НА ВЁСЛАХ ПРАОТЦОВ *
...Уже после, не помня себя, я проспал без малого сутки: раскинулся на кушетке, брошенный на неё неведомой дотоле усталостью. И все попытки родни разбудить меня ранее, чем смог проснуться я сам, не возымели успеха.
Весь мой организм, каждую его клетку, с избытком наполненную озёрно-лесным настоем, казалось, распирало изнутри. Мои волосы и кожа – всё было напоено, пропитано лесными фитонцидами, смешанными со стойким запахом рыбы. И это естественное благоухание, исходившее от меня, распространялось вокруг, заполняя собой тесноватое пространство деревенской избы, точнее – её пристройки, состоящей из двух смежных комнат, где жила бабушка Анна.
Прошла ночь, забрезжил рассвет нового дня.
Как всегда, спозаранок, в своей спаленке-кухне молилась бабуля, и деловито потрескивал огонь в растопленной ею печи.
Потом со скрипом открывалась и закрывалась тяжёлая входная дверь передней, у окна которой, в углу спал я. За окнами расхаживал по огороду и вызывающе кричал петух. А время от времени, вдалеке, за полем, отбивая чечётку на рельсовых стыках, шумно пролетал на «зелёный» очередной состав поезда.
Я лежал на кушетке и сквозь сон слышал все эти звуки. Минуло утро, разгорелся полдень, а моё окончательное пробуждение состоялось лишь к вечеру.
...Осторожно ступая по жёрдочкам, брошенным кем-то задолго до нашего вторжения в эту болотную гать, мы, вдвоём с моим дядей, Николаем Петровичем, пробираемся вглубь, на пути к Серго-озеру.
Каждый из нас, кроме рюкзака за спиной, несёт на плече, придерживая рукой, одно из двух вёсел. В то время, как другой рукой опирается о тонкую жердь, нащупывая ею опору в прерывистой тропе, среди зыбкой поверхности болота – бурой, чавкающей хляби, таящей в себе скрытую неприязнь и непременный подвох.
Направляясь рыбачить на затерянное среди лесов и болот озеро, мы проделываем путь, по которому многие годы прежде уверенно шагали наши предки. Летом – вот так же, ступая по кочкам и брошенным между ними жёрдочкам. С наступлением зимы – по лежавшему примерно здесь же, заснеженному и скованному морозом зимнику.
– Сколько раз уже здесь гостишь, а на своём озере не бывал. Давай, собирайся – поедем на рыбалку! – неожиданно и с уверенной интонацией в голосе однажды прозвучали слова дяди Коли, обращённые ко мне. И я - не то, чтобы обрадовался – рот раскрыл от удивления. Во-первых, дядя – по своей мужской природе – был скуп на слова, чаще лишь улыбался. Его «долю» проговаривали другие обитатели дома. А тут ещё и какое-то «моё» озеро – вот это да!
Видя изумление на моём лице, Николай Петрович добавляет, чуть строже: – Только, чур, не хныкать. Дорога к твоему озеру – непростая...
Представьте, сколь радостно было пережить те мгновения!
Сознание того, что я вырос – вырос настолько, чтобы быть напарником по-взрослому, будоражило и уже нетерпеливо уносило в лесную даль.
Ведь предстояло проделать долгий и трудный путь туда и обратно, да ещё грести на лодке, ворочая тяжёлыми вёслами!
– А почему озеро – моё? – допытываюсь я, ещё не уняв своего волнения.
– Так ты у нас – кто? Сергей. А тут – Серго-озеро. Твоё и есть, – с улыбкой отвечает дядя, поглядывая из-под козырька кепки в привычном, лукавом прищуре своих ясных глаз.
Все обитатели дома – и взрослые, и дети – конечно же, знали, сколь ответственную должность занимал Николай Петрович на лесозаводе.
Но, что характерно, с работы он обычно возвращался в хорошем настроении и, прежде чем войти в дом, присаживался на дворовую скамейку – перевести дух, поговорить с теми (а чаще всего это были мы, детвора), кто находился в тот момент в межутке**.
Помню, как сейчас: открывается калитка, и – не спеша, степенно входит дядя Коля. Статный, худощавый, в сером костюме и сорочке, с кепкой на голове.
Присев на скамейку, он оглядывает нас из-под козырька озорно надвинутой на лоб кепки и едва заметно улыбается.
Не раз и я ловил на себе лукавый взгляд его ясных глаз и видел улыбку умудрённого жизнью человека.
Возможно, глядя на курносое лицо своего племянника, старшего сына его сестры, он потешался над бесконечными придумками-фантазиями, которыми было отмечено моё шалакушское детство, и, быть может, вспоминал при этом своё, собственное, с его былой неугомонностью…
Пожалуй, есть некая закономерность в том, что я, будто унаследовав от дяди
Николая профессию энергетика, стал электромехаником, а его многолетнее увлечение фотографией, равно как и моего отца, словно аукнулось и в моём раннем увлечении, впоследствии переросло в мою вторую профессию.
...Мы всё дальше продвигаемся по тропе в сторону Серго-озера, преодолевая сложные участки пути и время от времени перекладывая вёсла с плеча на плечо.
Так сложилось, было заведено, видимо, с давних пор: каждый, кто собирался порыбачить на озере с лодки, нёс для неё свои вёсла. Те, что, покачиваясь, плывут к озеру на наших плечах, помечены родовыми клеймами: ПИФ – Пузанов Иван Фролович.
С девятнадцатого столетия, из поколения в поколение они надёжно служат роду, послушно устремляя по водам реки или озера плавсредства своих владельцев.
Менялись времена, старели и уходили в небытие люди и лодки, на смену им приходили новые. Но до сей поры неизменными оставались вёсла с нестираемой аббревиатурой – ПИФ.
Позади, в придорожных кустах лесной дороги, ведущей к карьеру, оставлен дожидаться нас ещё один верный друг – мотоцикл. Тот самый трудяга «Ковровец», на котором Николай Петрович не раз перевозил нас. И взрослых, и ребятню, приезжавших погостить на лето к Пузановым и охочих до походов в лес, по грибы-ягоды или, как теперь, – порыбачить.
Перевозил одного за другим, терпеливо делая по нескольку рейсов, проносясь с ветерком по дороге, ведущей в карьер.
Строгий и озорной, наш старший, добрый дядя Коля, которого хватало на всех. Светлая ему память...
...Но где же, наконец, это озеро?
Усталость постепенно наливает тяжестью плечи, ногам всё труднее ступать по едва обозначенной, зыбкой тропе. Взгляд с надеждой ловит впереди блеск водной глади и... – о, долгожданная радость! – находит её.
Мы действительно достигли цели – добрались до избушки, стоящей на берегу.
Рядом с ней обнаруживаем и лодку. Притом, я могу уже воочию убедиться: она и в самом деле без вёсел; чужаков тут не ждут.
Озеро выглядит пустынным. А тишина вокруг такая, что невольно ловишь себя на мысли: существует ли вообще какая-то другая жизнь? И это ощущение оторванности от цивилизации, попадания в затерянный уголок мироздания не покидает меня до самого конца пребывания на «своём» озере.
После небольшой передышки начинаем искать подходящие деревца – с тем, чтобы привести снасти в полную готовность.
Вскоре два добротных удилища уже готовы, к ним крепим дорожки.
Стоит вспомнить, что в широком обиходе у рыбаков-любителей того, достаточно давнего времени не было ни воблеров, ни прочих современных «примамбасов» из Китая, которыми они могли бы располагать. Впрочем, и в нынешние времена не каждому рыбаку, живущему в глубинке, доступны новшества. А в стародавности - и подавно: самой надёжной снастью оставалась та, которую готовили самостоятельно – из серебряных полтинников царской поры, позже - выпускаемых в обращение в начальный период советской власти.
Самостоятельно, но... с применением простой «технологии» железной дороги.
Монету клали на рельс перед прохождением очередного состава. Вскоре получали нужные заготовки, которые уже дома доводили «до рыбьего ума» – до привлекательного для рыбы состояния. Таким образом, блёсны, изготовленные вручную, кустарным способом, что называется, на коленке, превращались в практически безотказную приманку для озёрного хищника – окуня. Наши дорожки были оснащены именно такими блёснами.
...И вот мы отталкиваемся от берега, ложимся на «боевой курс»; начинается самое интересное – то, ради чего стоило сносить все тяготы долгого перехода.
Картина выглядит, казалось бы, просто. Я – на вёслах, дядя – на корме. Но... вся особенность заключается в том, что мы одновременно тянем три дорожки!..
Одна, обычная, у дяди в руках. А удилища с ещё двумя расположены по бортам, и я, приноровившись, держу их свободные концы под коленками ног, крест-накрест, опирая каждое о противоположное бедро. И при этом – гребу!
Конечно же, это не моё изобретение – давнее. Надоумил, понятно, дядя Коля.
Вот это рыбалка!.. Дух захватывает!..
Красавцы окуни-горбыли (все – крупные, как на подбор) хватают один за другим. Можно и вовсе растеряться, когда сразу, одномоментно под коленками получаешь два толчка – поклёвка по обоим бортам.
Бросаешь вёсла и – сначала бёдрами, а затем уже в руках – ощущаешь упругое трепетание добычи, доходящее по удилищу с другого конца дорожки: непередаваемое ощущение рыбацкой удачи!
...На другое утро, на зорьке снова спешим испытать уже изведанный дотоле азарт. И удача вновь сопутствует нам. Более того, напротив одноимённого ручья, впадающего в озеро, на кормовую дорожку дяди попадается небольшая щука. И она оказалась неравнодушной к матовому блеску серебра!
Ловим до той поры, пока ловится. И лишь очередная ракета, запущенная с космодрома Плесецк, которая уходит в небо, оставляя при этом за собой белесый инверсионный след, на короткое время отвлекает нас от ловли.
Но постепенно, к полудню клёв сходит вовсе на нет.
Отведав ухи, попив чаю и немного отдохнув, мы начинаем собираться в обратный путь, чтобы засветло добраться домой.
Серго-озеро по-прежнему пустынно, оно провожает нас своей тихой, безмолвной гладью, словно и вовсе не желая отпускать из состояния безвременья.
Так я познакомился со «своим» озером.
Оно подарило мне замечательные, захватывающие мгновения необыкновенно удачной рыбалки.
Затем у нас был ещё более трудный, обратный переход. Рыбы и в самом деле мы поймали немало, и тем самым груза добавилось.
Иногда, когда я перекладывал весло с плеча на плечо, мой взгляд касался всё той же, теперь столь знакомой насечки: ПИФ.
И сознание того, что я грёб вёслами, которые изготовил и пользовался ими ещё мой далёкий предок, не позволяло показывать свою слабость, и даже напротив – прибавляло мне сил.
___________________________________________
* Из сборника "Адрес нашего детства".
** Межуток - внутренний двор деревенского дома, огороженный забором. (Прим. авт.).
На снимках: вид лесного озера; Н.П. Пузанов.