет. Понимаю, что не он лично готовит поздравления, но всё равно радостно. А вот ты лётчик, совсем немножко до «заслуженного» не дотянул, полковник, а тебя министр ни разу не поздравил. А ведь в Министерстве обороны, ты рассказывал, огромный штат  генералов с большими погонами, которые по должности отвечают  за работу с ветеранами. Где же их работа?
          -  Милая, я полностью с тобой согласен. Вот Курёнок с этого и начал. С внимания. Закрутил школы, училища, лицеи, институты, военкоматы,  поликлиники, госпитали, больницы, подключил печать, радио, телевидение. Обязал по месту жительства установить связь с каждым военным пенсионером, инвалидом, больным. Каждый дом за какой - нибудь организацией закрепил. Ты знаешь, на удивление, никто же не верил, а он сдвинул эту махину с мёртвой точки. Столько радости и счастья подарил он этим несчастным,  прозябавшим в забытье, старикам. И главное то, что часть молодёжи загорелась этой работой и сама стала проявлять инициативу. Понимаешь, есть поисковые отряды, которые на добровольной основе занимаются розыском погибших наших воинов. Честь и низкий поклон этим людям за их, прямо надо сказать, гражданский подвиг. А работа с ветеранами это другая сторона одной и той же медали. Молодец, Пашка, ничего не скажешь. Скольким  старикам он помог. Кому с работой, кому с леченим, и всем, кого сумел охватить, с пониманием, что люди о них помнят и после смерти не забудут.
          Отставной полковник грузно поднялся из-за стола, сходил в туалет, помыл руки, заглянул на кухне в холодильник, достал бутылку припасённого пива, откупорил её и с удовольствием, здесь же на кухне, утолил жажду двумя стаканами хмельного холодного напитка и, затем, возвратился к трапезе.
          - Робик, ты что, всё? - спросила его супруга.
          - Нет,  давай ещё поговорим. Вечер такой сегодня чудесный.
         -  Дорогой, а у нас как в ветеранской организации?
         -  Поленька, ну о чём ты спрашиваешь? Я же создавал эту организацию,  и все годы являюсь в ней бессменным  замом председателя. Председатели - генералы меняются, а я всегда на своём посту. Частенько приходится мне их поправлять. Ты же знаешь, что я плохо работать не умею. В любой работе в корень смотрю. Функций у нас много, а главная, так я считаю, обеспечить себе самим достойную и даже интересную жизнь в старости. А ветеранов то у нас в организации,  ох,  как много. Но среди них мы выделяем  самых – самых.   Нашу элиту. Это все бывшие командующие и их замы, Герои, видные личности из нашей армии, которые стали космонавтами, академиками, чиновниками в гражданской авиации, в других ведомствах. Кроме них в состав этой группы включены некоторые генералы и полковники из числа тех, кто служил здесь в центральном аппарате. Ну, и, конечно, есть и исключения, то есть те, у которых ни больших званий,  ни заслуг.
        - А они, хороший  мой, как сюда в эту группу попали?
        Роберт Рудольфович усмехнулся, - попали по принципу «свой - чужой».  Знаешь, что это значит?
        - Слышала, конечно, но, честно говоря, представляю не очень хорошо.
        - Милая ты моя,  объясню тебе.  В авиации на каждом самолёте установлен прибор, который кодированным сигналом отвечает на радиолокационный запрос с земли.  Ответ может быть только однозначным, или «Да», что означает «Свой» или «Нет», то есть «Чужой». Вот мы этим принципом и руководствуемся. «Свой» – значит наш человек. «Чужой», значит человек, которого мы не хотим видеть рядом. Право деления на своих и чужих имеет только Лепенсон, как председатель, и я.  Так вот, если всех «своих»  вместе с членами правления посчитать, то цифра и под  тридцатник   потянет. По ним у нас действует обязаловка, которая означает, что каждого из них мы обязательно приглашаем на все мероприятия. А мероприятий то выше крыши: одних государственных да авиационных праздников сколько. Сюда нужно добавить дни рождения, всевозможные чествования. Не следует забывать и про похороны, тоже важное мероприятие.  Ну, что, милая, давай за всех наших знакомых, за тех, кто этот мир покинул. Пусть земля им будет пухом.
         Супруги пропустили по стопочке и обстоятельно закусили. Отставной полковник снова отодвинулся от стола и продолжил разговор.
          - Так вот, всю обязаловку веду я. Ты представляешь,  какая у меня нагрузка? Практически, каждую неделю, а то и чаще, застолье. Но я, ты же знаешь, милая, ни спиртным, ни чревоугодием не злоупотребляю. Ну, а порядочному мужчине, - полковник со смешком погладил свой тугой, как барабан, живот, - небольшой животик всегда к лицу.
          -  Мне он тоже нравится, - улыбнулась Полина Сергеевна, - но ты больше.       Робик, ты занимаешься элитой, а кто с  остальными ветеранами работает?
           - Дорогая ты моя, хотя «остальные» они и называются так, потому, что «остальные», но у нас всё организовано по высшему разряду, рядовые члены правления  отвечают каждый за свой участок по специальностям - лётчики за лётчиков, штурманы за штурманов, инженеры за инженеров и так далее. Понятно?
          -  Конечно.
          - Но есть одна особенность, Поленька. Она заключается в наших возможностях. Ветеранов большие тысячи, а возможности на два-три десятка, вот и крутись, как хочешь. Но нам сильно помогает то, что мы, по сути, являемся закрытой организацией и  работаем  на территории режимного объекта в здании штаба. А пропуска постоянные сюда имеют только члены правления да некоторые ветераны  из числа  почётных. А остальные звонят: «Роберт Рудольфович, я такой то, заслуженный ветеран, хотел бы с вами встретиться, обсудить ряд вопросов». Я ему, естественно, культурно отвечаю:  «Если вы хотите со мной побеседовать, я бы с удовольствием, но нет времени. Если у вас просьба конкретного характера по жилищно-бытовым, материальным вопросам, вопросам трудоустройства, то вам рекомендую обратиться в структуры государственной власти по месту жительства. Очень рад был вас услышать, всего доброго, до свидания». Не было бы пропускного режима, так был бы у нас проходной двор. Заходи, кому ни лень. Нет,  брат - ветеран, шутишь,  к нам попасть не только  непросто, а, практически, невозможно. А многие хотят попасть в обязаловку, в списки особых почётных ветеранов. Но мы эти порывы пресекаем. Слушай, рассказать тебе смешной ветеранский случай? Хочешь посмеяться?
          - Робик, ну о чём ты спрашиваешь? Ты всегда так интересно рассказываешь. Прошу тебя, напиши мемуары. Ты столько знаешь, столько повидал. Люди с интересом будут читать твои книги.
          -  Голубушка ты моя. Дай срок, напишу, обязательно напишу. Есть, чем с людьми поделиться. А сейчас с ветеранскими делами нет времени. Уже скоро с тобой будем отмечать двадцатилетие организации. Двадцать лет руковожу. Но хочу хотя бы дотянуть до двадцати пяти. А, вообще, на писательском поприще я бы многого достиг. И работа творческая мне по душе. Написал за день листочек, всё, хватит, норму выполнил. За год роман выпустил на 350 листов, денежки закапали, слава, почёт, уважение. Писательский союз, орден, дача. Помнишь, ещё в лейтенантах, приезжали к нам в полк из «Красной звезды». Эти, ну, как их, корреспонденты. Предлагали идти  во внештатные сотрудники с перспективой. Я уж было согласился, да ты отговорила. А мог бы стать знаменитостью.
           - Робик, милый мой муженёк, - всплеснула руками жена, - да, ты талантлив абсолютно в любой области. Но есть судьба. Вот она и распорядилась стать тебе таким, каким ты являешься. Все тебя ценят, любят, уважают, советуются с тобой. Материально мы неплохо обеспечены, жильё хорошее, дети устроены, внуки подрастают, любим друг друга. Нет, милый, хорошо, что ты не связался с творческой профессией. Назови хотя бы одного более или менее известного писателя, поэта, музыканта, артиста, чтобы всю жизнь прожил с одной женщиной. Хотя бы одного. Как не старайся вспомнить, не найдёшь. А почему? Да, потому, что армия, авиация, офицерство – это дисциплина и порядок. А творчество – это, так называемая «свобода», свобода в мыслях, в поступках, в отношениях.  Ищут во всём новые формы, приёмы, методы. А чем заканчиваются все эти поиски? Извращениями. Есть одна женщина, так надо другую, третью, десятую. А для чего? Для того,   чтобы вытворять с ними непотребное, неестественное, богохульственное. Нет, милый, лучше офицера для семейной жизни ничего не придумано. И, молодец  я, что тебя, такого необыкновенно талантливого и красивого мужчину,  всю жизнь удерживала от желания проявить себя в другой профессии. Ну, да, ладно. Дорогой, ты про смешной случай хотел рассказать, так рассказывай, интересно ведь.
           -  Поленька, если бы не было у меня писательского таланта, так тебе и слушать бы меня, по сути, было бы  не о чем. Хотя, конечно, я признаю, что ты всегда права.
Ну, слушай. Ежегодно зимой, мы, участники войны в Афганистане,  отмечаем важные даты, вначале 25 декабря - ввод войск в Афганистан, а  15 февраля – вывод войск. Причём, вывод войск сейчас приравнен к государственному празднику. В этот день генерал Громов, председатель ветеранской организации воинов-афганцев проводит  торжественное  собрание, а, после, концерт, банкет. Ну, всё, как положено. Билеты на мероприятие распределяю я по обязаловке. Приглашаю тебя, чтобы пошли вместе, но ты, добрая и совестливая, имеющая право, как член семьи, всегда отказываешься в пользу тех, кто реально воевал. Так вот, года три назад, где то в конце января мне позвонил бывший командир девятой дивизии  генерал Гаркушин Иван Захарович. Мужик толковый. Новатор. Он в дивизии  нажимал на  автоматику, высказываясь, что автоматика позволяет расширить возможности боевого применения самолётов.  А руководство армии считало, что на «автомате» каждый дурак слетает, а упор делали на отработку самых наисложнейших  элементов в режиме ручного управления, «на руках». До нас, инспекторов, дошли слухи, что он нас с «луддитами»  сравнивал.  Ну, помнишь с теми из истории Англии, которые ломали ткацкие станки и выступали за ручной труд. Но у наших руководителей логика была покрепче. Они приводили весьма убедительный пример: « Мы готовимся к войне. Самолёты - наше оружие, у вероятного противника и у нас практически одинаковые. Победит тот, кто лучше владеет этим оружием. Они взлетают, собираются в боевой порядок  и армадой движутся к нам. Но, выходит из строя автоматика, а «на руках» летать они не натренированы. Результат: боевой порядок рассыпается, и они по одиночно возвращаются назад.  Взлетаем мы. Сбор, построение боевого порядка, маневры по преодолению ПВО, всё только на руках.  Работает или нет автоматика, никого не интересует. И вот мы уже над ними, и бомболюки открыты». Против такой логики не  попрёшь.
          -  Робик, ну и что, неужели этот генерал таких простых вещей не понимал?
          -  Милая, а фокус то оказался в том, что Иван Захарович был прав. Не нужно шить вручную, купив швейную машинку. Наши руководители только тогда пришли к такому выводу, когда при полётах «на руках» посыпались катастрофы. Наука, разбирая катастрофы, доказала, что их можно было бы избежать только при полётах в «автомате». Обеспечить выдерживание режима полёта точнее машины лётчик с любым уровнем подготовки вручную не может. Хитрый мужик этот Гаркушин, умудрялся работать без катастроф. Приехали мы как то его проверять. Всё выполнили по плану:  подняли дивизию по тревоге,  провели учение с боевым применением, контрольные занятия. На третий день  работу закончили, а на следующий день, с утра, командующий должен был провести разбор проверки, а потом мы улетать в Москву. Я вечером задержался, работая в штабе, и пришёл в столовую на ужин поздно. Прямиком направился в командирский зал. На входе стоит  Гаркушин.  Говорит: «Извините,  товарищ полковник,   командующий ещё  не ужинал. Сейчас он со своей группой с минуты на минуту подойдёт. Не могли бы вы поужинать здесь». Показывает на ближайший столик в общем зале и, не дожидаясь моего согласия, подзывает официантку: « Маша, обслужите товарища полковника ». Пришлось садиться в общем зале. Принесла мне Машка  ужин на  подносе. Какие то биточки, котлетки, салат из капусты, коржик, налила кофе и сок. «Извините, товарищ полковник, ужин закончился. Это всё, что осталось». А в командирском то зале столы от разносола прогнулись: закуски разносортные, соленья, водочка ледяная в графинчике, отдельно коньячок, а к нему бутерброды с икоркой красной.  Пей, не хочу. Но, главное, рыбные блюда. Боже ты мой, и сколько её, и какая. Жареная, пареная, солёная и малосолёная,  селёдка, карасики в сметане, судачок заливной, лещ, мой обожаемый…
        Очень  обидел меня  Гаркушин. Ну, да, ладно, думаю. Земля она круглая. Ещё встретимся, отблагодарю за хлебосольство. Попросил я у Машки, что - нибудь покрепче. Принесла неполный стакан разведённого спирта, такого слабенького градусов на пятьдесят.  Выпил эту гадость, запил соком, поковырялся в тарелке и, чувствуя себя оскорблённым, вышел из столовой.    Миленькая,  положи  ка мне кусочек лещика. Заговорил про рыбу, так леща захотелось.
        -   Ну, так вот, - продолжил с улыбкой повествование Роберт Рудольфович, обсасывая рыбный кусочек, -  он мне рассказал, что после увольнения  остался по месту последней службы в бывшей союзной республике. Шикарная квартира, загородный дом на берегу реки, гараж, машина. Живи и радуйся. Но с каждым годом  националисты стали всё выше поднимать головы и прижимать русских.  Типа: «чемодан, вокзал, Россия». Особенно это касалось тех, кто обладал лакомыми кусками. Пришлось комдиву, распродав за бесценок всё своё добро, уезжать. В Москве ему  денег хватило только на скромную двухкомнатную квартирку  в  загазованной Капотне. Такая вот простая история. Но он мне так бодро: «Всё равно я рад, что живу теперь на Родине. Хотелось бы встретиться, поговорить, поучаствовать в ветеранских мероприятиях.  Вы же, наверняка, будете организовывать чествование афганцев? Афган для меня многое значит. Начинал там с подполковника, замом командира полка, а закончил комдивом, генералом. Можно мне тоже подойти?»
        - Да, - сочувственно произнесла Полина Сергеевна, - пострадал человек.  А жене, семье каково?
        -  Думаю, что тоже несладко, - поддержал супругу Роберт Рудольфович.
        – Одним словом, - продолжил полковник, - я ему рассказал, что торжества начнутся  15 февраля в 17 часов  в  Колонном зале Дома Союзов на Большой Дмитровке.  А билеты я выдаю особо почётным ветеранам по утверждённому списку прямо в фойе, где все собираются за полчаса до начала. Иногда, правда, бывает, что, по разного рода обстоятельствам, кто то из списка может не прийти. Тогда билет остаётся невостребованным.  Про себя думаю: клюнет на приманку, старичок. Так и есть, голубушка, - рассмеялся довольный Фаготов, ожидая реакцию жены.
       -  Робик, а в чём юмор то, что то я не понимаю?
       - Так, как же, милая, - радостно принялся объяснять полковник. -  Он польстился на лишний билетик.  Так, вот, собрались мы в фойе.  Гаркушин  пришёл и стал рядом, глаз с меня не спускает. А я боком стою к входной двери, смотрю на тех, кто входит,  и нашим из особого списка спокойно билетики  раздаю. И тут, как раз, с улицы входят два  статных мужичины,  выделяющиеся  своим бравым видом. У обоих под расстёгнутыми дублёнками брюки с голубыми лампасами, генеральские кителя с наградами. У одного  золотая звезда. Стали посредине и начали разглядывать собравшихся.  Вдруг тот, который со звездой,  как закричит: «Ваня, ты что ли, друг мой»?  Бросается к нам, хватает Ивана в охапку и давай его обнимать: «Наконец, нашёл я тебя. Пошли с нами. До начала успеем освежиться». Но Иван ему отвечает: «Петя, я со своими.  В зале увидимся. Я теперь в Москве.  Никуда не денусь».  А десантник  вынимает из кармана визитную карточку с золотым тиснением: «Держи. Это на всякий случай.  Иван, ты извини, я должен идти.  Кореша ждут.  Без меня начинать не станут». Посмотрел я на визитку. « Гвардии генерал – майор, фамилия, имя, отчество, председатель Союза ветеранов – интернационалистов «Золотые звёзды СССР и России»,  всё золотым тиснением.   Адреса,  телефоны, всё честь по чести. Видно, где то он не на прогулке пересекался с Гаркушиным.  А народ всё прибывает. Подплывает ко мне хорошо одетая  женщина, не старая ещё, с двумя мужчинами.  Один солидный такой в тулупчике, а другой, кавказец, в меховом кожаном пальто и в национальной фуражке. «Роберт Рудольфович, я за билетами.  Вам папа звонил.  Он в санатории».
         - Дорогой, а это кто ещё? – взволнованно спросила Полина Сергеевна. - Ты раньше мне не говорил. Вечно вокруг тебя бабы крутятся.
         -  Миленькая, да знаешь ты. Она одна такая. Дочка очень почётного ветерана. На все наши мероприятия приходит и без мужа. Хорошая женщина, самостоятельная. Отдал я ей два билета. А она затараторила: «Роберт Рудольфович, нам ещё билет нужен на Гарика, товарища моего мужа  Евгения.  Он на обед к нам приходил.  А когда узнал, что мы на вечер и концерт, попросился поехать вместе.  Мы его взяли». Отдал я билет и говорю Ивану: «Всё, Иван Захарович, все билеты кончились.  Последний отдал этому, как его, Гарику. Они гражданские, им ничего объяснить невозможно.  Не дашь, нажалуется отцу. А тот  не простой, а особо почётный ветеран. Расстроится, побежит жаловаться. А жалоб никто не любит. Даже несправедливых.   Вы военный, поймёте меня. Я бы вам свой билет отдал, но, как ответственный за проведение вечера, не могу. Но, в следующий раз, как только получу билеты, сразу вам самый лучший отложу.  Извините, Иван Захарович, я пойду.  А вы тут среди публики походите, поспрашивайте, может кто - нибудь вам и поможет».  Слушай, милая, я пытался говорить со слезой в голосе, глядя на его лицо, а сам еле сдерживался от смеха. Вот, смехотища то. Земля то, она и вправду оказывается круглая. А я и не задумывался об этом. Вот случай  юморной.
         - Робик, ну какой же это смешной случай?  Это издевательство с твоей стороны, - строго заметила супруга. Ведь я знаю твою натуру и думаю, что у тебя запасные билеты были.
         - Да, были на галёрку в задние ряды. Но я подумал, что дашь билет, так он приноровится к нам  шастать и требовать, чтобы его в «обязаловку» включили. А там и так уже давно перебор. Как ты не можешь понять, что не можем мы всех подряд даже генералов включить в обязательные списки. Они то думают, что достоинство им определило государство в виде должностей, погон, званий, орденов. Эти заслуги мы у них не отнимаем. Но для нас, общественной организации, они определяющими не являются. Мы без помощи государства сами определяем,  достоин человек или нет. И критерий отбора самый очевидный – наш человек или нет.  Принцип «свой - чужой».  Вот и всё.   И   про издевательство ты не права. Это смешная  сказка с хорошим концом. Начало сказки: он меня оскорбляет, гнушается моего общения, не разрешает сидеть  с ним  за одним столом. Насмехается надо мной. Конец сказки: я оскорбляю его ещё сильнее, насмехаюсь над ним и его заслугами. Смеюсь до коликов в животе. Справедливость восторжествовала.  Представь, с того вечера этот Гаркушин  ни разу не позвонил.  Отвадил  я его. Смешно, ей Богу, с этим Гариком получилось, - от души рассмеялся Фаготов, - смешно, ведь, милая? Нарочно не придумаешь.
         -  Не очень. Оба вы неправы. Нужно научиться прощать, - ответила Полина Сергеевна. – Да, кстати, Робик, в Интернете пишут, что  билеты на вечера афганцев можно купить с рук? Что же получается? Афганцам билеты не достаются, а те, кто имеет к ним доступ, могут ими торговать?
         Роберт Рудольфович с доброй улыбкой снисходительно посмотрел на жену,
         - Поленька, милочка ты моя, вспомни классика, который говорил: «раз в стране есть денежные знаки, значит в ней обязательно есть люди,  у которых их много». С билетами также. Сколько их печатают, как распределяют, в принципе, такие сведения найти невозможно. А почему? А потому, чтобы жалоб не было.  А кому они достаются можно увидеть своими глазами, побывав на торжественном вечере. Причём, с каждым годом количество настоящих афганцев заметно уменьшается. И не только потому, что вымирают. Просто никто их и не думает приглашать на эти мероприятия. Нет билетов. Все билеты  расходятся по своим.  Во - первых, по обязаловке,  потом по родне, затем по знакомым, потом по друзьям знакомых, по таким как Гарик, и так дальше. Концерты для афганцев очень хорошие. Артисты выступают дорогие: Расторгуев Коля, Бабкина, Маршал, этот, забыл его фамилию, ну, такой,  который прыгает: «ты морячка, я рыбак». Билет на их концерт за десять тысяч не купишь, а тут задаром да ещё или в Колонном зале Дома Союзов или в Кремлёвском дворце. Какой же дурак откажется от билетика? Тем более, если никакого отношения к афганской войне не имеет. Получает нужный человек такой билетик и чувствует себя обязанным для нас тоже сделать что - нибудь хорошее. Ну, понимаешь,  это как взятка борзыми щенками. Или как приз на «Поле чудес». Только на «Поле чудес» приз можно выиграть один раз, а мы нужным людям раздаём такие подарки ежегодно. Вот, говорят, что Пашка  Курёнок для своих афганцев даже очерёдность установил – тех, кто в этом году ходил, сменяют другие, и так дальше по очереди. Смешно и глупо. Хотел прослыть борцом за справедливость. А что получилось? Жаловаться стали, что очередь медленно движется, всем хочется попасть в число избранных хотя бы раз в жизни.   А у нас жалоб и заявлений нет, так как ходили,  ходят  и будут ходить одни и те же, как афганцы, так и не афганцы. Лично я своё право на торжественный вечер никому не уступлю. А тем афганцам, у кого нет возможности получить желанный билет, рекомендую купить бутылку водки, включить телевизионную трансляцию с торжеств и приобщиться к этому знаменательному событию на дому. Ну, давай, голубушка моя, за афганцев, за то, чтобы войны были короткими и победными.
         Супруги, чокнувшись, выпили по глоточку, и принялись за закуски.
         -  Да, Поленька, хочу похвастаться перед тобой своими успехами в дипломатии. Помнишь, я тебе про Пустольгина  рассказывал?
         - Робик, это тот самый, которого ты послал на рекогносцировку на Поклонную гору?
         - Так точно, тот самый старичок в уценённых ботинках. Так с ним юмор ещё похлеще будет,  чем с Гаркушиным. Вот чудаки на букву «м». Вышли на пенсию, сопи себе в две ноздри. Так нет, не хотят. Хотят опять выпендриваться,  выпячиваться напоказ, как во время службы. А паровоз уже ушёл. Ту, ту.  Не догонишь. Времена другие наступили.
           -  Милый, не говори загадками, - деланно возмутилась супруга.  -  Говори по существу.
            Роберт Рудольфович напустил на себя строгий вид, посмотрел на жену и поджал губы. По этим внешним признакам Полина Сергеевна безошибочно определила, что у супруга возникло желание пофилософствовать на темы глобальных масштабов.   
            – Ну, так вот, милая ты моя, беда этих стариков-генералов заключается в том, что они не расстались с советским прошлым и не признали законы общества, в котором мы сейчас живём. Называй это общество, как хочешь – капитализмом или постсоветским обществом, суть не меняется. В них, как ржавчина в железо, въелась идеология с  лозунгами: «свобода, равенство, братство, справедливость,  прежде думай о Родине, а потом о себе». А социализм то и советская власть уже давно закончились. Теперь действуют капиталистические лозунги: «демократия, свобода предпринимательства, прагматизм, бизнес,  каждый за себя,  думай прежде всего о себе, сумей сделать себя богатым и счастливым ».  Смысл преобразований очень глубокий - если каждый гражданин станет таким, как ожидается, то есть богатым и счастливым, то будет решена проблема построения общества счастливых людей. Обрати внимание, что речь о равенстве и братстве уже не ведётся, так как даже теоретически такое состояние невозможно представить.
           Полковник снова скрестил руки на груди и, поёрзав, выбрал удобную позу на стуле.
           -  Робик, - заметила ему жена, - прошу тебя, не томи, переходи от философии к конкретному предмету, к этому, как его, к Пустольгину.
           - Милая, как хорошо иметь дело с интеллигентным человеком, с тобой, учительницей. Ты сразу всё схватываешь на лету, дополнительных объяснений не требуется. Так, вот умора: этот старичок – моховичок, поскольку его не пригласили на юбилей авиации, жалобу накатал на нас командующему.
          -  Так, - протянула жена, - вот так фокус, как ты говоришь. И что написал?
          - А что дурачок может написать? Написал, что он имеет заслуги и как генерал, командир дивизии, и как заслуженный лётчик, который создавал славу нашей авиации, а его забыли, забросили. Ещё написал, что его особенно обидело то, что его соседу по дому, полковнику-кадровику, целая делегация привезла персональное приглашение, подарки, памятную медаль, налили стаканчик.
          -  Роберт, - возмутилась Полина Сергеевна, - что, это правда? Как же вы так смогли поступить, в голове не укладывается? У вас, что мозги от  пьянок отключились?
          -  Милая, добрая ты очень. Ну, что ты такие пустячные дела так близко принимаешь к сердцу? Нельзя так. А  пьянки,  а точнее «банкеты», дорогая, они необходимы. Они сближают людей. И мозги у нас работают нормально. В этом и заключается мой фокус. Какие ко мне претензии? Претензии нужно предъявлять к председателю Лепенсону. Я же не пойду против воли председателя, который запретил его приглашать. А что же ты не спросишь, а почему кадровику такой почёт и уважение, почему целая делегация с подарками и  с приглашениями?
          -  Ну, почему? - не смягчая тона, спросила Полина Сергеевна.
          -  Не  сердись. Сейчас ты всё поймёшь. Удивительней всего то, что ответил  на этот вопрос в своём письме сам Пустольгин. Он написал, что наша ветеранская организация обслуживает только малочисленную группу приближённых к командующему.  Милая, ну как ты не поймёшь? Наша ветеранская организация  должна объединять всех  ветеранов нашей авиации, которых десятки тысяч. В чём каждый здравомыслящий человек усомнится, так как  это просто  невозможно. А что возможно практически? Практически выделена  группа ветеранов, из числа тех, которые проходили службу в центральном аппарате в Москве. И то, что они все годы, фактически, были авиационными чиновниками различного ранга и бегали по коридорам с папочками, а не пахали день и ночь в войсках,  ничего не меняет. Они наши. И мы существуем, реально, только для себя, выходцев из центрального аппарата. И кадровику, как и другим нашим чиновникам – штабистам, честь и хвала, и всевозможные блага. А остальным, пусть они хоть трижды заслуженные,  перезаслуженные, генералы – адмиралы, хоть маршалы,   мы ничем не обязаны. Я тебе же говорил, всё по принципу «свой - чужой».
         -  Роберт, - резко перебила Фаготова супруга, - почему же вы делаете  так несправедливо? 
         Полковник, прежде чем ответить, грузно поднялся со стула, подошёл к жене, приобнял её, поцеловал в затылок и только затем ответил,
        -  Милочка моя золотая, ты стала вести беседу невнимательно. Только что тебе объяснял, что понятие «справедливость» при коммунистах означавшее уравниловку более не существует. Пример у тебя перед глазами. Генерал  Пустольгин написал в жалобе всё правдиво, надеясь на справедливость. Но ничего нового он не открыл,  написал то, что всем хорошо известно и, что, обрати внимание на это, никто и ни при каких обстоятельствах не собирается изменять. Как мы жили для себя, так и будем жить.  А ему, с его убогим советским мышлением, наверное, думалось, что командующий, как ты, моя милая, возмутится, ударит кулаком по столу: «А, ну, подать сюда немедленно этого Лепенсона. Сейчас я восстановлю справедливость». Ну, получил он письмо, и как ты думаешь, что  сделал?
         -  Что мне думать? Я знаю, что он был обязан сделать, если не баба, а настоящий командир. Поднять трубку и извиниться перед заслуженным генералом, у которого заслуг больше, чем у него самого. А уже потом тебя вместе с Лепенсоном и всю вашу шарашкину контору по - настоящему отрегулировать.
        -  Ах, милая моя, - воскликнул радостно Фаготов, - как хороша ты во гневе. Очень, очень и очень я тебя люблю. И как приятно мы с тобой беседуем и проводим время. И как я рад, что ты такая у меня необыкновенно добрая и справедливая. Живёт в тебе эта советская справедливость, не хочешь ты  меняться. При советской власти, при коммунистах,  командующий должен был именно так поступить: позвонить, извиниться, успокоить, пригласить генерала на очередное мероприятие. Ещё тебе добавлю, что в той жизни, когда я служил, не было никаких ветеранских организаций. За всё отвечал командующий. Перед мероприятиями, ответственный за работу с ветеранами политотделец приносил ему целую, образно говоря, простыню,  с перечнем всех ветеранов. И докладывал по каждому человеку. А сейчас по - другому,  каждый за себя - рассмеялся полковник. - Пришла командующему жалоба на Лепенсона, он её прочитал и, не мудрствуя лукаво, Лепенсону  же её и отправил для ответа. А Лепенсон то,  возьми и закапризничай: «жалоба пришла вам, вот вы и отвечайте, я не желаю». Еле  его командующий уговорил.
        -  Подожди, подожди, - удивилась Полина Сергеевна.  –  Ты что  то путаешь,  Робик. Так не бывает.   Пустольгин написал жалобу  командующему на Лепенсона?   Так ведь?
       - Не кипятись, успокойся, хорошая моя, фактически, именно так.
       -  И что, он передал её для рассмотрения Лепенсону?
       -  Представь себе, что именно так. Силищу сейчас Лепенсон набрал необыкновенную.  Должность председателя освоил  больше чем  на  сто  процентов. По земле уже не ходит, а летает.
       -  Так уж ему эта должность нужна?  Ведь он не на зарплате.
       -  Эх, милая, плохо жизнь ты знаешь. Была бы должность, а деньги всегда найдутся. Интерес у него здесь зарыт большой,  бубновый.
       -  Что за интерес? Ты никогда мне раньше об этом не говорил. Расскажешь?
       Роберт Рудольфович выдержал паузу, выразительно приложил указательный палец к сомкнутым губам, и, затем,   поднял глаза к висящей над столом пятирожковой люстре турецкого производства, купленной по случаю  на Черкизовском рынке. Всем  своим видом он давал понять жене, что  предполагает возможность установки в квартире подслушивающего устройства. Громко кашлянув, полковник повторно прижал палец к губам и только потом продолжил,
       - Обязательно расскажу, дорогая. Только не сейчас. Уже поздно. По хорошей погоде пойдём прогуляться  по бульвару, сядем в кафе на веранде, выпьем по бокалу шампанского, скушаем клубничного, твоего любимого мороженого, поболтаем немного. Да, ты про должность говоришь. Тут моральная сторона тоже важна. Хоть на закате жизни, но избавиться  от   «без права командования».  Для нарциссов это особенно важно. А ты говоришь, зачем ему должность нужна? До смерти за неё держаться будет. Аммоналом его с этой должности не вырвешь. Любит он порассуждать на тему функций в ветеранской организации. Считает, что важнейшей  является  представительская.  Сама, Поленька, понимаешь, что без представительской функции ни одно застолье не обходится. Нашему председателю особенно удаются тосты. Они однообразны, как « Отче наш », но всё равно имеют магическое воздействие. Стоит ему только подняться и произнести настоящим командирским с надрывом суровым голосом:
         « Господа! Я,  от имени и по поручению ветеранов героев – авиаторов  горячо приветствую вас и поздравляю с праздником! За моею спиной, образно говоря, многотысячная, непрерывно увеличивающая свои ряды, армия славных бойцов, покрывших себя  в жестоких битвах с врагами  неувядаемой славой. Все мы, как один, немедленно  и без остатка готовы передать вам, молодое поколение, весь свой боевой опыт, знания и умение …» Ну, и так далее. Знаешь, милая, оказывается, что на людей воздействуют не столько слова, сколько их звучание, тональность. А этой технологией застолья  наш председатель овладел в совершенстве.  Он по ходу тоста умеет  возвысить голос до победного светлого звучания, а потом резко  бросить его вниз на басовые, как из преисподней, ноты, выражая  скорбь по утратам.  Такой  тост  никого не оставляет равнодушным. Представь картину, - засмеялся Роберт Рудольфович, - что, от охватившего волнения,  часть участников банкета, сохранивших растительность, вдруг замечают, что волосы у них поднимаются дыбом,  как наэлектризованные. У лысых, так как у них подниматься уже нечему, начинают непроизвольно дрожать руки и ноги. Те,  кого начало тоста застало с набитым ртом, не  отваживаются его закрыть из опасения, что своим  чавканьем можно помешать плавному течению мыслей тостующего. А наиболее доверчивые приподнимаются со своих мест, чтобы разглядеть, что же действительно за спиной руководителя ветеранской организации. Убедившись, что   армия ветеранов существует лишь  в виртуальном воображении и не может причинить ущерб содержимому
праздничного стола,  банкетчики облегчённо выдыхают и садятся на место. Вот так, милая.  Алан Чумак и  Кашперовский – просто дети по сравнению с Лепенсоном.
        -  Слушай,  Робик, ну, ты нарисовал картину, молодец.  Давно ты меня так не смешил. А на тебя как такие тосты воздействуют? - насмеявшись вдоволь, спросила у мужа Полина Сергеевна. – Ты почему во время тостов не переживаешь? Переживал бы, волновался, так, глядишь,  и волосы бы появились заново.
       -  Поленька, пойми, тосты воздействуют на тех, кто отдыхает. А я за столом работаю, то есть за порядком слежу. Кто -  то перебрал, кто - то начал выяснять отношения, а я тут как тут. Но моя работа по застолью начинается не с этого. Я  вначале распределяю места. Наш везунчик то требует, чтобы он сидел во главе. Слева от него я должен посадить действующего командующего, а справа командующего ветерана. Один раз получилось так, что справа сел начальник штаба. Тоже не хухры - мухры, генерал-лейтенант в отставке. Так он мне после банкета разнос устроил: «Вы что, разучились субординацию соблюдать? Командующих много, а я один.  Впредь я этого не потерплю». И теперь, если мной  даже в самом малом  недоволен, то обязательно ввернёт: «Ты меня ещё с начальником штаба посади». Что ему этот начальник штаба дался, на одно место соли,  что ли насыпал?
       -  Робик, не принимай близко к сердцу. Белый свет на  дураках держится. И всё - таки. А как же закон, милый, - разгорячилась Полина Сергеевна, - закон, который во всех случаях запрещает жалобу отправлять для рассмотрения тому, на кого жалуются? Представь на минуту, что я, учительница, написала жалобу директору школы на завуча. А директор передала её завучу для разбирательства. Абсурд. Почему ваш командующий допустил такую глупость? Что он на самом деле  только глуповат или просто глупый?
         - Поленька, милая моя, почему сразу «глупый»?  Может быть,  как раз наоборот, слишком умный? Кто такой для него этот дедушка русской авиации Пустольгин? Абсолютный ноль. Пользы от него никакой и навредить не может. А Лепенсон  - это другое дело. Этот всё и про всех знает. Не даром столько лет по штабу пробегал. На всех банк данных имеет. Кроме того, за многолетнюю паркетную службу связями оброс. Насолить может по крупной.  Вполне понятно, что командующий заискивает перед ним  и в качестве жеста доброй воли передал жалобу Лепенсону на него самого.
          -  Робик,  уж так ты дипломатично мне рассказываешь, а лучше скажи прямо, что он у Лепенсона на крючке. И  по каким  то делам  зависим.
          -  Не знаю, зависим или нет, но очень у них тёплые отношения. Прямо, можно сказать, что между ними  идиллия. Командующий Лепенсона в последнее время повсюду таскает за собой. Они стали как нитка с иголкой, куда один, туда и другой.
          -   Робик, так это же нормально. Помогает работать с ветеранами и берёт его с собой просто так из уважения.
          -   Поленька, а ты знаешь,  за что я люблю Маяковского?
          -   Не ты один любишь Маяковского, а все мы. Это наша национальная гордость, замечательный поэт. А при чём тут Маяковский?
          -  А при том, что для тебя он безоговорочный авторитет.  И люблю я его только за одно стихотворение, в котором такие строки: «Если на небе зажигаются звёзды, значит это кому – нибудь  нужно».   
         - Э, нет,  Роберт,  у Маяковского совсем по  -  другому.
         Полина Сергеевна встала со стула, гордо подняла вверх ленинским знаменитым жестом правую руку и с пафосом продекламировала:
          « Послушайте!
           Ведь, если звезды зажигают -
           значит - это кому-нибудь нужно?
           Значит - кто-то хочет, чтобы они были»?
           -  Ну, видишь, какая ты умница. Ещё бы, ты учительница, и я перед твоими знаниями преклоняюсь. Но, вот Маяковский в своих стихах как раз и говорит, что просто так ничего не делается. Даже со звёздами. И, конечно,  не просто так Лепенсон всюду сопровождает командующего. Я думаю, что они очень подружились, и что у них, ну, как бы это поточнее выразиться, чтобы ты поняла: у них  О-очень большая мужская дружба, О-очень большая.  Ну, О-очень. Прочная, как бетонный монолит, -  сострил полковник.  Произнося первый звук «О» в слове  «очень», Фаготов округлял и вытягивал трубочкой губы, пытаясь мимикой лица усилить значение  фразы для лучшего понимания и, одновременно в такт произносимому,   тыкал вверх указательным пальцем.
         -  А таскает он его за собой не только из уважения или служебной необходимости, а для приятного времяпрепровождения. Приятно им вместе проводить время, ну, что здесь поделаешь? Красиво жить не запретишь.   
          -  Робик, - возмутилась супруга, - Ну, что у тебя за  дурацкие грязные намёки. Ты сначала подумай, а потом говори. Смотри,  где  –  нибудь  про такое не вякни. Сживут со
 со свету.
          -  Милая, а что я сказал? Только то, что они стали часто вместе приятно проводить время. А какой интерес их сближает, тут каждый волен думать, как ему заблагорассудится.  Всё равно,  рано или поздно, но всё тайное становится явным.
          Да, кстати, а о чём мы  с тобой говорили? А, вспомнил, про жалобу Пустольгина. Мне кажется, что в этом вопросе ты неправа. Давай возьмём, например, Путина. Ему каждый день тысячи людей жалуются. Он же не может лично со всеми жалобами разбираться. 
         -  Э, нет, Робик, шалишь, лукавишь. Ты очень умный у меня.  И ты знаешь,  какие жалобы разбирает лично Путин.
         -  Ну, что ты, дорогая, откуда я могу знать? – попытался прикинуться  простачком Фаготов.
         -  Оттуда. Сам ты меня учил. Уж что – что,  а  жалобы  и анонимки  мы с тобой хорошо писать научились.  И ты знаешь, что лично Путин рассматривает жалобы на тех лиц, которые ему непосредственно подчинены.  Пустольгин – командир дивизии в прошлом, а его непосредственным начальником был и есть  командующий, который обязан был разобраться и  подготовить ответ. А предложения по ответу должен был подготовить замполит. Причём, обязан был позвонить генералу. А ещё лучше, встретиться с ним и поговорить по душам. Снять тяжесть несправедливости с человека.
         Роберт Рудольфович  с обожанием смотрел на  подвыпившую супругу. Он радовался, что его нравоучительно – философский разговор с женой перешёл в фазу горячего совместного обсуждения событий.
       -    А замполит у командующего есть? А он куда смотрит?
       -  А никуда. Наш замполит из славной категории «лучших в мире» замполитов. Знаешь, дорогая, что такое «лучший в мире» замполит? Помнишь, у меня в эскадрилье замполит был?
       -  Кто,  Струков что ли? Вот,  придурок  редкостный. Прозвище ещё у него было такое смешное. Вспомнить не могу, - наморщила лоб  Полина Сергеевна.
       -  «Васюрка», - напомнил,  засмеявшись,  Роберт Рудольфович, - Васюрка Струков.          Все в эскадрилье его так называли. За глаза, конечно. Как я только эскадрильских  не  гнобил,  ну, думаю, заступится. Не тут то было. Молчок. «Лучший в мире»  замполит - это такой  замполит,  который находится в состоянии чудесной метаморфозы - с одной стороны  всем известно, что он реально существует, а с другой стороны, когда касается дела –  фактически его нет. Вот чудеса.  Судя по всему, у  командующего такой же.   Милая моя, что то пить хочется. Ты не возражаешь, если я маленький глоточек пива приму для освежения?
       -  Нет, не возражаю, но только в меру. Ещё ночь впереди, если будешь храпеть, то придётся уходить, ложиться на диван, весь сон перебьёшь.
       Супруги встали из-за стола.  Роберт Рудольфович направился к холодильнику за пивом, а  Полина Сергеевна споро вынесла  грязную посуду в раковину мойки на кухне, потом расставила на столе чистые тарелки и поменяла столовые приборы. Вернувшись за стол, Роберт Рудольфович расцеловал жену и похвалил её  за замечательное домашнее хозяйствование. Как и положено, чета Фаготовых закончила перерыв выпивкой и, находясь в возбуждённом приподнятом настроении,  продолжила приятное застолье.
       - Так на чём мы остановились, милая моя? Да, вспомнил. На жалобе.  Лепенсон, когда нам её читал, то весь кипел от благородного негодования:
       «Вот сволочь, вот мерзавец,  вот  подлец. Да на кого он руку свою  поганую  поднял? Да мы его в бараний рог согнём.  Сопатку  ему так начистим, что до конца жизни помнить будет.  А ещё генерал и заслуженный лётчик. В чём обвиняет нас? В том, что его, видите ли, не пригласили на торжество. Имеем право  приглашать того, кого захотим, а кого не захотим, тех приглашать не будем. Да мы трудимся  день и ночь, напрягая все силы. Работаем на благо ветеранов. Но, конечно,  охватить  можем только небольшую часть. Оскорбил просто до глубины души. Я этого ему никогда не прощу.  А вы что думаете»?
         Долго ещё наш председатель возмущался. Любит он на публику поработать,  покрасоваться, понарциссить,  полепенсонить. Мне приказал ответ подготовить, раз командующему пообещал.
         -  Робик, так что,  все и промолчали?
         -  Ах, дорогая Поленька, - широко улыбнулся непонятливости  жены полковник. – Вспомни, я тебе только что про Гаркушина  рассказал, как я его  отфутболил на афганском вечере.  Так на банкете после концерта никто у меня даже не поинтересовался: «а где Иван Захарович»? А почему? Потому, что каждый за себя. И кто им этот Гаркушин? Несколько лет на связь не выходит. Может быть уже и умер. Ну, и царство ему небесное. Так и здесь. Вычеркнем этого Пустольгина  со всеми его заслугами из нашей жизни, как будто никогда его и не было. Мы все Лепенсона поддержали. Нам, избранным, друг за друга нужно держаться даже тогда, когда мы не правы. Сам факт появления жалобы для нас оскорбителен, можешь ты это понять?
         -  Робик, - остановила мужа Полина Сергеевна, - понять могу, но напрасно ты за этот ответ взялся. Ведь сыр – бор с тебя разгорелся.
         -  Поздно, Поленька, уже написал, и письмо отправили Пустольгину. Но не простой почтой, а фельдъегерской от имени командующего. А письмо  подписал Лепенсон.  Во,  юмор. Понимаешь? То есть, совместный ответ командующего и председателя.   Во,   парадокс  в чём заключается.
         -  Понимаю, что у вас ничего святого нет.
         - Подожди ты, Поля, подожди.  Сейчас я тебе его письмо и ответ, который подготовил,  покажу.  Посмеёмся от души.
         Фаготов  сходил в соседнюю комнату за портфелем, из которого извлёк два  стандартных листа бумаги с текстом, и передал их жене. Полина Сергеевна внимательно прочитала вначале письмо Пустольгина, а потом ответ подготовленный мужем и подписанный Лепенсоном.
         -  Робик,  дорогой муженёк, -  ласково  проворковала супруга. – Наверняка ты хотел, как бы  помягче высказаться,  «огорчить» жалобщика.
         -  Именно такую цель я и ставил перед собой. Тебе понравилось? Давай поясню. Краткость – сестра таланта. Поэтому я уложился в трёх предложениях.
       -  Милый, не нужно повторять. Я прочитала. И задаю тебе вопрос: а, почему в твоём ответе нет обращения к этому Пустольгину ни по фамилии, ни по званию, ни просто по имени и отчеству?
       Фаготову вопрос супруги понравился:  « Поленька, в этом то и заключается прелесть ответа, и ты его сразу уловила – этот генерал Пустольгин для нас никто. И, поэтому мы никак к нему не обращаемся. А это очень оскорбительно. Видишь, ты ещё даже первое предложение не прочитала, а уже видишь, что я его  огорчил оскорблением.
      -  Ну, хорошо, Робик. Вот ты написал, что вы проверили «порядок информирования».
А он жалуется совсем на другое. На то, что в вашей организации  ветеранов разделили на приближённых и прочих. А ты фактически разделение ветеранов подтвердил, когда написал, что «все приглашённые ветераны были своевременно оповещены». Вот он и пишет, что не заслужил чести быть приглашённым. А почему?
        -   Поленька, я же не мог написать прямо, что не захотели его приглашать. Не такая уж он важная птица. Если так напишешь, то потом надо будет объясняться, а чем он хуже других.
        -  Миленький ты мой, - укоряла  супруга, - с этими бесконечными пьянками на дармовщину вы так отупели, что скоро из туалета будете выходить со спущенными штанами. Сколько же вы денег пропиваете?  Уму непостижимо. Ну, встретились, выпейте по бокалу вина да яблочком закусите. Нет, надо обязательно,  чтобы на столе было море разливанное из  водки, виски, коньяков, вина.  Ты рассказываешь, что одних салатов мясных, овощных, рыбных и других у вас меньше десятка не бывает, да ещё деликатесы всякие, горячее, десерт. Нажираетесь до поросячьего визга. Лучше бы на эти деньги купили по пачке чая да по банке сгущёнки  тем ветеранам, которые болеют и вынуждены  деньги тратить на лекарство и живут впроголодь.   Да вы о таких и слышать не хотите,  и знать не желаете.
        -  Поленька, - нисколько  не рассердившись на жену за критику, рассмеялся Фаготов, -  ты права, но таков закон  жизни. Всё лучшее должно доставаться не хлюпикам, не больным и хилым, а сильным, умным, волевым, таким, как я, или везунчикам, на которых блага буквально с неба сыплются, таким, как Лепенсон. И мы будем пользоваться этими благами в полной мере, не прекращая ни на минуту трудную и ответственную работу по руководству многими тысячами  ветеранов,  не жалея сил, энергии и живота своего – упражнялся в остроумии отставной полковник, демонстративно любовно поглаживая свой крупный колыхающийся под рубашкой живот. –  И, кроме того, дорогая, у нас в бюджете не предусмотрена поддержка ветеранов чаем со сгущёнкой. Денег нет.  А ведь красиво написано, правда, дорогая? А последнее предложение: «Жалоб и заявлений в адрес ветеранской организации не поступало». Знаешь, откуда я это взял?
        -  Робик, представь себе, что знаю. Со времён образования чиновничества фраза: «жалоб и претензий, претензий и заявлений»  в разных интерпретациях   является самым  махровым проявлением бездушия.
        -  Молодец, жёнушка, умница, поняла мою мысль. И Пустольгин должен понять, что этой фразой мы подчёркиваем своё презрение к нему. А, вообще, эта фраза находится в постоянном употреблении у нашей начальницы ЖЭКа, у  Нафисы  Кахрамоновны.  Во, баба.  Задница  в три фуражки. Нахалка  несусветная, ничем её не прошибёшь. Трубу  прорвёт, а воду перекрыть некому, сантехники пьяные. Дворы  совсем не убираются, и так во всём. То света нет, то тепла, то воды, то снегом всё завалит. Куда только не жаловались, куда только не писали. А у неё один ответ: «а ко мне жалоб и заявлений не поступало». За что её только держат?   Во,   бабища.
        - Известно за что, за задницу её и держат, а за что же ещё держать можно, - улыбнулась Полина Сергеевна.
       -   Ты права, милая. И я по этому же пути пошёл. Пустольгин жалобу командующему послал, не нам же. То есть всё шито – крыто: «жалоб и заявлений не поступало», вот так.
       -  Робик, а ты не думаешь, что заслуженные генералы  Гаркушин, Пустольгин и другие обиженные, которых наберётся немало, возьмут да и пожалуются на вашу контору.
        -  Поленька, дорогая, пусть жалуются куда угодно, хоть нашему президенту, хоть американскому. Отовсюду  их жалобы перешлют ко мне, а я: «жалоб и заявлений не поступало».  Правда, есть ещё одна инстанция, но эта инстанция последняя.  Знаешь какая? Господь Бог. Пусть к нему обращаются.  Но и с ним у них облом случится.  Лепенсон господа Бога за бороду крепко ухватил.
        -  Нет, Роберт, - грустно усмехнулась Полина Сергеевна. – Пока до сих пор никому не удавалось Господа Бога нашего за бороду подержать. Это вы себе вообразили, что Господь вам помогает. Живёте для себя и радуетесь, что другие живут хуже. Думаете, что достигли такого положения, которое продлится вечно. Высоко взлетели, да больно будете падать. Господь создал людей по своему образу и подобию. Очень он терпелив и верит, что те,  кто грешит,  обязательно придут к нему, поклонятся в ноги,  и будут просить прощения и грехи замаливать. Но и его терпение может закончиться.
     -  О чём ты, милая?
     -  Робик, а о чём мы с тобой целый вечер говорим? О том, что жить нужно по совести, по справедливости. А ты гнёшь своё, что каждый должен думать о себе, а остальное:  трын – трава.   Может быть кофейку  попьём?
      -  Поленька, тут осталось как раз по рюмочке. Давай допьём.
      Супруги допили водку. Полина Сергеевна налила себе в чашечку кофе, а Роберт Рудольфович принялся  за пиво.
       -  Всё - таки раньше было больше справедливости, чем сейчас, - продолжила беседу Полина Сергеевна. – Люди добрее были, внимательней относились друг к другу.
       -  Далась тебе эта совестливость, справедливость. А я считаю, что сейчас жить стало лучше. Те,  кто смелее, наглее, нахальнее,   оттесняют слабых и завоёвывают себе место под солнцем.  И это правильно. Слабые должны быть в услужении у сильных. Таков закон природы с незапамятных времён. И как ни старались  его переделать  коммунисты, ничего не получилось.
         -  А чем тебе коммунисты не угодили? Жили мы с тобой не хуже других. Сами партийными были. Ты лётчик – командир, я учительница. Да многие нашему счастью завидовали. Представь, кем бы ты был без советской власти?
        -  Ну, и  кем же, по твоему мнению, я бы был? – полушутя, полусерьёзно    спросил жену отставной полковник.
        - Извини, милый, но ты бы всю жизнь пробатрачил  в своём Раздольном. Спился бы от безнадёги  и  умер бы в нищете.
        -  Э, нет, радость моя, - широко улыбнулся супруге Роберт Рудольфович.  -  Если бы не советская власть, то был бы я сейчас миллионером, а, возможно, и повыше – миллиардером.   Роберт Рудольфович сделал многозначительную паузу в повествовании и, как баскетболист, который решительным броском укладывает мяч в корзину,  протянул  руки вверх к потолку, показывая этим жестом, каких бы он смог  достичь высот.
        -  Это как же такое могло приключиться? Во сне что ли? – язвительно задала вопрос Полина Сергеевна.
        -  Нет, не во сне, - посерьёзнев, ответил Фаготов. -  Ты же знаешь мою родословную. Знаешь, что мои предки  с Малороссии с хохляцкими корнями. У прадеда фамилия была Козолуп. Хватким был, настоящим умельцем  с мозгами и с  руками. До бригадира дослужился. А дед ещё в парубках приглянулся самому Карлу Карловичу Вашеру, прибалтийскому немцу,  управляющему княжеским имением в те времена. Тот разглядел в нём не только талант плотника, но и  организатора. Вначале поручил ему руководить бригадой по  ежегодному строительству купален на  Быстрице  для господ  да рубку срубов. А потом, удостоверившись в его талантах, привлёк к  изготовлению  мебели для библиотеки, столовых, спален. А дальше больше, постепенно все работы в имении по дереву  перешли в подчинение к деду.  Царство ему небесное.  Фамилию то Карл разрешил деду сменить. Деревня, она и есть деревня,  на все лады над «Козолупом» потешалась, проходу не давала. Прозвище матерное созвучное  фамилии  к деду и его домочадцам пытались приклеить. Ну, ты сама понимаешь какое. Дед просил Карла ему немецкую фамилию дать. Но Вашер  рассердился: «немцы – великая, высшая  раса и смешивать немецкую кровь с чужой преступно». А сам Карл Карлович обожал музыку Баха и любил играть его сонаты на флейте и на фаготе. Вот так дед и стал вместо известного   в Малороссии  Козолупа  обыкновенным  Фаготовым.
        Полковник сделал солидный глоток пива, вслед за которым отправил в рот пару кусочков иваси и, убедившись, что жена его внимательно слушает, продолжил.
        - А я жалею, милая, что предки фамилию сменили. Часто представляю, как мне было бы приятно ходить по штабу и слышать за спиной уважительное: «Сам полковник Козолуп пошёл. Роберт Рудольфович Козолуп пошёл, наверное, на совещание  к командующему. Козолуп,  Роберт Рудольфович Козолуп,  сам полковник Козолуп…». Вот, звучание, как музыка. Этот Вашер, умным был немцем, педантичным,  деда учил: «Фамилия, имя и отчество для человека, как мебель для комнаты. Простая мебель и комната получается для прислуги, а там, где шикарная мебель, сразу ясно, что комната для господ».
         - Для сравнения,  возьми какого -  нибудь   Кривожопкина  Ивана Фомича и Козолупу Роберта Рудольфовича.   И сразу становится понятно, кто есть кто. Хорошо ещё то, что хотя бы имя и отчество у меня необычные,  запоминающиеся.  Так ведь, дорогая?
          -  Робик, как только попадёт тебе в рот выпивка, - укоризненно покачала головой  Полина Сергеевна, - так начинаешь что то придумывать. Какой ещё Козолупа? Благодарить нужно твоего деда и этого немца – управляющего, которые думали о будущем и фамилию сменили. Тебе бы нравилось по штабу ходить Козолупой, а какого мне с такой фамилией работать в школе с детьми? Ты об этом подумал? А детям? А внукам?   Ты,  что издеваешься надо мной? Мне об этом и говорить то неприятно.
        - Да, нет, Поленька, не сердись. Это я так. К слову. Ты же спрашиваешь, кем бы я стал по жизни, если бы большевики власть не взяли. Я тебе и отвечаю, что к  моим юношеским годам я бы был сыном, как минимум,   помощника управляющего имением. И, конечно, благодаря моим способностям, нашёл бы способ пробиться  наверх. Чувствую я, что у меня есть такое призвание –  людишками  управлять. Каждый, кто попал бы под моё управление, быстро бы стал  ударником капиталистического труда, передовиком производства, - рассмеялся довольный придуманным сравнением, отставной полковник. – У меня не забалуешь. Я бы их вот так. – Фаготов с силой сжал ладони в кулаки, показывая жене, как  бы он жёстко держал в повиновении батраков.
          - Землицей бы, конечно, обзавёлся. И пахотной, и прибрежной, и лесной. При Гагариных мало ей  внимания уделялось.   
         -  Ну, правильно, - шутливо перебила мужа Полина Сергеевна,  – тебе, миллионеру негоже было бы от князей отставать. Тоже на берегу речки купален бы настроил, да с девками молодыми там бы купался. Ты бы им спинки тёр, а они тебе.
        -  Э, нет, милая. Не поняла ты меня.  Река мне нужна для другого, для богатства.  Я бы по берегам заводиков понаставил. А какой завод ни возьми, что спиртзавод, что маслозавод, что сахарный, что мебельный – везде прорва воды нужна.  А про  мебель и говорить нечего. В генах у меня мебельное производство. Посмотри, ни у кого такой мебели нет, как у нас с тобой. И всё сделано собственными руками.   Ты же знаешь, что если я подарю кому  –  нибудь,  к примеру, хоть табуретку собственного изготовления, так он не с женой спать ложится, а с табуреткой. Уж я бы такое наладил производство мебели, что все богачи мира с заказами стояли бы ко мне в очередь. А ты,  девки… А что при Советах? Дослужился до полковника. Ну, ты права:  Москва, квартира, обучение детей, внуков. Опять же лётчик, героическая профессия. Но проявить своё предназначение, свой талант  негде. Вот и приходится ради удовольствия с этими заслуженными старикашками – таракашками воевать. Учить их уму – разуму. И правильно ты говоришь, кругом сплошная несправедливость. Налетал, причём не без гордости, замечу, один единственный в нашей воздушной армии, более десяти тысяч часов. И, что ты думаешь? Заслуженного лётчика так и не дали.  А другие прихлебатели,   из числа наших, инспекторов, получили.
         -  Робик, - Полина Сергеевна насмешливо посмотрела на мужа, - хватит тебе прибедняться. А заслуженного сам знаешь,  почему не получил: не нужно было жалобы и анонимки строчить. Не послушался меня в своё время. Но, ничего, и без «заслуженного» век свой проживём.
        - Поленька, а как не жаловаться, если никаких мер к нарушителям не применяют. Помнишь, как я провернул дело о вознаграждении за класс. Денежки то, все хотели получить, а о выполнении норм налёта не заботились. Одним словом  «лето красное пропели». А,  я то в комиссии по этим выплатам сидел, и, конечно, знал, кто и сколько приписал. Но терпел, дождался,  пока издадут приказ, и настоящие денежки по фальшивым документам попадут в карманы.
        -  А нельзя тебе было своим товарищам сказать, что погореть можно с приписками.
        - Голубушка ты моя, можно было. Но тогда я оказался бы виноватым. Инспектора деньги бы за подтверждение класса не получили, кто виноват? Фаготов. Мне, раз, и обструкцию. А оно мне надо. Играть нужно было по крупному,  рискнуть. Я рискнул. Жалобу рассмотрели, факты подтвердились. Шум поднялся до небес. Разбирательства, комиссии, приказы. Я ожидал, что мной, как честным и  принципиальным офицером – коммунистом станут гордиться, продвигать по службе. На словах то оно так и было. А на деле…  Попал в приказ, за упущения, как член комиссии, своевременно не выявивший приписки. Схлопотал  выговорешник.  А думал, что генеральская должность  и представление на   заслуженного лётчика уже в кармане. Какое там.
         - Ах,  Робик, Робик,  просила тебя, уговаривала. Ведь после твоей принципиальности все на тебя  обиделись. От командующего до рядового инспектора. Правильно пословица говорит: «Доносчику  первый кнут». Ну, да,  ладно, милый. О чём вспомнил. Всё то, что было, всё прошло и быльём поросло.  Но, всё равно я хвалю тебя, ведь главную свою задумку ты воплотил в жизнь. Ты стал по -  настоящему знаменитым во всех ВВС. Кто то стал тебя уважать, кто то порицать, но ты добился своего – тебя стали бояться, и ты при любых обстоятельствах на все последующие годы службы стал абсолютно независимым.
           Полина Сергеевна забеспокоилась. Для неё начало разговора  мужа о незаслуженных обидах являлось сигналом,  который означал, что супруг изрядно опьянел, и необходимо прекращать застолье. Она всецело любила Роберта, зная, что больших высот и высоких званий, как военный лётчик, он не достиг не потому, что писал жалобы и анонимки, большинство из которых достигали желаемого результата, а из-за отсутствия  призвания  к этой профессии. А ему так хотелось быть лидером, первым среди лётчиков. Но никакие ухищрения, в том числе и общий налёт, приписанный им до невообразимой для военной авиации   цифры в десять тысяч часов, не смогли превратить его из весьма посредственного лётчика в настоящего профессионала. Но она не винила Фаготова, понимая, что  господь Бог дарует каждому при появлении на свет  свой талант. Но, только немногим счастливчикам  на жизненной дороге удаётся обнаружить в себе это божественное предназначение и, благодаря сложению целого ряда обстоятельств, стать успешными  и известными  в своей профессии.
          - Поленька, что же ты замолчала? Расскажи, о чём тебе думается, мечтается? – спросил Роберт Рудольфович.
          -  Милый мой, - грустно улыбнулась супруга, - о чём в нашем возрасте можно мечтать? Конечно, о жизни и о смерти, которая не за горами. Мечтаю, чтобы всё в нашей семье было хорошо, и у нас, и у детей, и у внуков. Мечтаю, чтобы жизнь длилась как можно дольше. Эти мечты простые, они у большинства людей одинаковые. Ты же тоже об этом мечтаешь?
          -  Голубушка моя, ты, как всегда, права. У нас с тобой и мечты одинаковые. Хотя я ещё мечтаю до конца жизни, пока ещё в здравии и в должности в ветеранской организации, повстречать Зимина. Помнишь такого?
          -  Конечно, помню, командир полка, который на тебя ополчился и хотел снять с должности. Такое не забывается.
          -  Я тоже не забыл, - рассмеялся Фаготов. - Знаешь, как судьба его сложилась?
          - Точно не помню, но, кажется, ты рассказывал, что он в генералах уволился в запас.
          - Поля, память у тебя чудесная. Всё правильно, после увольнения перешёл на работу в Совет Министров. Государственным оборонным заказом занимается. Так вот, Поленька, рано или поздно, но, это обязательно будет, помяни моё слово,  потянет его к родным корням, к Альма  матери.  Обратится в ветеранскую организацию. А я, фактически, самый главный. Понимаешь мечту мою?
          -  Робик, не совсем понимаю. Что,  хочешь ему тоже  подлянку  преподнести?
          -  Милая, - радостно улыбнулся Фаготов, -  не просто хочу, а очень хочу. Земля то, она  ведь круглая. Такое унижение придумаю, что  подлянки  для  Гаркушина и  Пустольгина будут казаться просто недоразумением.  Надо уметь мечтать, милая ты моя.
          - Роберт, призываю тебя закончить с этим раз и навсегда. Дай мне обещание, что перестанешь людей обижать.  Грех это большой, людей унижать.
          -  Сам знаю, дорогая моя, - потянулся всем телом на стуле Фаготов, - но пока поделать ничего не могу. Многие меня обижали, а теперь моя очередь настала. А про грехи. Людей безгрешных не бывает. Вот когда серьёзно заболею, тогда будет деваться некуда. Раскаюсь, отмолю грехи, свечки поставлю. Господь простит. Добрый он. Полюшка, ещё сегодня прошу тебя разрешить мне немного погрешить, разреши папиросу выкурить, так хочется.
          Полина Сергеевна укоризненно посмотрела  на мужа, - кури, что с тобой поделать.  Получай сегодня все тридцать три удовольствия сразу. Разрешаю. Давай договоримся: даю тебе пятнадцать минут на перекур, а я в это  время уберу со стола и начну мыть посуду. Ты закончишь, приходи на кухню.  После уборки  вместе ляжем спать. Согласен?
           -  А куда я денусь с подводной лодки, -  юморнул  довольный Роберт Рудольфович.
           - Да, - продолжила супруга, - ты разгорячился, так чтобы не простудиться подшлемник возьми. На улице свежо.
           Фаготов шустро заскочил в туалет, справил малую нужду, и, с трепетом заядлого курильщика, вытащил из шкафчика заветную коробку «Казбека» и коробок спичек. Потом, немного покачиваясь,  он прошёл в спальню за подшлемником, надел его и, поцеловав жену, и вполголоса  напевая свою  любимую:
«Реве та стогне Дніпр широкий, сердитий вітер завива,
додолу верби гне високі, горами хвилю підійма»,
вышел на балкон. 
            После душного комнатного воздуха его охватила вечерняя прохлада. Он аккуратно открыл раздвижные балконные створки застеклённого балкона, любовно изготовленного самостоятельно в гараже, приспособленном под столярную мастерскую,  и облокотился  на перила. Не спеша, с  наслаждением закурил, глубоко вдыхая горечь табачного дыма. На улицах всё ещё было многолюдно и шумно. Радуясь хорошей погоде, горожане и гости столицы не торопились на встречу с телевизорами, предпочитая живое общение созерцанию экранных картинок. Сквозь серую пелену пыльной дымки, висящей над городом, на вечернем небе тускло светились звёздочки. Всю окружающую его реальность отставной полковник воспринимал как декорацию к хорошо от режиссированному спектаклю, в котором главную роль играл он сам. 
             Погасив папиросу, Роберт Рудольфович всхрапнул, пропуская воздух через носоглотку и, откашлявшись, собрал во рту  слюну и слизь в небольшой комок.  Затем  перелил часть этой жидкости изо рта в мундштук папиросы, наполнив его до половины, и аккуратно отправил окурок вниз на тротуар с усмешкой «чтобы  пацаны  не баловали».
            Проследив за полётом окурка и удостоверившись, что он лежит на тротуаре весьма соблазнительно, Фаготов на шаг отступил назад. Затем, подавшись вперёд всем корпусом,  резким натренированным плевком в сторону улицы очистил рот,  «чтобы не баловали»,  и тут же  отпрянул вглубь балкона.  Он  снял с  головы подшлемник, вытер им от пота вначале лысину, потом лицо и шею.
          -  Какой замечательный сегодня выдался денёк, - размышлял подвыпивший полковник, - и вечер тоже. Какой я молодец, - хвалил он самого себя. -  Надо же, какие две оплеухи отвесил этому  Пустольгину,  причём одну - рукой Лепенсона, а другую – рукой командующего. Отправил его в нокаут. Вряд ли поднимется. А поднимется –  тоже не страшно, добивать буду. Вот она  настоящая   классика по работе с ветеранами.  Друзьям  из  «обязаловки» расскажу,  вместе посмеёмся,  порадуемся.
         Затем бесшумно открыл балконную дверь в комнату и переступил через порог. Он блаженствовал.

                2016 год