Мой последний день - апокалипсические эссе

Мейдзин
     За окном огромными серыми хлопьями падает пепел. Он сыплет с неба, засыпая последние следы уходящего в никуда мира. Последний день цивилизации людей, ими же уничтоженной. Я тихо сижу у окна своей маленькой уютной квартирки и смотрю на мир, которого уже нет. Наверное, это очень страшно, кошмарно, жутко. Где-то пылают города, рушатся здания, кричат в истерике люди, испуганные животные носятся в паническом стремлении спасти свою жизнь. Те, кто побогаче и пошустрее, лезут в бункеры и готовятся к долгой осаде, те, что посильнее, пытаются занять самые «теплые» и безопасные места, которых, конечно же, просто не существует. Кто-то в отчаяние громит всё, что попадется под руку, кто-то, в надежде на спасение, неистово молится на сотнях языках сотням разных богов, кто-то, дабы урвать напоследок мгновение мнимого счастья, занимается бешеным сексом везде и со всеми, а я – просто смотрю в окно.
     Пепел ложится на землю, пряча под собой следы истории. Пройдет совсем немного времени, и он погребет всё, что когда-то кричало о величии человеческой расы. Не останется ни городов, ни дорог, ни памятников. Всё уйдет в небытие.
     Я смотрю, как, падая, кружится в небе пепел, а почему-то вспоминаю зиму. Ни какую-то конкретную, а просто безымянную зиму, каких множество на памяти любого человека.
     Я вспоминаю, как много лет назад, еще совсем юным мальчишкой, я несся на санках с крутой горки, визжа от восторга и страха. Я помню, как, учась в средней школе, мы с друзьями убегали с уроков на брошенную стройку и, смастерив из ящиков, корыт и гнутой арматуры снежный болид, носились паровозиком с огромных строительных куч. Я помню царя горы – веселую, дерзкую и достаточно жестокую игру, в которой любой, считающий себя настоящим пацаном, был обязан принять участие. На вершине снежной горы располагались самые старшие и сильные ребята, а малышня должна была доказать, что тоже имеет право там находится. Мы лезли всей толпой на гору, толкаясь и мешая друг другу, спотыкались, скользили, падали, летели кувырком, набивая полные валенки и шивороты снега, а, свалившись к самому основанию горы, снова вскакивали и неслись вперед. Множество шишек и разбитых носов мы уносили с собой домой, но гордость и юношеский азарт приносили нам радость и неистребимое чувство жизни. Никто не умеет так радоваться, как дети – искренне, от всей души, враз забыв обо всех невзгодах и синяках. Я вспоминаю, как уже подросшими юношами, почти уже выпускниками, мы хватали лыжи и бежали в ближайший лесопарк, где в глубоком овраге накатывали слаломные трассы с трамплинами, препятствиями, крутыми и неимоверными зигзагами, чтобы потом, вечером, пролететь по ним перед глазами восторженных нашей смелостью и ловкостью девчонок. Сколько изломанных лыж и лыжных палок осталось в том незабвенном овраге. Родители горько вздыхали и покупали нам очередные пары деревянных страстей. Я помню свою первую любовь. Как часами мы могли бродить с ней по заснеженным улицам, держась за руки, просто ходить и молчать, кидая, изредка, друг на друга игривые заинтересованные взгляды. А в конце пути, когда уже пора расставаться, в подъезде, на площадке чуть ниже её квартиры, одуревшими от страсти, целовались до онемения в губах, и не могли разжать руки, и отпустить друг друга, как будто это был последний миг нашей жизни. А следующим вечером всё повторялось сызнова.
     Я помню и другие зимы – унылые, слякотные, размокающие от тоски и скуки. Зима после развода – самая грязная и нелепая зима, когда я думал, что все закончено и ничего в будущей жизни уже не ждет. Зима после смерти мамы – страшная, серая и тягуче-нескончаемая, когда хочется биться головой о стену в припадке безвыходной горечи и сердечной боли. Когда весь мир опостылевшей занозой зудит под сердцем и давит, давит, давит, кромсая мозг и разрывая на части душу тупая безысходность. Зима, когда ушел в просторы забвения последний близкий мне человек – лучший друг, фактически брат, отец, сын. Ушел быстро и безвозвратно, улыбнувшись мне на прощание своей очаровательно печальной улыбкой. А я несколько долгих часов сидел и держал его руку в своей ладони, понимая, что его уже нет в этом мире. Зима за окном, зима на сердце, зима в душе. Всё это было.
     Теперь я снова смотрю на зиму. Эту зиму мне не пережить. Эту зиму не пережить никому. Это последняя зима этого мира. Я смотрю в окно, а за ним сплошной стеной струится, течет, парит, льнет к стеклу серый пепел. Пепел сгоревших страстей, пепел надежд, пепел радости, пепел горести, пепел всей прожитой жизни. Мой пепел – мой последний день.